Единственная связанная с пунктиками проблема состоит в том, что Максимчик отказывается говорить, чего он в точности хочет, и мне приходится вести себя по наитию, которого у меня не очень много. Я бы предпочла чёткие инструкции. Даже зашла на профильные сайты, и они подтвердили, что да, тематический секс очень строго регламентирован.
Но бедняжка такой индивидуалист, у него и в этом всё не как у людей. Позаимствованные мною на сайтах паттерны привели его в неописуемую ярость; я даже подумала, что ромашкой на этот раз будет не обойтись. Потом он отдышался и сказал, чтобы я никогда, никогда не произносила слова бондаж. Ты ещё боттом скажи! И с таким негодованием, даже волосики встопорщились. Нет, зачем же, говорю, если тебе не нравится; если ты вообще не хочешь называть хоть как-то, можно подавать какие-нибудь знаки.
Так и взвился.
Какие знаки! Какие знаки! Может, масонские?! Не делай ничего! и знаков не подавай! и, ради бога, прекрати это обсуждать!!!
Я бы, думаю, рада не обсуждать, но ты должен хотя бы намекнуть, что и в какой последовательности мне делать. Плакать? Или просить прощения? Или, может быть, сопротивляться? А если начать сопротивляться, то где остановиться? И как вообще Максимчик отреагирует на такое непредусмотренное сопротивление, если только он его подспудно не ждёт? Тут поди разбери, чего он ждёт или не ждёт, когда слова не вытянешь.
Мне совсем не с кем было посоветоваться: мамуля и Светка придут в ужас, а подруг у меня нет, и непонятно, из-за чего так вышло. Девочки на работе относятся ко мне хорошо, потому что я никому не делаю подлянок, но не как к своей.
У девочек постарше, которые уже с детьми и мужьями, а совсем старшие – с внуками, свои разговоры, и на нас, остальных, они смотрят немножко свысока. И как с ними разговаривать: только слушать. Я помалкиваю, но не смеюсь в нужных, как потом оказывается, местах. Девочки это воспринимают так, словно я их осуждаю, а у меня нет способностей объяснить, что я не осуждаю, просто многое кажется мне диким. Да и объяснения, не знаю почему, всегда приводят к чему-то нехорошему. Как будто, объясняя, выглядишь понимающей больше других, и тогда тебе сразу скажут: сперва своих заведи.
Вот, например, Аллочка. Уж как она ругает при-дурковатого мужа – и жалуется, и передразнивает, – так что я наконец не удержалась и спросила, почему она с такой скотиной не разведётся. Аллочка переменилась в лице, не по-доброму (тогда-то она мне и сказала: сперва своего заведи, советчица), а Нина Петровна мне потом говорит: не будь дурой, Анжелка. Она за своего Васю глаза тебе вырвет, если неправильно посмотришь. И лучше, кстати говоря, ты на него вообще не смотри. Но раз так, зачем было нужно всё это говорить? Если Вася в порядке или пусть не в порядке, но Аллочку устраивает, почему она называет его уродом и тряпкой и всех ставит в известность о разных его несимпатичных бытовых привычках? А ты меньше слушай, что говорят! И не лезь промеж них с советами! От таких вот советчиков все беды, им самим в первую очередь.
Я, говорю я Нине Петровне, просто хочу понять, в конце концов, это должно пригодиться мне в моей собственной будущей семейной жизни. Как вообще возможно жить с человеком, которого вот так… такими словами… перед чужими людьми… А он ведь тоже про неё, наверное? Нина Петровна даже рукой махнула. Никогда ты, говорит, не поймёшь, нет в тебе этого понимания. Лучше молчи.
С девочками, которые ещё в поиске, трудно по другой причине. Они ищут не совсем то, что я, и не там. На прошлом корпоративе одна такая мне говорит: «Ты какая-то замороженная, Анжелка, искры в тебе нет. Парней отпугиваешь, как репеллент – комара». Вот те раз. Плясали-плясали, и что пошло не в то горло? Серёжа? Мне неприятно со всеми подряд обжиматься, особенно с парнем, который считает, что ты ему за это ещё и должна. Вот-вот, дери нос выше! Чем он тебе не угодил, снежная королева? Тем, думаю, что павлин и лгун с нулевыми интересами. Если Максимчик в музеи не ходит, он, по крайней мере, сам по себе музей с таинственной коллекцией, а у такого Серёжи какие внутри экспонаты? Мечты о новом айфоне в очень хорошем случае.
Оставалась Маша – всё-таки у дизайнера по интерьерам должны быть передовые взгляды, – но мы пока недостаточно знали друг друга для таких разговоров. Кроме того, я заметила, что в ней нет никакого снисхождения к мужчинам, как-то даже свирепо она на них смотрит. Мне кажется, она приняла бы как должное, если бы это я лупцевала моего бедняжечку, а вот наоборот у неё вызовет гневную отповедь. Может быть, кто-то когда-то её по-настоящему обидел, и она не могла отойти или считала, что продвинутой девчонке, как модной – сумочку, необходимо демонстрировать весёлую жестокость.
Наверное, я бы пошла к психотерапевту, если бы не знала, что Максимчик ненавидит свою работу и коллег, а всех, кто к ним обращается, считает ущербными. Психотерапевты ведь для того и существуют, чтобы люди могли поговорить с ними о проблемах, которых стесняются, правильно? Максимчик же начинает кричать, что всё это обычная рекламная акция, скидка тридцать процентов от специально вздутой цены, на такой вдобавок товар, который прямо опасен.
Теперь я думаю, что, как бы ни было тяжело, надо было идти учиться, и даже один раз сказала так Максимчику, но он только посмеялся: слишком, дескать, я обольщаюсь насчёт высшего образования. Легко говорить, когда у тебя самого высшее образование есть, и в непервом поколении. По крайней мере, теперь у меня были бы друзья и знакомые с кругозором и интересами, и кто-то из них смог бы дать разумный совет, и любой – спокойно выслушать. Я сама была бы другой, способной приводить примеры и аргументировать, вряд ли меня бы захватила врасплох пара пунктиков.
Если в глубине души я и надеялась, что Максимчик скажет что-нибудь вроде «за чем дело, иди учись», то сильно ошиблась. Он не только так не сказал, но и всеми способами дал понять, что совсем не хочет моего поступления в институт. Он настолько этого не хотел, что на годы вперёд выполнил план по подаркам: лишь бы мне не пришло в голову завести речь о репетиторах. У меня, кстати, были неплохие оценки в старших классах.
Ну ничего, зато у детей в этом смысле будет всё самое лучшее, может быть, даже и за границей.
Но с пунктиками при этом мы остались, где были. Максимчик прекрасно знал, что делает, и никаких проблем у него не возникало, а я не могла сказать, что хочу получить подробные указания, и желательно написанные на бумажке. Он ведь перестал думать о пунктиках, как только убедился, что и для меня они сами по себе не проблема. Откуда нам было догадаться, что то, что не проблема само по себе, повлечёт за собою ужасный рой мелких сопутствующих проблем, о которых я узнала, лишь столкнувшись с ними лицом к лицу, – и это оказались очень неприятные лица.
Если о проблемах можно так выразиться.