По словам Успенского, почти в каждой из своих лекций Гурджиев возвращался к теме, которую считал чрезвычайно важной – о зависимости уровня знания от уровня бытия.
“Развитие человека идет по двум линиям, – говорил Гурджиев, – по линии знания и по линии бытия. При правильной эволюции линии знания и бытия развиваются одновременно, параллельно друг другу, помогая одна другой. Но если линия знания слишком опередит линию бытия или линия бытия опередит линию знания, развитие человека пойдет по неверному пути и рано или поздно остановится”.
Вопрос о разных уровнях знания и бытия и об их взаимообусловленности представляет камень преткновения для современного человека, для которого характерно низкое качество бытия при внешнем культе знания. Гурджиев ставит под вопрос качество знания, доступного механическому человеку, пребывающему во сне. Приблизиться к знанию более высокого уровня можно только при условии изменения бытия человека. Но в своем большинстве современные люди, по мнению Гурджиева, не способны к изменению – это “разбитые машины, с которыми уже ничего не сделаешь”. Современные люди убеждены в том, что человек может обладать огромными знаниями, делать открытия, быть поэтом, художником, и в то же время оставаться мелочным, эгоистичным, завистливым и тщеславным. Люди западной культуры высоко ценят уровень знания человека, но не ценят уровень его бытия и не стыдятся низкого уровня собственного бытия.
Если знание опережает уровень бытия, оно становится теоретическим, абстрактным и неприменимым к жизни и фактически вредным, ибо вместо того, чтобы помогать людям бороться с трудностями, оно осложняет жизнь человека, нагромождая все новые и новые трудности. Знание, которое не находится в согласии с бытием, не может быть полным. Оно всегда остается знанием части без знания целого, знанием формы без знания сущности. Идея же ценности и важности уровня бытия сегодня совершенно забыта.
На каждом уровне бытия возможно знание, ограниченное определенного рода пределами. В границах данного бытия улучшение качества знания, доступного ему, совершенно невозможно, в нем происходит только накопление информации одного и того же порядка – в пределах уже известного. Изменение же самой природы знания возможно только с изменением природы бытия.
Характерными чертами современного человека, по мнению Гурджиева, являются отсутствие в нем единства и тех свойств, которые он себе приписывает, – сознания, воли, перманентного “Я” и способности действовать. Отсутствие этих свойств является явным признаком сна, в котором современный человек постоянно пребывает.
Вот главное шокирующее, парадоксальное и потому запоминающееся утверждение Гурджиева: современный человек живет во сне, во сне он рождается и во сне умирает. Какое же знание может быть у человека, погруженного в сон? Если сон является главной чертой, определяющей наше бытие, ясно, что человек, по-настоящему желающий знания, должен прежде всего подумать о том, как изменить свое бытие, то есть, как проснуться.
Активность и пассивность, правдивость и лживость, искренность и неискренность, храбрость и трусость, самоконтроль и распущенность, раздражительность, эгоизм, готовность к самопожертвованию, гордость, тщеславие, усердие, леность, моральность, развращенность – эти и многие другие черты составляют бытие человека. Но все эти качества в человеке механичны. Любимый афоризм Гурджиева – с современным человеком все случается, сам он не может ничего сделать. Он плывет по течению, даже когда ему кажется, что он борется с течением. Бытие современного человека – весьма низкого качества. Оно в большинстве случаев настолько низко, что для него невозможны никакие изменения – даже при шквале внешних изменений. Поэтому счастливы люди, чье бытие еще можно изменить, ибо вокруг есть много людей, с которыми уже ничего не поделаешь, и таких – большинство. Лишь немногие способны обрести истинное знание, остальным препятствует уровень их бытия.
Согласно Гурджиеву, равновесие между знанием и бытием более важно, чем развитие того или другого в отдельности. В любом случае раздельное развитие знания или бытия нежелательно, но именно такое одностороннее развитие часто кажется людям особенно привлекательным. Равнодействующей между знанием и бытием является понимание. Понимание растет только с ростом уровня бытия.
Если знание получает перевес над бытием, человек знает, но не может делать, и это бесполезное знание. Если бытие получает перевес над знанием, человек может делать, но не знает, что делать. Бытие, которого он достиг, становится бесцельным, бесполезным. Происходит загнивание бытия или прокручивание на одном месте.
В истории человечества известны многочисленные примеры, утверждал Гурджиев, когда из-за перевеса знания над бытием или бытия над знанием погибали целые цивилизации.
Вопрос о разрыве между знанием, соотнесенным с уровнем бытия, и знанием информационным, прокручивающимся в пределах известного заблуждения одного и того же рода, связан с вопросом о языке. Причину расхождения между линиями бытия и знания и того уровня непонимания, который характеризует современное мышление, Гурджиев видит в языке современных людей. Этот язык полон ложных понятий, неправильных суждений и ассоциаций. И в нем, по Гурджиеву, заключены и причина, и следствие пагубного для современного человека положения дел.
Слово, оторванное от сущностного центра, безнадежно девальвировалось. Язык утратил свою глубину и стал поверхностно субъективным. Один человек перестал понимать другого. При этом люди не представляют, что они говорят на разных языках. Они твердо убеждены в том, что говорят на одном и том же языке и что их собеседники вкладывают в свои слова тот же самый смысл, что и они.
На самом деле, пишет Гурджиев, эта уверенность не имеет под собой никаких оснований. При приближении к сложным реалиям люди перестают понимать друг друга, хотя и не сознают этого. Язык, на котором они говорят, приспособлен преимущественно для практических целей. Люди воображают, что понимают своих ближних, думают, что понимают авторов прочитанных ими книг и что другие люди понимают их. Такова одна из тех иллюзий, которую они создают для себя и с которой живут. Современный язык перестал быть адекватным инструментом подлинного взаимопонимания и общения. Язык утратил вертикальный вектор и стал инструментом прагматического разума и идеологических манипуляций.