13

Бобровский шёл вдоль узкоколейки. Всё тело болело, но кости, кажется, были целы. Хотя рёбра этот урод ему наверняка отбил. Дышать было тяжело. К шишке на лбу добавились синяки и ссадины. Бобровский чувствовал болезненный зуд на подбородке и скулах. Этот гад мог его убить. Легко. Но не убил. И даже не покалечил. Бобровский уже догадался, что это был один из коллекторов. Наверно, у них такая киношная тактика:

«хороший коп» и «плохой коп». Но какой смысл? Денег у него всё равно нет и, скорей всего, не будет. К тому же вонючий садист забрал остатки пособия. Бобровский немножко пожалел, что не вломил ему булыжником.

На макушку ему упала крупная капля воды, сползла по шее за воротник и растворилась на спине. Это было прекрасно. Бобровский посмотрел на небо. Ему хотелось, чтобы пролился ливень и омыл его. Упало ещё несколько капель. И на этом всё прекратилось. Он прошёл около километра и остановился у высоких железных ворот. За ними торчало трехэтажное кирпичное здание с выбитыми окнами. Как гнилой зуб. Ещё одно заброшенное предприятие. Вокруг было тихо. Бобровский закурил помятую и кривую сигарету. До трассы было километра два.

Он обошёл здание и двинулся по тропинке через промзону. Пройдя пару километров, Бобровский остановился. Никакой трассы не было. Только бесконечные здания предприятий на большом расстоянии друг от друга. И все они были наглухо огорожены. По сути – большой лабиринт с широкими проходами. Указатели отсутствовали. Бобровский стал задыхаться. Болела поясница. Он прислонился к одному из заборов и шёл очень медленно, держась за него рукой. Сознание снова болталось на тонкой ниточке, как тогда, на похоронах. Через сотню метров он почувствовал странный запах – что-то вроде мокрого жареного лука. С каждым шагом запах усиливался и становился всё отвратительнее. Бобровский дошёл до конца забора и увидел открытые ворота. За ними находился небольшой ангар. Рядом стоял японский грузовичок с малюсенькой квадратной кабиной и рулём справа. Вонь шла оттуда. Бобровский заглянул внутрь. Всё помещение было завалено бумажным мусором, в основном картоном, свободны были лишь небольшие проходы. У стен горы бумажного хлама достигали потолка. Несколько человек копались в этом мусоре, перетаскивали с одного места на другое. Чуть в стороне стоял невысокий мужчина лет пятидесяти в чёрных брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Он держал тетрадку, сверялся с ней и отдавал команды.

– Всё глянцевое несите в самый конец. И книги. Сколько там килограммов? Книги отдельно. Отдирайте обложки. Мокрый и сухой картон не сваливайте вместе, ядрёна вошь. Мокрый – на просушку.

Его подручные были похожи на бомжей; неопрятные, суетливые мужики в грязной одежде. Среди них Бобровский заметил одну женщину. Она была в спортивном костюме, стриженая под машинку. Начальник свернул тетрадку в трубочку и сунул в задний карман брюк.

– Работайте тщательно, среди этой макулатуры можно деньги найти.

Бомжи засуетились ещё больше.

Начальник развернулся к выходу и увидел Бобровского.

– Ты на сортировку? Из конторы? Давай, начинай, ребята тебе всё покажут.

Бобровский оглядел свой изгвазданный костюм. Представил своё лицо. Он, пожалуй, выглядел не лучше местных работяг.

– Нет, – сказал Бобровский. – Меня тут избили.

– Тут? – спросил начальник. – Эти, что ли?

Он кивнул на подручных.

– Да ты брось, я здесь весь день провёл. И они безобидные.

– Нет, у железной дороги. Я не знаю, как отсюда выбраться в город.

– А, ясно, – сказал начальник. – У железки, говоришь?

– Да.

– Там цементный завод. Закрылся в прошлом году. Идём.

– Туда? – спросил Бобровский.

– Нет, конечно. Что там делать. Я в город еду. Подвезу тебя.

Они залезли в грузовичок. Начальник вырулил за ворота.

– Я думал, не выйду отсюда, – сказал Бобровский.

– Ограбили? Ну вышел бы рано или поздно. Отметелили-то не очень сильно? Может, у больницы высадить?

– Нет, всё нормально. Дома отлежусь.

Грузовичок подскакивал на гравийной дороге.

– Но ты точно не на сортировку приехал?

– Нет, с чего бы?

– Нам требуются люди. А то мало ли, посмотрел и передумал.

– А чем там так пахнет? – спросил Бобровский.

– Не знаю, я ничего не чувствую.

– Ужасная вонь.

– Ты голову проверь. Может, сотрясение. Вот тебе и мерещится вонь.

– Может быть, – сказал Бобровский.

Они выехали на трассу.

– А у вас что, правда среди мусора деньги можно найти? – спросил Бобровский.

Начальник засмеялся.

– Это была фигура речи. Метафора, ёлки-палки. Будешь усердно работать, будут деньги. Понял?

– Понял, – сказал Бобровский. – Спасибо, что помогли.

– Чем помог-то? Подвёз? Да это ерунда. По пути же.

Бобровский вышел за несколько кварталов от дома. Дальше было не по пути.

14

У подъезда его ждал Никита, брат жены. Это был высокий широкоплечий мужчина с дурацкой причёской. Никита рано облысел, но, чтобы скрыть это, отращивал по бокам головы длинные волосы и часть зачёсывал наверх. Маскировка получалась так себе. Никита сидел на лавочке и лопал чипсы.

– Здорово, зять! – закричал Никита. У него изо рта полетели крошки.

– Привет, – ответил Бобровский и сел рядом.

У него гудели ноги. Раскалывалась голова. И болело всё тело. Дышать по-прежнему было тяжело.

– Решил навестить тебя, – сказал Никита. – Сижу вот, жду. Хочешь?

Он протянул пакет.

Бобровский покачал головой.

– В дверь звоню, звоню, никто не открывает. Думаю, ты по делам ушёл. Набрал твой номер – абонент недоступен, блин горелый.

– Меня избили, – сказал Бобровский.

– Да ты что! Хрум-хрум-хрум. Телефон спиздили?

Бобровский порылся в карманах. Мобильник был на месте. Но в хлам разбит.

– Беда, беда, – сказал Никита. – Я и смотрю, видок у тебя…

– Какой?

– Не товарный, старина, не товарный. Пойдём, что ли?

Никита смял пакет и сунул в урну.

Они поднялись в квартиру. Бобровский долго возился с замком, сначала никак не мог попасть ключом в щель, потом не мог сообразить, сколько оборотов нужно сделать. Над ухом сопел Никита. От него пахло зелёным луком.

– Заходи. – Бобровский открыл дверь. – Квартира-то твоя теперь. Правильно?

Никита на это ничего не ответил. Зашёл в прихожую и снял кроссовки. Пока Бобровский стаскивал свои похоронные ботинки, Никита шустро обошёл квартиру, осмотрел добычу.

– Тебе батя про ремонт говорил? – крикнул Никита с кухни.

Бобровский услышал, как открылась дверь холодильника.

– Говорил.

Дверь холодильника закрылась. Никита вышел с кухни.

– Ну ты не возражаешь, если я завтра привезу бригадира?

– Какого бригадира?

– По ремонту, старина, по ремонту. Мой приятель. Гена. Белорус. Посмотрит фронт работ и по деньгам прикинет.

– Квартира твоя, – повторил Бобровский и зашёл в ванную.

Шишка на лбу оказалась не такой уж и страшной. Размером с маленькую сливу. Но было много ссадин и мелких царапин на лице. Бобровский долго умывался, намыливая руки, лицо и шею. Потом сунул голову под кран и держал несколько минут под прохладной водой. Стало получше. На одну сотую.

Никита ждал его в комнате. Он сидел на диване и смотрел телевизор. Шёл сериал про парализованного следователя, который раскрывал преступления, не вставая с кровати. У него было несколько придурковатых помощников, выполнявших различные задания. Минут пять Бобровский и Никита сидели рядом и молча пялились в экран.

– На девять дней поедешь к Насте? – спросил Никита, не отрываясь от телевизора.

– Да, наверно, – ответил Бобровский. – Это когда? Воскресенье?

– Кажется. Надо посчитать.

Следователь в это время звонил своему помощнику и давал указания: «Нужно проникнуть в квартиру подозреваемого и произвести выемку улик».

– Никита, – позвал Бобровский. – Ты про Настин кредит что-нибудь знаешь?

– Какой кредит?

– Значит, не знаешь?

– Первый раз слышу, старина, первый раз слышу. – Никита посмотрел на Бобровского ясными голубыми глазами. – Я Настю очень любил, ты знаешь.

Бобровский в этом сомневался.

– Но общались мы мало, старина, мало общались. У меня семеро по лавкам, работа, то, сё, пятое, десятое. Да и у вас своя жизнь. Глянь-ка, что творят!

Помощник следователя проник в квартиру, но угодил в ловушку. Полуголая баба приковала его к батарее наручниками. Стащила с него штаны.

– Мне звонили коллекторы, – сказал Бобровский. – Это они меня избили. Я не знаю, что делать.

– В милицию иди, – сказал Никита. – Это рэкетёры. Побои надо снять. И заявление в ментовку. Ты прям как маленький.

Полуголая баба била помощника следователя плетью.

– Ладно. Посмотрим.

– Ты в понедельник съезжаешь? – спросил Никита между делом.

– Получается, так, – пробормотал Бобровский.

– Нашёл, где устроиться? Вообще какие планы?

– Не нашёл. И планов нет.

– Я тебе помогу. Есть вариант.

– Правда?

– У меня есть подвязки.

– Подвязки? – переспросил Бобровский.

– Ну подвязки, завязки, связи. Запиши адрес. Это то, что тебе надо.

– Серьёзно?

– А с чего бы мне шутить, старик? Ручка есть?

Бобровский взял со стола авторучку. Это была Настина авторучка. Она лежала всегда рядом с ноутбуком. Никита продиктовал адрес. Бобровский записал на титульной странице книжки. Настиной книжки. Она тоже лежала рядом с ноутбуком. И называлась «Ты можешь!». Бредовое какое-то название, подумал Бобровский.

– Съезди туда обязательно, – сказал Никита.

– А что мне сказать?

– Кому?

– Тому, кто там будет.

– Сам всё поймёшь. Это же не загадка и не шутка, старина. Там тебе помогут.

Никита встал.

– Время позднее, пойду.

– Хорошо.

– У тебя в холодильнике шаром покати.

– Куплю что-нибудь, – сказал Бобровский.

– Правильно. А то ты тощий, как палка.

Никита надел кроссовки.

– Знаешь, в чём сила?

– В правде? – спросил Бобровский.

– В еде. Это топливо, старина, топливо для тела. Для сильного тела. Посмотри на меня. Кто меня остановит?

– Пуля?

– Какая ещё пуля?

– Дура, – ответил Бобровский. – А штык – молодец.

Никита осторожно, чтобы не разрушить своё хлипкое гнездо, почесал макушку.

– Сходи в травму, сними побои. И голову проверь. Наверняка сотрясение. Вон какой фуфел над бровью.

Бобровский дотронулся до лба.

– Чао-какао! – сказал Никита и вышел.

На улице он достал мобильник и набрал номер мамы.

– Чего там? – спросила Лариса Ивановна.

– Нормально всё. В понедельник съезжает. Я завтра Гену хочу привезти.

– А про кредит спрашивал?

– Он сам и спрашивал. А я что? Иди в ментовку, говорю.

– И?

– Не знаю. Его избили.

– Кто?

– Да чёрт его знает. Может, асфальтная болезнь. Может, гонит он всё.

– Ой, неспокойно мне, зайчик, – сказала Лариса Ивановна.

– Не волнуйся, мама. Если что, я ему нашёл место, где устроиться.

– Ты очень добрый мальчик.

– Мне тридцать семь, мам.

– Для меня ты всё равно мальчик. Завтра позвони.

Никита нажал отбой и порылся в контактах. Долго никто не отвечал. Потом раздался сонный голос.

– Слушаю.

– Кри-кри, милая, ты что, спишь?

– Кто это? – спросила Кристина.

– Твой одуванчик. Ты свободна сейчас? Я недалеко.

– Я ужасно устала.

– Ну, пирожочек мой, я так соскучился!

– У меня нет сил.

– На других они у тебя есть.

Кристина отключилась.

Никита сел в машину. И поехал домой. Он злился. По пути Никита зашёл в супермаркет и купил пельмени, чипсы, копченую колбасу, ведёрко майонеза и киевский торт. Еда утешила его.