Глава 2

Крестовый поход

Паломничество, военный поход, священная война, колониальная война, мощное миграционное движение – обо всем этом любой историк или публицист может говорить применительно к крестовому походу. При этом выбирают тот аспект, который в наибольшей степени соответствует духу времени. Независимо от того, превозносят или проклинают крестовые походы, о них часто говорят как о зловещем заговоре папизма, о том, что крестоносцы были движимы плохо скрываемым чувством алчности и это был искусственно вызванный массовый психоз, но в то же время это было масштабным предприятием по воплощению в жизнь возвышенных идеалов, коллективным покаянием и мессианским движением, которое ведет человечество к дню Страшного суда и навстречу Царству Небесному.

Большинство этих взглядов не ново. Немецкие хронисты с чувством ужаса описывали сборы армий 1-го Крестового похода (1095–1099). 50 лет спустя, после неудачного завершения 2-го Крестового похода (1147–1150), уже было немало тех, кто усомнился в божественности его планов. 3-й Крестовый поход (1187–1190) был подвергнут критике за его несоответствие основным положениям учения христианства. 4-й поход (1202–1204), закончившийся завоеванием и разграблением христианского Константинополя, вызвал настоящий шок в христианском мире. В XIII в. усилились оппозиционные настроения; решительный протест и язвительную критику можно было услышать от богословов и сторонников пацифизма, трубадуров, государственных деятелей, миссионеров, купцов и даже от францисканских и доминиканских монахов. Доминиканец Гумберт Романский (умер в 1274 г.), страшившийся возможного вторжения мусульман в христианскую Европу (что и произошло два столетия спустя, когда возвысилась Османская империя), дал гневную отповедь всем своим оппонентам, говоря о том, что «цель церкви не наполнить собой Землю, но пополнить Небеса» (имелось в виду мучениками). Только папство не испытывало никаких сомнений, будучи упорным приверженцем выдвинутой им самим идеи в течение двухсот лет.

Почему вопрос крестовых походов является одной из самых сложных проблем исторического исследования? Выглядит сомнительным, чтобы какой-либо человек, общественный институт или идеология могли непосредственно послужить отправной точкой крестовых походов. События в различных сферах жизни в то или иное время и в различных странах подготовили христианский мир к 1-му Крестовому походу. Политика пап соединила все эти элементы и создала движение, имевшее свою цель, место и время.

Определенные материальные предпосылки дали возможность крестовым походам состояться. Трудно даже представить масштабы возможной миграции в Европе, которая была бы сопоставимой с Великим переселением народов, не будь большого запаса рабочей силы в конце XI в. и в следующие двести лет. Хотя причины демографического взрыва или, по крайней мере, беспрецедентного роста населения в течение этого века не получили убедительного объяснения, сомнений в этом факте почти что нет. Резкое увеличение численности сельского населения в Европе XI в. вело к значительной внутренней колонизации. За два столетия леса были вырублены, болота осушены и основаны тысячи новых деревень. Интенсивная хозяйственная деятельность сопровождалась перераспределением наделов земли для одной семьи. «Белая мантия церквей и монастырей», что покрыла Европу уже к середине XI в., обратила на себя внимание бургундского хрониста Рауля Глабера. Прирост населения привел к образованию новых городов и настоящей революции в урбанизации в XII в. Избыточное сельское население начало играть большую роль в обществе, и сельское хозяйство могло снабжать своей продукцией тех, кто не получал своих доходов непосредственно от земли, например ремесленников и купцов.

В некоторых областях процесс колонизации служил не только чисто экономическим целям. Германская колонизация славянских земель имела политический подтекст, и экономическое продвижение на Восток (Drang nach Osten) создавало предпосылки для будущей экспансии. Тот же самый избыток людских ресурсов в Европе давал возможности для организации крестовых походов, хотя он и не был их причиной.

Эволюция и трансформация класса военной аристократии в западном христианстве не была связана с основным направлением европейского развития в XI в. Начало этого процесса относится к раннему периоду господства Каролингов, когда новый тип социальной связи – тесной и непосредственной между сеньором и вассалом – покончил с чувством неуверенности, проявившейся после окончательного исчезновения римской администрации и прекращения действия первых племенных германских конституций. Новая социальная иерархия потребовала создания класса профессиональных воинов из среды простых людей. Как представляется, наследственный класс дворянства сформировался только в XI в., так же как и негласный кодекс поведения дворянина. В процессе своего дальнейшего существования этот кодекс получил признание церкви, и это стало поворотным моментом в его развитии. Не признававшая в принципе кровопролитие, церковь не давала на это своего благословения, пока традиционное военное соперничество не получило оправдания высокими идеалами. Чтобы быть достойным своего положения, солдат должен был считать себя воином Христовым (miles Christi). У воина-германца, которого отличали военное искусство, храбрость и верность, в его новом качестве появилась обязанность защищать всех слабых и угнетенных и саму церковь. Родился идеал христианского рыцарства. Древняя церемония посвящения в рыцари теперь проводилась под знаком креста. Молитвенное бдение и пост готовили молодого рыцаря к исполнению будущих обязанностей. Оружие, которое ему вручали, благословлялось священником, который прочитывал соответствующую молитву-благословение. Обряд посвящения в рыцари отпрыска знатного рода становился для него вторым крещением.

Не подчинявшаяся никому буйная каста военных, своеволие которой стремилось обуздать пользовавшееся поддержкой церкви Движение за Мир Божий (первая половина XI в.) во Франции, королевстве Капетингов, теперь стала столпом общества. От них ожидали, что они станут гарантом мира и безопасности. Их братоубийственную вражду осуждали церковь, монарх и общественное мнение. Эта каста нашла выход своей энергии в крестовых походах. Рыцари и дворяне получили на борьбу с неверными санкцию церкви.

В то время как европейская аристократия проходила через этап глубокой трансформации, целью которой было превращение ее в основную силу борьбы с исламом, в христианском мире проявилась еще одна тенденция. Не все ее аспекты, зачастую связанные с Клюнийской монастырской реформой и реформой папства, имеют непосредственное отношение к нашему повествованию. Тем не менее движение в целом способствовало созданию климата, благоприятного для идеи крестовых походов.

Наиболее ярким свидетельством возрождающейся духовности в XI в., начало чему положило аббатство в Клюни, было покаянное паломничество. Это был достойный акт покаяния для благочестивого и набожного паломника, особенно в XI в., когда оно стало коллективным. Первое тысячелетие христианства завершилось. Многие ожидали наступления 1000 или 1033 г. (в тысячелетнюю годовщину распятия Богочеловека), который должен был открыть новую эру в истории старого мира. Некоторые ожидали Страшного суда и второго пришествия Христа. Время шло, и ничего не менялось, но ожидание оставалось. Человечество ощущало бремя греха более явственно. Природные бедствия становились, казалось, более многочисленными. Голод, наводнения, болезни усугубляли чувство подавленности и объяснялись как знаки судьбы. О драматическом противостоянии папства и империи во время конфликта по поводу инвеституры говорили как о происках Антихриста. Многие оставляли мир и уходили в монастыри в надежде на личное спасение. Другие откликались на призывы странствующих проповедников к покаянию и возвращению к евангелической бедности, к Vita Apostolica – жизни первых апостолов. Для поколения, которое со страхом ожидало дня Страшного суда, покаяние стало выражением благочестия. Паломничества к святыням из акта индивидуального благочестия превратились в акт коллективного покаяния. Сотни людей, представители всех слоев общества, как священники, так и миряне, отправлялись в коллективные паломничества, в том числе и в Святую землю.

Эти разрозненные события могли и не привести к формированию единого большого движения. Сам исторический процесс и гений папы римского свели их вместе. Приблизительно за десять лет до начала крестовых походов император Византии (Восточной Римской империи) обратился к Западной Европе за помощью. В условиях постоянной угрозы вторжения сельджуков император Алексей Комнин запросил поддержки у графа Фландрии Роберта. В ответ на его обращение небольшой отряд европейских рыцарей был направлен в Константинополь. Это, видимо, имело положительные последствия, поскольку в 1095 г. император снова повторил свою просьбу. На этот раз это было сделано через его послов на церковном соборе в Пьяченце, на котором председательствовал папа римский. Послы рассказали о сложившейся опасной ситуации на христианском Востоке и предупредили о том бедствии, что ожидает западную церковь и христиан, в случае если ислам завоюет империю. Несмотря на то что, объективно говоря, положение Византии было более стабильным, чем поколение назад, послы в попытке добиться помощи нарисовали, как представляется, довольно мрачную картину.

Папа Урбан II пошел послам навстречу. Нет причин сомневаться в его искренней озабоченности положением христиан на Востоке, хотя папство и преследовало своекорыстные цели. В середине столетия Великая схизма расколола церковь на западную и восточную. Конечно, существовали незначительные расхождения в вопросах догматики, литургической и религиозной практики. Но основная проблема заключалась в непризнании первенства папы со стороны константинопольского патриарха. Отношения между Римом и Константинополем были прерваны со времени понтификата Льва IX и правления греческого патриарха Михаила Керулария (1054). Урбан II увидел в просьбе императора шанс объединить две церкви и восстановить главенство римо-католических понтификов. Эта идея не была новой. Поколением раньше она уже была выдвинута великим папой Григорием VII. В своем известном послании к императору Генриху IV в 1074 г. этот папа сообщал о своем намерении организовать поход армии Запада на Константинополь. Более того, он предложил себя в качестве ее командующего с целью вернуть собор Святой Софии. Тем самым Византия была бы спасена, раскол излечен и папа был бы признан верховным главой христианского мира. Такая важная победа, несомненно, имела бы большой отклик на Западе. Традиционная обязанность римских императоров – защита христианства, идея, появившаяся при дворе Карла Великого и унаследованная его преемниками на троне, перешла бы к папе римскому. Такое впечатляющее событие могло бы погасить конфликт, связанный с инвеститурой, который раздирал Европу.

С такими мыслями папа отправился из Италии во Францию, медленно путешествуя по южным провинциям, пока не прибыл в Клермон в Бургундии, где и созвал собор (1095). Основной его задачей было реформировать французскую церковь. Предстояло также решить трудный вопрос, как поступить в деле с французским королем Филиппом I, лишенным причастия за внебрачное сожительство.

Папа ехал через земли, которые некоторое время имели связи с христианской Испанией. Осознание мусульманской угрозы и необходимости Священной войны против неверных было всеобщим. Испанская Реконкиста, борьба за освобождение от власти мусульман, нашла сторонников во Франции, и французские рыцари и дворяне из Прованса и Лангедока уже участвовали в военных походах в эту страну. Поэтому вполне возможно, что Урбан II, находившийся под впечатлением встречи с византийскими послами в Пьяченце, уже пришел к определенному решению на своем пути в Клермон.

Сам собор стал довольно заурядным мероприятием, совсем не таким, как его описывали хронисты после успеха 1-го Крестового похода. Заседания собора посетили некоторые французские прелаты и местная знать. Блистали своим отсутствием прелаты из владений Капетингов, которым Филипп I воспрепятствовал приехать в Клермон. Только в самый последний день собора (27 ноября) Урбан II поставил вопрос о крестовом походе. Ирония истории заключается в том, что его эпохальная речь не сохранилась, и мы вынуждены реконструировать ее текст по нескольким более поздним вариантам, некоторые из которых были написаны уже во время крестового похода. Урбан II призвал рыцарей Запада, особенно Франции, отправиться в поход на Восток. Он особенно остановился на мусульманской угрозе и опасном положении христиан Востока, обратившись к мужественному и воинственному Западу с призывом собрать свои силы для их спасения. Но при этом Урбан II так и не упомянул о просьбе византийского императора. Константинополь уже перестал быть основной целью похода, речь теперь шла об освобождении Святой земли, Иерусалима и Гроба Господня от ига неверных. Эта новая цель стала поворотным моментом в европейской истории. Призыв спасти Константинополь и восточных христиан был бы воспринят с полным равнодушием, и он не смог бы воодушевить народные массы, чего, собственно, и достиг Клермонский собор. Очень немногие знали о Константинополе, и еще меньше им интересовались. Но Иерусалим и Гроб Господень были теми словами, что в течение тысячелетия звучали в каждой часовне, в каждом храме и монастыре. Повторяемые в каждой молитве, эти наименования были живой реальностью. Человек мог не знать названия соседней провинции, но Иерусалим, Вифлеем и Назарет были частью его религиозной жизни и образования.

Ответ был неожиданным и всеобщим. Плотины, сдерживавшие эмоции, рухнули, и могучие потоки веры напоили засохшие души. Проповедники, официальные и самозванцы, путешествовали по стране и призывали людей освободить Святую землю. Не только Гроб Господень должен был быть освобожден из-под власти неверных, но необходимо было спасти самого Христа, пленника мусульман, чтобы Он воссиял во славе.

Зов Клермона был услышан в тиши монастырей и в торжественных кафедральных соборах, в величественных замках и жалких лачугах нищих крестьян. На него откликнулись десятки тысяч человек. Причины у каждого из них и у каждого класса были различны. Воинственные дворяне смотрели на крестовый поход как на возможность дать выход своей энергии и найти применение своему военному мастерству. Сражаться с неверными было не только обязанностью дворян, но того желал сам Господь. Высшее духовенство понимало, что это был путь спасения. Урбан II обещал отпущение грехов всем, кто возьмет свой крест. Орудие Христовых Страданий, крест, стал эмблемой Его воинов, намеренных освободить Спасителя и место Его земного воплощения. Поход в Иерусалим был военным паломничеством; это был очистительный акт покаяния для тех, кто достиг цели, ну а те, кто пал в пути, были увенчаны славой мученика. Для людей, недовольных своим положением, что были во всех классах общества, крестовый поход представлялся дорогой к лучшему будущему. Благородная знать мечтала о княжествах, замках и земельных владениях, а негодяи, которых хватало, – только о добыче. Более того, крепостной крестьянин получал свободу, если присоединялся к армии крестоносцев.

Религиозное рвение было характерно не только для представителей высших классов, и среди простого люда мессианское чувство достигло своего пика. Год спустя после Клермона и задолго до того, как аристократы закончили подготовку к походу, по всей Франции начали хаотично появляться крестьянские армии, которые выдвигались в долины Рейна и Дуная. Иногда их возглавляли местные рыцари, хотя чаще всего крестьяне выбирали вожаков в своей среде. Одно такое воинство выпустило взятую с собой утку, которая была в Средневековье символом колдовства, чтобы узнать направление своего движения. Считалось, что иметь командиров – дело ненужное. Ведомые Богом (Deo duce), они отправились в путь вместе с женами и детьми, погрузив на телеги свой жалкий скарб. Покинув свои родные места и оказавшись в незнакомой провинции, каждый раз при приближении к новому городу они обычно спрашивали, не это ли «Небесный Иерусалим».

Возродилась древняя вера о бедных во Христе, из которых образовалась первоначальная христианская община в Иерусалиме. Под влиянием экстатичных проповедников, стремившихся спасти души и изменить мир, подобно апостолам оставивших мир, чтобы жить в бедности и во Христе, в народе верили, что только бедные войдут в Царствие Небесное. Только самым бедным была дана возможность войти в эту общину избранных с одной-единственной молитвой: «Да приидет Царствие Твое».

Дух авантюризма, набожность, алчность и другие присущие людям страсти обуревали это движение. Когда собрались первые отряды, они начали двигаться на восток. Массовый психоз и давление со стороны общества привлекали все больше новобранцев, и небольшие отряды превращались в армии. Как уже было замечено раньше, первыми в движение пришли крестьяне. Их переход через Рейн и дальнейшее продвижение вдоль Дуная сопровождалось самой массовой и ужасной в европейской истории резней евреев, которой не было подобных вплоть до нашего времени. Еврейские общины в прирейнских землях, существовавшие с древнеримских времен, еще до того, как там осели германцы, были безжалостно уничтожены. Здесь и там епископы по убеждениям или за взятку защищали еврейские общины, но, за небольшими исключениями, это не помогло. Было вполне естественным для того, кто собирался сражаться с неверными за пределами страны, начать с наведения порядка в собственном доме! Общину за общиной ставили перед выбором: апостасия или смерть. Одних евреев крестили насильно; другие, под угрозой смерти, соглашались быть окропленными святой водой; кто-то выбирал мученичество, вдохновляясь преданием об Анне и ее семи сыновьях (2-я кн. Маккавеев, 7) и последним героическим противостоянием Израиля против римлян в Масаде. Даже несмотря на наш век, видевший холокост миллионов, нельзя не ужаснуться, читая еврейские хроники того времени. Отцы убивали своих жен и детей, а потом и себя, принося всех в ритуальную жертву, чтобы избежать осквернения от рук неевреев. Этот невиданный погром, уничтоживший все еврейские общины и их учебные заведения, положил начало трагическому тысячелетию. Это был «Судный день 1096 г.», как он был назван в еврейских источниках (Gzeroth Tatnu); событие это никогда не изгладится из памяти еврейского народа. Виновниками его были те, кто пошел освобождать Святую землю, основывая свою веру на еврейских священных книгах, освобождать гробницу Бога любви и всеобщего мира.

Этот первый поход закончился катастрофой. Не управляемые никем орды вскоре где-то в Богемии (Чехии) остались без провианта, и начались грабежи. Они были практически полностью перебиты местным населением Венгрии и византийского Балканского полуострова. Очень немногие вышли к побережью Босфора. Чешский хронист Козьма Пражский (скончался в 1 125 г.) считал, что они были уничтожены праведным гневом Божьим и что это было отмщением за чудовищную резню евреев.

Тем временем четыре большие армии собирались во Франции: норманнская, англо-норманнов которой возглавил герцог Роберт Нормандский, фламандцев – граф Фландрии Роберт и Стефан Блуаский; дворяне Северной Франции и Западной Германии под началом Готфрида Бульонского; отряды из Прованса под командой графа Тулузского Раймунда IV де Сен-Жиля; и норманны из Италии Боэмунда и Танкреда. Папский легат Адемар, епископ города Ле-Пюи, был своего рода главнокомандующим. Северяне избрали сухопутный маршрут, по которому ранее прошли участники народного крестового похода; южане частью двинулись через Иллирию, частью – переправились через Адриатическое море и высадились на Балканском полуострове. К весне 1097 г. они достигли Константинополя.

Прибытие таких «помощников» едва ли подбодрило византийцев. В Пьяченце Византия просила о присылке отряда славных европейских рыцарей. А получила grande armee, которая разграбила все провинции на подходе к Константинополю, подожгла пригороды и проявила заносчивость и страсть к военной добыче, что не предвещало ничего хорошего. Византийцы не могли не заметить, что в этом воинстве были итальянские норманны, которые несколькими годами раньше пытались вторгнуться в их провинции на Балканском полуострове.

Последовали продолжительные переговоры между императором и крестоносцами. Император требовал если и не верховного командования, то, по крайней мере, гарантий, что эти армии не будут сражаться сами по себе. Его позицию подкреплял тот факт, что крестоносцы нуждались в проводниках и запасах провианта, чтобы пересечь всю Малую Азию – еще недавно бывшую византийской провинцией, а теперь захваченную сельджуками, – а затем достичь Сирии и Святой земли.

По окончании сильно затянувшихся переговоров одни командующие армиями принесли присягу в верности, другие прошли через торжественную церемонию оммажа. Были приняты требования Византии на получение своей части завоеванных территорий. Со своей стороны император обещал предоставить крестоносцам проводников и снабдить армии продовольствием. Никто не был удовлетворен, и все не доверяли друг другу. При таких неблагоприятных обстоятельствах войска 1-го Крестового похода были переправлены через Босфор в Малую Азию. Император мог вздохнуть свободно, а крестоносцы наконец-то столкнулись лицом к лицу с неверными. В известном сражении при Дорилее (ныне Эскишехир) в июле 1097 г. сельджуки потерпели поражение. Их недавно завоеванные земли в Малой Азии стали легкой добычей для крестоносцев.

Большие потери личного состава и невероятные мучения сопутствовали крестоносцам на протяжении всего перехода через засушливые пустынные районы Малой Азии. Армия разделилась, перевалив через горы Тавр и выйдя в Южную Киликию. Одна ее часть под командованием Балдуина, брата Готфрида Бульонского, быстро двинулась на восток к Евфрату, где в Эдессе армянские христиане просили о помощи. Большая часть армии пошла в южном направлении вдоль побережья Сирии.

Прибрежные города закрывали свои ворота перед крестоносцами, которые, однако, не встретили серьезного сопротивления, пока не достигли столицы Сирии Антиохии. Тяжелая и длительная осада закончилась в июне 1098 г. взятием города после предательства одного из своих командиров. Это было поистине чудом, поскольку большое войско сельджуков находилось уже в нескольких днях перехода от столицы. Вчерашние осаждавшие оказались сразу же в роли осажденных в только что захваченном ими городе. Их запасы продовольствия закончились во время осады; людей косили голод и болезни. Ситуация была критической, и крестоносцы вполне могли найти в Антиохии свою могилу. В момент наивысшего отчаяния было чудесным образом «обнаружено» Святое копье, которым тысячелетие назад якобы было прободено тело Распятого Христа. Воодушевленные этим видимым знаком Божественной воли, крестоносцы совершили вылазку и разгромили превосходящие силы осаждавших город сельджуков. Антиохия была освобождена, и уже не было силы, которая могла бы преградить дорогу на Иерусалим.

В этот момент все скрытые до сих пор амбиции и завистливое соперничество вышли наружу. Это была опасность не меньшая, чем угроза со стороны мусульман. Это было моральное банкротство, что привело к распаду армий. Командование оставило Антиохию, и их отряды начали совершать рейды по территории вражеской страны; каждый командир пытался захватить для себя часть земель и сделать их своим владением. Некоторым это удалось, большинству же помешали это сделать друзья или враги. Войско, если таковое и было, пыталось выиграть время в Сирии. Казалось, что Земля обетованная находилась на реке Оронт, а не в гористой Иудее. Исчезли мессианские мечты и надежды на Новое Царство. Идеалы крестового похода были забыты, и начали властвовать самые низменные желания. В условиях духовного кризиса среди руководства проявили себя низы. Больше всего беднейших крестьян в войске крестоносцев, которые по крайней мере умели лучше выражать свои мысли, было в армии Прованса. Брожение среди них привело к бунту, и вождям уже грозило народное восстание. Была оставлена Северная Сирия, и поход на Иерусалим был продолжен, в противном случае стены Антиохии были бы разрушены, а город сожжен. Это был глас истинных крестоносцев, в их умах, в основном простого народа, были безнадежно смешаны представления о земном и Небесном Иерусалиме. Остатки армии вели фанатики, которые сражались в пешем строю без щитов и какой-либо защиты; они верили, что их жизни находятся в руках Провидения. Они не только безжалостно убивали своих врагов мусульман, но даже ели их плоть. Этот народный элемент снова возжег искру энтузиазма.

Ультиматум отрезвил командующих, и армия продолжила движение на юг, задержавшись только в Триполи, напрасно понадеявшись на легкое завоевание ливанских городов. Оттуда армии направились в Иерусалим. Пройдя через Святую землю и оставив в стороне прибрежные города Ливана, удерживаемые египтянами, они миновали города Кесария и Яффа и остановились в Рамле, которую оставили мусульманские жители, а затем, перевалив через горы к середине июня 1099 г., появились под стенами Иерусалима.