Восток и запад

Похолодало, заморосили дожди. Роман, закатав рукава и расстегнув две верхние пуговицы на клетчатой рубашке, проверял за последней партой тетради. Из распахнутого окна тянуло свежестью. Дверь кабинета приотворялась от ветра шире и шире, чтобы в результате наиболее мятежного его порыва захлопнуться и оглушить Романа. Учитель терпел, памятуя о казусе в первый учебный день, когда заперся изнутри.

Уроком ранее Роман устроил трепку 8 «А» за провальную контрольную по словосочетаниям и теперь намеревался скорее разделаться с сочинениями 11 «А» по «Оригинальному человеку». В одиннадцатом классе Леонида Андреева по достоинству не оценили, в однообразно-пресных сочинениях не было ни анализа черного юмора, ни размышлений о бытийных константах. Лишь раз Роман встрепенулся, когда прозаика уличили в расизме. Впрочем, Кимрановой (именно она заподозрила расовую нетерпимость) не хватило духа выдвинуть Андрееву серьезное обвинение.

Когда оставалась последняя тетрадь, на пороге кабинета появилась немолодая женщина в гороховом плаще. Ее голову покрывал зеленый платок. Женщина вежливо поздоровалась и извинилась за неожиданный визит. За ее спиной показался Ислам Рашидов из 8 «А», приземистый школяр. Роман пригласил гостей в класс и приготовился к обороне. За неделю Рашидов схлопотал две двойки – обе по делу.

– Я обеспокоена успеваемостью сына, – робко произнесла посетительница. – В вашей школе он недавно. Сами мы из Узбекистана, а до этого три года жили в Тюмени. Там Ислам учился на четверки, здесь пока старается меньше. Это моя вина, я не уследила.

Роман, удивленный отсутствием враждебности, встал.

– Я сам учитель новый, и для меня все ученики новые. Не скажу, что Ислам сильно уступает ребятам, которые давно здесь учатся. По литературе читает почти все, по русскому замечаний больше. По отдельным темам есть существенные пробелы, особенно по правописанию «не» с разными частями речи и по суффиксам причастий. Однако по двадцать ошибок в диктанте, подобно некоторым товарищам, Ислам не допускает. При должном усердии программу догнать можно.

Роман пытался быть честным и одновременно обнадежить встревоженную родительницу. Ее сын по-прежнему выглядывал из-за спины.

– То есть Ислам сможет подтянуться до четверок?

– В первой четверти – нет. Дальше – все в его силах.

– Вот видишь, улым, – обратилась мать к Исламу, – старайся.

На прощанье посетительница снова извинилась за то, что отвлекла от работы, и попросила дополнительное домашнее задание. Она говорила почти без акцента, ничуть не заискивала и не кивала на сложности неродного языка, на переезд из другого города и остальные тяготы, несомненно, имевшие место. Судя по ее поношенному плащу и утомленному виду, низкие оценки Ислама по русскому не были самой большой ее головной болью.

Рашидова выгодно отличалась от хамоватой Мурашовой со скользкими рыбьими глазами. Покоренный почтительностью узбечки, Роман по дороге домой объяснял ее поведение восточным воспитанием. На Востоке не качают права, строят отношения на доверии, ценят старших и уважают трудовую интеллигенцию, врачей и учителей.

В этом Роман убедился на следующий день. Пока он чертил на доске таблицу с видами словосочетаний, Хидиятуллин на пару с дружком Аксеновым дразнили киргиза Нурлана Хасбулатова, пародируя его акцент и интересуясь, как готовить шаурму. Шпана с первых дней цеплялась к Нурлану с Исламом, именуя их хоббитами из-за низкого роста. В отличие от Ислама Хасбулатов не проявлял рвения даже по праздникам и не видел разницы между существительным и глаголом. Киргиз списывал с доски, что успевал, и закрывал рукавом тетрадь, когда Роман проходил мимо его парты.

– Эй, – доставал Аксенов Нурлана, – эй! Что было бы, если Бибер родился бы в кишлаке?

Хасбулатов отмалчивался.

– Он носил бы тюбетейку! Ха-ха!

Покончив с таблицей, Роман повернулся к классу. Наглая ухмылка играла на лице Аксенова. Из-за коротких черных волос, растущих к тому же неравномерно, создавалось впечатление, что школьник помаленьку лысеет.

– Дима, ты каких киргизских писателей знаешь?

Аксенов дурашливо загоготал.

– Разве я шучу? А ты, Нурлан, каких знаешь киргизских писателей?

– Чингиза Айтматова, – произнес Хасбулатов едва слышно.

На его родном языке имя маститого прозаика звучало как «Щынхыз».

– А русских?

– Пушкина, – нашелся Нурлан.

– Молодец! – похвалил Роман. – Для справки, дорогой мой Аксенов, Чингиз Айтматов – автор мировой величины. Родился в небольшом селе, зато благодаря своим произведениям заслужил уважение миллионов читателей. Айтматова в какие только страны не приглашали в гости, а тебя и в «Аншлаг на Волге» не возьмут.

Аксенов, который в силу возраста вряд ли следил за турне Дубовицкой и ее команды, уловил насмешливые нотки в интонации.

– Его, что ли, возьмут? – пробурчал Аксенов, кивком указывая на Хасбулатова.

– И его не возьмут. Я о том, что не надо придираться к человеку из-за национальности. Нурлан ведь не смеется над тобой из-за того, что ты по-русски читаешь по слогам.

Нахмуренный Аксенов сжал губы и подпер кулаком лоб.

– Вы не представляете, какими возможностями обладаете, – обратился Роман к классу. – Каждый из вас вправе изучать целых три языка: русский, английский и татарский. Каждый может ознакомиться с мировой культурой – прочесть Толстого и Чехова в оригинале, а Мольера и Экзюпери в переводе, послушать Чайковского и Моцарта, открыть для себя достижения Фарадея и Планка, Дарвина и Менделеева. А вместо этого убиваете время. У вас руки по локоть в крови от убитого времени.

Собрав тетради у 8 «А», Роман усомнился в том, стоило ли защищать Нурлана. Аксенов, конечно, по-всякому выскочка, но и Нурлана за счет Чингиза Айтматова возвышать не надо. Хасбулатов не выполнил четыре последние домашние работы, а свежая классная исчерпывалась половиной таблицы, с огрехами скопированной с доски.

И как Роман поддался притягательности образа идеального восточного человека, который сам же сконструировал на основе личного впечатления и набора стереотипов? Это все равно что повстречать образованного европейца, доброго и свободолюбивого, и решить, что тот – типичный представитель западной цивилизации, наследник Цицерона, Ньютона и Диккенса, сведущий в искусстве и превыше всего ценящий честь, разум и закон. Нет уж, порядочность не имеет национальных и, шире того, культурных корней. Как ни банально.

И насчет грандиозных возможностей у школьников тоже зря завернул. Слишком красиво. Лучше описать учебу иначе. Как медицинский рецепт, например. Восток, Запад и загадочная русская душа купажированы в одном флаконе, принимать по пять-шесть капель в день по расписанию, минобр рекомендует, то есть обязует. Имеются побочные эффекты.

Горевать о сокрушенных иллюзиях относительно восточной ментальности было некогда. Утоливший в столовой голод 6 «А» затеял догонялки в кабинете, и Роман гасил мятеж точечными указаниями. Со звонком началось обсуждение «Дубровского». Несмотря на неважную грамотность и неусердие в русском, по литературе шестиклашки читали все, включая биографии авторов, поэтому Роман с удовольствием подбирал для занятий любопытные сведения из жизни писателей. Пушкин любил мороженое и морошку, злоязыкий Лермонтов расстраивал готовящиеся браки. И так далее. Люди с портретов становились доступнее и ярче.

Пушкинский мелодраматический боевик пришелся детишкам по вкусу. Мальчики ставили себя на место Дубровского, девочки – на место Маши. Эткинд заверил, что он бы смертельно ранил Троекурова, бросил ему на грудь проколотую карту с королем пик и оставил подыхать. Бессонова поделилась новостью, что есть современная экранизация с Данилой Козловским в главной роли.

– Роман Павлович, а вы тайный агент? – Шавалиев в связи с конспирацией Дубровского вспомнил шутку, которую учитель придумал в день пожарной тревоги.

– Правительственный. Мной движет не месть.

– О, а что? Расскажите, пожалуйста!

– Это государственная тайна.

Один ученик – Алмаз Исмаев – не включался в обсуждение. Читал он не по слогам, а по буквам и, как догадывался Роман, не понимал и половины из прочитанного. Целыми уроками Алмаз воздерживался от участия в обсуждениях, пугая учителя исключительно письменными работами, наводненными самыми ужасными ошибками, однако на «Дубровском» Исмаев решился. Когда Роман задал классу вопрос, что общего в характерах Андрея Гавриловича и Владимира Андреевича, Алмаз выпалил:

– Кирила Петрович!

Казалось, от хохота дребезжали стекла. Так паренек из татарской глубинки получил свое прозвище.

Через день его сестра в пестрой кофте заявилась к Роману с жалобой, что целый вечер им названивали все подряд и просили к трубке какого-то Кирилу Петровича. С трудом сдерживая смех, Роман сказал:

– Позвольте, я вас просвещу. Вы, верно, не на короткой ноге с Пушкиным…