Греческие государства становятся римскими провинциями
(188–129 гг. до н.э.)
Власть как привычка
В своем исследовании, проливающем свет на теории римского империализма, Цви Явец приводит польский анекдот о католическом священнике, который пытается объяснить крестьянам, что такое чудо. «Если я упаду с церковной башни и останусь невредим, как ты это назовешь?» — «Случайность», — отвечает мужик. — «А если я вновь упаду и останусь цел?» — настаивает ксендз. — «Опять случайность». — «А если я сделаю это в третий раз?» — «Привычка», — ответил рассудительный крестьянин. Если до разгрома Антиоха III военное вмешательство Рима в дела Востока можно было рассматривать как случайные происшествия, вскоре после этого события они стали привычкой.
За 40 лет эллинистический мир пережил истинную революцию: ослабление и упадок трех традиционных монархий — Антигонидов, Селевкидов и Птолемеев — и возвышение новой силы и ее союзников — Рима, Родоса и Пергама. Римские лидеры расширили (вероятно, осознанно к этому стремясь) владения на Западе, создав две провинции в Испании, объединив Италию и упрочив связи между италийскими общностями и Римом. Постройка в 220 году до н.э. Фламиниевой дороги, соединявшей Рим с важным портом Аримином (Римини) на Адриатическом море, способствовала этой консолидации наряду с другими мерами вроде основания в Италии колоний римских граждан и предоставления римского гражданства италийцам. На том этапе, когда лидеры сената не добились еще сплочения Италии в союз, их не могло интересовать подчинение территорий Востока. Ситуация менялась постепенно по мере того, как гегемония Рима в Средиземноморье преобразовала его экономические структуры — вследствие ввоза большого числа рабов, упадка мелкого землевладения и расцвета крупных земледельческих хозяйств, зависимости части его населения от военной добычи и развития экономических интересов за пределами Италии. После бесконечных триумфальных войн, которые Рим одерживал во всех четырех направлениях Средиземного моря, его внешняя политика явно перестала быть политикой ответа; она стала политикой действия. Хотя мы проследим за развитием этой политики отдельно на каждой территории — сначала в Македонии и Греции, затем в Азии и Египте, в новом, «переплетенном», мире все эти направления были взаимосвязаны.
Конец Македонского царства (179–167 гг. до н.э.)
В Македонии Филипп V последние годы своего правления (до 179 г. до н.э.) посвятил защите урезанных границ своего царства и укреплению армии. Его сын и наследник Персей продолжил эту политику, избегая провокаций и блюдя свободу эллинских городов. Однако все же он вел себя как самостоятельный правитель. Его царство уменьшилось в размере, но он оставался главой династии, которая столетиями играла активную роль в греческой политике. Для восстановления былых позиций у него не было гарнизонов, обеспечивавших его отцу контроль над землями Греции, но имелись средства дипломатические и пропагандистские. В 178 году до н.э. он женился на дочери Селевка IV; его собственная сестра была выдана за царя Вифинии Прусия II. В материковой Греции Дельфийское святилище некогда пользовалось покровительством его предка Деметрия Полиоркета. Македоняне были представлены в совете священного союза (амфиктионии, amphiktyony), управлявшего святилищем. Именно здесь в 174 году до н.э., во время проведения Пифийских торжеств, Персей появился с вооруженной свитой, продемонстрировав стремление к обретению ведущей роли среди греков. Примерно в это же время он поставил в Дельфах монумент, надпись на котором повторяла древние документы, свидетельствующие о покровительственной поддержке святилища его предками. В 173 году до н.э. он заключил союз с Беотийским федеративным государством.
За действиями Персея внимательно наблюдал Эвмен II. После покушения на жизнь пергамского царя в Дельфах он обвинил Персея в подготовке убийства. Следуя примеру своего отца Аттала I, разжегшего Вторую Македонскую войну сообщением о действиях Филиппа V перед римским сенатом, Эвмен II в 172 году до н.э. предстал с пламенной речью перед сенатом. В ней он уверял, что каждое действие Персея представляло прямую угрозу Риму. Его слова возымели успех не из-за правдоподобия аргументов, но потому, что римская знать благосклонно относилась к планам войны в Греции.
На протяжении нескольких лет Рим не участвовал в военных действиях, что разочаровывало младших сенаторов, с завистью взиравших на победы, триумфы и славу старшего поколения. Топливом конкуренции аристократов была война. Влиятельные римские всадники, члены второго по значению в римском обществе сословия, активно вовлекались в торговлю и ремесло. Потому они имели прямой интерес в приобретении новой добычи и обращении в рабов новых военнопленных; такой исход казался привлекательным и части простого населения. Экономический интерес был куда более вероятной причиной войны, нежели защита союзников или обязательства, вытекающие из fides.
Неудивительно, что новоизбранные консулы потребовали выделить на следующий год в область их ответственности Македонию. В Грецию для подтверждения поддержки эллинов в случае потенциальной войны против Персея были направлены посольства. В то же время македонский царь, не желая военной конфронтации, предпринимал меры для увеличения своего авторитета в Элладе. В греческих городах многие из тех, у кого имелись причины быть недовольным ситуацией, взирали на него с надеждой — вероятно, не потому, что у Персея были какие-то конкретные планы социальных реформ или отмены долгов, но из-за ненависти к предводителям олигархии, поддерживавшим римлян.
Пока римские послы колесили по Греции, набирая союзников, Персею так и не удалось встретиться с ними и предотвратить войну. Римский сенат не намеревался об этом вести переговоры, поскольку решение о военных действиях уже было принято. Римляне так и не выдвинули никаких требований и не предъявили ультиматум. Создается впечатление, что с самого начала этого противостояния целью римских политических лидеров была война для получения трофеев. Объявлена она была в начале 171 года до н.э. Незадолго до начала Третьей Македонской войны римляне отправили в Дельфы письмо, в котором перечислялись их претензии к Персею. Этот текст, крупными буквами высеченный в святилище, представляет собой отличный источник о том, как формулировался casus belli. Персея обвиняли в том, что явился в Дельфы во время священного перемирия в честь Пифийских игр; в союзе с варварами, жившими по ту сторону Дуная, — теми самыми варварами, что некогда пытались поработить греков и разграбить святилище Аполлона в Дельфах; в нападении на друзей и союзников Рима; в убийстве послов, отправленных заключить мир с Римом, в попытках развратить сенат и убить царя Эвмена; в подстрекательстве смут и раздоров в греческих городах, подкупе ведущих государственных деятелей и стремлениях завоевать симпатии масс обещаниями отмены долгов; в замышлении войны против Рима с тем, чтобы лишить эллинов их защитника и поработить их. Следовали и другие, не сохранившиеся на камне обвинения, вероятно, такие же лживые или преувеличенные, как и дошедшие до нас. Представление претензий перед нападением — повсеместная стратегия убеждения. Одна из басен Бабрия (II в. н.э.) содержит ироничный комментарий к такой практике:
Ягненка, что отстал от своего стада,
Увидел волк, но брать его не стал силой,
А начал благовидный измышлять повод:
“Не ты ли год назад меня бранил, дерзкий?” —
“Никак не я: я нынешним рожден летом”.
“Не ты ли зелень на моих полях щиплешь?” —
“Ах, нет, ведь слишком мал я, чтобы есть зелень”.
“Не пил ли ты из моего ручья воду?” —
“Нет: я лишь материнское сосу вымя”.
Тут волк без дальних слов его схватил в зубы:
“Не голодать же мне из-за того только,
Что у тебя на все готов ответ ловкий!”
Никто не собирался лишать волка его обеда. В этой войне Персей, несмотря на симпатии к нему со стороны множества греков и недовольство римской интервенцией, был оставлен почти всеми. На первом этапе войны (171–170 гг. до н.э.) он добился некоторого успеха, но это не принесло ему союзников, за исключением иллирийского царя Гентия; римляне же не хотели вести переговоры. Попытки Родоса выступить в этой войне в качестве арбитра были встречены с подозрением и отвергнуты Римом. В 168 году до н.э. Гентий был разбит и пленен. Новый консул Луций Эмилий Павел встретился с Персеем в решающем сражении близ Пидны в 168 году до н.э. Поначалу римская армия не могла сдержать продвижение ужасающей македонской фаланги с ее длинными копьями. Но, по мере того как римские легионы отступали на неровную холмистую поверхность, фаланга теряла сплоченность, и манипулы Павла прорвались в бреши, нападая на македонских солдат с неприкрытых флангов. От коротких мечей македонян было немного толку против более длинных лезвий и тяжелых щитов легионеров. В критический момент, когда решался исход всей битвы, македонская конница не пришла на помощь — то ли потому, что царь был ранен в начале сражения, то ли, как говорят злые языки, потому что он бежал, как трус. Македонская армия была истреблена; передают, что пало 30 000 македонян. Персей скрылся на острове Самофракия, однако, осознав безысходность своего положения, в конце концов сдался Павлу, был увезен в Рим и продемонстрирован на триумфе. Вскоре после этого он умер в тюрьме в городе Альба Фукенс в 165 или 162 году до н.э.
Послевоенное обустройство мира римлянами качественно отличалось от их прежних ответов на победы и отражало важные изменения в римской политике. Македонское царство Антигонидов было расчленено. На этот раз решение сената затрагивало не просто территориальную целостность эллинистического государства, но само его существование. Территория царства была поделена на четыре независимые республики, называемые merides (районы), которые соответствовали прежним административно-военным единицам (см. карту 1). Восточная мерида, столицей которой был Амфиполь, раскинулась между реками Нест и Стимон; Фессалоники стали центром второй мериды в центральной Македонии между реками Стимон и Аксий. Важнейшие области прежнего Македонского царства, расположенные на западе, стали третьей меридой, а исконное место пребывания царя Пелла — ее столицей. Четвертая мерида состояла из горных областей Верхней Македонии (Пелагонии), а центром ее была Гераклея Линкестийская. Четырем государствам было запрещено иметь друг с другом какие-либо сношения; не дозволялись даже трансграничные браки. До 158 года до н.э. под запретом находилось использование природных ресурсов Македонии — добыча древесины и разработка шахт. Половина подати, которая прежде уплачивалась в царскую казну, теперь должна была отходить Риму; впервые римляне навязали регулярную уплату дани, явный признак подчинения, к востоку от Адриатического моря. Царя, членов двора и царских казначеев вывезли в Рим. Эти условия были предъявлены представителям македонян в Амфиполе как декларация свободы, так как население освобождалось от монархии. В Иллирии монархию также отменили, разделив территорию на три номинально независимые мериды.
О новом качестве римского присутствия в Греции говорят и меры, касавшиеся остальных греков, включая даже общины, не участвовавшие в войне. В нейтральных или союзных Риму государствах людей, благожелательно относившихся к Персею, изобличали политические оппоненты, их арестовывали и депортировали в Италию вместе с заложниками, которые должны были гарантировать лояльность Риму в будущем. Один только Ахейский союз обязан был выставить 1000 заложников, среди которых был начальник конницы Полибий — сын выдающегося политика, стремившегося сохранить нейтралитет Ахеи, и член правящей олигархии ахеян. Его беда стала счастьем для историков современности. Полибий стал наставником сыновей Эмилия Павла, был введен в круг ведущих сенаторов и имел доступ к документам и информации из первых уст, касавшимся древней и современной ему истории; эти данные легли в основу его исторического труда, освещающего экспансию Рима с 264 по 146 год до н.э. Полибий, мятущийся между ностальгией по миру независимых греческих государств и восхищением римскими институтами и ценностями, оставил важные соображения не только о политической истории, но и о роли историка как наставника прагматической политики.
В Эпире, который стал единственным заметным союзником Персея, были уничтожены и разграблены 70 поселений; их жители — как сообщают, 250 000 человек — были проданы в рабство. Традиционные друзья римлян родосцы были жестоко наказаны за одно только желание выступить арбитром между Римом и Персеем. Родос утратил свои территории в Малой Азии — Карию и Ликию, — которые были объявлены свободными. Но главная кара состояла в том, что остров Делос, бывший независимым от Афин на протяжении большей части эллинистического периода (314–167 гг. до н.э.), был возвращен афинянам и объявлен вольным портом — то есть таким портом, где экспорт и импорт не облагаются пошлинами. Внезапно у Родоса появился мощный торговый конкурент, и Делос стал важнейшим центром транзитной торговли в Восточном Средиземноморье, привлекая множество купцов из Италии (италиков). Даже на Эвмена II, который в конечном счете спровоцировал войну и сражался на стороне римлян, сенат взирал с подозрением из-за слухов о том, что на заключительном этапе войны он якобы пытался предотвратить полный разгром Персея. В результате таких мер Рим теперь стал не просто союзником или покровителем, но суверенным господином.
События этих лет демонстрируют перемены в римской политике на Востоке. Война была объявлена без веских оснований; побежденное государство утратило свою целостность; были созданы новые государства, политическое устройство которых было продиктовано римлянами; Риму уплачивалась дань; земли переходили из рук в руки на основании односторонних решений сената; цари терпели унижения. В 167 году до н.э. вифинский царь Прусий посетил Рим с остриженной головой и в одеянии вольноотпущенника, чтобы просить милости у сената. Психологическое воздействие этого факта на греческий мир было огромным; к счастью, мы можем наблюдать это в документах того времени. В 167 году до н.э. послы ионийского Теоса отправились в Рим, чтобы выступить в защиту их колонии Абдеры во Фракии, конфликтовавшей с фракийским царем Котисом. Декрет в их честь показывает, с каким эмоциональным напряжением сталкивалась традиционная гордость свободной общины, вынужденной униженно просить римлян: «Прибыв в Рим в качестве посланников, они терпеливо перенесли душевные и телесные страдания, взывая к римским должностным лицам и в своем упорстве предлагая себя в роли заложников… Они даже с тщанием посвятили себя ежедневным визитам в портики». Ни одна другая греческая надпись не сообщает более о душевных страданиях. Послы, вынужденные обращаться к римским магистратам и ежедневно исполнять клиентские ритуалы, чувствовали себя так, будто они уже утратили свободу и стали заложниками, бесчисленное множество которых тогда свозилось в Рим. Предсказание, якобы сделанное Агелаем в Навпакте, сбылось: тучи с Запада надвинулись на Элладу.
Graecia capta: превращение Греции в провинцию (167–146 гг. до н.э.)
Расчленением царства Антигонидов и другими односторонними мерами 167 году до н.э. римляне продемонстрировали свое стремление к гегемонии в Греции и Малой Азии. Однако им потребовалось еще 20 лет для того, чтобы перейти к последнему шагу — введению прямого управления после присоединения территории и создания собственной администрации путем создания провинций. Удобный предлог для этого им предоставили восстание в Македонии и бесконечные конфликты на Пелопоннесе.
В 153 году до н.э. некий Андриск, правитель Адрамиттиона, что на северо-западе Малой Азии, объявил себя сыном и законным наследником Персея, царя Македонии. «Дядя», селевкидский царь Деметрий I, не поддержал его претензии на трон, а вместо этого доставил самозванца в сенат. Тем самым он признал сенат высшим органом власти, который имел если и не право, то, безусловно, достаточно силы для того, чтобы признавать или отвергать царей. В Риме Андриска никто всерьез не воспринял (его имя означает «Человечек»). Но в 149 году до н.э. ему удалось бежать из Рима при помощи фракийского царя Тереса, который был женат на сестре Персея, вторгнуться в Македонию, восстановить монархию и начать набеги на земли Фессалии. Передают, что низшие классы его поддерживали, питая надежды на отмену долгов и передел земли. Римляне первоначально недооценили опасность и намеревались разобраться с ним руками Ахейского союза. Но в 148 году до н.э. началась Третья, и последняя, Пуническая война, и Андриск совершил фатальную ошибку, заключив союз с Карфагеном. Римскому легиону, посланному против него, разбить Андриска не удалось, и тот даже завоевал Фессалию. Но, когда в 148 году до н.э. прибыли два легиона под командованием претора Квинта Цецилия Метелла, у Андриска не оставалось шанса на победу. Царь, не заручившийся поддержкой македонской знати и не имевший союзников в Греции, вскоре был побежден, показан на триумфе в Риме и казнен.
Примерно в то же время на Пелопоннесе вновь вспыхнуло вечное противостояние между Спартой и Ахейским союзом. После убийства в 192 году до н.э. царя Набиса Спарту вынудили присоединиться к Союзу, что самими спартанцами воспринималось как утрата независимости. Напряжение достигло крайней точки, когда в 165 году до н.э. сенат попросил Союз выступить арбитром в земельном споре между Мегалополем и Спартой, где тот вынес решение в пользу Мегалополя. Желание Спарты покинуть Ахейский союз было доброжелательно встречено сенатом. Сенаторы, не разбиравшиеся в острых для местного населения вопросах или безразличные к ним, дошли до того, что в 147 году до н.э. рекомендовали выйти из союза нескольким важным городам, включая Коринф и Аргос. Ситуация стала взрывоопасной, когда этот конфликт приобрел социальную окраску. Ахейский политик Критолай связал вступление Спарты в Ахейский союз с обещаниями социальных реформ в пользу должников и неимущих. Был ли это итог искреннего интереса в реформировании общества или просто популистская мера для завоевания поддержки масс, определить трудно. Критолай предлагал не отменить долги, но лишь заморозить выплаты и освободить тех, кто утратил свободу из-за неуплаты задолженностей. Его социальная программа, изначально направленная против Спарты, объединила всех тех, кому она была выгодна, и обратила их гнев не только против Спарты, но и против Рима. После того как ряд федеративных государств (Беотия, Эвбея, Фокида, Локрида) поддержал политику Критолая, конфликт распространился и на Центральную Грецию.
Метелл, остававшийся в Македонии после своей победы, отправил трех послов на народное собрание Ахейского союза, однако собрание отослало их назад и объявило Спарте войну, спровоцировав тем самым ответные действия Рима. Легионы Метелла без промедления выдвинулись из Македонии и разбили ахейцев у Скафея. В этой битве Криолай погиб, а его преемник Диэй наскоро организовал оборону Коринфа. В отчаянии ахейские лидеры обещали свободу и гражданство всем рабам, которые будут сражаться вместе с ними. Последняя битва греков, закончившаяся их разгромом, случилась у Левкопетры близ Коринфа. Новый римский консул Луций Муммий взял город Коринф и, вероятно, по решению сената, стер его с лица земли в 146 году до н.э. — в тот самый год, когда такую же судьбу пережил Карфаген. Диэй покончил с собой; жители Коринфа были убиты или проданы в рабство. Если уничтожением Коринфа сенат хотел задать эллинам урок — таково наиболее правдоподобное объяснение этой жестокости, — то ему это удалось. На протяжении жизни двух поколений материковая Греция не создавала проблем для римских сенаторов.
Действия римлян после победы беспрецедентны не только по своей жестокости, но и по своему размаху организационных мер. Четыре македонских государства были ликвидированы, а их территория стала первой римской провинцией в Греции. За новую провинцию отвечал проконсул — консул, власть которого продолжалась после годового пребывания в должности, назначаемый в область, находившуюся в прямом подчинении Риму. Юрисдикция проконсула простиралась до Иллирии, которая после смещения ее последнего царя Гентия в 167 году до н.э. была номинально независимой. Первый глава провинции после отъезда Метелла, Гней Эгнаций, прибыл в 146 году до н.э. Он немедленно, опираясь на модель Фламиниевой дороги, начал строительство Эгнатиевой дороги, связывавшей важный порт Эпидамн (Диррахий, Дуррес) на Адриатическом море с Фессалониками, способствуя объединению провинции, увеличению грузооборота и улучшению связи с Италией. Этот путь неоднократно восстанавливался и используется до сегодняшнего дня (см. илл. 17).
Комитет сенаторов из десяти человек регулировал вопросы Центральной и Южной Греции; историку Полибию была поручена задача осуществить политическую реорганизацию Южной Греции. Большинство мер можно лишь косвенно восстановить по более поздним источникам. Союзники Рима (Спарта, Афины, Этолия, Акарнания, федеративные государства Фессалии) сохранили номинальную независимость. Все прочие государства (Ахейский союз, Мегара, Локрида, Беотия, Фокида, Эвбея) попали под юрисдикцию чиновника, управляющего провинцией Македония. На короткое время федеративные государства были распущены, а когда они восстановились, количество их членов было уменьшено; например, Ахейский союз сократился до границ одноименной области Ахеи в северо-западной оконечности Пелопоннеса. Города оставались свободными и автономными. Так как сведений о сборщиках подати (publicani) в Греции нет, вряд ли они с самого начала вынуждены были платить Риму дань. Часть территории Коринфа и владения тех, кто возглавлял антиримскую оппозицию, перешли в категорию общественных земель Рима. Новая свобода греческих городов радикально отличалась от свободы, некогда объявленной Фламинином. Теперь в Македонии находился римский проконсул, и ни одна греческая община не могла и подумать о том, чтобы предпринять какие-либо внешнеполитические шаги, не обсудив этого с проконсулом и сенатом. Что касается внутренних дел, они находились в руках олигархических режимов, которые установились повсюду при поддержке Рима. После 146 года до н.э. Греция оказалась во власти римского сената.
Сравнительное исследование империализма позволяет выделить ряд общих черт, характеризующих политику империалистической державы по отношению к зависимым странам. Меры, осуществленные Римом после 146 года до н.э. — равно как и некоторые шаги, предпринятые до этого, — соответствуют большинству этих черт: Рим ограничивал свободу греческих государств в их внешнеполитических связях, обустраивал провинциальную администрацию, аннексировал территории, вмешивался в местные дела, обязывал некоторые из зависимых сообществ выплачивать дань и требовал внеочередную военную поддержку; он эксплуатировал экономические ресурсы, позволял собственным гражданам приобретать землю в зависимых областях и обязывал подчиненные государства заключать с Римом неравноправные договоры.
После разграбления Коринфа бесчисленные произведения искусства были отправлены в Рим, что дало импульс для развития художественного ремесла в самом Риме и в Италии. Сто лет спустя Гораций признает значение этого события в своем знаменитом стихе: «Graecia capta ferum victorem cepit et artes intulit agresti Latio» («Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, В Лаций суровый внеся искусства»). Но современники событий вряд ли усмотрели бы положительные для культуры стороны в разрушении одного из древнейших городов Эллады. Греки были безмерно потрясены. Поэт того времени Антипатр Сидонский в длинной череде ритмически выстроенных вопросов оплакивал разграбление города, с горечью подчеркивая мимолетную природу власти и разрушительную силу войны:
Где красота твоя, город дорийцев, Коринф величавый,
Где твоих башен венцы, прежняя роскошь твоя,
Храмы блаженных богов, и дома, и потомки Сизифа —
Славные жены твои и мириады мужей?
Даже следов от тебя не осталось теперь, злополучный.
Все разорила вконец, все поглотила война.
От союзного царства к провинции:последние Атталиды (159–129 гг. до н.э.)
Хотя Пергамское царство в войнах Рима было самым надежным его союзником, попытка Эвмена II стать посредником при заключении мира с Персеем в 168 году до н.э. вызвала в сенате подозрения. Пергамский царь разжег войну, думая, что сумеет использовать римлян против своих македонских врагов; но он лишь предоставил им повод для войны в их собственных интересах. В последующие десятилетия правители Пергама столкнулись с двумя угрозами: они имели территориальные споры с соседним Вифинским царством, а жившие восточнее галатские вожди регулярно совершали набеги на земли Пергама, местные греческие города и независимый религиозный центр Пессинунт во Фригии. В 166 году до н.э., несмотря на то что Эвмен справился с восстанием галатских племен, Рим признал независимость Галатии, наказав таким образом пергамского царя за недостаток энтузиазма на последнем этапе войны против Персея.
Эвмену II наследовал его брат Аттал II (159–139/138 гг. до н.э.). При восшествии на престол царь был уже стариком, осознававшим свою зависимость от Рима. В письме к жрецу Пессинунта он пытается объяснить, почему не решился вести войну против малоазийских галлов и, таким образом, не смог оказать обещанную им помощь:
«Какое-либо предприятие, совершенное без них [римлян], стало казаться нам сопряженным с великой опасностью. Ибо в случае [нашей] удачи появятся зависть, клевета, низкие подозрения, то, что было у них [римлян] и по отношению к моему брату; в случае же неудачи — явная гибель. Ибо они не помогут, но с удовольствием будут смотреть [на то], что мы без них предприняли такое дело. Теперь же — да не случись этого! — если мы в чем-либо потерпим неудачу, то, действуя с их согласия, мы получим от них помощь и вновь сразимся с благословения богов».
Решения Аттала II требовали одобрения Рима не в силу юридических соглашений и договоров, но вследствие новой политической реальности.
Экспансия Вифинии при Прусии II привела к войне, тянувшейся с 159 по 154 год до н.э. Аттал II, поддержанный царями Каппадокии и Понта, разгромил Прусия II, и Рим обязал последнего выплатить Пергаму контрибуцию. Несколько лет спустя, в 149 году до н.э., Прусий II был убит своим сыном Никомедом. В Каппадокии Аттал II помог царю Ариарату V в его войне против брата Ороферна (158–156 гг. до н.э.), приобретя тем самым и здесь ощутимое влияние. В последние свои годы Аттал II правил царством вместе со своим племянником Атталом III, накапливая богатства с податей, уплачиваемых подчиненными городами и селениями и обеспечивая стабильность на западе Малой Азии. Самым знаменитым свидетельством могущества Атталидов является Пергамский алтарь (см. илл. 12), возведенный между 184 и 166 годами до н.э.; сцена боя между олимпийскими богами и гигантами намекает на победы Атталидов над галлами, в то время как другие изображения увековечивают мифических основателей Пергама.
Атталу II наследовал Аттал III, который умер вскоре после того, как взошел на трон (139/138–133 гг. до н.э.). Несмотря на то что длинная надпись сообщает о военной победе, благодаря которой Аттал III получил божественные почести, о возведении огромной статуи, непомерных торжествах и установлении ежегодных памятных празднеств, кажется, что настоящие интересы царя лежали в области медицины и ботаники. Ни его триумф, ни ботанические штудии не оставили после себя глубокого следа. В отличие от завещания. Умирая бездетным, он отписал свое царство римскому народу, в то же самое время дал свободу городу Пергаму и его территории; по-видимому, он оставил за римлянами решение, обложить ли податью другие эллинские города его царства или сделать их свободными. Современные историки предполагают, что Аттал III боялся социальных потрясений либо стремился не дать занять престол своему сводному брату Аристонику. На решение могло повлиять и то обстоятельство, что к моменту его смерти прямое римское управление в Греции было реальностью на протяжении уже более чем десяти лет и нигде в Восточном Средиземноморье ни одно важное политическое решение не принималось без предварительных консультаций с римским сенатом.
Ко времени смерти Аттала III положение было таково, что его завещание спровоцировало непредвиденные события. Во-первых, Рим находился в глубоком социальном кризисе, вызванном прежде всего обнищанием мелких землевладельцев. Именно тогда Тиберий Гракх выдвинул предложение земельной реформы, которую десятилетие спустя будет осуществлять его брат Гай Гракх. Пергамское наследство стало для Рима нежданным источником средств для решения насущных социальных проблем, и Тиберий немедленно предложил распродать сокровища Аттала, чтобы разделить вырученные деньги среди получателей земли. Во-вторых, у Аттала III был единокровный брат Аристоник, незаконный сын Эвмена II, который не готов был отдать свое наследство без сопротивления. В-третьих, греческие города, входившие в царство Атталидов и уплачивавшие подать, увидели возможность восстановления своей автономии в полном объеме. И наконец, любому серьезному политическому процессу суждено было пробуждать надежды более широких перемен среди тех, кто не был удовлетворен своим финансовым и социальным положением. Соединение этих факторов делало ситуацию взрывоопасной. Аристоник под царским именем Эвмена выдвинул претензии на престол. Завещание должно было встретить определенное недовольство; вероятно, Аристоник имел какую-то поддержку. Люди, лишенные гражданства из-за того, что они покинули Пергам после смерти Аттала III, должны были стать сторонниками претендента. Но ввиду новых обещаний свободы ни Пергам, ни другие греческие города не желали признавать нового царя. Эти чувства выражает надпись из Метрополя в Ионии, чествующая местного политика Аполлония, убитого в первый год войны, в 132 году до н.э.:
«После того как скончался царь Филометор [Аттал III] и римляне, всеобщие благоволители и спасители, в соответствии со своим декретом возвратили всем, кто был прежде подчинен царской власти Аттала, их свободу, а Аристоник пришел и захотел лишить нас свободы, возвращенной нам сенатом, Аполлоний посвятил себя долгу словами и делами противодействовать этому человеку, который облек себя царской властью несмотря на решение римлян, всеобщих благоволителей, искренне взяв на себя защиту свободы в соответствии с волей народа».
По-видимому, римский сенат немедленно обещал освободить города от дани, которую они обязаны были платить царям. Это подтверждается речью Марка Антония перед греческим народным собранием в Азии в 41 году до н.э.: «Мы освободили вас от налогов, которые вы платили Атталу». Города воспринимали это как восстановление их изначального, законного статуса.
Аристоник, не получивший поддержки горожан, завоевал симпатии сельского населения, обещав свободу рабам и землю — зависимым крестьянам. Контролируя несколько городов (Фиатиру, Аполлонию и Стратоникею на Каике), он основал также город в Мисии, назвав его Гелиополем — «городом Солнца». Политика Аристоника, которую историки-марксисты обыкновенно интерпретируют как социальную революцию, вероятно, была не более чем прагматичным ответом на нужды его борьбы за власть. Военные командиры и города регулярно пытались увеличить рекрутскую базу для своих войск, обещая освободить рабов, отменить долги и предоставить гражданство широкому кругу лиц. Серьезные социально-экономические реформы были прежде всего средством восстановления военных сил государства. Это не значит, что в то время не было запроса на социальные и экономические реформы. Напротив, в то же время, когда Аристоник начинал свое восстание, Рим впервые столкнулся с восстанием рабов на Сицилии под предводительством некоего Евна, раба из Сирии (135–132 гг. до н.э.), а философ-стоик Гай Блоссий советовал Тиберию Гракху провести земельную реформу и разделить землю между неимущими. После убийства Тиберия в 133 году до н.э. Блоссий покинул Рим и присоединился к Аристонику. Возможно, на создании «города Солнца» сказались его философские идеи, о которых практически ничего не известно. Однако, скорее всего, Аристоник не начинал свое восстание с тем, чтобы провести преобразования, но лишь использовал общественное недовольство в своих собственных целях; те, кто был недоволен своим положением, охотно присоединялись к тому, кто мог стать их защитником, даже если думали они в первую очередь не о том, кто будет править Пергамом, а о том, кто даст им землю и свободу.
Большинство городов и все соседние царства (Понт, Вифиния, Каппадокия и Пафлагония) по разным причинам присоединились к возглавляемой Римом коалиции, направленной против Аристоника. Города опасались общественных потрясений, надеялись на обретение независимости и желали продемонстрировать лояльность Риму; близлежащие царства боролись против образования по соседству с ними сильного государства. Вначале Аристоник добился некоторого успеха: в одной из первых битв в 131 году до н.э. был убит римский консул Публий Лициний Красс. Все изменилось с прибытием подкрепления под командованием Марка Перперны, который осадил Аристоника в Стратоникее, пленил его и в 129 году доставил в Рим, где тот был удушен во время празднования триумфа Перперны.
Сразу же по окончании войны в Пергам была направлена комиссия из десяти сенаторов под началом консула Мания Аквиллия с тем, чтобы воплотить в жизнь условия более раннего решения сената, касавшегося завещания. Восточные территории царства (часть Фригии и Ликаонии), вероятно, были отданы царствам, заключившим союз с Римом (см. карту 5). В Малой Азии оставалось достаточно земель, чтобы образовать новую провинцию, названную Азией. Она включала в себя эллинизированные и урбанизированные области Северо-Западной и Центральной Анатолии (Мисия, Троада, Иония, Лидия, юго-запад Фригии и часть Карии). Европейские владения Атталидов — Херсонес Фракийский и остров Эгина — были включены в провинцию Македония. Пергам и другие важные города стали свободными, не считая тех из них, что поддержали Аристоника. После войны с пиратами на юго-востоке Малой Азии в 102 году до н.э. территория Равнинной Киликии стала второй азиатской провинцией Рима.
Экспансия как эксплуатация: римские сборщики податей в Азии
В процессе экспансии Рим устанавливал для своих провинций, включая Македонию, подати. Государственные финансы, особенно по мере обеспечения обширной программы социальных реформ, сильно зависели от этих сборов. Хотя новая провинция Азия, вероятно, не платила дань в первые годы после своего образования, следовало ожидать, что римляне обратятся к опыту других провинций вроде Сицилии и Македонии и потребуют платежей. Их организация была делом рук Гая Гракха и являлась важнейшей частью его попыток найти финансовые средства для осуществления своих социальных реформ. Гай, расширив реформу, начатую его братом, предложил серию законов, которые обещали наделить римских граждан землей, создать поселения в провинциях, закупать и распределять между гражданами по низкой цене зерно, строить дороги и экипировать солдат за государственный счет (123–122 гг. до н.э.). Кто мог оплатить эту программу? Ответ Гракха заключался в повышении эффективности сбора подати с провинций; новообразованная провинция Азия, считавшаяся источником несметных богатств, предоставила возможность опробовать новую систему.
Широко распространена была продажа права сбора налогов одному предпринимателю или их группе, которая даст наиболее высокую цену. Участники аукциона определяли цену исходя из грубой оценки различных сборов, ожидавшихся с области, — налогов на сделки и на землю, таможенных пошлин в портах и так далее. Так казна получала подать загодя, не нуждаясь в содержании административного аппарата для ее сбора, и переносила риски — например, в случае плохого урожая — на откупщиков. Естественно, приобретавшее право лицо или «компания» делали все возможное для того, чтобы собрать как можно больше налогов и превысить сумму, уже уплаченную в казну; излишек же был их прибылью. В Риме сборщики податей, организованные в компании и называвшиеся societates publicanorum («общества публиканов»), достоверно зафиксированы в 184 году до н.э., но должны были существовать и ранее. Публиканы принадлежали в основном к сословию всадников — классу богатых римлян, занимавшихся торговлей, горным делом, ремесленными и финансовыми предприятиями, и по этой причине с 218 года до н.э. им было запрещено входить в сенат и избираться на высокие государственные должности. Публиканы пользовались дурной репутацией из-за неумолимости при сборе податей и безжалостности методов, которые они применяли, чтобы добиться более высоких прибылей.
Закон Семпрония о провинции Азия (lex Sempronia de provincia Asia), принятый под руководством Гая Гракха, устанавливал порядок сбора налогов в новой административной единице. Пятилетние договоры на сбор подати заключались теперь не там, под началом наместника, но выставлялись на аукцион в Риме, за что ответствен был цензор — важный магистрат, отвечавший за публикацию регистра римских граждан и их собственности. Так Гай Гракх намеревался сократить риск подкупа и коррупции. Налог на сельскохозяйственное производство был зафиксирован на уровне 10% от созданного продукта; импорт и экспорт были обложены пошлиной размером 2,5%. Весьма вероятно, что закон о пошлинах на сухопутные или морские перевозки в Азию и из Азии (экономически важной области от Босфора до Памфилии) первоначально был составлен в это же время. Этот закон (lex de portorii Asiae) несколько раз модифицировался, но благодаря одной надписи у нас есть форма, которую он принял при императоре Нероне (62 г. н.э.). Это очень обстоятельное установление говорит о намерении жестко регулировать фискальные вопросы в провинциях, дабы избежать, с одной стороны, произвольных решений и коррупции, а с другой — снижения доходов. Даже вольные города не были освобождены от таможенных пошлин, составлявших 2,5% стоимости товаров. Исключение составляла лишь свободная от налогов зона в Ликии; не платили сборы также римские чиновники, солдаты и сборщики подати.
Хотя Гай Гракх принял закон, позволявший провинциям жаловаться на незаконное изъятие богатств представителями римских властей (lex Sempronia repetundarum), они не были избавлены от злоупотреблений. В последующие десятилетия действия публиканов в Азии постоянно становились предметом жалоб и обращений в Рим. Например, в 101 году до н.э. откупщики пытались собрать налоги даже с земель, принадлежавших свободному городу Пергаму.
Гай Гракх некогда написал в отчете о том, как его брат, проезжая через Этрурию, увидел, что село покинуто свободными земледельцами, а поля возделывают привезенные из-за рубежа рабы; это зрелище, по его словам, стало причиной реформ Тиберия. Его собственные преобразования были делом римского гражданина, интересующегося только процветанием римских граждан. В сохранившемся отрывке речи он объясняет свою мотивацию: «Я выступаю за увеличение налогов с тем, чтобы вы могли с большей легкостью добиться своих выгод и управлять Республикой». По складу ума он был представителем империалистического государства, без колебаний согласным эксплуатировать подчиненные народы для выгоды собственных граждан. Для Цицерона, писавшего в 66 году до н.э., публиканы были самыми почетными и достойными гражданами; сборы, которые они обеспечивали, были «жилами государства» (nervos rei publicae). Несколько отличное мнение жителей римских провинций Востока выразил век спустя после реформ Гракха историк Диодор: «отдав провинции в жертву безрассудной алчности откупщиков, он вызвал у подвластных народов заслуженную ненависть к своим правителям».
Когда автор Евангелия от Луки искал образ героя, который более всех нуждался в покаянии, выбор его с легкостью пал на откупщика, запечатленного в притче о фарисее и сборщике податей. Отношение греческих провинций к Риму в последующие десятилетия в огромной степени определялось опытом общения с наиболее доступными им представителями римской власти.
