Надежность в людях

Пятого февраля явился Андрей, хозяин квартиры. Оплачивая аренду и коммунальные услуги, Роман расстался с последней наличностью. Как и за декабрь, за январь насчитали астрономическую сумму за отопление. Если бы не доходы за репетиторство, исправно начисляемые на банковскую карту, то впору было питаться водой и воздухом.

Андрей пришел со стулом.

– Не скрипит и не шатается, – пояснил хозяин. – Пригодится.

– Спасибо.

– Могу раскладушку привезти.

– Не нужно, Андрей. Для чего?

– Ты девок совсем не водишь?

Роман растерялся и не сразу ответил.

– Как-то не до этого, – вымолвил он.

– Нельзя, чтобы кровь застаивалась, – сказал Андрей. – Особенно в молодости. Видео и картинки всякие – это не то. Рукой пошмыгал туда-сюда, салфеткой вытер. Как будто вместо борща домашнего куриный кубик в кипятке заварил. Ну, ты понимаешь.

– А то, – сказал Роман.

Вряд ли стоило сообщать, что его либидо в затяжной спячке и упрямо будить его порнографией – затея не из лучших. Андрей подумает себе невесть что.

– Раньше я постоянно сюда баб водил, – сказал хозяин. – Подружек, соседок, знакомых. И тебе советую. В разумных пределах, конечно. Польза для организма. Завлеки, скажи: «Давай книжки посмотрим».

– Музыку послушаем, – продолжил Роман.

– Умеешь же. Слов много не надо, девки на другое клюют.

Роман вообразил, как приглашает домой первую встречную из ночного клуба, укладывает в постель и донимает Пинчоном, зачитывая наиболее ядреные фрагменты. Например, тот, где за праздничным столом гости сочиняют экстравагантные названия блюд, каких недостает в меню: тефтели из тромбов, струпные сэндвичи, бубонные бургеры, отечные оладьи с катарактным конфитюром.

Шестого февраля, следующим вечером, Роман, кутаясь от злого ветра в демисезонную куртку, пешком добрался до центра. Литератор Азат топтался на остановке, бросая косые взгляды на бюст Льва Гумилева, с которого начиналась улица Петербургская.

– Ни на секунду не усомнился в том, что ты не отвергнешь мое иррациональное предложение, – сказал Азат, как будто они с Романом разошлись буквально вчера. – Представь, я только что видел хорошую книгу и совсем не хотел ее купить.

– Что так? – спросил Роман. – В карманах пусто?

– Время грозное, не до книг, – сказал Азат. – А издание славное. Сборник статей о конструктивизме. С макетами и редкими фотографиями.

Роман снял деньги в ближайшем банкомате и выразил желание подкрепиться в бюджетной забегаловке, потому что с утра во рту не было ни крошки. У литератора загорелись глаза: он пообещал удивить москвича и повел за собой через подземный переход на улицу Баумана.

– «У часов»? – Холодок пробежал по спине Романа, когда он узрел вывеску и мемориальную плиту, свидетельствовавшую, что в этом доме творил крендели Горький. – Сюда меня затащишь?

– С чего ты взял? – сказал Азат.

– А вдруг?

– Нам дальше.

Ветер, как назло, дул в лицо. Несмотря на никудышную погоду, промоутеры бойко сновали между прохожими и тыкали под нос яркие листовки. Промоутеры, сочетавшие в себе достоинства киников и стоиков, мужественно сохраняли беспечность посреди кутерьмы и не реагировали на оскорбления. Из невидимого репродуктора лился женский голос, преисполненный ласки и заботы: «По словам психологов, именно сегодня человечеству нельзя отказывать себе в удовольствиях, поэтому специально для вас…»

– Ненавижу, – проскрежетал Азат. – Удовольствий ей не хватает. Именно сегодня. Чума стучится в двери, а они мартини с маффинами жрут. Салтыкова-Щедрина на вас нет.

Только сейчас Роман заметил, как порывисты движения Азата. При ходьбе казанец выкидывал ноги вперед, точно пинал воздух. Когда впереди появлялся промоутер с листовкой, литератор резко прятал руки в карманы и огибал рекламщика по дуге.

На пути образовался краснорожий пьяница в тулупе.

– Пацаны, выручайте, мелочь нужна!

– Студенты мы голодные, – проворчал Азат, ускоряя и без того не медленный шаг.

– С тобой все в порядке? – осторожно поинтересовался Роман, догоняя спутника.

– Приношу извинения, – сказал Азат. – Нервы расшатаны. Сердце скачет. Это ведь центральная улица, лицо города. Попробуй пройти ее от начала до конца. С пульсометром. Посчитай, сколько раз пульс вырвется за пределы нормы.

– Для чего?

– Для того чтобы определить, какое оно – это лицо города. Посчитай, сколько раз к тебе обратятся. Промоутеры, дистрибьюторы, алкоголики, бабки с протянутыми дланями, прочие попрошайки. Целая банда подростков клянчит деньги на детский приют. Браслетиками китайскими заманивает. Шестой месяц орудуют, благодетели. С раннего утра до поздней ночи. В дождь и в мороз. За это время не то что на детские приюты – на дома престарелых собрали бы.

– Это нервирует, – согласился Роман.

– Это пожирает! – воскликнул Азат. – Самое гнусное не в том, что мелочью просят выручить. А в том, что лица у них не добрые. Не одухотворенные. Злые, грубые, лукавые, наглые, самодовольные, остервенелые, но не добрые. Центральная улица, напоминаю.

Игнорируя ветер, который слезил глаза, Роман присмотрелся к прохожим. Суждение Азата не сильно расходилось с истиной. К ряду эпитетов стоило отнести «пустые» и «унылые».

– Грядет нечто страшное, – сказал Азат. – Ты только не смейся, но я это предчувствую.

– Не смеюсь.

– И не считай, пожалуйста, будто я строю из себя провидца. Художник-пророк и прочая мистическая лабуда – это не обо мне. Я ценю практичность и везде ищу причинно-следственные связи. И тем не менее что-то, очевидно, надвигается. Мировая война, ядерная катастрофа, экологический коллапс. Что-то такое, значимость чего не сумеют отрицать даже самые легкомысленные. Даже те, которые не отказывают себе в удовольствиях.

Роман пожал плечами.

– Когда яйца долго не вытаскиваешь из кипящей воды, они лопаются, – сказал он. – Твои опасения как минимум не беспочвенны.

– При возрастающем напряжении разрядка неминуема.

Спутники приблизились к заведению с простым названием «Добрая столовая». Пока поднимались на второй этаж, Азат поделился историей, как у него с друзьями зародилось альтернативное наименование – «Злая пекарня». Роман охарактеризовал переделку как остроумную.

Столовая предстала типичным общепитом с некоторыми выразительными особенностями. К кухонным работницам с половниками и кассирше с белым колпаком, к стандартным красным подносам, кастрюлям с супом и мискам с салатом прибавился огромный стенд со сведениями о вегетарианстве и фотографиями знаменитостей, ведущих зеленый образ жизни. К стенду крепились прозрачные кармашки с бесплатными листовками о преимуществах растительного питания. Справедливости ради, многочисленные едоки предпочитали тефтели и отбивные соевому гуляшу. Второй колоритной деталью Роман счел компанию боевых старушек, оккупировавших стол в середине зала. Бабки молча и с невероятной скоростью выделывали пальцами замысловатые жесты, подчас перебивая друг дружку и даже корча потешные рожицы. В стане глухонемых разгорались страстные баталии.

– …трудно поверить, однако иногда я все еще силюсь понять политические лозунги, – раздавался впереди голос Азата, продвигавшегося с подносом вдоль полок с едой. – К примеру, свежий, от местной верхушки: «Наша республика – надежность в людях». Это значит, что в Татарстане надежные люди? Или что без надежных людей республика загнется? Или что надежность заключена в людях, а не в тракторах и комбайнах? В любом случае, какая здесь связь с «Единой Россией»?

Азат прерывал скороговорку, чтобы попросить то или иное блюдо. Он взял овощной суп, макароны со стручковой фасолью и виноградный сок. Роман автоматически заказал то же самое. Цены поражали: на сотню рублей можно было объесться солидными порциями первого и второго и в придачу разжиться компотом со сладкой булочкой. То, что булочки здесь пекут первосортные, подтверждал запах: в столовой пахло не кислыми щами, а любовно приготовленной выпечкой.

Когда Азат и Роман достигли кассы, из-за их спин вынырнул курносый малец с темным лицом и хлопнул свой поднос с пшенкой перед кассиршей, чтобы расплатиться быстрее.

– Эй, парниша, – пробормотал Азат.

– Какой я тебе парниша, – огрызнулся малец с характерным южным акцентом.

– Ты стоял после нас, – сказал Азат.

– Иди ты.

Дерзкие карие глазки не моргали. Из-под лыжной шапки, нахлобученной на голову, как носок, торчали черные волосы.

Азат, смешавшись, отступил. Дождавшись очереди, он протянул кассирше деньги, засунул скомканный чек в карман и проследовал к свободному столику нервической походкой. Руки с подносом дрожали.

Добредя до углового стола, Роман неспешно выгрузил тарелки рядом со спутником и произнес как бы невзначай:

– Соль забыл.

Роман направился к курносому, в одиночестве уплетавшему кашу. Лицо детское, пусть и намечается чернота под носом. Класс восьмой. Хотя нет, скорее седьмой или шестой. Южане выглядят старше. Плохо, что пуховик на молнии. За молнию не схватишься, как за пуговицу.

– Ты бы извинился перед моим другом, – сказал Роман.

Наглец покосился наверх и промолчал, продолжая жевать. Ложку он держал основательно, всей пятерней.

– Ты глухой?

– Чего пристал? – отозвался малец без тени боязни. – Иди давай.

Роман скрутил парнишке ухо и выдернул из-за стола. Стул упал. Столовую огласил визг, как будто кому-то по меньшей мере вырвали ноготь. Какой стыд. Роман протащил упиравшегося наглеца до двери, как нашкодившего ученика, и толкнул ее свободной рукой. На лестнице шкет начал ругаться на родном языке, брызжа слюной, и поскользнулся на ступеньке. Если бы не твердые пальцы, вцепившиеся в его ухо, курносый полетел бы головой вниз. Спасаешь тут жизни!

На улице Роман отпустил мальца и похлопал его по щекам, чтобы привести в чувство. Шкет с ненавистью уставился на обидчика.

– Слушаешь?

Сопение в ответ.

– Короче. – Роман схватил парнишку за воротник. – Еще раз протолкнешься без очереди, нагрубишь кому-нибудь или обидишь кого-то, жди проблем. Я за тобой приду. Может, через день, а может, через месяц. Или позже. Но я за тобой приду.

Роман швырнул любителя пшенки в снег и вернулся за стол к Азату. Внутри все клокотало. Пульс определенно выбился за пределы положенных шестидесяти-восьмидесяти ударов в минуту.

– Суп остыл, – констатировал Роман, попробовав.

– Не жестко ты с ним? – спросил Азат.

– Я знаю, кем они вырастают, если в детстве потакать их распущенности. Пусть приучается к тому, что не все дозволено.

– И все же…

– Он не прав, – отрезал Роман.

Азат нацепил на вилку макаронину и сосредоточенно разжевал.

– Он, наверное, братьев сейчас позовет.

– Он – не прав. Забудем о нем.

Всем видом Азат показывал, что не прочь свалить из столовой. И поскорей. Роман, с завистью посматривая на бойких бабок, с подчеркнутой независимостью перетиравших на пальцах старушечьи дела, расправился с ужином и поддался уговорам литератора посетить чудесный парк Черное озеро с многовековой историей. Всю дорогу Азат оборачивался, точно выискивая глазами разъяренных братьев, одержимых местью.

По пути литератор познакомил Романа с потертым годами конструктивистским домом в форме буквы П, квартиры в котором целенаправленно выдавались сотрудникам ГПУ и НКВД. Расположился дом, что закономерно, на улице Дзержинского. Как выяснилось, казанцы десятилетиями пугали друг друга чекистскими застенками в округе Черного озера. По слухам, в тайных подвалах спятившие от крови и кокаина палачи расстреляли тысячи людей. А задолго до революции в парке имел привычку гулять студент Казанского университета Лев Толстой, о чем неоднократно с ностальгией вспоминал в дневниках.

Перед спутниками простерлось футбольное поле в сугробах. Трибунами служили длинные скамейки, выстроенные в несколько рядов. Смахнув снег с краешка ближайшей скамейки, Азат присел. Роман примостился рядом и начертил указательным пальцем на снегу букву К. Вскоре под ней, невидимой строкой ниже, образовалась буквы Р с кривой палочкой. Контрольная работа, например. Каста роботов или красный рассвет.

– У меня нет точки опоры, – сказал Азат, глядя вдаль. – Мне близка философия анархизма. Я разбираюсь в различиях между анархо-коммунизмом, анархо-синдикализмом и анархо-примитивизмом. В то же время меня смущает лозунг «All cops are bastards» на каждом заборе. Согласен с тем, что от полиции вреда больше, чем пользы. Но повально зачислять всех в ублюдки? Я лично знаком с двумя следователями – это честные и достойные полицейские.

– Ни в один лозунг нельзя вместить всех людей, – сказал Роман. – Тоже не люблю лозунги.

Из-под скамейки выпорхнула здоровенная крыса и юркнула под соседнюю трибуну. Роман, вздрогнувший от неожиданности, как завороженный пронаблюдал за спринтерским забегом черной хвостатой тушки. Азат даже не шелохнулся.

– Я ведь жутко проблемный человек, – признался он. – У меня сердце изношенное, как у старика. Аритмия, нарушение проводимости, ранняя реполяризация. Блокады, экстрасистолы и другие радости. Жизни лет на десять отмерено. Казалось бы, стимул собраться, посвятить себя самому важному. А мешает целый ворох психологических прелестей. Агорафобия та же.

– Боязнь открытых пространств? – уточнил Роман.

Азат кивнул.

– У меня подруга – психолог. Дипломированный. Мы практикуем аутотренинг. Она советует дозированно появляться в людных местах. Фляжку у меня отняла.

– Терпеливая она у тебя, – сказал Роман.

– Любовь долготерпит. – Азат усмехнулся. – Только не избавляет этот аутотренинг от страха и волнений. Клянусь, не избавляет. Психологический метод – это значит докопаться до дна своих переживаний. Разобрать на винтики механизм, запускающий тревогу.

– Перевести подсознательное в сознательное, – подсказал Роман.

– Точно. И что же ты думаешь? Осмыслить переживания не значит сделать их менее глубокими. А от прозака и прочих лекарств у меня разум мутнеет. Я вообще писать не могу под таблетками.

– Что угодно, лишь бы не таблетки, – сказал Роман. – Я не читал твоих произведений, но мне кажется, что у тебя может получиться. С прозаком ты рискуешь потерять свое единственное преимущество. Единственное преимущество в мире недобрых лиц.

Азат слепил снежок и без замаха швырнул его на футбольное поле.

– Мне говорят, что это пройдет, это надо пережить, – сказал он. – Как будто потерпишь чуток – и невзгоды исчезнут. Любой дурак в курсе, что не исчезнут. Тогда что надо пережить-то? Жизнь?

Роман аккуратно положил руку на плечо Азату, опасаясь, как бы жест ни был истолкован превратно.

– Наверное, я скажу банальность. Может, тебе сосредоточиться на том, в чем успеваешь лучше всего? Будь то творчество или что-то иное. Вероятно, в таком случае ты не будешь столь беззащитным перед страхами. И не надо отдавать себя на растерзание людным местам.

– Считаешь?

– Исхожу из собственного опыта, – сказал Роман, убирая руку. – Я кидался в крайности. То бросал вызов страхам, то прекращал борьбу и полагал, что наиболее верное решение – притвориться мертвым.

– Притвориться мертвым?

– Интересоваться тем, чем интересуются остальные, – пояснил Роман. – Смотреть видеоролики с высоким рейтингом. Читать бестселлеры. Впитывать новые слова из сетевого жаргона. В общем, не привлекать внимания.

– Получалось? – спросил Азат.

– Нет. И тогда я снова давал бой страхам. Я воображал, будто учусь плавать, хотя только бултыхался в воде.

Азат протянул Роману ладонь, и тот ее пожал.

– По правде говоря, я по-прежнему бултыхаюсь, – сказал Роман. – Может быть, более осмысленно. Без паники и с улыбкой.

Как и в сентябре, Азат и Роман вместе добрались до остановки. По пути Роман вкратце сообщил, как дела в школе, умолчав о стычке в кафе «У часов», экспериментах с голоданием и штрафе за нелитературную речь. Неожиданно для себя молодой специалист подытожил, что труд педагога в большей степени монотонный и скучный, нежели непосильный и неблагодарный. На прощанье литератор вытащил из внутреннего кармана куртки согнутые в трубочку альбомные листы с печатным текстом и пояснил, что это его последний рассказ.

– Что-то вроде аппликации на уроках труда. Стилистическое упражнение. В журналы все равно посылать не буду. Возьмешь?

Дома, отогреваясь чаем от холода, Роман обнаружил, что не договорился с Азатом о следующей встрече.