«Смерть суперматизма»

Я увлекался просвещением. Был такой период в моей биографии. Я раздавал неподготовленным людям серьезные книжки. Читал Бродского на пятаке работягам и босякам. Надеялся разжечь дремлющие города разума. Попрать социальный детерминизм. Меня, конечно, пиздили, но не так часто, как вы могли подумать. На мое просвещение не откликался никто. Пашка-поэтка, называли меня. Опять доебётся, говорили одни. Хватит нас лечить, возмущались другие. Я сдулся. Я понял, что мир трагически непоправим. Я смирил свою гордыню. Тут ко мне зашел маляр Дима, которому я давал книжку о мировой живописи. С двумя рисунками. Не книжка с двумя рисунками – Дима. На одном была изображена низкохудожественная зебра. Второй он прятал за спиной. Дима почерпнул из книжки много новых слов и теперь охотно ими пользовался. Вчера на пятаке, когда мимо нас прошла крутобедрая девушка, он сказал:

– Кубизм, однако.

Потом мимо проехала дорогая синяя машина. Дима отреагировал:

– Чтоб я так жил! Чистый сурик.

На той неделе бригадир не дал Диме отгул, и он обозвал его «киноварью». Бригадир на всякий случай обиделся. И вот Дима пришел ко мне с рисунками. Он отобрал у дочки краски и альбом, чтобы писать. Дима не имел представления, где находится магазин канцтоваров.

– Привет, Паша.

– Привет, Дима.

– Я пишу.

– Я вижу.

– Мне кажется, это мое призвание. Я должен уйти с завода и заниматься живописью.

Я посмотрел на зебру. В каждой ее черте была заметна рука маляра. Я представил шеренги пролетариев, неумолимо идущих ко мне. Поэтов, прозаиков, композиторов, историков, музыкантов, изобретателей, философов. Мне стало страшно. Меня обуяла горькая ирония жизни.

– Дима, послушай…

– На зебру не обращай внимания. Это из раннего. Тут я подражаю прерафаэлитам. Это не самостоятельная вещь. Вот…

Дима извлек второй альбомный лист из-за спины.

– Приготовься. Готов?

– Вроде бы.

– Смотри!

Дима ловко перевернул лист. Я посмотрел. На листе был нарисован большой красный круг. С черной кляксой не посередине. И всё.

– Хмм…

– Ты понял?

– Что понял?

– Ладно. Картина называется: «Смерть суперматизма».

– Супрематизма. Почему?

– Потому что Малевич написал «Черный квадрат» – и в дамки. А вот шиш ему а не дамки! У меня, видишь, круг. А квадрат Малевича – вон он. Незначительная часть, как бы тонущая в мареве. Он, понимаешь, с квадратом в люди шагнул, а я шагну с кругом.

Я вздохнул. Еще месяц назад Дима был добрым цельным маляром, а тут превратился… Не знаю даже в кого.

– Жене показывал?

– Она ничего не понимает в живописи.

– Маме?

– Она тоже не понимает.

– Отцу?

– Паша, ну какой отец! Я тебе показываю. Что скажешь?

Я вытер губы и решил быть с ним пожестче.

– Дима, ебать-колотить! В чем сутенька квадрата Малевича, ты как считаешь?

Дима завис.

– Он квадратный. И черный.

– Нет. В природе не существует абсолютно черного цвета. В основном встречается черно-синий. Бывают и другие примеси. А Малевич, путем смешения красок и алхимических опытов, сумел получить абсолютно черный цвет. Ты видел квадрат Малевича? Был в Эрмитаже?

– Нет. Я фотки смотрел.

– Фотки не способны передать подлинную суть картины. Когда смотришь в «Черный квадрат», ты смотришь в черную дыру, в бездну, заглядываешь в другой уголок Вселенной. Мурашки по коже. Непередаваемые ощущения. Мельчайшими штрихами Малевичу удалось создать чуть ли не портал в другое измерение. А у тебя просто красный круг. Он хороший, в нем чувствуется рука опытного маляра, но…

– Но я всего лишь маляр. Так, да?

– Да. Извини.

– Нормалек. Зато по чесноку. Как думаешь, мне дальше писать?

– Не знаю. Попробуй изо всех сил не писать. Если получится, значит писать не надо.

– Лады.

Дима ушел грустным, как его зебра. А я дверь закрыл и подумал – Малевич, сука, сколько людей сгинуло из-за твоей кажущейся простоты! Третий раз вру про абсолютно черный цвет и портал в другое измерение.

Медали

Витя отмотал червонец по 105-й, откинулся и увяз посреди проблемы трудоустройства, как муха в киселе. Он отбывал блатным и не хотел работать грузчиком, разнорабочим или охранником, потому что считал эти профессии ниже своего достоинства. С откинувшимися вообще заморочка. Я знал мужика, который присел в 1989-м, а освободился в 2005-м. Коля его звали. Весной дело было. То есть факт освобождения совпал в его судьбе с повсеместным пробуждением жизни. Все гормончики, которые в Коле оставались, забегали, как вспугнутые тараканы. Он как бы зашел на кухню своего организма, включил свет и вознамерился метать из холодильника.

С «волчьим билетом» и кое-какими деньгами Коля прибыл из Губахи на пермский автовокзал. А там людно, переход подземный выкопали, пестрит реклама. В 1989-м было поскромнее. Короче, Коля обалдел, а про переход и вовсе не знал. Так пошел дорогу пересекать, по верхам. Чтоб вы знали, движение на той дороге крайне оживленное. В каком-то смысле Коля дорогу не переходил, а перебирался через нее. На середине, когда щелкать челюстью никак нельзя, Коля замер как вкопанный. Прямо перед ним, на высоте второго этажа, висел огромный плакат красок «Хеми», где эти самые краски волнительно стекали по голой женской попе. Зона Колю к такому не готовила. С пересидком произошел эротический катарсис. Довлатов бы назвал это «сеансом». Естественно, сеансёра сбила машина. Не насмерть, ничего такого. Стукнула маленько. А Коля оклемался и вскоре снова сел. Там и умер. Не смог к воле приспособиться. Бывает.

Витя, напротив, смог. Все-таки он присел в 2008-м, а откинулся в 2018-м. Общество не сумело сгенерировать решительных перемен за это время, что плохо для общества, но неплохо для Вити. Конечно, вначале Витя пропился, а потом уже стал думать о вещах насущных. Ему запросто думалось о вещах насущных, потому что он жил в двухкомнатной квартире вместе со старшим братом. То есть квартира комфортному думанью способствовала, а брат отвлекал. Брата звали Борисом, и он крепко жрал «соль» – внутривенно употреблял китайскую химию. «Соль», или легалка, пришла к нам сравнительно недавно. В 2009-м году ее продавали в открытую на Центральном рынке под видом соли для ванн. Штука в том, что действующее вещество – мефедрон – тогда еще не было включено в официальный список запрещенных веществ. Короче, «соль» хочется употреблять каждые сорок минут, несет прямо. Кто-то спрыгивает благодаря водке или героину (я благодаря водке), а кто-то не спрыгивает и едет до самого конца. Борис был из тех, кто едет до конечной.

В общем-то, и он, и Витя с рождения были приехавшими, потому что отец – рецидивист, мать – бухает, а вокруг – Закамск. Борис давно смирился и плыл как сами знаете что по Каме, вырвавшись из проруби. Под прорубью можно понимать малолетку, а можно ничего не понимать, а просто уяснить про говно. Витя от смирения был далек. Ему еще хотелось взять жизнь за теплый бочок железными зубами. Однако в смысле трудоустройства жизнь железным зубам поддавалась плохо. Помыкавшись там-сям и изрядно намучившись со своим достоинством, Витя очутился в компании по продаже газовых счетчиков. Компания была сомнительной, потому что счетчики надо было продавать, обходя квартиры и как бы строя из себя серьезного газовика. Если попросту – дали тебе счетчики, иди и втюхивай кому хочешь и как хочешь, лишь бы втюхал. За установку одного счетчика Витя брал шесть тысяч двести рублей. В магазине такой счетчик стоил тыщу четыреста. Как правило, Витиными клиентами были доверчивые одинокие старухи, до сих пор верившие во власть формы (Витя ходил в газпромовской робе), договоры, печати и удостоверения. Старухи не понимали, что все это можно распечатать и купить и что это не имеет совершенно никакого отношения к сути самих предметов.

Целых два месяца Витя удачно шлынгал по Перми и втюхивал старухам газовые счетчики. Ему было немножко стремно, но недостаточно стремно, чтобы бросить работу и честно голодать. В начале мая Витя попал по распределению на родной район. Втюхивать счетчики на Пролетарке ему не хотелось, поэтому он тихонько махнулся районами с коллегой и уехал на Нагорный. Вите очень были нужны деньги, потому что Борис распродавал ради «соли» общее имущество и даже умудрился похитить Витин бумажник и заначку из книги.

В пятиэтажке напротив СПИД-центра Вите попалась милейшая старуха.

– Кто там?

– Газовая служба. Плиты проверяем. Открывайте.

– Щас-щас. У меня тут щеколда…

Старуха открыла. Не разуваясь, Витя прошел на кухню.

– Так-так-так…

– Чего?

– Почему без счетчика живете? Постановление федерального правительства еще в 2012 году вышло. У всех должны стоять счетчики! У всех без исключения. Или отключаем газ.

Старуха взволнованно уставилась на плиту.

– Где ж я его возьму? Я и ставить его не умею.

– Я вам поставлю.

– Правда?

– Правда. И счетчику меня как раз один остался.

– Ой, поставьте, пожалуйста! А сколько это будет стоить?

– Пенсионерам у нас скидки. Шесть тысяч двести рублей всего.

– У меня есть. Я на похороны коплю!

Старуха гордо подбоченилась и продолжила:

– Но у меня на сберкнижке. Давайте я схожу сниму, а вы пока ставьте?

– Идите. Поставлю. Идите-идите! Мне еще весь район обходить.

Витя скинул с плеча сумку и полез за счетчиком. Едва старуха ушла, он заполнил договор, прогулялся по квартире и заглянул в гостиную. В гостиной Витя открыл шкаф и увидел медали. Медалей было много. «За отвагу», «Героя», «Красного знамени» и еще какие-то. То ли мужа, то ли брата. Не ее ведь? Не может быть, чтобы ее. Ей лет семьдесят, по возрасту не подходит. Витя вспотел и сел на диван считать в уме: 2018 минус 70. Получилось 1948. Или ей не семьдесят? Восемьдесят? Но тогда 1938 выходит. Соплюшка, какие ей медали? Разведчица юная? Да какая разведчица юная? В шесть лет, что ли? Спросить? А как спросить, не говоря, что медали видел? Нужны деньги-то. Очень нужны. Но если она немцев била, а я… Как-то это совсем. В зоне Витя не работал и прочел много исторических книг. К победе русского народа над немцами он относился с глубоким религиозным чувством. Когда старуха вернулась с деньгами, Витя совершил нравственный подвиг – сказал, что счетчик не подходит, и велел обратиться в ТСЖ. То есть направил старуху официальной тропой обретения газового счетчика. Быстренько сунув счетчик, фум-ленту и договор в сумку, Витя радостно покинул квартиру. Первое доброе дело в жизни воодушевило его. Он целый день хотел о нем кому-нибудь рассказать, а рассказывать было некому. Вечером он рассказал обо всем брату. Борис равнодушно выслушал и ушел к себе в комнату. Витя поел и отправился в душ. Пока он был в душе, Борис залез в его сумку и нашел договор с адресом старухи. Опытного наркомана взволновал рассказ о медалях, которые на черном рынке могли стоить баснословных денег. На следующий день он ограбил старуху, представившись вчерашним газовиком. Из рассказа Вити он знал, где лежат медали, и просто забрал их, связав хозяйку. Одну медаль он продал в тот же день знакомому золотнику. Остальные приволок домой, но, будучи пьяным и обожранным, спрятал их недостаточно тщательно, тупо сунул в кухонный шкаф за пачку соды.

Борис был занят «солевой» шалавой, которую привел с собой ради орального секса. Он вовсю отвисал с девушкой в своей комнате, когда с работы вернулся Витя. У Вити болело горло, потому что вчера он натрескался ледяного пива по случаю первого в жизни доброго поступка. Короче, он полез за содой для полоскания и нашел кулек с медалями. Витя их сразу узнал и все понял. А еще он почему-то понял, что старухи уже нет в живых. Он долго стоял на кухне и смотрел на нож, прислушиваясь к музыке, доносившейся из комнаты брата. Она была дальней в квартире и дверью своей выходила в комнату Вити. Дверь открывалась наружу. Прикинув это в уме, Витя сделал следующее: подпер своим диваном дверь из комнаты Бориса, принес с кухни средство для розжига, облил им диван и поджег. Пламя занялось мгновенно. Схватив медали, Витя поехал на Нагорный. На Нагорном он поднялся к старухе, положил медали под дверь, позвонил и убежал. То есть сбежал этажом ниже, чтобы посмотреть между пролетами и убедиться, что их заберут. Он хотел вернуть медали в лоно семьи, даже если старуха мертва. Ему почему-то казалось это очень важным. Витя чуть не закричал, когда в щелке мелькнул халат старухи. Жива?! А брат? Зачем я брата поджег, дурак? Витя полетел на Пролетарку. Квартира выгорела дотла. Брат выжил. Девушка тоже. Третий этаж все-таки. Спрыгнули, сломали ноги, уехали на скорой в больницу. А Витя сел на лавку и задумался оцепенело – что со мной не так, где я повернул не туда? А потом поднялся в квартиру, оценил ущерб и чуть не повесился на проводе. Но не повесился. Потому что он ведь медали вернул, может, и ему что обломится? Ну, от судьбы. Или там Господа Бога? После больницы Борис стал жить по наркопритонам. Витя бросил продавать счетчики, намыкался по «синим» хатам, а потом сошелся с одной девушкой и поселился у нее. Он работает грузчиком в «Терминале» и до сих пор продает сгоревшую квартиру.