Я приносил ей обеды на работу, по утрам мы тренировались, и мне начало казаться, что она утвердилась в своем решении быть со мной. Она даже заявила о намерении рожать мне детей, мы, правда, не договорились, когда именно. А потом она пропала на один день, всего на один день. Что именно случилось в эти двадцать четыре часа, я не знаю, но это и неважно. Потом она объясняла, что поторопилась с новыми признаниями в любви мне, что раньше она не понимала, как в одном сердце могут помещаться два человека, но теперь знает это. Она говорила, что я приучил ее к своей любви, как к наркотику, но для стабильного будущего ей стоит остаться с моим более устроенным в жизни товарищем. С ним мы эту ситуацию не обсуждали – в конце концов, никто не располагал особыми правами на нее, это был своего рода переходящий кубок, и такие правила придумала именно она.

Бушлаты

Я продал свою большую и неуклюжую машину. Оставил хорошо обставленную квартиру и не продлил дорогой абонемент в спортивный зал. Я переехал в маленькую квартирку в самом старом районе города – в комнате кровать, комод, стойка для одежды. Маленькая кухонька, отделенная от комнаты кирпичной стенкой, на кухне – небольшая газовая плитка на тонких ножках. Коридора не было – просто входная дверь открывалась сразу в комнату, поэтому ее прикрывал плотный полог, а в стене сбоку располагалась дверь в ванную и туалет. В парадном было чисто, но отвратительно пахло, а когда агент привел меня смотреть квартиру, на лестнице заседала парочка соседей с бутылкой и закуской, разложенной на газете. Публика здесь оказалась на удивление осведомленной и политически активной.

– Ну что, опрокинул тебя твой шеф?

– М-м-м… Здравствуйте! – с широкой улыбкой ответил я пожилой женщине, убиравшей у входа в парадный. Как я узнал позже, она была совсем одинока. Холодность и расчетливость журналистки научила меня ценить чувства людей, даже незнакомых, я стал понимать, сколько боли может причинить молчание, сухость, сдержанность, которыми я и сам так гордился раньше. Теперь мне хотелось дарить всем улыбку и получать то же взамен – и я вновь улыбнулся ей.

Грузовое такси с моими вещами заехало в небольшой дворик, и все, кто был дома, вывалили на улицу посмотреть на нового соседа.

– Ну теперь поживешь, посмотришь… – как-то неопределенно сказала она.

Я познакомился со всеми и практически сразу понял, что близкие знакомства здесь могут завести куда не следует, а люди здесь будто растворяются в шумном потоке общей жизни.

Моим соседом был портной-гомосексуалист, лет сорока с небольшим, который никогда не снимал затертого зеленого китайского халата. С другой стороны жили две проститутки – крашеная блондинка и рыжая, которые выдумали себе громкие имена, хотя на самом деле их звали очень просто и приехали они из небольшого городка. В другом конце двора жил скрипач с роскошными усами, он играл в одном из старейших трактиров города. Главной достопримечательностью была угловая квартира, из окна которой разливали дешевый самогон, поэтому двор круглосуточно был заполнен страждущими. Примерно раз в месяц на рассвете здесь находили труп, но, несмотря на такое завидное постоянство, ничего не менялось.

Звукоизоляция была отвратительная, но соседи с пониманием отнеслись к моему занятию гармошкой, а несколько раз в неделю ко мне в гости заскакивала одна из проституток со словами: «Там к ней пришел гость, я посижу у тебя часок?»

Январь был холодным, отопление работало плохо, и я отправлялся ставить чай, а потом блондинка или рыжая слушала, как я играю. Работать я так и не начал и понемногу проживал деньги, полученные от продажи машины. Часто я пользовался старыми знакомствами, помогая коммерсантам получить разрешение или добиться согласования на установку торговой точки.

Сначала для удовольствия, а потом и всерьез я начал разучивать рок-н-ролльные хиты со средней известности блюзовой командой – с ними меня познакомил усатый скрипач. Два выступления в неделю приносили мне два ужина из жареной картошки, куска мяса с пивом и символический полтинник в неделю. Тем не менее полтинники складывались в две сотни за месяц, что позволяло оплатить квартиру. Связи на телевидении, радио и в печатной прессе иногда приносили процент от рекламы. Зная мой опыт организации мероприятий, ко мне обращались люди с просьбой помочь в поисках клоунов, аппаратуры, концертных площадок, поэтому очень скоро я перестал расходовать свой финансовый запас.

Я много занимался на турниках у дома. Перекладина, брусья, цепь, небольшой набор грузов заменили спортивный зал, набитый сложными тренажерами – и мне нравился этот брутальный минимализм. Здесь же, на площадке, студенты морской академии занимались боксом, и скоро я присоединился к ним, найдя общих знакомых с тренером – а он не стал брать с меня плату. После работы, отнявшей много нервов и здоровья, я чувствовал, что должен восстановиться и прийти в форму. Я много читал, учил блюзы, общался с музыкантами, но и здесь не мог найти себя. Все же я любил мир сильных людей, мир решений и действий, и ненавидел творческое царство инфантильных мужчин. Поэтому я почти не участвовал в их гулянках и никогда не задерживался дольше, чем требовала вежливость.

Мы играли в небольшом клубе на отшибе города. Несмотря на это, место было очень популярным, а идти домой мне было всего два квартала. Как-то после выступления в пьяном кураже я познакомился с одной из наших поклонниц. Софиты слепили, я не видел, что происходит в зале, но глаза ее были ярче электричества и беспокойно следили за мной. Закончив свой очередной выход – а гармошка нужна далеко не во всех композициях, – я вернулся за стол у сцены и рассмотрел девушку. У нее были русые волосы, острый носик, стройная фигура.

После выступления администратор клуба принес большую бутылку водки. Как и всегда, наш стол вскоре оброс компанией, девушка села рядом, все больше молчала и пила. Она училась на первом курсе – это все, что я тогда узнал о ней. Мы приехали домой, и даже сквозь алкогольную пелену я поразился ее женскому опыту, это будто отрезвило меня. Если бы она смущалась и вела себя скромно, я бы принял это спокойно, но ее искушенность, жажда удовольствия удивляла.

Как всегда с похмелья, я проснулся очень рано. Она спала некрасиво: волосы спутались на лице, большая грудь выпала из разреза майки. Меня наполняло ощущение какой-то ошибки и желание поскорее избавиться от девушки. Зазвенел телефон, я выбрался из-под одеяла и взял трубку – это бы номер средней руки коммерсанта из небольшого соседнего городка.

– Привет, как дела? – подобострастно спросил он.

– Да ничего, в норме. – Я уселся на комод голышом.

– Послушай, тут ваши засняли, как я…

– Кто это «наши»? – резко, но с улыбкой прервал я его.

– Ну телевидение. – Он произнес аббревиатуру телеканала, к которому я еще недавно имел отношение.

– Ну положим, и что? – Я рассматривал большой розовый сосок.

– Ну понимаешь, там в неприглядном свете выставлена работа предприятия, там не получается вовремя выплатить зарплату рабочим… – Он запнулся.

– Ты бы хотел заблокировать этот сюжет, верно? – Сидеть на комоде голышом было холодно, но к ней под одеяло мне не хотелось.

– Да, хорошо бы…

– Сейчас перезвоню.

Я набрал номер нового директора телеканала. Ее губы зашевелились, она почесала живот под майкой. Живот был подтянутый и красивый, аккуратный глубокий пупок оказался проколот и окружен рисунком змейки в мультяшном стиле. Вчера я этого даже не заметил.

– Алло, неожиданно! – ответил голос нового директора. Мы были знакомы давно, но на эту должность он попал после моего ухода.

– Послушай, вы засняли одно предприятие…

– Автотранспортное?

– Именно!

– И что?

– Он хочет, чтобы этот сюжет не выходил.

– Шестьсот.

– Понял, сейчас перезвоню.

Я набрал номер коммерсанта.

– Как, получится?

– Штука!

– Что штука, чтоб сняли и сюжета не было? – Его голос избавился от того смущения, что было вначале.

– Да.

Студентка убрала руку с живота, прижала ее локтем к боку, начала растирать лицо тыльной стороной ладони, сильно ее выгнув, и потягиваться.

– Многовато…

– Думай, я на связи. – Я попрощался, но он остановил меня, и мы сошлись на девяти сотнях. Она открыла глаза.

– Доброе утро. – Студентка таким же манером подтянула вторую руку и терла уже обе щеки.

– Доброе, студентка, – улыбнулся я ей с комода. Я понятия не имел, что теперь с ней делать. И, может быть, поздно, но она начинала мне нравиться.

– Холодно, я проснулась. Иди ко мне. – Это прозвучало без всякого сексуального подтекста, ей и в самом деле было холодно в моей норе.

Я залез под одеяло, она закинула на меня ногу, обвила шею рукой и уткнулась носом мне в плечо. Это оказалось очень уютным, и скоро она уснула. Пожалуй, сейчас я больше нуждался в такой вот тихой нежности, а не во вчерашнем сексуальном безумии. Она крепко уснула, я аккуратно выбрался из-под нее и одеяла и откинул занавеску из сшитых обрезков разноцветной ткани – подарок соседа в китайском халате. Вчера всем двором мы разгребли снег, но за ночь опять навалило до подоконников первого этажа. Одинокая соседка снизу уже прокопала траншей-ку до подворотни – зима была снежной.

Где-то в середине траншея превращалась в вытоптанную тропинку, которая вела к самогонному окну. На этой узкой колейке пытались разойтись люди с нарушенной координацией движений. Я вздохнул и потянулся к телефону – под мое честное слово директор отменил эфир сюжета, а с коммерсанта я взял обещание, что завтра он отдаст мне деньги. Специально для этого он собрался приехать из другого города через снежные заносы. Поэтому я оставил телефон на комоде и забрался обратно под студентку. Она поерзала носом по моему плечу. Вдруг мне пришла в голову мысль, которая заставила меня рассмеяться.

– А тебе не нужно на занятия? – Мне казалось невероятным, что рядом со мной лежит женщина моложе на десяток лет, которая ходит на учебу и что-то пишет в тетрадях. Что она здесь делает?

– А там снег есть? – спросила она хриплым голосом.

– Ага, – бодро подтвердил я.

– Тогда мне не нужно на занятия… – Она вновь заерзала носом по моему плечу и коснулась его губами.

– И кем ты будешь, когда окончишь учиться?

– Я не знаю, кем буду, но бабушка хочет, чтоб я стала юристом…

– Потрясающе! Криминальным?

– Когда я проходила практику, я была помощником следователя. Мне понравилось…

– Просто прелестно. – Я смотрел и видел в ней ребенка, мне даже было немного неловко оттого, что я занимался с ней сексом.

– Почему бабушка? А мама и папа?

– У меня нет мамы и папы, – сонно и очень спокойно пробормотала она.

– Прелестно… – прошептал я и прижал ее голову к своей груди. Она поддалась и сильнее прижалась ко мне.

– Ничего, что я тебя вчера так оттрахала? – В ней не было ни тени смущения. – Просто очень хотелось, а у меня давно никого не было…

– Ничего, я не в обиде! – громко рассмеялся я.

Коммерсант не позвонил в условленный день, не звонил он и на следующий. Телефон был выключен. Нарушить уговор с директором канала я не мог по многим причинам: просто не отдавать деньги значило навсегда потерять свою репутацию.

Объяснять ему, что клиент пропал, значило также сдать позиции, к тому же свою часть договора он уже выполнил – сюжет не вышел, и наверняка у него уже состоялся неприятный разговор с работниками предприятия, возмущенными молчанием журналистов. Поэтому я взял деньги из своего запаса и отвез директору, который ждал меня на нейтральной территории, в кафе. Теперь мне предстояло разобраться с непорядочным предпринимателем.

Завоевав определенный авторитет в компании боксеров, я рассчитывал на их помощь. Зная о моих былых занятиях, тренер прямо во время занятий любил обсудить последние события городской политики, я же, сбивая дыхание, поддерживал разговор. Благодаря этому среди ребят я прослыл парнем, вокруг которого крутятся какие-то делишки, происходит что-то новое и важное, и они часто подходили с просьбой найти им подработку или просто советовались. Теперь я мог им предложить одно дело.

Спустя несколько дней после исчезновения должника я в сопровождении восьми крепких парней из морской академии подходил к воротам автотранспортного предприятия. Было морозно, наша компания в тельняшках и темно-синих морских бушлатах – по знакомству и мне перепал такой – шумно дышала паром. Работники спешили поскорее проскочить через проходную. Все они были похожи – грузные, неброско одетые мужчины, примерно одного возраста. Мы стояли в некотором отдалении от входа, я подходил к каждому из них и задавал один и тот же вопрос: «Как долго вам не платили зарплату?»

В руках у одного из парней по кличке Бегемот была небольшая ручная камера, одолженная студенткой. Парень и в самом деле был похож на бегемота: невысокий, коренастый, он цепко держал маленькую камеру своими толстыми пальцами и снимал все без перерыва. Основной задачей Бегемота была запись интервью людей и съемка нападения на меня, если такое случится – и это был бы лучший вариант развития событий, поскольку кадры драки запросто вызвали бы громкий скандал. Задача оставшейся семерки заключалась в охране оператора и камеры. В случае силового развития событий они должны были обеспечить безопасный отход Бегемота с камерой, я должен был уходить самостоятельно.

Многие на вопрос не реагировали, кто-то рассказал, что на днях снимал тут один канал, но испугался собственника предприятия, и сюжет не вышел. Это подавило коллектив, поскольку продемонстрировало могущество директора. Но скоро нашелся болтливый персонаж.

– Не платит ни черта! – распинался невысокий мужичок в меховой шапке. – Приезжает на вот такой машине, с охраной, а говорит – денег нет. – Он активно размахивал руками, и нас постепенно обступали люди. Оживленный диалог сразу привлек внимание охранника на проходной – а я добивался именно этого. От турникета к нам направилась фигура в форменной куртке, отороченной мехом. В свою очередь я отделился от нашей группы, дав глазами сигнал не прекращать съемку.

– И что мы здесь снимаем? – жестко спросил охранник. Несмотря на такой тон, я видел, что человек он добродушный.

– А вы передайте привет, – я назвал свое имя и владельца предприятия.

– И как представить? – Имя руководителя произвело некоторый эффект, и тон сменился.

– Он все поймет, – подмигнул я и развернулся к нашей компании.

Вскоре я услышал телефонный звонок. На дисплее отобразился номер коммерсанта. Я нарочно не брал трубку, пока вызов не прекратился. Он сразу же набрал во второй раз, но я не спешил отвечать.

Люди продолжали стягиваться к нам, оператор уже снимал их диалог, в котором раскрывалось куда больше фактов, чем в сольных выступлениях. Мои парни настолько прониклись ситуацией, внимательно слушая каждого, что я попросил их не терять концентрацию, и они действительно сразу собрались. Когда я понял, что мы набрали достаточно материала, я перезвонил коммерсанту.

– Ты что-то хотел?

– Что ты там делаешь под моим предприятием, пишешь людей? – прокричал он в трубку.

– Во-первых, смени тон, дебил, во-вторых, ты должен мне две штуки, иначе запись попадет туда, куда тебе и не снилось, и никто ее для тебя уже блокировать не будет, уж я-то постараюсь, – очень спокойно сказал я.

– Откуда взялись две штуки, речь шла о девяти сотнях! – возмутился он.

– А ты хочешь сказать, что собирался мне их отдать?

– Ну, у меня сейчас проблемы…

– О проблемах ты уже натрепал своим работникам. Вези бабки и не думай, что охрана поможет: я не один пришел.

Я отказался от встречи в кафе и сказал, чтоб он приезжал ко мне. Мы ждали в стороне, потягивая купленный в ларьке автобусной остановки горячий чай из одноразовых стаканчиков.

Рядом с воротами припарковался черный внедорожник. С водительского места выскочил человек и открыл заднюю дверь. Из машины вышел мой собеседник, больше никого в ней не было. Я успокоился – в грандиозном плане со скрытым подкреплением я сомневался. Мы пошли навстречу друг другу. Парни, увидав, что прибывших всего двое, подтянулись ближе и стояли, посматривая по сторонам. Коммерсант косился на них и шел ко мне.

– Ну что ты такое выдумал? – стараясь выглядеть доброжелательно, проговорил он.

– Бабки принес? – сказал я, с отвращением глядя на его бегающие глазки.

– Ну вот, считай, – обиженно сказал он. Я прошелестел бумажками, удерживая его и охранника в поле зрения.

– Здесь тысяча восемьсот! – Я поднял на него глаза.

– Ну ты же говорил, что скинешь…

– Ага, как-нибудь и в самом деле откуда-то скину, если будешь себя вести так же. – Я, не прощаясь, развернулся и ушел.

Боксеры получили по сотне. Тысячу я положил в свой финансовый задел, который прятал дома. Позже выяснилось, что, несмотря на мои инструкции, парень не вынес камеру на улицу заранее и почти вся съемка прошла через запотевшее стекло – использовать запись наверняка было бы невозможно. Помимо прочего, я не удалил ее с камеры, и у студентки появилась масса вопросов. С кем я встречался, почему там столько людей, о каких деньгах речь – эти суммы ей казались невероятными, она решила, что мое занятие – криминальные конфликты. Я объяснил ей, что если она все же станет следователем, то ей придется много работать именно с подобным материалом, но здесь все законно и по-честному. Она была немного напугана, но поверила.

Отношения с ней складывались необычно для меня – из-за того, что она была значительно моложе, круг ее друзей не подходил мне, да и она не слишком вписывалась в мое окружение. Поэтому вдвоем мы практически не бывали в компаниях, разве что на концертах в клубе, куда она каждый раз приходила. Программа наша не блистала разнообразием, новые композиции появлялись нечасто, и мне было неловко перед ней играть одно и то же. Ее же это не смущало, она каждый раз аплодировала с каким-то неуемным энтузиазмом.

Несколько раз в неделю она оставалась у меня, объясняя бабушке, что занимается с подругой. Это стимулировало меня соблюдать порядок и регулярно убираться в этой норе. Она всегда старалась помочь, но я мягко отстранял ее от этого.

Я тренировался каждый день – три раза в неделю бокс, три – физподготовка с акцентом на работу ног. Общественный транспорт зимой был очень некомфортен, и я ходил пешком, поэтому мне всегда было жарко. Каждый день после утренней тренировки я приходил к юридической академии и кормил ее обедом в заведении с этнической кухней. Она ела жадно и увлеченно, совсем не пытаясь делать это изящно, и как собеседник полностью исчезала. Но и в другое время она вела себя очень тихо, вовсе не требуя внимания, много молчала, как, впрочем, и я, и мы не испытывали какого-то неудобства от своей неразговорчивости.

Это было удивительное время – казалось, я переместился в параллельный мир, ведь я ходил по одним и тем же улицам с людьми из прошлой жизни, звонил им же, но чувствовал себя иначе, мне было легче и свободней, я перестал переживать из-за чужих проблем и словно скинул с души какой-то груз.

Я снял перчатки и, не разматывая бинтов, отжимался на брусьях. Было солнечно, холодно, руки примерзали к металлу, но после тренировки тело горело. Закончив, я спрыгнул на асфальт и начал снимать экипировку. Ко мне подошел один из парней.

– Послушай, там можно накатить на один ресторанчик, так же, как на тот автопарк…

– А в чем там дело? – Я принял его вопрос с неудовольствием и отвел взгляд, складывая всю тренировочную защиту в сумку.

– У меня тетка на первом этаже живет. Рядом кафе, они шумят всегда, но она привыкла, не ругается. Я раньше ходил выяснять, но дело не в том. Они на зиму затянули весь тротуар какой-то пленкой и даже у нее под окнами поставили столы. Она женщина тихая, добрая, пошла поговорить, спокойно. Они ее отшили грубо да еще стекла краской закрасили снаружи. Я узнавал – нет у них никаких документов.

Я заметил, что парни вокруг посматривают на нас, наблюдая за моей реакцией. Тогда я понял, что они уже все обсудили и ждали моего согласия.

– Давай возьму тайм-аут, попробую разобраться, что там, и посмотрим.

Я попрощался со всеми и побрел домой. Студентка вчера осталась у меня, она плохо себя чувствовала и не пошла на занятия.

Было ослепительно ярко – солнце отражалось от снега, лежащего повсюду. Я шел к дому. Напротив моей подворотни стоял ларек с выпечкой, которую привозили сюда прямо с завода. Я взял пять больших круассанов с шоколадом, с джемом и без начинки. Из моей подворотни вышли два алкаша, которые оживленно обсуждали последние сплетни о мэре города.

– Доброе утро, уже с тренировки? – Соседка снизу чистила ковер веником со снегом.

– Да, пора завтракать во второй раз!

– Корми свою барышню, что-то она у тебя совсем нехорошо выглядит…

Я ухмыльнулся – уже привык, что соседи были в курсе всего. Я поднялся по свежевымытой лестнице на свой этаж. Несмотря на холод, наружная дверь в квартиру портного была не заперта – клиенты к нему заходили без стука. Я достал из сумки большой ключ – у студентки уже был такой же – и с шумом открыл замок. Откинув полог, я увидел ее, съежившуюся под одеялом. Тихонько поставив сумку у двери и скинув ботинки, я подошел к кровати и легко коснулся ее лба губами – она сгорала от высокой температуры. Я скинул бушлат, штаны, оставшись только в тельняшке. На кухне я зажег все горелки, чтобы лучше нагреть помещение, и поставил на огонь чайник с водой. Всю зиму я принимал холодный душ – горячей воды в кране не было, за эти деньги на тепловой котел для воды рассчитывать не стоило. Меня это беспокоило не слишком, а вот она, судя по всему, заболела как раз из-за таких водных процедур.

Я выскочил из душа, завернувшись только в полотенце.

– Ты псих, – сказала она из-под одеяла.

– Проснулась, ребенок? – Я аккуратно забрался сверху, присев ей на ноги.

– Да, так болит все, это вирус. Ложись на меня.

Я растянулся на ней, она задышала с трудом.

– Все, слезай, у меня голова кружится.

– Хорошо, будешь есть круассаны? Сейчас кофе сварю.

Студентка кивнула, и я пошел на кухню возиться с джезвой.

Мы позавтракали: она – не вставая с постели, укутавшись в плед, который уже пятый год волочился за мной, я – сидя на полу перед кроватью.

– Ты спи, я пойду куплю обогреватель. – Она кивнула и улеглась.

Когда я выходил, студентка уже спала.

– Да не шторми ты его, я ему гарантировал, что все будет нормально! – убеждал он меня.

– Послушай, пусть он хоть как-то компенсирует – там стекла испортили, шум под окнами постоянно, да и вообще – напугали женщину, нехорошо это…

– Ну понимаешь, я ему обещал, что все будет в норме! – Он уже почти кричал.

– А ты ему пообещал, что он может делать, что хочет, и это сойдет ему с рук? – Я тоже повысил тон.

– Ну нет, конечно… Но послушай, что ты можешь сделать? – Это уже был вызов.

– Я могу сделать так, что все узнают, как ты не справляешься с проблемами в своем округе и помогаешь нечистым на руку коммерсантам строить их грязный бизнес. – В шуточном тоне я очертил вполне конкретные намерения.

– Хорошо. Я поговорю с ним. И давай не будем обсуждать такое по телефону.

Моим собеседником был член городского совета, избранный по району, где жила тетя приятеля-боксера, – именно он помог хозяину кафе обустроить незаконную уличную террасу так, чтобы этого не заметили инспекторы городской комиссии. Я хотел, чтобы он договорился о денежной компенсации и устроил все так, чтоб женщина была довольна.

Недалеко от дома был большой магазин-склад, где товары продавались оптом. Я выбирал электрический обогреватель. Не зная, выдержит ли проводка, я взял самый мощный и дорогой. Обнимая цветную коробку, я подумал, что сейчас смогу позволить себе жилье покомфортней, чем моя развалина, и поближе к центру, но мне настолько подходило мое нынешнее устройство жизни, что я нисколько не желал перемен.

Студентка провела у меня почти неделю. Она настолько уверенно поговорила с бабушкой, что та отчего-то не стала противиться отсутствию заболевшей внучки. Бабушка все же настаивала, что заедет, – она водила большую старую машину, но студентка решительно отказалась. Девушка нисколько не смущалась того, что я заказывал для нее еду в ресторанах, возил на такси и что теперь она и вовсе поселилась у меня, и мне очень нравилось, что она не уговаривает меня не тратиться на нее – иначе я бы начал тяготиться ее попытками выражения благодарности. Мне приходилось оставлять ее вечерами: две репетиции и два выступления в неделю были неизменными пунктами в моем графике.

Девушка выздоравливала – температура прошла, она улыбалась, но была еще слаба. Стул перед кроватью был уставлен лекарствами, на другой я поставил телевизор, купленный на днях в том же магазине. Мы смотрели глупый мультфильм, одним глазом я разбирал ноты соло для гармоники, которые ленился подобрать на слух. Недавно я позавтракал во второй раз и придумывал, что заказать на обед. После утренней тренировки я отправил парней к хозяину заведения, на которого нас вывел член городского совета, – хозяин сразу согласился разрешить проблему, ему хотелось, чтоб все было тихо, а такой реакции от наезда на тихую бабушку он никак не ожидал. «Придут парни в бушлатах», – сказал я.

В дверь негромко постучали, студентка даже не повернулась в ту сторону. Она никогда не волновалась и зачастую была настолько апатична, что это казалось невероятным.

Я вылез из-под одеяла, думая, кто пришел: рыжая или блондинка? С тех пор, как ко мне стала приходить студентка, они перестали бывать у меня. Ответил голос племянника огорченной женщины.

– Сейчас выйду! – сказал я, накинул штаны и бушлат, висевший на шурупе у двери. Я откинул полог, щелкнул ключом и вышел в коридор.

– О, да ты красавчик уже! – Я с силой ткнул пальцем в потемнение в углу его левого глаза – только утром он пропустил удар, но синяк был уже почти готов.

– Да такое. – Он смущенно потупился. – Вот тебе, – нам дали пять сотен. Три мы поделили, тебе вот, – он протягивал руку, в которой были зажаты две купюры.

– Интересно! – сказал я, думая, брать ли деньги.

– Бери! – чуть громче сказал он. – Мы бы без тебя этого не решили бы, и… тут такое дело… Парни, в общем, еще пару мест придумали, где можно что-то решить…

– Ну обсудим. – Я взял деньги и улыбнулся. – По рукам, племянник!

Мы крепко сжали ладони и попрощались.

Несмотря на то, что к весне мы сняли бушлаты, кто-то называл нас именно так. «Бушлаты». Группа парней с перманентными фингалами и постоянной готовностью к драке оказалась эффективным средством решения бытовых и мелких коммерческих конфликтов. Родственница нашего боксера поделилась своей историей с соседями, которым строительная фирма не желала компенсировать грядущий снос небольшого сарая рядом с домом, и мы добились компенсации, от которой получили свою долю. Несколько заказов подкинул даже наказанный коммерсант, собственник автопредприятия. О нас шли разговоры, мне это не нравилось, хотя и служило своеобразной рекламой, ну а парни радовались криминальной славе, которая крепла вокруг нас в районе. Я же понимал, что скоро мы можем попасть в неприятную ситуацию, либо в какой-то момент нам придется определиться с тем, к кому мы присоединяемся и кого поддерживаем, и тогда мы уже не будем хозяевами своей жизни. Потому я тщательно отсеивал заказы, не принимая те, что могли обернуться прямыми столкновениями либо могли повлечь за собой какие-либо осложнения. Несмотря на то, что парни были готовы ко всему (больше всего они любили вспоминать поджог магазина), я старался минимизировать риски. Например, договорившись с хозяином крупного строительного бизнеса о передаче некоторых подрядов на установку освещения бригаде родственников Бегемота, мы получали свой процент.

В конфликтной ситуации я старался выступить посредником человека, который был в состоянии ее решить. Симбиоз власти официальной и криминальной был настолько велик, что я перестал испытывать любые возможные угрызения совести по поводу своих новых занятий. Так же человек, который чинно давал телевизионное интервью, в реальной жизни был в курсе всех криминальных раскладов и, при наличии собственного интереса, мог помочь. Людям же, которые просили помощи, было абсолютно все равно, кто к ним придет – хоть дьявол, хоть святой. Слушая обрывки моих телефонных разговоров, студентка уже была твердо убеждена, что я лидер какой-то преступной группы, ко всему, еще она нашла пистолет, полученный мною когда-то на правах журналиста, и окончательно уверилась в своих догадках. Это все же не слишком ее беспокоило, она только обещала меня арестовать, когда станет следователем, и пристегнуть наручником к батарее отопления в своем личном кабинете. Я отшучивался, и по большей части меня это забавляло. Но когда добродушный скрипач с пушистыми усами вместо приветствия озабоченно покачал головой, я задумался о своем будущем куда серьезней. Долгое время мне казалось, что мы получили репутацию защитников нищих и обиженных, но это было не так. Соседи видели мои шальные траты – покупку техники, новой обстановки квартиры, дорогой одежды студентке, слышали о пьяных похождениях моих друзей-боксеров и становились все менее доброжелательными.

Солнце слепило, но я не надевал очков – снег попадал в глаза только на поворотах, и то, когда я мог пройти их, не падая. Глядя, как она хохочет и катится вниз по склону, я почувствовал легкую тревогу, но тоже засмеялся. Лыжи упрямо ехали в разные стороны, я все-таки тоже споткнулся и полетел следом за ней. Я скользил на спине, подняв согнутые ноги вверх, чтоб не поломать эти неукротимые палки. Склон был некрутой, и, легко коснувшись ее плечом, я остановился. Она, опираясь на меня, поднялась, следом поднялся и я. Она скользнула ногой, подбила меня, и мы опять упали. Куртка ограничивала движения, я успел подставить руки в снег, но они тоже соскользнули, и я грузно шлепнулся на нее.

– Колено, – хохотала она, – колено…

Я видел боль на ее румяном от мороза лице, но она смеялась и не подавала виду, что что-то произошло. Я присел перед ней и положил ее ногу себе на бедра. Болело снаружи, чуть сбоку.

– Послушай, это надрыв или растяжение связки. Нам нужно поскорее к врачу…

Вязаная шапочка съехала набок, ее голубые глаза горели болью, но она все так же смиренно улыбалась. Тогда я подумал, что она давно привыкла терпеть боль и совсем не боится ее. Я скинул наше снаряжение, подхватил в одну руку, другой дал ей опору, и мы проковыляли к подъемнику…

Большой внедорожник за большую сумму быстро привез нас в медицинский пункт, врач, привыкший видеть такие травмы, посмеялся над нашими тревогами, туго перетянул колено, сказал, когда следует сменить повязку, и дал лекарство от боли. Укол сразу изменил ее лицо, она расслабилась. Теперь, когда я понял, что серьезной травмы нет, я корил себя за свою несобранность.

– Это не из-за тебя, я сама упала…

Я знал, что она говорит неправду, чтоб успокоить меня, и прижимал ее румяную щеку к своей. Хотелось есть, и я попросил водителя отвезти нас на обед в какое-нибудь интересное место. На своем странном языке, который казался нам ломаным подобием сразу нескольких, он объяснил, что отвезет нас отведать домашней кухни.

Мы и в самом деле приехали в дом – его приятель открыл харчевню для туристов под собственной крышей. В большой прихожей пахло деревом, мы сняли теплую и неудобную одежду, хозяйка в цветной шерстяной накидке пригласила нас за стол, а я предложил водителю пообедать с нами. Сегодня в меню были большие ломти домашнего хлеба, наваристый острый суп и жаркое в глиняных горшочках. Все это я запил большим стаканом домашней водки, а студентка – клюквенным морсом.

Мы болтались на заднем сиденье машины, которая могла бы перевозить небольших слонов или медведей. За окном был снег, горы и огоньки в небольших деревенских домах. Иногда этот пейзаж сменялся большой многоместной гостиницей с подъемниками или ущельем, когда по обе стороны не было видно ничего, кроме скалистых стен.

Нас привезли к домику, выстроенному из срубленных и грубо обработанных стволов. Я подставил ей плечо, чтобы она могла опереться и выйти из машины, попрощался с водителем, и мы медленно добрались до дощатого крыльца. Все было настолько первозданно и естественно, что электронный замок на двери домика выглядел очень странно. Я провел карточкой, и мы зашли в натопленное помещение. Большие поленья, оставленные пять часов назад, до сих пор тлели и держали тепло в помещении. Морозный воздух освежил, мы немного отошли от дороги и сытного обеда.

Я расстегнул две пары застежек, скинул куртку и помог ей раздеться. Я видел – колено болело, но она не подавала виду. Во мне копилась вина за свою оплошность, успокаивало только, что травма не была серьезной, а девушка не обижалась. Она улеглась на толстый ковер перед камином и стала раздувать огонь. Ее лоб был наморщен, мне сразу захотелось запрыгнуть на нее, подурачиться, но я сдержал порыв и положил ей руку на шею. Она, не повернув головы, прижалась к ней щекой и потерлась. В ней было целое море тепла и нежности, но, отдавая его, она всегда была настолько углублена в себя, что мне казалось, будто и не важно, что это именно я. Я отогнал глупые мысли и взял с деревянной полки небольшой металлический ковш, отправил в него пряности, привезенные с собой, и поставил его на решетку перед камином. Девушка уже раздула небольшое пламя, подбросив к поленьям немного щепок, и, пока специи нагревались, я разделся и надел шерстяную накидку, купленную здесь в первый же день. Сухое красное вино шипело, попадая на нагретый металл, я добавил других специй, мед и вернул ковшик на решетку.

Мы лежали на ковре и пили глинтвейн, раз за разом опрокидывая ковш в толстые граненые стаканы.

– Мой папа моряк. Он почти все время в рейсах, постепенно мы даже перестали общаться, потому что у него другая семья. А мама… А мама умерла, когда я родилась. Поэтому я только с бабушкой. У бабушки тоже никого нет, только я.

Это признание было неожиданным, но почему-то совсем не удивило и не тронуло меня. Скорее всего, потому, что я давно придумал и поверил в самые ужасные истории, приключившиеся с ее родителями, а прояснить эти детали ранее она никогда не стремилась. Я, конечно, не раз собирался все же выяснить подробности, но, чувствуя какую-то боль, что будто всегда была с ней, непременно отступал. Я всегда сознавал, что она ищет и находит уединение, даже когда не одна, и здесь, в домике среди снегов, она его ощутила всей душой, смогла чувствовать себя свободнее, а боль, причиненная близким человеком, заставила вспомнить ощущения, о которых она не хотела говорить.

Она негромко постанывала во сне, таблетки, видимо из-за алкоголя, не помогали, но мазь, разогревшая даже мои ладони, заставляла боль отступить на несколько часов. В запасе было две ампулы легкого обезболивающего и два шприца – в крайнем случае я мог сделать местную инъекцию.

Оставшиеся дни отдыха мы просто валялись перед камином, напивались горячим вином и занимались любовью. Больное колено поубавило в ней активности, но на ее жажде наслаждения это нисколько не сказалось, и в который раз я поражался нашей разнице в возрасте. Благодаря ей я понял, что уже не могу назвать себя молодым. Молодой была она, а меня ее подруги в своих беседах называли не иначе как «ее мужчина».

Весеннее солнце заглядывало во двор, я тщательно полировал бак, увеличенную копию осы – такое же пузико, тонкая талия, желто-черная расцветка. Мотоцикл блестел, а датчик, показывающий полную заправку, манил в путь – неважно куда, лишь бы чувствовать ветер, движение и наклон в повороте. У меня уже давно хватало денег на автомобиль, но, вспоминая то чувство, с которым всегда смотрел на мотоциклистов, я решил пересесть на двухколесный транспорт. Неожиданно мотоцикл оказался настолько близким и понятным, что теперь я ездил исключительно на нем. Я мог проехать в пробке, по тротуару, под шлагбаум, по полю. В экстренной ситуации я мог быстро оказаться там, где должен. Моему примеру последовало еще несколько человек, и часть нашего ударного отряда стала очень мобильной.

Скрипнула дворовая дверь, вышла студентка. Она была не одета, просто завернулась в одеяло и, придерживая его руками, умудрялась нести две чашки с дымящимся кофе. Она опять не пошла на занятия – я ругал ее за это, но в то же время радовался, что она дома. В прошлую сессию пришлось дать взятку за ее экзамен, чтоб мы могли поехать кататься на лыжах. Она могла и самостоятельно сдать его, я знал это, но все равно мне казалось неправильным, что пришлось заплатить. Она молча протянула мне кофе, я аккуратно привлек ее рукой, чувствуя изгибы фигуры через свой старенький плед.

– Сегодня опять поедете на разговоры? – Она спросила это без какой-либо оценки, просто отметила факт.

– Ну… Как-то так… – В последнее время при всем желании я уже не мог представить наши делишки в позитивном свете и немного смущался перед ней.

– Я к подруге на день рождения. Хочу подарить ей сарафан на лето, она давно хотела…

Такое сообщение значило, что ей нужно взять деньги. В коробке от очередной электронной штучки лежала достаточная сумма для ее немногочисленных и скромных трат, я всегда ее просил брать деньги оттуда, однако она всегда спрашивала разрешения примерно в такой форме. Я пил кофе большими глотками, разбрызгивал силиконовую смазку и полировал блестящий пластик мотоцикла.

– А я сегодня в клуб. Звони, заберу тебя с праздника, только не пей там, сейчас закончу и поедем обедать.

Она часто закивала, как маленький ребенок. Во двор вышла соседка снизу, развешивать белье. Со временем я выяснил, что она зарабатывала стиркой, поэтому бельевые веревки во дворе были частью ее производственных мощностей.

– Доброе утро. – Я улыбнулся ей.

– Доброе-доброе. Что, говоришь, никак этих алкашей отсюда? – Она недобро кивнула в угол двора, где копошилось три-четыре ободранных пьянчуги.

– Да я же вам говорил, кто у них хозяин – тот, кто должен бороться с этим. Я только дернусь – завтра же в тюрьму, знаете все…

– Да знаю я, знаю. Должна же быть какая-то управа на это…

– Должна. – Я согласно всплеснул руками. Она вздохнула и принялась развешивать белье – этот разговор мы вели уже в сотый раз. Студентка даже не повернула головы – она была скупа на проявления внимания, и потому ее здесь не любили. Запиликал телефон, звонил племянник.

– Где собираемся?

– Давайте на площадке, оттуда поедем.

– Хорошо, скажу ребятам.

Тот парень, что предложил дело со своей теткой, стал кем-то вроде администратора нашей группы, он обзванивал всех, напоминал, контролировал долгосрочные затеи.

Солнце припекало, и рядом с морем уже начал работу первый клуб с открытой площадкой. Своим появлением во многом он был обязан нам, так как его расположение не соответствовало градостроительному плану. В первый же день открытия заведение посетило такое количество проверяющих и потребовало взяток, что хозяин был вынужден сразу закрыться. Примечательно, но во время строительства ни одна из этих служб не предъявила претензий, и, лишь когда было все готово, они разом пожаловали, ведь обратного хода уже не было. Хозяин клуба, предприимчивый парень нашего возраста, в недавнем прошлом бармен подобного заведения, учился в одном классе с несколькими из наших боксеров – иногда мы здоровались с ним в своем районе. Зная, что мы устраняем подобные проблемы, он обратился за помощью, и к этому времени я через посредника мог выйти на заместителя мэра. Тот, естественно, назвал сумму, парень оказался не готов к выплате сразу, поэтому мы договорились о сроках, и ему пришлось взять еще один кредит. Теперь каждого вновь прибывшего проверяющего он просто отправлял к помощнику мэра, а одного пройдоху-депутата городского совета парни просто грубо послали, чего я не одобрил, хотя от всей души смеялся их рассказу.

Все их сокурсники хотя бы единожды ходили в рейс, однако никто из боксеров не торопился оставлять сушу – за зиму каждый смог набить деньгами небольшую коробку. Некоторые их товарищи просились в нашу компанию, но мы неохотно принимали новых. Помимо наших полукриминальных занятий ребята обрастали и почти легальным бизнесом – кто-то обменивал валюту, кто-то установил торговые точки, а двое лихих граждан соседней страны благодаря новым связям провозили сигареты мимо таможни.

Сегодняшний вечер обещал быть интересным – хозяин клуба пригласил популярную исполнительницу и заявил, что у ее продюсера есть к нам серьезный разговор.

Когда мотоцикл засверкал, мы со студенткой поднялись в квартиру. Я быстро принял душ, мы надели джинсы и толстые кожаные куртки. У меня был красный шлем, на котором был нарисован клоунский оскал, у нее – белый, по нему порхали зеленые и красные стрекозы. Мы объезжали пробки по встречной полосе, за короткое время она стала опытным пассажиром и почти не держалась за меня руками, крепко врастая ногами в мотоцикл. Я догадывался, что иногда напоминала о себе травма колена, но она не жаловалась. Холодная резина плохо цеплялась за весенний асфальт, и я вел очень осторожно, но мы все равно очень быстро доехали до ее любимого этнического заведения – пряные специи, острые напитки и жареные фрукты. Здесь же оказались несколько ее подружек с парнями, она отошла к ним за стол поболтать на свои студенческие темы. Я, глядя на их компанию, думал о том, что еще ждет этих ребят, как сложатся их судьбы – мне казалось, что слишком уж они наивны, ну а свою жизнь я считал уже вполне определенной: я вновь стал востребованным и обрел значимость в глазах многих людей. Найдя в этом долгожданный покой, я понял, что во многом это и есть смысл моей жизни, главное лишь не отдавать всем этим людям себя полностью. Однажды я заменил все на работу, ничего не оставив для себя – и поэтому я потерял рыжую, поэтому не полюбил художницу, зато встретил журналистку, которая тоже не умела жить для себя и для близкого человека. Сейчас же в отношениях со студенткой я чувствовал, что во многом заменяю ей отца, она же давала мне возможность позаботиться персонально о себе, а не служить какой-то абстрактной общественной пользе.

Такси увезло мою девушку на день рождения, а я подошел к мотоциклу. Бак был холодный, и вообще ездить на двух колесах пока было рановато, но меня это не останавливало, впрочем как и моих товарищей. Фара указывала неровности на дороге. Двигая бедрами, я выбирал безопасную траекторию. Тело понемногу набиралось бодрости после утренней тренировки, я чувствовал, как работают все мышцы – в отличие от машины, где можно ехать развалясь, мотоцикл расслабиться не позволит.

Через несколько минут я стоял перед турниками на нашей спортивной площадке. Здесь уже было пять моторов, но всего нас было восемь человек – еще двое боксеров ехали пассажирами, а один взял девушку – она была из тех, кого называют «пацанками», часто тренировалась с нами, но была очень изящной и женственной. Я спешился и поздоровался со всеми. Племянник доложил, что ждем еще длинного и можно двигать. Парни были одеты вразнобой – приемлемо для клуба, но и так, чтоб было удобно на мотоцикле. Приближающийся рокот подсказал, что длинный подъезжает, и большой мотоцикл, с повышенной проходимостью, влетел на возвышение площадки, не снижая скорости.

– Что стоим? Поехали! – нагло улыбаясь из-под черной вязаной шапочки, заявил длинный. Он всегда ездил без шлема.

– По мотоциклам! – глянув на меня, заорал племянник. С веселым гомоном все расселись по двухколесным машинам и суматошно, безо всякого порядка, рванули по темным улицам. Каждый старался вырваться вперед остальных, резко тормозил, не соблюдая никакого строя, все крутились друг у друга перед носом. Это было опасно и очень глупо, наша пацанка визжала. Но никто и не думал вести мотоцикл иначе, машины уступали дорогу, стараясь держаться подальше от этой безумной толпы, и мы вышли на крупную освещенную улицу. Здесь мы поехали еще быстрее, но потому и организованней. Ночные улицы, ветер, скорость заряжали какой-то бесшабашной энергией. Мы домчали до аллеи, ведущей к морю, и, перепрыгнув бордюр, поехали в пешеходный зоне. Ехали мы аккуратно, громко, люди расходились в стороны, кто-то выказывал недовольство, но мы не обращали внимания. По краям аллеи стояли пальмы, их выносили сюда в больших кадках к началу сезона, через каждые десять метров стояли уличные музыканты, все старались сыграть громче соседей. Парочки прогуливались между центральным рядом пальм и массивными деревянными скамьями, прижатыми к краям аллеи. Мы растянулись в длинную колонну, маневрируя среди прохожих. Когда мы проезжали мимо очередной скамьи, какой-то парень с нетрезвым возгласом хлопнул ехавшего передо мной племянника по плечу. От удара тот завилял, чуть не зацепил прохожих, а мне пришлось резко тормозить и менять траекторию. Выровнявшись, он остановился, опер мотоцикл на подножку и пошел к шутнику. Я замедлился, а племянник, не меняя скорости, дал ему кулаком в челюсть немного сбоку и сверху. Парень улетел куда-то под скамейку, девочки рядом заверещали. Я поставил ногу на тротуар и стоял, обернувшись. Племянник развернулся, махнул рукой, мол «едем дальше», обошел меня и сел на мотоцикл, а никто кроме меня даже не заметил происшедшего. Мы неспешно катили дальше меж людей, уже виднелся вход в клуб и мотоциклы перед ним. Наши парни спорили с охраной, которая хотела проверить, есть ли у них оружие. Спор закончил хозяин, который вышел навстречу и широким жестом пригласил всех войти. Когда подошли мы с племянником, он протянул руку:

– Добрый вечер! Наш стол на верхней террасе, с видом на море! Присаживайтесь, я в хлопотах перед началом, скоро подойду!

Нас тоже не стали проверять металлоискателями, мы спускались по лестнице на площадку, уставленную столами. Клуб был полон, приходилось протискиваться сквозь толпу. Сооружен он был очень просто, но добротно: дощатый пол на сваях, навесы и невысокие стенки – из парусины, крепления – веревочные, на них – сотни флажков. Все было выкрашено в белый цвет, разноцветные фонари давали интересные акценты, казалось, сейчас этот парусник отправится в море. Наш стол оказался на самой верхней палубе под большим навесом-парусом. За столом гомонили боксеры, среди них немного смущенно сидели пять человек, на вид явно музыканты. Я представил, как уютно им было за этим столом, пока не пришла компания наших развязных ребят. Среди музыкантов я сразу узнал девушку с горской фамилией, которая не сходила с экранов телевизоров, а ее голос звучал в эфире всех радиостанций. Густые темные волосы были закручены в локоны, большой, но красивый нос придавал ее лицу гордое выражение, а платье открывало пышную грудь. Среди остальных выделялся мужчина постарше, в круглых очках и сединой в волосах.

– Знакомьтесь! – перекрикивая музыку, сказал хозяин. Он представил певицу, все бурно и по-жеребячьи выразили радость. Он представил и музыкантов, которые все так же смущенно сидели, сжав плечи, и назвал имя мужчины в очках.

– Он хотел обсудить одно дело, – прокричал хозяин мне в ухо. Словно подтверждая эти слова, мой будущий собеседник приветливо кивнул. Парни заказали крепкие коктейли, салаты и мясо.

– А эту, из последнего клипа, петь будете? – преданно глядя то ли в глаза, то ли в грудь певице, кричал длинный.

– Да! – Она засмеялась грудным смехом, который был слышен даже через децибелы дискотечной долбежки. Всегда замечал, что хороший тембр, будь то голос или инструмент, пробьется через любой шум. – Специально для вас!

Было видно, как удовольствие растекается по всему телу длинного, он благодарно смотрел на нее.

Перекрикивая музыку, мы болтали о каких-то пустяках, рассказывали анекдоты. Длинный, потеснив бородатого бас-гитариста, пересел к певице и уже долго что-то ей рассказывал. Она увлеченно кивала, глядя в свой бокал. Все наши поглядывали на парочку и радовались его успеху у звезды. Мы заказали по второму коктейлю, к хозяину подошел технический работник и что-то прокричал на ухо.

– Пора на сцену, пора! – захлопал он в ладоши. – Прошу! – Хозяин подал руку певице, и, поддерживаемая с одной стороны им, с другой – длинным, девушка продефилировала к лестнице. Длинный не отпустил ее и там и проводил до самой сцены.

– Во дает! – веселился Бегемот. С другого конца стола мне махнул рукой продюсер, и я поднялся, приглашая его выйти для беседы. Хозяин заведения, увидев нашу инициативу, одобрительно закивал.

Оборачиваясь, чтоб не потерять продюсера из виду, я протискивался сквозь публику, которой набился полный клуб. Певица вышла на сцену, зрители забушевали, идти стало еще трудней. Она поприветствовала наш «замечательный город» и заявила, что сразу же нашла здесь друзей.

– Эту песню я спою для своего нового высокого друга, которого я нашла здесь… – с легким акцентом говорил бархатный голос.

С верхней палубы послышались крики и улюлюканье, которые не заглушили даже аплодисменты публики. Гитарист заиграл вступление к последнему хиту певицы, толпа закачалась в такт. С началом первого куплета мы уже вышли из клуба.

– Спустимся на пляж! – предложил я.

Мы обогнули весь такелаж и спустились к морю. Музыка была слышна, но разговору не мешала. Я прикинул, что собеседник лет на двадцать старше, в нем угадывался большой опыт ведения переговоров, говорил он очень отчетливо и неторопливо. На нем были летние льняные штаны, рубашка с коротким рукавом и мокасины. Подойдя к воде, я втянул шею в воротник мотокуртки, но он словно не замечал вечерней свежести.

– Понимаете, продакшн-студия – не единственное мое занятие, – начал он, – обычно я и не езжу в их туры. Но в этот раз мне понадобилось наладить кое-какие связи в вашем городе, и мне сказали, что вы тот человек, что сможет мне помочь.

– Пожалуйста, говорите, – так же неторопливо и вежливо произнес я.

– Дело в том, что все эти годы, при прошлом мэре, дружественная мне компания производила и продавала вашему муниципалитету оборудование для наружного освещения города.

Здесь я подтвердил свои мысли о том, что этот чудак – крупная рыба, и у меня в голове закрутились названия и былые истории.

– Кажется, я понимаю, о ком вы. – Я назвал фамилию руководителя управления и название фирмы, которая выиграла тендер на поставку оборудования года четыре назад.

– Верно! – оживился он. – И понимаете ли, в чем дело. Теперь, когда объявлен новый тендер, мы получили информацию о том, что его получит наш конкурент! Естественно, такое положение дел нас не устраивает. Суммы – миллионные. Бонусы чиновникам от этих сумм обычные – пятнадцать процентов, это сотни тысяч! Хорошая доля, не правда ли?

– Конечно, – согласился я.

– Так вот в чем проблема, – продолжил он более деловито, – наши конкуренты предложили ту же сумму. Мы готовы дать больше, но есть и еще деталь. Патенты на технологию, которую они используют, принадлежат нам, и это их слабое место.

– Мне все понятно. А каковы условия для посредников? – Здесь, конечно, я имел в виду себя.

– Мы заложили на все бонусы двадцать пять процентов. Невыгодный вариант для нас, но выиграть этот тендер – скорее вопрос репутации и долгосрочного сотрудничества. Ваш регион – один из ключевых в стране, и, если мы не получим здесь контракт – это удар по имиджу. Мы не допустим этого.

– Я вас понял. У вас есть пожелания насчет более конкретного распределения этого… – я сделал паузу, – бонуса?

– Никаких. Кому, сколько вы отдадите – не имеет никакого значения. Делайте, как считаете нужным, вас рекомендовали, и я надеюсь на ваше благоразумие. Думаю, вы отлично понимаете, что нежелание отдать больше может сорвать дело, и в то же время вы знаете, как не обидеть себя.

– Да, – подтвердил я. Суммы были нешуточные, сделать все надо было аккуратно, к тому же эту историю могли вести республиканские спецслужбы. Я в этой ситуации лицо не ответственное, под ударом здесь могут оказаться лишь чиновники, но влипнуть во что-то совсем не хотелось, и действовать следовало осторожно. Я прикинул, что в этой истории можно срубить больше трехсот тысяч, а это самый крупный куш, который когда-либо я мог получить.

– Еще вот что: заложите небольшой процент на обналичку средств, но я не думаю, что вы человек мелочный. Деньги идут из госбюджета, мы должны прокрутить их, чтоб вытащить в бумажном виде.

– Да, я знаю, к кому обратиться. – И, предвосхищая его вопрос, добавил: – Я займусь этим.

– По рукам. – Он приветливо улыбнулся из-за очков.

Мы проговорили, как именно и какие документы мне вышлют, когда мы свяжемся, и обменялись контактами.

– А теперь давайте расслабимся и не будем больше говорить о делах, – улыбнулся мой собеседник, когда мы вернулись к входу в клуб.

Охрана запомнила нас и, видимо заметив особое расположение хозяина, пригласила нас пройти через отдельный проход, огражденный турникетом.

Пробираясь через толпу, я заметил какую-то суматоху наверху. Мною овладела тревога. Как только я прорвался через танцпол, я увидел, что за нашим столом вовсю кипит драка, и ринулся вверх по лестнице. Навстречу мне вылетел стул, я уклонился. Сколько здесь было человек, кто против кого, я не понял, но фрагменты мгновенно отпечатались в сознании. Вот Бегемот в мотоперчатках с карбоновыми накладками бьет сразу двоих, и понятно, что он скоро справится. Племянник добивает локтем по ключице коренастого черноволосого мужичка, лицо у того в крови, одной рукой он уже опирается на пол. Племянник что-то кричит. Длинный, не останавливаясь, раздает тяжелые удары ногами парню лет двадцати – белая рубашка и брюки того уже густо залиты кровью. Сзади к длинному бежит невысокий худой паренек. Я мгновенно понимаю для себя «точку входа» и с разбега, в прыжке, сбиваю его ногой. Он падает, катится и останавливается, вписавшись в перила палубы. Получился скорее толчок, чем удар, поэтому он быстро вскакивает на ноги и мгновенно оказывается рядом со мной. Я уже ничего не слышу, вижу только его лицо, закрытое маленькими кулаками. Вкладывая весь вес, я наношу низкий удар правой ногой и попадаю чуть выше колена. Его тело от колен до макушки невидимо подается, и мне понятно, что удар достиг цели. Но в следующий же миг откуда-то сбоку, слева, его кулак попадает мне в висок, а голова вылетает из спасительного укрытия рук и тут же попадает на кулак справа. В глазах темнеет, на миг я теряю ориентацию и чувствую удар в корпус, который не достигает цели. Этой комбинации мне достаточно, чтоб понять: боксировать с ним не стоит, да здесь, в конце концов, и не ринг. Я все же пытаюсь ударить, попадаю рукой в воздух, он отходит назад и в обратном движении вновь попадает мне куда-то чуть ниже носа – никогда у меня не получались такие удары «на отходе»! Я, наглухо закрывшись руками, бросаюсь к нему, он технично уходит и наносит молниеносные удары, попадающие в мою защиту. Но здесь не ринг, и до перил остается лишь метр. Тогда, сделав обманное движение ногой, я бросаюсь вперед, приседаю, крепко прижимаю голову где-то сбоку его живота и обхватываю руками под ягодицы. Он пытается уйти, но упирается в перила. Я с силой распрямляю ноги и поднимаю его вверх. Я чувствую, как сверху на меня сыпятся удары, но, лишенные опоры, они не имеют никакой силы, и прижимаюсь я к нему настолько плотно, что он не в состоянии достать до важных точек – глаз, горла, ушей. Слегка запрокинув его назад, я полностью распрямляюсь и тут же с силой скручиваюсь влево и вниз. Затем отрываю ноги от пола и направляю его падение в точку, где только что стоял, будто стараюсь нырнуть вместе с ним. Я слышу глухой звук и звонкий – он бьется не только спиной, но и головой – и всем весом втыкаю в него плечо под нижние ребра. Он то ли выдыхает, то ли рычит и уже не встает, поднимаюсь только я. Он бессознательно повторяет конвульсивные движения, лежа на боку, из носа хлещет кровь. Я смотрю кругом и понимаю, что все, драка кончилась.

– Охрана – говно! – прокричал хозяин. В одном из поверженных я узнал придурка, который толкнул длинного на подъезде к клубу.

– Говнюк! – для убедительности длинный пнул его еще раз.

– Надо валить, и быстро! Все порядке? – я поторопил компанию. Стол был перевернут, везде лежали обломки стульев и поверженные противники. Кровь на белом полу выглядела так, будто только что здесь проходил забой скота, хозяин кричал на охрану, которая беспомощно взирала на это.

– Возьми! – я, не глядя, выхватил стопку купюр и дал ему. – Посчитай убытки, если не хватает – потом добавлю. И проследи, чтоб видео с камер наблюдения исчезло, хорошо?

– Да, только сначала уволю этих придурков! – прокричал он в сторону охранников. Все это время концерт не прекращался, часть людей с танцпола пялилась на нашу палубу, но большинство словно ничего не заметило – все продолжали танцевать.

Мы спускались по лестнице, только длинный стоял у перил, размахивая салфеткой и делая жесты в сторону сцены. Тут я заметил продюсера, посмотрел извиняющимся взглядом и развел руками. Он усмехнулся и махнул рукой.

– Да едем же! – уже нервно крикнул я длинному.

– Погнали! – ответил он, отпустил певице воздушный поцелуй, и мы рванули на улицу к мотоциклам. Я ожидал услышать сирены и увидеть здесь десятки полицейских, но все было спокойно, никто и представить не мог, что только что в клубе было такое побоище. Мы с победным гиканьем запрыгнули на мотоциклы и, в каком-то лихом кураже, помчали, не заботясь о пешеходах…

Дома я быстро привел себя в порядок – только слева между виском и бровью красовалась солидная гематома.

«Как там день рождения?» – написал я студентке. «Еще отмечаем, но можешь скоро ехать за мной». Я подошел к столу, открыл ящик и достал недавно купленную гармошку. Первый же пассаж отдался несильной, но резкой болью – губа была рассечена. Я отнял гармошку ото рта, а на блестящей поверхности собрались шарики крови. Глядя на светлые капельки, я подумал, что и сам не заметил, как перестал репетировать и выступать со своей блюзовой командой, а усатый скрипач уже давно игнорировал меня. Со студенткой же во дворе вообще перестали здороваться. Может, вся эта история с тендером поможет изменить жизнь? Вспоминая сегодняшнюю драку и наши способы заработка, которые становились все более экстремальными, я рассматривал кровь на металле. Эти триста тысяч помогут мне изменить жизнь, я был уверен. Можно даже уехать навсегда! Один из советников чиновника, который помогал мне в делах, рассказывал о своем путешествии на острова в океане. Таких денег хватит, чтобы купить там жилье и какое-то время обеспечивать себя, а там я уже найду себе занятие. О работе мне волноваться нечего. Все равно я ничего не умею, и мне неважно, чем заняться с нуля. Меня смущал только мой возраст, который я стал чувствовать рядом со студенткой, – наверное, такие мысли о переменах были бы уместнее лет пять назад, когда я легко оставлял работы, города, где жил, и уже прошло время, когда запросто начинаешь все сначала. Сейчас же я не мог сказать, что у меня есть профессия, что я чему-то научился в жизни. Но оттого и было неважно, где я окажусь и с чего начну – везде я был одинаково не нужен, и везде мне бы пришлось строить все заново, даже в отношениях с моей девушкой казалось, что мы молча понимаем друг друга оттого, что оба никому не нужны, и это по-настоящему единило нас.

Недавно я старался кое-что узнать через старого приятеля-хулигана Фоку. Он как сквозь землю провалился, никто его не видел уже несколько лет. Конечно, за свои занятия он мог получить срок и томиться где-нибудь, но об этом знал бы каждый. Я решил навести справки – позвонил товарищу-участковому. Выяснилось, он умер год назад – не выдержало сердце: алкоголь. Отчего-то я сразу почувствовал себя очень одиноким – не осталось никого и ничего, что связывало меня с тем миром, который я привык считать своим. Только выходя на городские улицы, я чувствовал, что здесь мне хорошо, здесь моя точка привязки, которую я отчего-то упорно искал.

С такими мыслями я завел мотоцикл, открыл одну створку ворот и вылетел на узкие улочки своего района. Машин не было, легкий алкоголь выветрился, и я мчал по улицам, едва освещенным через битые стекла фонарей. Я быстро выскочил из небольшого района трехэтажных домишек и заскользил по широким улицам. С приходом весны горожане начали вечернюю жизнь, автомобили в такое время ездят только к морю, в кафе и клубы; видел я и номера соседних областей. К лету засилье машин станет просто невыносимым – даже ночью на этих улицах будут пробки из дорогих авто, а за столиками на улицах будут сидеть яркие девицы и дымить тонкими сигаретами. Моя барышня сейчас расслаблялась как раз на такой дискотеке.

На пересечении двух главных улиц скопление машин было просто невообразимым. Редкие нарушители вырывались из пробки и объезжали очередь по встречной полосе. В основном это были дорогие, эксклюзивные авто, которые с рыком многолитрового двигателя вырывались из толкотни смирившихся водителей. Я мчался мимо этой очереди, как вдруг автомобиль, с которым я поравнялся, резко вышел на встречку. Я успел узнать машину – это была последняя модель редкой марки, но не успел понять, как, не поддавшись направлению удара, я уложил мотоцикл на правый бок, а сам, кувыркнувшись на спину и плечо, заскользил по мостовой на лопатках с выставленными вперед ногами. После десяти метров скольжения мои подошвы уткнулись в бампер тормозящей встречной машины, я вскочил на ноги и сразу понял, что цел. Когда я падал, почувствовал сильную боль в бедре, но был уверен, что все в порядке. Я снял шлем и обернулся. Машина осталась стоять там же, где мы столкнулись. Отовсюду пялились любопытные, несколько человек подошли узнать, нужна ли мне помощь. Водительская дверь машины открылась, из нее вышла девушка, я в каком-то тумане отвернулся и пошел к мотоциклу. Он лежал на правом боку, упершись передним колесом в бордюр; вокруг него красовалась лужа. Я обмакнул палец в жидкость, понюхал и не понял, что это, но был уверен, что не бензин, поднял мотоцикл, поставил на подножку и попробовал завести. Завелся. Тогда я обернулся к девушке, которая уже подошла ко мне. Она была немного ниже, лет на пять старше. Разорванные на коленях короткие джинсы, голубые кеды и красная рубашка, завязанная узлом выше пупка, джинсовая куртка. Я уставился на ее смуглую кожу, черные кудрявые волосы и зеленые глаза. Она подошла и кричала на меня, потом кричала на людей вокруг. Потом начала звонить. Потом перестала и замерла с телефоном у головы, прижав вторую руку ко лбу. Я смотрел на ее пупок, на ее невероятный разрез глаз и красивые, пухлые губы. Это была потрясающей красоты зрелая женщина, я угадал в ее внешности восточные корни. Она подошла ко мне и негромким, неожиданно низким голосом спросила:

– Как нам уладить это происшествие? – Услышав эти слова, люди, стоявшие вокруг меня, мгновенно начали расходиться. – Я вам все компенсирую сейчас же, мы забудем об этом и разъедемся по своим делам.

– Вряд ли мы сможем это забыть, – сказал я, глядя в ее зеленые глаза. Она, конечно, поняла это по-своему.

– Скажите, сколько вы хотите, и мы не будем торговаться!

– Знаете, у меня есть деньги… Я даже не знаю, как это компенсировать…

– Вы хотите вызывать дорожную инспекцию? – Она начала говорить быстрее. – Зачем ждать, пока они приедут, оформят ДТП, потом суд…

– Да постойте вы! – я перебил ее. – Не хочу я инспекцию… Просто я еще не решил, как компенсировать, вот и все.

Она достала большой кошелек и начала нервно играть молнией. У нее были длинные красивые пальцы, тонкие кисти, я никогда не видел таких красивых рук. Наверное, она играет на рояле.

– Вы играете на фортепиано?

– Что? – Она перестала перебирать пальцами.

– На фортепиано играете? – настойчиво и немного резко повторил я.

– Ну… В детстве окончила музыкальную школу… – Она растерянно смотрела на меня.

– Дайте мне ваше имя, фамилию и номер телефона, я придумаю, как компенсировать это происшествие, и позвоню вам. – Теперь, кажется, я взял эту ситуацию в свои руки.

– Да, пожалуйста, запишите!

Я достал из кармана телефон, который нисколько не пострадал при падении, и набрал указанный номер. В ответ на это из ее кошелька зазвучала незнакомая мне мелодия со странным ритмом, похожим на какие-то островные мотивы.

– И что… Сейчас прощаемся и едем? – решительно спросила она.

– Ну… Давайте не прощаться, но поедем, – улыбнулся я, снял перчатку и протянул ей руку. Она замешкалась, улыбнулась и ответила рукопожатием.

Я развернулся и пошел к мотоциклу. Повреждения были такими: сильно протерт бак, глушитель, треснула фара, приборная доска, правый индикатор поворота бесследно исчез, вместо него торчали провода. Возможно, сильный удар пришелся и на вилку переднего колеса, но из-под пыльников ничего не сочилось, потому я решил, что можно ехать.

– И как она, компенсировала? – Удовлетворить свое любопытство решил полнолицый водитель представительского седана, который поравнялся со мной.

– Компенсировала, – негромко сказал я и подмигнул.

Машина с продранной обшивкой двери и левого крыла проехала мимо меня, девушка говорила по телефону, ее кудряшки вздрагивали в такт речи, а я запомнил номера автомобиля.

Пьяной студентка была еще более молчалива, чем обычно. Она тихонько вцепилась в меня и прижималась щекой к моему плечу.

– У тебя отпал правый поворотник? – спросила она.

– Вместе с этим поворотником отпал и я! – Шутка была мрачной, но я все же улыбнулся.

– Ты упал? – Она спросила это очень спокойно.

– Вроде того… Поехали. Не скатишься? Пьяная совсем…

После этого диалога я вез нас домой в самом дурном расположении духа – студентка так равнодушна, холодна… Иногда это бывало просто невыносимым! В драке подбит глаз, губа, я попал в аварию, а она даже не волнуется. А тут еще эта, с пупком, и телефон у меня записан. Она и то больше обеспокоилась – кричала, переживала, за себя, конечно, но ее эмоции… А может, и за меня немного? И вот если я планирую вот так менять все – разве я могу ехать со студенткой на какие-нибудь острова, когда меня так захватывает красотка, встреченная на дороге? И ведь даже музыка у нее какая-то островная была…

– Решишь это – и двести штук твои, до твоего главного дойдет сумма чуть больше, чем обычно за такое. Ну или от своей доли ему отдай – но убеди!

– Хорошо. Ты уверен в людях? – Помощник вице-мэра вновь пробежал глазами по проспектам, описывающим все прелести светофоров и оборудования для уличного освещения, его глаза горели от щедрого предложения.

– Да, серьезные. К тому же при прошлом, – я показал пальцем вверх, – именно они в городе закрыли все вопросы по освещению.

– Хорошо, я-то фирму знаю, да и время есть, до оглашения результатов тендера еще четыре месяца, думаю, мы решим это. Сумма привлекательная, в порядке.

Телефон пискнул сообщением. «Милый, я беременна». В кафе никого не было, но я отчего-то огляделся по сторонам. Почему она не сказала это утром, когда поздравляла меня?

– Хорошо, что понравилась. За небольшим вычетом по обналичке она будет такой. – Я не собирался покрывать эти проценты из своей доли. К тому же я решил не действовать в одиночку – взять самых близких парней на подхват, по крайней мере, при передаче денег. Естественно, поделиться следовало и с ними.

– Ну по рукам, будем на связи. – Он поднялся, запахивая полы серого пиджака. – С днем рождения!

– Спасибо! – Я улыбнулся. – Буду надеяться на скорый результат, держи в курсе дела.

Мы пожали руки и разошлись. День рождения выходил насыщенный – следовало еще помочь подруге, директору торгового центра, которая когда-то возила меня на наш последний разговор с шефом, она хотела обменять солидную сумму валюты на другую, минуя пересчет в нашу. В этом ей поможет один из наших парней. Далее нужно было посмотреть помещение, которое планировал получить какой-то предприниматель, он хотел зарабатывать там деньги розливом дешевого пойла, но не платить за аренду, я же мог помочь ускорить бумажную волокиту. И неожиданная для последнего года встреча – гости с южного полуострова, у которых были идеи по развитию новой политический силы в нашем городе, они искали местных представителей. И вот эта новость от студентки… Что это значит? Если она действительно беременна, отчего она вздумала говорить об этом в телефонном сообщении? Я опять злился, последнее время такое бывало все чаще, но все же чувствовал к ней глубочайшую нежность. Я вышел из кафе и уселся на мотоцикл, подставляя лицо дневному весеннему солнцу. Тут же зазвенел телефон – номер работника пресс-службы дорожной инспекции.

– Слушай, я тут узнал по номеру, который ты спрашивал… – Он запнулся.

– Ну, что молчишь? – спросил я без особых эмоций.

В ответ я услышал имя и знакомую фамилию.

– Это та самая фамилия? – спросил я.

– Да, это она, больше ничего по этому вопросу я узнавать не буду, – сказал он и попрощался.

– Постой! Это его жена?

– Да.

Громкая фамилия принадлежала одному из знаменитых архитекторов, по его проектам в городе построили самые престижные жилые комплексы и бизнес-центры – его женщина была недостижимой величиной и, главное, чужой. Я прочитал несколько сообщений с поздравлениями и набрал номер студентки.

– Что значит это сообщение? Ты теперь перестанешь ходить на занятия? – бодрым голосом спросил я.

– Да. Я беременна, двухмесячный срок…

– Но почему ты ничего не говорила? – поразился я.

– Понимаешь, сначала я была не уверена, потом был не уверен врач… Сейчас все понятно точно, я написала сразу, как вышла от него.

– Но почему ты тогда пила в это время?

Мы на какое-то время замолчали. Она поняла, что я беспокоюсь о ребенке, а я – что она это заметила. Главное, и я понял, что давно был к этому готов.

– Хорошо, я приеду – поговорим.

– Да, я дома, – как всегда, тихо и немного апатично сказала она.

Я постарался не думать об этом до вечера и помчал к одному из тупичков, где собирались менялы; не сразу получилось выбить здесь место для одного из наших парней, чтоб его не трогала полиция. Я сбивался на мысли о ребенке: может, это изменит меня, станет той самой точкой привязки? Нет, пока не думать об этом…

На условленном месте уже стояла машина директора торгового центра, она перебирала что-то в сумке. Я вскочил на подножку высокой машины, тихонько просунул руку над открытым стеклом и, щелкнув внутренним замком, запрыгнул на пассажирское сиденье.

– Привет! – гаркнул я.

– Ой, это ты! – Она ответила с притворным испугом.

– Взяла бабло?

– Ага. А это не страшно? – вновь гримасничая, спросила она.

– Ни капельки.

– С днем рождения! – Она поцеловала меня в щеку и, повернувшись, достала с заднего сиденья пакет. Я открыл, там был большой кошелек в спортивном стиле.

– Спасибо, приятно, что помнишь!

– Все для тебя, ты же знаешь. – Она жеманно склонила голову и потрепала меня по колену.

Я набрал номер нашего менялы и сказал, куда подойти. Парень с массивной поясной сумкой подошел к машине.

– Все, верь ему, а мне пора бежать!

– Все будет нормально? – на этот раз она была серьезна.

– Не переживай! – Я шумно чмокнул ее в щеку и открыл дверь.

– Смотри мне, чтоб все было хорошо! – шутливо грозно и так, чтоб она слышала, сказал я нашему боксеру, пожимая руку.

– Конечно-конечно, – серьезно ответил он, присел в машину и захлопнул дверь.

Я помчал дальше, к своему району трехэтажных домишек. На указанном пересечении улиц я остановился у небольшого дома постройки позапрошлого века.

Меня встретил мужчина, ближе к сорока, одетый так, будто он только что вышел из своей квартиры.

– Здравствуйте! – Он приветливо улыбнулся и протянул руку.

– Здравствуйте. Показывайте. – Я улыбнулся в ответ.

Мы подошли к ступеням, ведущим в подвал. Массивная дверь была открыта нараспашку. Чтоб не тратить время понапрасну, он заранее освободил ее от четырех навесных замков, которые лежали здесь же, под ногами. Мы спустились в подвал, стены которого были сложены из больших блоков известняка. Вверху на проводах болталась мощная лампа накаливания.

– Вот эта часть подвала – моя по документам, – он по-хозяйски махнул рукой вокруг зала, – я прокопал ход в следующую часть, – он ткнул пальцем в неопрятный разрыв в стене. – Все в порядке – она не несущая. Так вот, соседи, которые тоже имеют доступ в подвал, подали на меня в суд. Сейчас я хочу, чтоб архитектурная комиссия составила технический паспорт помещения как единого подвала…

Я уже вполуха слушал выдуманную им схему, но улавливал суть: он хотел так закрутить оформление документов, чтоб в результате суда, пусть даже проигранного, ответственность за объединение помещений ложилась на архитектурную комиссию. Препятствием комбинации был один чиновник, не желавший брать взятку у незнакомого человека, и этот предприимчивый делец искал выходы на него.

– А что вы хотите здесь сделать? – полюбопытствовал я.

– Бар. Круглосуточный, дешевый алкоголь. Вход видите в каком месте? Все, кто попал на эту улицу, не останутся трезвыми!

Я запросто мог обратиться к нужному чиновнику, мы договорились обо всех условиях и попрощались. До следующей встречи оставалось почти два часа, и я отправился обедать. Мотоцикл давал мне полную свободу перемещения – я не зависел от пробок и никуда не опаздывал. Я быстро примчал в клуб товарища – теперь он расширил площадку и на пляж, здесь можно было обедать, сидя практически у моря. Я заказал сырный суп и раскурил сигару.

Появление ребенка должно было изменить всю мою жизнь. Для начала следовало перебраться в нормальное жилье, несмотря на то, что меня вполне устраивала эта дыра. Я решил, что вряд ли откажусь от нынешней квартиры, просто сниму еще одну – в хорошем районе, просторней и светлей. Но мне следовало бы изменить свои занятия – мысли о том, что я двигаюсь не в лучшем направлении, не покидали меня. Раз в несколько минут телефон моргал сообщением с поздравлениями, из бывших сотрудников – нескольких десятков человек – меня поздравили только двое.

Я быстро расправился с супом, позвонил гостям с полуострова, они уже были в пятидесяти километрах от города. На эту встречу я позвал и племянника, как самого смышленого, и он тут же подкинул хорошую идею – принять их в офисе юридической фирмы приятеля, который защищал в суде одного из наших ребят. Это выглядело куда солидней очередной посиделки в кафе.

Я расплатился, надел шлем и помчал дальше. Правый поворотник я так и не поставил, из разломанного пластика небрежно торчали провода.

За полчаса до назначенного времени я был в офисе. Племянник встретил меня широкой улыбкой.

– С днюхой! – Он обнял меня и взял со стола небольшую деревянную коробку на двадцать сигар. – Кури на здоровье!

– Благодарю. – Я принял подарок. – Раскурим вместе!

Директор юридической фирмы, тихий и скромный парень, присоединился к поздравлениям. Девочки в офисе тоже вели себя как-то скованно – я думаю, они не слишком понимали, кто мы такие, и каждый раз, когда мы появлялись здесь, они будто сжимались и не чувствовали себя хозяевами помещения. Общаясь с директором фирмы на короткой дистанции, мы не выглядели как деловые люди – наоборот, одеты небрежно, все на мотоциклах, ведем себя развязно. Хотя после того, как фирма вела уголовное дело одного из наших героев о нанесении телесных повреждений средней тяжести (именно благодаря юристам речь не шла о тяжких), думаю, определенные мысли закрадывались им в голову.

В небольшом конференц-зале было светло, на столе – печенье, конфеты и вода.

– Гости солидные, встречайте, как положено! – грозно велел девочкам главный юрист. Его интересовал выход в политическую жизнь, и, в случае удачных переговоров, он принял бы участие в новой партии. К моему опыту в этих делах он относился с большим уважением и часто звонил услышать мое мнение по поводу разных событий.

– Ну что, поедем встречать? – обратился я к племяннику.

Мы схватили шлемы, перчатки и вышли из офиса. Какой-то умник на парковке подпер наши мотоциклы большим автомобилем так, что выходить было очень неудобно, пришлось делать это по очереди, племянник с чувством лягнул машину в крыло, она заверещала сигнализацией.

– Ну ты псих, – улыбнулся я и первым вывел свой мотоцикл. Он вышел за мной, и мы покатили встречать гостей.

Переговоры прошли так, как мы и ожидали – через несколько лет будут очередные выборы в местные советы, их политическая сила готовится выступить по всей стране, и здесь им порекомендовали меня и мою компанию.

– Что, может, просто киданем их на бабки? – размышлял из своего кресла племянник, положив ноги на чужой стол и выдыхая дым сигары под потолок конференц-зала. Партия финансировала развитие – офис, зарплаты юристам, менеджерам, деньги на рекламу и мероприятия. – Просто создадим видимость движения, а деньги положим куда надо, – продолжал он.

– Ты что! – забеспокоился юрист. – Нельзя так! Да и нужно ведь в политику идти… – как-то неуверенно прибавил он.

– Да ладно! Может, я и пошутил, – племянник подмигнул.

Телефон задрожал на столе – звонил длинный.

– Ты вроде как поздравлял меня сегодня! – задорно ответил я.

– Да. Тут дело… Два каких-то дурика кинули товарища, говорят, тебя знают… – Его голос был серьезен.

– Да, понял, – я сразу переключился.

– Куда ехать? – Племянник посмотрел на меня.

Мы входили в небольшую комнатушку администрации продуктового магазина. Затравленно озираясь, за маленьким столом сидели два паренька со смутно знакомыми мне лицами. Один был худющий с копной светлых волос, другой – черный, коротко стриженый и толстый. Я улыбнулся такому контрасту.

– Привет! – засуетился тот, что потолще, вскочил и протянул мне руку с массивным перстнем. Этот перстень так не шел к его облику, что я не сдержал улыбки, но руку пожал.

– Привет, – передразнил длинный, – пойдем, поговорим, а ты сиди! – повернулся он к толстому и, опустив руку на плечо, вернул его на стул. Здесь было еще несколько наших ребят, с которыми я сразу поздоровался, и один незнакомый. Длинный представил нас, оказалось, что это директор магазина.

Мы вышли в торговый зал. Длинный начал рассказ. Директор – его приятель. Двое придурков в кабинете – рекламисты, которые размещают объявления в подъездах и лифтах жилых домов. Директор договорился о стоимости, утвердил макет с логотипом магазина, фотографией и текстом. Но доска – это своеобразный коллаж, верхнюю и самую объемную часть его занял макет соседнего магазина с той же продукцией. В этом же районе живут родители собственника, которые, выйдя однажды утром из квартиры, увидели рекламу в лифте. С родительским же рвением они убедили хозяина, что деньги на объявления выброшены впустую, и собственник заключил, что списывает эти средства в счет гонорара директора. Сумма рекламной кампании составляла четыре тысячи, и приятель длинного ну никак не желал с ними расстаться. Он говорил о том, что видел лишь свой макет, но, зная о таком его размещении, он, несомненно, отказался бы от рекламы, поэтому деньги нужно вернуть. Когда он озвучил рекламистам свои мысли, те просто перестали отвечать на его звонки. Из-за такой непорядочности предприимчивых ребят в истории появился остросюжетный момент – длинный позвонил им, представившись потенциальным рекламодателем, и назначил встречу в кафе недалеко от магазина, куда и приехал толстый с перстнем. Тогда длинный с парнями за ухо отвел его в администраторскую комнатушку, где он трясущимися руками набрал номер напарника, не сказав ему, в чем дело. Тот приехал, и начался разговор, в ходе которого их вдруг осенило, что они знакомы со мной. Поэтому парни решили проверить, стоит ли нажимать на них – вдруг это мои приятели. Выслушав историю, я понял, отчего директор проводил меня таким хмурым взглядом – в случае, если я заступлюсь за них, не видать ему четырех штук.

– Ну, пойдем, познакомимся еще раз, честно говоря, не вспомнил я их…

В общем-то, проблемы всех этих людей были мне глубоко безразличны, историю я не принимал близко к сердцу, тем более в такой безумный день.

Минуту спустя толстяк с перстнем, из-за которого он меня раздражал все больше и больше, тараторил, сбиваясь:

– Мы делали акцию, молодежную, я молодежь собирал, был студентом, он помогал, – перстень метнулся в сторону копноволосого напарника, – вы тогда были начальником пресс-службы…

Воспоминания ожили, я узнал его. В самом деле – один из дружков шефа под видом борьбы за сохранение старинного корпуса университета пытался оставить за собой кафе, оформленное на его дальних родственников. В случае реконструкции корпуса он лишался одного из источников дохода, ну а этот парень организовал тогда акцию в защиту права на образование. Только тогда он был худой и не такой наглый, хотя после часа в обществе длинного спеси в нем явно поубавилось.

– Знаешь, помню я, что было, не помню – это неважно. Вы должны были показать весь макет в сборе, возвращайте бабки, иначе я быстро отменю все ваши разрешения по лифтам. – Я закончил и краем глаза заметил, как расслабился директор.

Толстяк что-то заговорил, я отгородился ладонью и пошел на улицу, длинный догнал меня.

– Спасибо! Еще раз с днюхой! – Мы обнялись, он вернулся в магазин, а я уселся на мотоцикл.

Телефон в очередной раз пискнул сообщением. Это было то поздравление, которого я и ждал, и не желал видеть.

«Поздравляю тебя! Искренне надеюсь, что с тобой все в порядке и ты смог найти себя по-настоящему. Кое-что я слышала! Иногда хочется напиться и пострелять с тобой в каких-нибудь врагов! С Днем Рождения!» – такой текст я получил от журналистки. Мысленно я поставил себе высший балл за невозмутимость, с которой прочитал это сообщение. Как женщина она и в самом деле меня больше не волновала, но все же было что-то в этом притягательное и волнующее.

«Спасибо, приятно, что помнишь. Как раз думал, что скоро понадобится твоя помощь», – ответил я. «Что же, что же, расскажи-расскажи».

День рождения мы отмечали просто – уличная площадка ресторана у собора, красное сухое вино в пузатых бокалах тонкого стекла, новое платье у моей русоволосой студентки.

– Отнесись к этому вину с особым вниманием – это твой последний прием алкоголя на ближайшие года два, – улыбнулся я.

– Почему? – Она округлила глаза. – Девять минус два… Выходит семь месяцев! – торжествующе заявила она.

– Ты будешь кормить грудью.

– В самом деле. – Раз за разом она открывала что-то новое для себя в этой теме.

– Подругам уже говорила?

– Нет еще, никто не знает. – Она открыто улыбнулась.

– Думаю, скоро будем переезжать. И пора, наконец, познакомиться с твоей бабушкой…

Медленным шагом мы дошли до дома. Она, торопливо умывшись, сразу легла, а я уселся на подоконник в кухне, открыл окно и закурил сигару из вновь подаренного набора. Передо мной в окне социальной сети красовалась фотография девушки – она застыла в танцевальном па, голова вполоборота, взметнувшиеся кудряшки прикрывают один глаз, второй из-под опущенных ресниц смотрит то ли в пол, то ли на меня – этого я никак не мог понять, и эта загадка сейчас занимала меня более всего. На всех фото – улыбка на лице.

Я не мог собрать свои мысли. Вот в соседней комнате мать моего будущего ребенка. А вот здесь фотография женщины, с которой я встретился так необычно и мысли о которой не отпускают меня. Я смотрел на нее, понимая, что она захватывает меня все сильней. С симпатией разглядывал ее детей – теперь, когда мне предстояло стать отцом, я совсем иначе смотрел на ее сыновей. А вдруг и у меня будет двойня? Ее старший уже был подростком, и на фото они выглядели как приятели, а младший, похоже, учился в начальных классах. Судя по всему, она профессионально занималась танцами, постоянно выступала и даже получала призы за свои умения и таланты. Среди рекламы на страницах появилось объявление с приглашением посетить клуб любителей танго. Я достал с полки стакан из толстого стекла, лед из холодильника и налил полстакана виски. На моей странице была только одна фотография двухлетней давности и никакой информации.

«Вы не собираетесь танцевать здесь?» – написал я ей и добавил объявление о вечере танго. Не успел я сделать глоток, как раздался щелчок ответного сообщения.

«Я не танцую танго».

«Я тоже, занимаюсь боксом».

«Как интересно!» – Меня бросило в жар: она явно была настроена на общение.

«А еще на мотоцикле езжу». – Я почувствовал себя мальчишкой, который хвастает новой машинкой.

«У Вас мало фотографий, ничего и не понять. А почему Вы приглашаете меня на танго, если танцевать не умеете?»

«Рассчитываю, что Вы научите».

В ответ она объяснила, что тоже не умеет танцевать танго и специализируется на других танцах, на милонги (а именно так называются вечера танго) она не ходит и ходить не намерена.

Несколько часов мы проговорили о танцах, боксе, оружии, мотоциклах – отчего-то она с большим удовольствием расспрашивала меня обо всем подряд и внимательно вчитывалась в ту чушь, что я ей писал. Потом она заметила, что у меня день рождения, и на языке родины своих любимых танцев написала мне поздравление. Я открыл переводчик и попытался написать ответ, это ее изрядно развеселило, и в середине ночи мы все же попрощались. Я лежал рядом со своей девушкой и не мог уснуть от волнения, думая о непредсказуемости чувств и несвоевременных встречах в своей жизни.

Каждый вечер мы общались с ней в течение часа, двух, иногда – до середины ночи. Спустя несколько дней я признался, что был на мотоцикле в той аварии. Она сказала, что узнала меня еще тогда, на дороге, потому что не раз видела по телевизору. Вообще она была хорошо осведомлена о событиях политической и бизнес-жизни города, вероятно, это было связано с мужем, но уточнять такие моменты мне совсем не хотелось. Она была не-лучшего мнения о моей бывшей команде, а нынешние занятия представлялись ей вполне нормальным бизнесом посредника.

Так я и жил – утром разговоры со студенткой о ее самочувствии, новых рекомендациях врача, днем сумбурные встречи и передвижения, вечером – беседы о литературе, живописи, музыке, спорте и вообще обо всем, чего душа пожелает. Одна эта женщина заменила мне широчайший круг общения, который был у меня раньше – в эти дни мне было не с кем поговорить на подобные темы. Откровенного флирта в нашем общении не было, но всегда оставался какой-то подтекст, подчеркивающий ее привлекательность и мои достоинства. Я чувствовал, что начинаю жить ею, ждать ее слов и прохладнее относиться к студентке. Казалось, меня удерживает только чувство долга и нежность к будущим матери и ребенку, но, даже если б я был свободен, эта женщина все равно оставалась чужой.

К четвертому месяцу моя жена (мы так и не оформили отношения, но называл я ее именно так) значительно прибавила в весе, живот ее округлился, растянув змейку вокруг пупка в овал, а походка изменилась. Я уже был хорошо знаком с ее бабушкой, которая радовалась новым событиям в жизни внучки. Мое внимание занимали два дела: подготовка вновь снятой квартиры к появлению ребенка и лоббирование интересов столичной фирмы в поставке освещения. Все прочнее я укреплялся в желании уехать и какое-то время пожить на островах, к тому же многое о жизни там я узнавал от женщины, на долгое время ставшей мне лучшим собеседником. Я никак не мог решиться рассказать ей о скором появлении ребенка: я чувствовал, что в нашем общении оставалось место какой-то интриге. Наконец, я все же открыл ей, что через какое-то время стану отцом, и теперь, когда я рассказывал о четырехмесячном сроке, все выходило так, будто я что-то скрывал и вот, наконец, признаюсь. Мне показалось, она расстроилась, но ни я, ни она еще никак не определили свое друг к другу отношение, и я смел надеяться, что она ревновала.

Я много разглядывал ее фотографии с детьми и думал, что пропустил что-то в жизни или еще не сделал. Раньше я был убежден: мир кругом наполнен удивительными событиями, историями и важнейшими делами, в них я и погружался без остатка. И окружающие люди, которым казалось, что они живут скучно, всячески поддерживали такую мою уверенность.

Но теперь я понял: все то, что казалось мне когда-то важным, теперь не имеет для меня никакого значения, я вновь должен что-то менять.

Мы так и не встречались с того дня ранней весны, когда по ее милости я кувыркался по тротуару. Но эмоции накапливались и требовали выхода. Иногда мы это обсуждали, однако не были уверены, стоит ли вообще нам встречаться, и в то же время страстно этого желали.

С обстановкой новой квартиры все получалось как нельзя лучше – кухня, совмещенная с гостиной, две комнаты, свежий ремонт, новая мебель. Дом, выстроенный два года назад, одной стороной был обращен к морю, другой к историческому центру города. Рядом был парк, и здесь было комфортно жить семьей.

В делах по большей части я перестал участвовать лично – в основном на встречах бывал племянник, некоторая работа была в режиме пассивного дохода, и деньги шли в общую копилку, из которой каждый в конце недели получал долю.

Переговоры по тендеру на закупку освещения шли хорошо – помощник убедил вице-мэра в сотрудничестве с нами.

Он недолго колебался, но после заметной публикации в СМИ о принадлежности патентов нашей конторе склонялся в ее пользу, и шансы на «справедливое» голосование (когда из конверта извлекут бланк с нашим, конечно же, названием) повышались. В создании этой шумихи мне помогла журналистка, которая успела уже отрастить волосы ниже плеч: я с легким удивлением потянул их и, конечно, услышал знакомое «Ээээ-эй!». В этой истории ее не интересовали деньги или какая-то другая личная выгода, играл роль лишь профессиональный интерес: она хотела получить эксклюзивную информацию, и хотела получить ее первой – словом, нисколько не изменилась, а я смотрел на нее и понимал, что больше она не разбудит во мне никаких чувств.

К пятому месяцу ребенок первый раз пошевелился, тогда же выяснилось, что это девочка, а в анализах жены обнаружили повышенное содержание эритроцитов. Судя по их концентрации, речь шла о начале воспалительного процесса. Врачи убедили нас в необходимости быть в стационаре, а едва я заикнулся о некоторых знакомствах, главврач тут же предоставила отдельную палату, не желая брать с меня денег. Я все же старался ей заплатить, однако она заявила, что если я так желаю расстаться с финансами, то могу как следует отблагодарить медсестер, помогающих моей жене. Ее состояние мы регулярно обсуждали с главврачом, медик уверяла, что держит все под контролем – это была очень собранная, ответственная женщина, и я доверял ей.

Теперь каждое утро я готовил простую, диетическую пищу, в заведении рядом с домом забирал большую порцию пустого бульона и ехал в родильный дом.

Несколько месяцев назад в автосалоне я присмотрел просторный и простой седан – теперь я купил его и почти перестал ездить на мотоцикле: бульоны и жена сделали это практически невозможным. Я отвык водить машину, и это было куда более нервным и скучным занятием. После утренней встречи с ней я занимался делами, а в перерыве старался найти часок, чтобы провести его у моря под солнцем, не замечая телефонных звонков и сообщений. Если были еще встречи – разбирался и с ними и ехал на тренировку. После спортивного зала я немного гулял, иногда один, иногда с парнями, и отправлялся домой, а здесь меня ждало общение с самой интересной женщиной на свете. Я уже что-то знал о танцах, она – о боксе, тем для разговора появлялось все больше, да и попросту мы обсуждали городские новости и события. Она не раз одобряла мой отход от дел шефа, у которого во многих кругах была отвратительная репутация, в то же время не особо одобряя мои нынешние дела. Ей казалось, она не вправе высказываться на этот счет, но с восторгом слушала истории о лихих похождениях нашей компании. А вот что и в самом деле ей нравилось – я начал писать небольшие сценарии. Одна из моих бывших коллег уехала работать на зарубежной студии телефильмов, сериалов и передач. Я работал удаленно – целая творческая группа расписывала диалоги, сценарные ходы и шутки, и мне доставались отдельные фрагменты. На моем столе воцарился микрофон, а иногда я записывался и в студии – это занятие очень нравилось моей новой подруге, а мне стало хорошей гимнастикой для мозгов.

– Все шло по плану. Мы посчитали, сколько этих фургончиков выходит на улицы, их товар, и сравнили с разрешительными документами – ну ты видел, – и подали в налоговую. А перезвонил мне уже этот, – племянник взволнованно указывал на визитку, которую я крутил в руках, на ней были контактные данные некоего руководителя Регионального Антикоррупционного комитета. – Короче, этот комитет хочет, чтоб мы все вступили к ним и работали под их началом. – Племянник говорил громко и взволнованно. Я понял, что настал тот момент, которого давно ждал: однажды нам придется выбирать, с кем мы, либо воевать и выгрызать свое. К этому времени мы зарегистрировали общественную организацию и занимались проверками всего, что взбредет в голову. Найдя нарушения, мы обращались в ревизионные инстанции. И каждый раз мы убеждались вновь и вновь: весь бизнес был зарегистрирован за взятки, и, как только мы подавали жалобу, на нас сразу выходили либо собственники бизнеса, либо давший разрешение чиновник. Опасаясь огласки, они часто соглашались перевести эти схемы «под» вице-мэра, с которым я плотно сотрудничал через его помощника. Так мы нашли не только разовые вознаграждения, но и получили небольшие финансовые потоки – в то же время дружба с вице-мэром не была настолько крепкой, чтобы надеяться на поддержку в каком бы то ни было конфликте.

Теперь же дело было в следующем: взявшись за ревизию машин, торгующих на улицах сладостями неизвестно от кого, мы пошли по наработанной схеме. Однако вместо официального ответа племянник получил звонок от неизвестного человека, тот в ультимативной форме предложил свернуть нашу организацию и перейти в их комитет, в ином случае «наша судьба может сложиться совсем неудачно» – таковы были его слова, и мы понимали, что в этот раз речь не идет о драке в темном переулке.

– Что будем делать?

– Думаю, мы должны собраться и решить вместе. Сейчас я поеду в роддом, а ты собери ребят на вечер.

Мы стояли на нашей любимой площадке, где когда-то начали тренироваться вместе. Нас было ненамного больше, чем в те дни – всего человек пятнадцать. С тех пор некоторые оставили тренировки, кто-то начал свое дело, кто-то просто просаживал деньги. Мы расселись, кто на капоте, кто на мотоцикле, и потягивали пиво. Племянник ввел всех в курс дела, парни загудели, кто-то предлагал «навалять», кто-то молчал.

– Вот что я думаю. – Я решил наконец поделиться мыслями, которые уже давно крутились в голове. – Так или иначе каждый из нас к чему-то пришел. Кто-то решает с валютой, – Бегемот довольно похлопал себя по поясной сумке, – кто-то торгует контрабандой, – все засмеялись, – где-то у нас фактически легальный бизнес. Поэтому на какое-то время оставим новые дела, а этому скажем, что покончили с организованной преступностью. – Кто-то молчал, кто-то печально улыбнулся, несколько человек, которые обычно служили просто силовой поддержкой, а потом просаживали деньги, недовольно забубнили, выражая возмущение. – Каждый ведь сможет продолжить делать что-то в одиночку, и все это вовсе не значит, что мы должны перестать общаться, например. Какие-то отдельные вопросы, сделки будем решать по ходу дела, а от спланированных общих дел откажемся на какое-то время. – Тут я заметил, как приуныл и племянник – для него вся наша компания и жизнь значили нечто большее, чем просто источник дохода. – Чтоб быть честным, скажу, что задумано еще одно дело, но со мной туда пойдут только несколько человек, остальные – без обид!

– Но почему мы должны все прекратить, когда мы на подъеме? – возмущенно спросил один из самых отъявленных головорезов.

– Потому, что сейчас мы должны посмотреть, насколько серьезно настроены эти люди, да и вообще попробуем разузнать, кто они. Может оказаться, что мы повлияем на них через кого-то из своих.

Все молчали.

– В любом случае все ведь знают, что в нашей компании все готовы помочь друг другу в любой ситуации…

Еще несколько часов мы сидели, просто болтали, тянули пиво, а потом на пьяную голову затеяли спарринги – на следующий день об этих развлечениях напоминали ушибы, рассечения и сорванные спины, но все равно мы дурачились вновь и вновь.

– А что за дело-то? – спросил племянник, переводя дыхание после борцовской схватки.

– Это продюсер звезды той, крутая задумка, расскажу, скоро уже…

Высокая температура держалась у нее уже третий день. Врачи говорили об инфекции и опасности для жизни матери в случае родов – при шестимесячном сроке я и думать не хотел о том, чтобы убить ребенка. Я включил все возможные связи, знакомства и деньги, переговорил с уймой специалистов. Некоторые из них давали хорошие прогнозы и были готовы взяться за операцию, однако главврач роддома и слышать не хотела о таком развитии событий. Перевозить жену в этом состоянии в другую клинику (а для этого надо было суметь ее выписать!) было невозможно даже на машине реанимации, ко всему, это мне казалось неразумным – и я все же пытался договориться о допуске стороннего специалиста. Тем не менее роддом проводил свою политику. Ее бабушке я ни о чем не говорил.

На третий день после постановки диагноза она чувствовала сильную слабость, врачи торопили с решением, а я ума не мог приложить, что следует делать. Я был на встрече с помощником вице-мэра, когда раздался ее звонок – это было экстренным сигналом, она всегда только писала сообщения. Увидев ее номер, я схватил трубку.

– Они меня заставили подписать бумагу, какая-то операция…

Не извиняясь, я подпрыгнул с места и сорвался в роддом. Как и всегда теперь, я был на машине, мотоцикл стоял в паркинге нового дома, потому дорога показалась мне невероятно длинной.

Я пронесся мимо старушки-сестры в ее палату. Теперь она не была похожа на студентку – осунувшееся лицо, русые волосы разметались по подушке, глаза красные, следы слез – первый раз я видел, как она плачет. Одеяло подоткнуто, на столе минеральная вода, нетронутый йогурт, который я привез несколько часов назад.

– Они сказали, надо подписать, – негромко сказала она, когда я присел перед ней, – что я несу ответственность за неудачный исход операции.

– Какой?! – сначала крикнул я, но, понизив голос, спросил: – Какой операции?

– Они будут делать преждевременные роды, чтоб… чтоб меня спасти, говорят, а ребенка уже нельзя…

Понимая наши настроения, в палату зашел дежурный.

– Где главврач? – негромко спросил я.

– Давайте выйдем, давайте поговорим в ординаторской, – стараясь улыбаться и держаться непринужденно, сказал врач лет тридцать пяти.

– Давайте, – зло согласился я.

Мы прошли по темному коридору и вошли в небольшой кабинет. Здесь, уже, видимо, готовые к моему появлению, ждали еще две женщины – врач и акушерка, – главврача не было.

– Мы хотели…

– Что за бумаги вы заставили ее подписать? – уже не особо смущаясь, спросил я.

– Дело в том, что сейчас здоровью вашей жены угрожает реальная опасность, – начал врач, – и принято решение о начале преждевременных родов, для того чтобы спасти ее жизнь.

– Кем принято? – Мой тон становился все резче, и я не собирался контролировать себя.

– Нашим консилиумом. Проблема разъяснена вашей жене, от нее получена подпись в том…

– Какой жене? Вы видели ее состояние? Вы просто заставили ее! Она сейчас не может отвечать за себя! Покажите мне бумагу! – потребовал я.

Врач подошел к столу и зашуршал бумагами в ящике. Вынув оттуда карточку жены, он передал ее мне.

– Вот, на этом развороте. – Он указал пальцем на бумагу.

На бланке был изложен текст такого содержания: «Понимая всю ответственность и возможные последствия, мать соглашается на операцию по стимуляции родов. В этом случае она отдает себе отчет в том, что жизнь ребенка сохранить невозможно. Все это делается ради ее здоровья и сохранения жизни». Под текстом знакомым почерком была приписка «такая-то ознакомлена, возражений нет» и подпись.

– То есть, по сути, вы собираетесь сделать аборт, – спокойно заметил я.

– Ну… В данном случае это нельзя назвать абортом, поскольку…

– Но ребенок ведь не выживет!

– Да, но поймите, мы имеем дело с воспалением, есть какая-то инфекция.

– У меня есть специалисты, готовые взять на себя ответственность. – Теперь я старался держаться как можно спокойнее.

– Ну я не могу принять такого решения, главврач…

– А что указано в этом пункте? – наивно спросил я и, будто не могу рассмотреть, поднес бумагу ближе к глазам, затем встал и отошел к окну, под свет.

– В каком именно? – так же наивно переспросил врач. До всей компании было не меньше двух метров.

– А вот в этом! – сказал я и одним резким движением вырвал вклеенный листок.

Они разом вскочили с места, но я уже сложил бумагу вчетверо и засунул в карман штанов.

– Ну, это вы что устраиваете?! – гневно-растерянно возмутился врач, а женщины загомонили.

– Вот что. Здесь будет врач, которого я приведу.

Я развернулся и резко вышел из кабинета. Пообещав жене скоро вернуться, следующие пятнадцать минут я провел в телефонных разговорах: узнавал, насколько срочно сможет приступить к операции врач, с которым я говорил два дня назад, вновь уговаривал и спорил с неумолимой главврачом – она, кстати, позвонила мне сама, разобраться «что я там устроил». В конце концов, связав ее с найденным мною специалистом, я убедился, что они пришли к пониманию – главврач, скорее всего, просто решила отделаться от меня; операцию назначили на следующее утро. Выдохнув с облегчением, я направился в палату: теперь я абсолютно бесцеремонно передвигался по клинике, не обращая внимания на вопросы, куда я, кто я и к кому иду. Я аккуратно открыл дверь, она не спала.

– Все будет хорошо, деточка. – Я подложил ладонь под ее голову. – Я забрал у них бумагу, есть хороший врач, все будет хорошо и с тобой, и с ребенком.

– Моя мама… Моя мама умерла, когда я родилась. А вдруг я тоже?

Она плакала взахлеб, я прижал щеку к ее щеке и чувствовал жар тела, жар ее слез.

– Ну что ты?! Что ты?! Все будет хорошо…

В палату зашла акушерка, одна из тех, что была в кабинете.

– Ей нужно отдыхать и вечером сделать некоторые подготовительные процедуры.

Тон ее был примирительным.

– Хорошо, я ухожу. – Я повернулся к жене. – Звони, как только что-то надо, телефон рядом со мной. Все будет хорошо.

Я поцеловал ее в висок и вышел, ни с кем не прощаясь. Едва я вышел на улицу, как мне позвонил помощник вице-мэра и сказал, что мы выиграли тендер на поставку уличного освещения, все документы подписаны.

– Да, история… – сказал племянник.

Мы сидели друг напротив друга, между нами сидел Бегемот, поигрывая ключами от мотоцикла. Я кратко рассказал о приключениях в роддоме, их возмущению не было предела.

– Хорошо, давайте о деле. – Я постарался переключить их внимание. – Сегодня была заключена крупная сделка, доля в которой принадлежит и мне.

– Директор той звезды? – поинтересовался племянник.

– Он самый.

– Хорошо, мы тут к чему? – резонно заметил Бегемот.

– Там будет почти лимон, не хочу уходить оттуда один с такими бабками. Большую часть сразу же нужно свезти нашему любимому персонажу из мэрии, остальное – небольшое вознаграждение вам и мой отъезд с женой и ребенком на далекие острова. Такой вот расклад.

– Идет, – сразу же сказал племянник.

– Вы даже не хотите узнать, сколько я заложил в вашу часть?

Бегемот за двоих покачал головой.

– Это неважно. Я надеюсь только, вы ненадолго в океан – без тебя будет скучно бандитствовать дальше. Наверное, ты потому и решил прекратить все, дело вовсе не в антикоррупционном комитете, – заключил он.

Я встал рано. Вчера после разговора с доктором о предстоящей операции я долго не мог уснуть, потому включил компьютер и работал над небольшим диалогом для мультфильма, а после проговорил со своей новой и уже лучшей подругой до четырех ночи. Много было о врачах, она старалась подбодрить меня. Потом она говорила о моем предыдущем опыте в политике и предостерегала от необдуманных шагов – я делился с ней многим, рассказал и о развитии новой партии и планах насчет нашей банды в бушлатах: вместо криминальных историй заняться этим проектом, а может, и вовсе сбежать на острова. Она поддерживала отход от сомнительных дел, но и политику не одобряла.

Несмотря на эти поздние беседы, встал я бодро, написал жене сообщение и договорился о встрече с врачом. Я быстро выпил кофе, съел немного печенья и, схватив шлем, выскочил из квартиры. Лифт спустил меня в подземный гараж, за углом стоял мотоцикл. Вторую неделю я ездил на машине и все не успевал даже завести его. Теперь же, отдавшись эхом в гулком паркинге, мотор взревел и понес меня мимо шлагбаумов, не служащих ему препятствием. Я бездумно откручивал газ, не думая ни о чем, кроме дороги и резких поворотов.

Спустя семь минут я входил в роддом. Поинтересовавшись, где она, я прошел к палате, перед которой шел нескончаемый трафик каталок – увозили готовых к операциям и привозили прооперированных. Моя жена должна была возвращаться в эту палату одна – ребенку было приготовлено место в реанимационном боксе.

– Привет, моя дорогая. – Я поцеловал ее в щеку. Видно было, что она хорошо отдохнула и еще не совсем проснулась. – Ты как?

– Есть хочу, – сказала она и заплакала. Я положил руку под одеяло и погладил ее живот.

– Все будет хорошо. Я сейчас поговорю с доктором.

Я позвонил, помощник ответил, что идет подготовка к операции, врач не может сейчас говорить.

– Я вчера разговаривал с ним, он уверил, что все будет хорошо, мы вчера два часа обсуждали анализы и детали операции, потом еще отдельно с анестезиологом. – В самом деле, все было именно так.

Минут тридцать мы проговорили, и я совсем ее успокоил перед тем, как за ней пришли медсестры. Мы поцеловались, и ее увезли.

Я вышел на улицу, уселся на мотоцикл и понял, что голоден – рядом было кафе, и я отправился позавтракать. Тут же начались звонки: все разговоры шли по поводу завтрашнего приезда производителей уличного освещения, они должны были подписать контракты и везли обналиченные вознаграждения.

Операция шла семь часов. Ребенка сразу же увезли в реанимационное отделение, я стоял у каталки и старался разбудить жену. После наркоза нельзя было пить, но она в бессознательном состоянии перебирала губами и еле слышно просила воды. Иногда она резко поворачивалась, тогда одеяло распахивалось, и я видел страшные разрезы, нитки, бинты. Никогда меня не пугали такие вещи, но, видя именно ее в таком состоянии, я впадал в оцепенение. Я старался удержать ее и вернуть на место руку, куда пластырем была приклеена иголка капельницы.

Наконец, мне удалось ее разбудить. Оказалось, она сквозь сон помнит все, даже ощущение чужих рук внутри. Нельзя было есть, нельзя было пить. Несколько часов следовало бодрствовать, потом вновь спать. Пришла акушерка, бодрым тоном спросила:

– Ну как наша мама?

Жена слабо улыбнулась, я негромко спросил:

– А ребенок как?

– Все под контролем, стабильно, он в реанимационном боксе, – серьезно сказала она.

Только сейчас я начал осознавать, что у меня будет дочка. Все это время я по большей части думал об угрозе для жизни жены, и, хоть ни я, ни она не могли решиться из-за этой опасности убить ребенка, я все же не вполне понимал, что теперь нас будет трое.

Несколько часов я провел с ней, потом пришел врач, он улыбался, разглаживал усы и настаивал, что все будет хорошо.

Выяснилось, что в ближайшие два-три дня ребенка увидеть я не смогу, поскольку в отделении сохраняется строгая стерильность, и, если все будет хорошо, девочку вскоре переведут в другое отделение. Мы поговорили еще немного, но ей был нужен отдых, и я оставил ее спать. По дороге домой я пообедал в одном из ее любимых заведений – наелся острой и пряной пищи. Мне не хотелось этой еды, но отчего-то я поехал именно туда. Уже дома я добавил немного алкоголя и вновь принимал телефонные звонки. Сегодня я оставил у нее йогурт и кефир, этого хватит на весь завтрашний день, ничего другого ей нельзя, поэтому утром я планировал только звонить ей и сразу встречать гостей из столицы. Дальше мы отвезем деньги в мэрию, а уже оттуда я собирался в роддом. Бегемот и племянник подтвердили, что готовы: мы должны были встретиться на загородной трассе и проводить машину гостей до все того же офиса товарища-юриста.

Все остававшееся до сна время я проговорил со своей любимой собеседницей. Она спрашивала, как прошла операция, какой у меня распорядок дня, вздыхала, что я мало отдыхаю, советовала, как мне заботиться о себе и сохранять работоспособность. Я рассматривал фотографии, ее фигуру, глаза и понимал, что после первой же встречи неминуемо захочу получить ее. Моя нежность к студентке, к дочке, которую я мечтал увидеть, не мешала страстному влечению к этой потрясающей женщине; я сидел посреди кое-как обставленной, еще необжитой квартиры, говорил с ней и пил из бутылки…

Я отчего-то не услышал будильник и проснулся разбитым, хотелось лишь спать. Оставалось всего сорок минут до встречи на трассе, телефон показывал пропущенные звонки от парней. Я тут же набрал их, Бегемот ответил сразу, племянник – нет, видимо, ехал. Тогда я набрал гостей, они уже подъезжали. Скоро перезвонил и племянник, я подтвердил, что все идет по плану, и, быстро собравшись, вышел из квартиры. Через двенадцать минут я был на месте. Мы поздоровались, я видел, что ребята очень сосредоточенны. Даже в этот ранний час уже было жарко.

Минут через двадцать перед нами притормозил представительский седан со столичными номерами. Из него вышел бизнесмен, до этого я видел его лишь однажды, рядом с клубом у моря.

– Ну здравствуй! Сегодня без драки? – громко поздоровался он.

– Посмотрим, как пойдет! – отшутился я.

Мы поздоровались, я перехватил руку на свой манер, чтоб не пожимать ладонь в мотоперчатке, сжав ему предплечье чуть выше кисти. Он понял, улыбнулся и с Бегемотом и племянником поздоровался уже именно так.

– Ну, поедем! Мы не вырываемся вперед, идем как машина, – заявил я, и мы тронулись.

Автомобиль исправно следовал за нами, и со стороны было понятно, что мы его сопровождаем.

В офисе все было как обычно: слегка смущенный приятель-юрист, немного напуганные и обрадованные девочки, конференц-зал со спасительным кондиционером. Бизнесмена сопровождал охранник.

– Что ж, на днях были соблюдены последние формальности, деньги перечислены, тендерная документация будет подписана сегодня. Как и договаривались, выдаю процент с учетом затрат на обналичку.

Из бесформенной кожаной сумки он начал доставать пачки, стянутые резинками по две сразу – почти девятьсот тысяч были весьма объемной ношей. Упаковка пачек была не банковская, мы раскрывали каждую и пересчитывали. Бегемот это делал совсем профессионально – разламывал ее пополам и быстро перебирал всеми пальцами, сгибая купюры дугой.

– Все верно! – Спустя двадцать минут я закончил перекладывать пачки в большой черный пакет для мусора. Все это время кофе и чай стояли нетронутыми, теперь же все потянулись к чашкам и сделали по большому глотку.

– Хорошо, что наше сотрудничество оказалось успешным. Мы его продолжим, – заявил бизнесмен. В этот момент мне отчего-то стало неприятно. Бизнесмен не казался мне таким приятным человеком, как раньше, и перемены в жизни, которых я хотел, обязательно привели бы к нежеланию видеть подобных людей.

Мы встали из-за стола.

– Пообедаем, здесь рядом прекрасный ресторан! – Я предложил это просто из вежливости. На самом деле я хотел поскорее отдать деньги помощнику мэра и ехать в роддом к жене и дочери, поэтому я обрадовался их отказу.

– Мы должны передать документацию и подписать договор на поставку, а после мы сразу выезжаем домой, – с улыбкой сказал он.

Мы вышли на улицу, пожали руки и попрощались. Они внесли маршрут в навигатор, и мы разъехались в разные стороны. Мусорный пакет с деньгами я просто приторочил к пассажирскому месту эластичным шнуром.

– Мы едем с грузом, – я набрал номер помощника первого зама. – Он уверен, что надо ехать в совет?

– Да-да, у нас мало времени – мы встретимся и сразу дальше по делу!

«Ага, по делу: в ресторан обмывать взятку», – подумал я.

– Езжайте сзади и ловите, когда упадет! – весело заявил я, и мы тронулись. Парни и в самом деле ехали позади, присматривая за самым дорогим в этом городе мусорным пакетом. К деньгам, даже чужим, я всегда относился как-то безалаберно, например, несколько десятков тысяч мог запросто положить перед собой на барную стойку и весь вечер выпивать в пабе.

Оставив мотоциклы напротив совета, мы поднялись по лестнице. Охрана, замешкавшись, пропустила нас – к моим постоянным визитам они уже привыкли, а вот ребят пропустили неохотно. Я поражался наглости вице-мэра, который договорился о получении взятки прямо на рабочем месте, в здании центрального органа городской власти. Да еще такую взятку, которую приходится нести в здоровенном пакете – я даже не побеспокоился о том, чтоб оставить свою долю где-то в другом месте. Мы поднялись на второй этаж, и я открыл дверь приемной.

– Добрый день. – Я широко улыбнулся знакомой девушке за столом.

– Здравствуйте, сейчас скажу, что вы пришли. – Ее улыбка сменилась озабоченным выражением, едва парни зашли в приемную, она сняла трубку. – Говорят, чтоб вы зашли один. – Я понимал, что в кабинете есть камера наблюдения и ей дана соответствующая инструкция.

Я толкнул массивную дверь, вдохнул кондиционированный воздух и утопил ногу в тяжелом ковре. Все в этом кабинете было в коричневых, мрачных тонах, обстановка – дорогой и очень неуклюжей. Высокий и статный помощник старался казаться незначительным в присутствии начальника, потому тихо кивнул из своего кресла, а пухленький вице-мэр, встав из-за большого стола, с широкой и ненатуральной улыбкой подошел и протянул руку.

– Добрый день. Приятно вас видеть. С чем пожаловали? – спросил он, будто не знал, с чем я пожаловал.

– А хотя бы вот с этим. – Я поставил пакет на стол. Мне было неприятно видеть его кругловатую низкорослую фигуру, облаченную в дорогой костюм. Впрочем, как мне казалось, и ему было не слишком радостно видеть меня в пыльных брюках, наколенниках и мотокуртке с защитой.

– Пересчитывайте, но здесь больше. Сдачу заберу.

Вице-мэр коротко кивнул помощнику, и тот подвинул стул поближе к пакету. Развязать его оказалось уже невозможным, поэтому он надорвал черный полиэтилен, и несколько пачек гулко стукнули по столу. Помощник начал ту же длительную процедуру, которую недавно закончили мы с парнями. Вице-мэр поднялся из-за стола, открыл небольшую дверцу, достал из бара графин и стаканы. Что происходило дальше, я понять не успел. Когда в окне появился первый, со звоном разбитого стекла, я машинально обернулся к двери и успел заметить каску и автомат. Сильная подсечка сбила меня с ног, я сразу же вскочил, но тут же получил пластиковой защитой локтя в нос и провалился куда-то. Я почувствовал, как меня переворачивают на живот и, наступая на руки, заводят их за голову. Я приподнялся на локте, чтобы осмотреться, но тут же получил ботинком в правый глаз. На этот раз я не потерял сознание; веко было рассечено, кровь заливала лицо, и я ничего не видел. Один зафиксировал мою голову, поставив ногу на затылок, руки второго спешно ощупали мои бока и выдернули из кармана складной нож, телефон, документы и другие мелочи. Сколько их было всего, я не знал, но интересоваться этим уже не планировал. Я услышал щелчки наручников и мягкую толкотню по ковру – судя по всему, из кабинета вывели вице-мэра и его помощника. Потом на ковер уложили Бегемота и племянника…

Следующие несколько часов мы провели в том же положении. За нами следили двое спецназовцев, они запрещали говорить и поднимать голову, но напряжение постепенно спадало. Мне дали пачку салфеток, и я, подложив их под лоб, уперся головой в мягкий ковер. Веко было глубоко рассечено и свисало на глаз. В кабинете работала оперативно-следственная группа, они фотографировали расположение предметов, снимали отпечатки со стола, ручек. Сняли и наши, испачкав пальцы оранжевой подушечкой.

– Максимум – свидетели, – буркнул Бегемот и тут же получил легкий пинок и приказ молчать. Я понял, о чем он: если ни у кого нет особых планов на наши судьбы, мы просто выйдем из этого дела. В отличие от чиновников мы не были ответственными лицами, а сам факт дачи взятки еще следовало доказать. Я лишь надеялся, что главной целью был вице-мэр, и сейчас меня куда больше беспокоили ждавшая в роддоме жена и состояние ребенка. Я вполне мог попасть на неопределенное время в следственный изолятор, и непонятно, как скоро смог бы установить контакт с внешним миром…

Однако все получилось проще. Спецназ передал нас полиции, с ними мы вышли на улицу. Закрывая лица, мы продирались через журналистов, работников городского совета, уже несколько часов стоявших на улице, и просто зевак, глазевших на скопление спецтранспорта. На небольшом фургоне нас увезли в следственное управление, где мы сразу дали пояснения. Мы не стали вызывать адвоката и, не сговариваясь, рассказали, что знакомый бизнесмен попросил передать пакет в мэрию. Впрочем, парни действительно знали немного, а следователю были известны все детали, даже прозвище «бушлаты» – либо бизнесмен был подставной, либо всю эту историю подробно вели с самого начала.

Впрочем, возле управления дежурил наш товарищ-юрист. Он узнал об этой истории, сразу же выяснил, куда нас увезли, и примчался на всех парах. Следователь предложил готовую версию, согласно которой я показывал, что по указанию третьего лица должен был отвезти означенную сумму вице-мэру – он и был главной целью. Поэтому по делу мы действительно прошли как свидетели, с ограничением права выезда на время досудебного следствия, впереди же было еще несколько допросов и суд. Теперь в определенное время каждый день я должен был находиться дома и отвечать на телефонный звонок или ждать участкового, который мог зайти с девяти до одиннадцати вечера – так проверяли выполнение условий моей подписки о невыезде, ну а в случае нарушения мне грозило заключение под стражу.

Около трех часов ночи мы получили по описи свои личные вещи, и, в нарушение многих процедур, нас отпустили. Мы вышли на улицу перед следственным управлением. «Благодарите Седого – вы просто еще нужны ему», – сказали нам полицейские на прощание, и мы вновь пришли к выводу, что бизнесмен был подставным.

У меня был сломан нос. Бровь была почти полностью вырвана: перед тем, как вывести нас из мэрии, глаз мне заклеили просто скотчем, и уже у следователя ее сорвали вместе с куском липкой ленты, чтобы наложить нормальный пластырь.

– Ну что-о-о, сегодня без дра-а-аки? – передразнил бизнесмена племянник. Я чувствовал вину перед парнями за то, что втянул их в эту историю, хотя их взгляды говорили, что этого вовсе и не нужно. Телефон почти разрядился и моргал невероятным количеством звонков и сообщений. Юрист сухо расспрашивал нас о деталях и соблюдении наших прав. Несмотря на поздний час, я набрал врача.

– Извините, у меня неожиданные…

– Да знаю я, такая шумиха, – сказал он ничего не выражающим тоном, и этого я боялся больше всего: история получила громкую огласку.

– Я сделал что мог, – продолжал он, – но прогнозы неутешительные… С вашей женой все в порядке, а вот ребенок находится в опасности – нужно оборудование, специальные медикаменты…

– Что, что можно сделать? – перебил я его. – Говорите любые варианты!

– Ну… – он запнулся, – два месяца назад у меня был подобный случай…

Вариант был: спецрейсом отправить ребенка с матерью на сохранение в другую страну. Сам перелет стоил около тридцати тысяч, со связями врача – дешевле. Затем – до двух тысяч в месяц. По словам нашего юриста, домашний обыск нам не грозил, значит, деньги были в сохранности. Тем более что не все сбережения были спрятаны в моих квартирах. «Почти вся индустрия этой небольшой страны работает на сферу здравоохранения, и врачи там – лучшие в мире», – уверял меня доктор. Мы договорились обсудить детали утром: нужно было говорить с директором аэропорта, а врач обязался связаться с зарубежными коллегами. Еще я должен был поскорее перечислить значительные задатки, а по возможности – и полностью оплатить указанные суммы.

– Как она?

– Ну… У нее в палате есть телевизор… – коротко обронил врач.

– Понял, сейчас буду звонить! – Не дожидаясь ответа, я скинул разговор и набрал ее номер. Она долго не отвечала, потом я услышал, как сняли трубку, какие-то щелчки – судя по всему, она уронила телефон – и потом ее надрывные интонации:

– Да! Да! Это ты? Ты в порядке?

Я ответил, что в новостях все сильно преувеличено, а со мной все в порядке.

– Врач советовал, и мы решили, что нужно отправить тебя с дочкой за границу.

Она живо принялась обсуждать это, подразумевая, что мы отправимся втроем, и как здорово это будет, несмотря на то что там очень жарко, а мне сейчас лучше поскорее уезжать отсюда. Я с удивлением слушал ее: никогда раньше она не была такой эмоциональной: ее апатичность, которая порой меня просто бесила, будто смыло этим потоком переживаний. Я почувствовал новый прилив нежности к ней.

– Я не смогу улететь с вами: из-за истории со взяткой я дал подписку о невыезде.

– Как, совсем? А потом, потом ты ведь приедешь?

– Конечно, как только меня выпустят из страны!

– Хорошо, мы будем ждать тебя…

И теперь ее проснувшиеся эмоции показались мне просто радостным оживлением перед предстоящей поездкой…

– Говорят, преступники всегда возвращаются на место преступления, – задумчиво обронил Бегемот, когда юрист привез нас обратно. Наши мотоциклы перетащили на парковку у совета: когда-то в другой жизни я после совещаний выходил сюда к машине. Мы хохотали.

– Шлепнем понемногу? – наивно спросил племянник.

Правоохранители оказались на редкость добросовестными – в конце концов, они ловили крупную рыбу, поэтому вернули нам все, что было в карманах. Мы подстроили зеркала, которые свернули в сторону, пока таскали наши мотоциклы. Охранник на парковке вышел из своей сторожки, но подойти не решался. Я не мог надеть шлем – конструкция на глазу была слишком объемной, да и нос был размером с голову. С рычанием моторов мы пронеслись мимо шлагбаума, остановились у небольшого магазина, выбрали бутылку и поехали в парк; и это уже было нарушением установленных процедур – сейчас нам следовало отправляться по указанным в анкетах домашним адресам.

– Так а что за птица этот Седой? – спросил племянник.

– Скорее всего, мент какой-то, еще попросит нас о такой же подставе, гнида, – мрачно сказал Бегемот и открыл текилу.

Алкоголь не брал, мы говорили, смеялись, вспоминали некоторые моменты штурма, гадали, как об этом написали журналисты. Внезапно я подумал, что контролировать меня дома мог бы школьный товарищ-участковый, но он уже не зайдет. Я махнул горлышком бутылки куда-то вверх и сделал большой глоток. Уже не зайдет…

Со звонком будильника я вынырнул из спасительного забытья. Будто наутро после неуемной попойки, на меня разом навалились все события и решения вчерашнего дня. И если после возлияний такие воспоминания всплывают тусклыми и нечеткими фрагментами, то сейчас передо мной с немыслимой ясностью встали все проблемы. Ко всему, еще я не хотел показываться в таком виде: отек на носу стал чуть меньше, но все равно я был похож на какое-то животное с разорванным глазом и бровью. Обращаться к врачу я не собирался: мне казалось, что рассечение не критично, за нос я отчего-то и вовсе не беспокоился, да и времени на процедуры попросту не было.

Завтракать не хотелось, я открыл ноутбук и, как всегда, не читая тексты новостей, пролистал заголовки. Как я и надеялся, центром внимания всей истории стал вице-мэр. Обо мне были незначительные упоминания, связанные в основном с минувшей карьерой в городской политике, а истории, связанные с «бушлатами», никто не упоминал.

Звонить кому-то было рано, я листал невероятное количество сообщений в телефоне. Это были вопросы о том, как я, где я, несколько предложений о помощи. Самым дельным было сообщение от журналистки: «Набери, как сможешь, пожалуйста». Я улыбнулся ее взвешенности: похоже, она единственная понимала, что я не смогу ответить на сообщения вроде «Что с тобой?», «У тебя все хорошо?» и что таких сообщений у меня будет десятков пять. Внезапно я обратил внимание на то, что моя ночная собеседница перешла в «онлайн». Ее вчерашнее сообщение я прочитал одним из первых: «Я так переживаю, жду, когда все уже будет хорошо».

«Привет, почему не спишь так рано?» – как ни в чем не бывало написал я.

«Ты можешь говорить? Позвони?» – ответила она, и я набрал ее номер.

– Ну что ты, что там? – протянула она как-то жалобно.

– Отлично! Короче, приехали мы в мэрию, сидим за столом, пьем как ни в чем не бывало… А! Мы ж им взятку привезли! Так вот, влетает спецназ, как рубанет меня по носу, ну я встаю, а он мне ботинком в глаз! – Я настолько увлекся этим тоном, что не сразу услышал ее всхлипывания.

– Ну что ты, что ты? – Неожиданно я почувствовал себя очень глупо. Она и в самом деле глубоко переживала за меня, и такая шутка еще больше распалила ее чувства – сдержанность жены давно отучила меня от деликатного общения.

– Ну не плачь, все в порядке со мной, все хорошо.

Она не могла ответить.

– Ну хватит, ну прости, я сказал глупость… Все хорошо, все уже закончилось. Давай увидимся? Ты сможешь?

От одной мысли, что я произнес эти слова, меня охватило волнение; в то же время я почувствовал неловкость оттого, что не решил массу проблем, связанных с перелетом жены и ребенка, и тут же успокоил себя – ведь в такую рань я все равно не мог еще ничего сделать.

– Я буду проезжать недалеко от тебя, можем увидеться в парке. – Я уже давно знал расписание ее передвижений: детей в школу, домашние дела, покупки в городе.

– Да, смогу.

Пока мы прощались, я подошел к зеркалу и понял, что все куда лучше, чем вчера: нос стал поменьше, хотя дотронуться до него было невозможно, рассечение заживало плохо, и отек полностью закрывал глаз, из-за чего я плохо видел, но все же это было не так пугающе, как вчера.

Я приготовил завтрак, и начались первые звонки. Кто-то расспрашивал о подробностях вчерашней истории, кто-то удивлялся, что нас сразу выпустили, но большинство вызовов я оставил без ответа. Затем связался с врачом. Он уже был в роддоме, готовил все к перелету, и может получиться так, что сегодня будет рейс. В десять часов я набрал жену.

– Привет. Как ты, как ребенок?

– Я хорошо, у меня собраны все вещи. Ее тоже готовят к отъезду – сказали, бокс прямо в машине подключат ко всем приборам, а потом в самолете так же.

Разговор с женой перебил звонок врача: он интересовался, говорил ли я с директором аэропорта. Узнав, что мы еще не связывались, поторопил меня – следовало договориться о выезде машины реанимации на летное поле и срочно оплатить счета: ближе к ночи перелет возможен, и, если я успеваю перечислить деньги, компания связывается с аэропортом для аренды взлетно-посадочной полосы. Я переключился обратно.

– Нужно организовать и оплатить отлет, будем прощаться. Я постараюсь поскорее заехать.

– Жду тебя, – просто сказала она и положила трубку.

Я достал из коробки разной толщины пачки с деньгами и, на глаз прикинув, хватит ли, набил ими небольшой спортивный рюкзак. Выходя из квартиры, я посмотрел на нераспакованные вещи и мебель, которая так и не заняла своих мест: детская кроватка, сложенная коляска, разные кухонные мелочи. Горло сдавило, мне вдруг хотелось заплакать, и я не знал, как выплеснуть эти эмоции.

Пустой коридор необжитого дома привел меня к лифту, лифт к паркингу. Я посмотрел на мотоцикл, поколебался и сел в машину. Следующие несколько часов я ездил по городу от банка к банку, офиса авиакомпании к аэропорту и, наконец, остановился у роддома. Все было готово, я ждал подтверждения от врача, взявшего на себя переговоры с зарубежной клиникой. Я вошел в роддом и здесь встретил уже куда меньше опасливо-любопытных взглядов – в медучреждениях телесные повреждения никого не удивляют, даже в роддоме синяки и гематомы смотрятся куда естественней, чем в банковской конторе.

На входе в отделение я взял у медсестры халат, сменную обувь и вошел в палату жены.

Она встречала меня полулежа – пока ей рекомендовали только лежать, но она уже старалась садиться.

– Привет, ну зачем ты? Не вставай. – Я наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Да мне хорошо. Сильно тебя, да…

– По сравнению с тобой это вообще ничего, – засмеялся я.

Ее вовсе не испугало мое лицо, она не раз видела на мне такие отметины, к тому же она была оживлена из-за предстоящего отъезда. Она никогда раньше никуда не летала, тем более в жаркие страны, и мысль о таком путешествии волновала ее. Меня должно было бы огорчить такое видимое безразличие к разлуке со мной или ее отношение к поездке – ведь это не турпутевка, жизнь ребенка под угрозой! Но все-таки куда больше я радовался ее бодрости и силе: в конце концов, ближайшие месяцы ей придется провести на больничной койке в чужой стране.

Я оставил ей несколько тысяч наличными на расходы, банковскую карту, на которой лежало около семи, и объяснил, что буду отсюда оплачивать ее пребывание в больнице. Чем я могу теперь заниматься и получится ли зарабатывать так же, как раньше, я не знал, но у меня была отложена сумма, которой хватало на четыре – шесть месяцев ее лечения и выхаживания ребенка. Мы поговорили еще немного, отчего-то это выходило натянуто, я видел – ей удобнее молчать. Тогда я встал, поцеловал ее в лоб и вышел.

В последний месяц лета стояла удушливая жара. Перепад температуры после кондиционированных палат был просто невозможным, и я сразу завел машину, чтоб охладить салон. Я подумал о назначенном свидании и достал телефон; вновь радостное возбуждение начало борьбу с уколами совести.

– Скоро буду в парке!

– Я на смотровой площадке, – негромко сказала она.

Дорога до парка казалась мне бесконечной, пробки, машины, люди, светофоры – все мешало мне поскорее увидеть ее. И бесконечно долгое время спустя я бросил машину у въезда в парк и стремительным шагом пошел по центральной аллее. Здесь было удивительно прохладно – деревья отважно принимали на себя солнечный удар августа. Аллея привела к тропе поуже, посреди которой на обрыве была устроена смотровая площадка. Я шел так быстро, как только мог – еще издалека я заметил ее силуэт. Я выходил к ступеням, когда она, опершись на перила, повернула голову в мою сторону, и этот образ навсегда отпечатался в моем сознании. Свободные штаны свисают будто мешком, но не прячут ее фигуры: с каждым поворотом тела ее бедра и ноги показывают свои формы. На ней кеды, она будто школьница, и в то же время легкая майка обтягивала ее полную грудь, отгоняя любые мысли о домашнем задании. Мне казалось, что запах ее кожи я чувствую за десятки метров – незаметно для себя я поднялся по ступенькам и оказался рядом. Ее вьющиеся волосы, глаза, ресницы – все было правдой. Я потянулся к ней, аккуратно захватил ее губы своими, вдохнул ее запах и отодвинул лицо; я не поцеловал ее, но уже знал, что теперь у меня есть такое право. Она открыла глаза.

– Ну как же ты, как…

Она гладила ладонями мое лицо, слезы текли из ее глаз, а я чувствовал нежность, которой не знал прежде. Наверное, я уже любил ее, просто понял это только сейчас, и мне было плевать, что она не принадлежит мне…

Мы бродили по парку, присаживались на скамейки, целовались, я держал ее красивые тонкие кисти. Она была неуправляемо страстной, казалось, она забывала обо всем, поцелуи вызывали такие приливы чувств, что она не думала сдерживать стоны.

Телефон задергался в кармане. Звонил врач:

– Сегодня будет рейс, двадцать два ноль-ноль.

– Понял вас, сейчас проверю готовность аэропорта.

– Помните: машина должна выехать на летное поле!

Я положил телефон и прикинул, кому надо звонить.

– Будет рейс? – Она знала о ребенке все подробности, я обсуждал с ней свои планы, опуская любые упоминания о жене.

– Да, сегодня в ночь отправлю.

– Ну, давай, занимайся. – Она совсем переключилась; с тех пор эту тему мы практически не трогали.

Рейс задерживался на двадцать минут – аэропорт не смог организовать все четко, и машина реанимации долго ждала у ворот спецтерминала – но это было некритично. Чтобы проводить жену и ребенка, я забрался в скорую. Места для меня не хватало, и я, придерживаясь за поручни, присел у внутренней стороны двери на «корме». Над головой нависали дисплеи и трубки, слышались мерные сигналы. Напротив меня, на носилках, лежала жена, вставать ей было запрещено, и в самолет ее отправят в том же положении. Несмотря на жаркий вечер, я приготовил плед. В прозрачном пластиковом боксе с круглым отверстием лежала дочь, утыканная невероятным количеством шлангов, трубочек и датчиков. Мне было тяжело смотреть на это, я невольно отворачивался. В салоне сидели два медбрата и сестра, которая время от времени поворачивала какие-то регуляторы на приборах.

Наконец, в сопровождении машины с желтым маячком мы выехали на стоянку перед летным полем.

– А вот он, наш истребитель! – Врач, важно восседавший на пассажирском месте, махнул рукой куда-то в сторону. Сзади окон не было, мы ничего не видели, но медик заметил какой-то сигнал и начал раздавать инструкции.

– Идем за этой машиной, доходим до трапа и разворачиваемся. Оставляем место для наших дверей и «калитки» самолета.

Сидя сзади, я скорее чувствовал эти маневры, чем видел. Жена спокойно смотрела на меня поверх рук, сложенных над легкой простыней. Захлопали водительская и пассажирская двери, дверь, на которую я опирался, поддалась, и я выпрыгнул навстречу водителю и врачу. Тут же, словно десант, из реанимобиля выпрыгнул весь экипаж, лихо вытянул носилки и разложил колеса. Перед нами стоял один из пилотов и два врача, в белых с синим халатах. За ними виднелся раскрытый мостик, ведущий внутрь самолета. Даже отсюда было видно, что там невероятно тесно, и меня охватило тревожное ощущение. Я повернулся к ней и увидел, что она взволнована, но не паникует. Мы взялись за руки и не отпустили их, даже когда ее перекладывали на другие носилки с плотно прилегающими пристяжными ремнями. Мимо меня пронесли бокс с дочкой – она отправилась внутрь первой; вслед боксу с какими-то бумагами зашел наш врач. Они что-то подключали и смотрели на приборы, затем подписали документы и захлопнули папку. Врач ступил с мостика на бетонку и просто сказал:

– Пора!

Я отпустил ее руку и вытащил из машины небольшую сумку с вещами. Несколько смен белья, легкая одежда, обувь, гигиенические мелочи и компьютер – это были все вещи, с которыми она и ребенок отправлялись за тысячи километров. Носилки вкатили по мостику внутрь самолета, пилот просто поднял трап руками, у меня внутри что-то щелкнуло. Улыбнувшись, он помахал нам рукой и пошел к кабине.

– Отъезжаем! – скомандовал человек в куртке со светоотражателями. Мы вернулись в машину и, постояв несколько минут, подъехали к воротам спецтерминала. Теперь я мог видеть самолет – он как раз начал разбег, сильно ускорился и почти вертикально, в самом деле, как истребитель, взмыл вверх. Я остался один.

Несмотря на то что уже не первый месяц в этой квартире не было никого, кроме меня, я давно не испытывал такого одиночества. Я ждал от жизни перемен, они пришли, но оказались вовсе не такими, как мне того хотелось. Да, я перестал заниматься финансовыми аферами, у меня родился ребенок, и кто-то улетел в жаркие страны. Все это представлялось мне иначе, тем не менее все случилось именно так.

Теперь, как когда-то, мы с парнями тренировались на нашей площадке. Свежий воздух осени заставлял двигаться активнее, и скоро становилось жарко настолько, что струйки пота щекотали кожу под одеждой. Об истории со взяткой напоминало мое нависшее над глазом веко, немного перекошенный нос и редкие походы к следователю. Еще оказалось, что у племянника сломано ребро, но зажило все быстро, а коренастый Бегемот отделался только легкими ушибами. Моя работа теперь состояла в озвучке сериалов и мультфильмов, иногда я вносил небольшие дополнения в сценарии. Денег это приносило немного, но мне хватало, к тому же я имел внушительные резервы. Способы общения с моими женщинами претерпели рокировку: жена теперь появлялась вечерами в видеочате, а свою неожиданную любовь я видел в парках и осенних кафе. Девочка росла, поправлялась и уже была рядом с мамой – каждый день я видел в экране ее маленькие ладошки и беспрестанно ищущие чего-то темно-голубые глаза. Один из врачей взял их под особую опеку. Я смеялся, что у него свои виды на молодую мать с дочкой, она отшучивалась тем, что он старше ее на тридцать лет. Постепенно наше общение становилось все более сухим, отчего-то казалось, что нас теперь связывает немногое. Возможно, лишь ее возвращение могло все изменить. Впрочем, хотел ли я этого?

Я был влюблен. Мы гуляли у моря, ходили в кино, иногда брали что-то из экзотической кухни, садились в машину и обедали, где понравится – в парке, у моря, просто на парковке. Мы много говорили о картинах, музыке, больше о литературе. Мы слушали одну и ту же радиоволну, писали сообщения с комментариями к песням, которые звучат в этот момент (было тревожно-радостно знать, что она сейчас слышит то же, что я), подрезали друг друга на дороге, открывали окна и махали друг другу, как флагом, любыми вещами, что попали под руку…

Перед тем как заснуть, я вспоминал наши встречи во всех подробностях. За парапетом плещет море, из открытой машины льется музыка с зовущим танцевать ритмом, мои руки – о чудо! – держат ее талию, она говорит, как двигаться, а я смотрю в ее глаза. Она вырывается, вскакивает на парапет и танцует. Волны бьют о камень, брызги попадают на нас, она кричит. Мы греемся в машине, доедаем острый рис из картонных коробок и целуемся…

Ее идеальное тело было натренировано годами танцев, она владела им так искусно, что любое ее движение приковывало внимание окружающих. Зеленые глаза всегда были немного печальны, но улыбались и радостно ловили мои слова. Я говорил, что ее волосы хотят жить своей жизнью, она старалась поправлять их, будто школьница форму – потому что так надо. Я же всегда вносил в ее прическу оживление. Когда я появлялся с ней на людях, мне казалось, все кругом недоумевают, что может связывать нас. И тогда, сидя напротив, я ловил себя на мысли о том, что так же не понимаю, чем могу быть интересен этой роскошной женщине, наряженной в меха, элегантно плывущей на каблуках, а куда чаще – веселой, но вдумчивой девчонке, одетой в джинсы мешком и цветные кеды.

У нее было немного времени для меня – семья и события, постоянно бурлящие вокруг, занимали ее постоянно; она была безмерно предана мыслям о воспитании своих сыновей. Я чувствовал эту любовь, кровную преданность, и это притягивало меня еще сильнее. Она всегда хотела меня слушать, а я рассказывал о своих планах, мыслях, важных для меня событиях, и потом мне всегда становилось неловко оттого, что я мало слушаю ее. А она все молчала и смотрела мне в глаза.

До очередных выборов оставалось полтора года, мне предложили должность замначальника штаба одного из кандидатов, куратора медианаправления. Требовалось определять издания для публикаций, наладить мониторинг и все остальное в таком же духе. Публичная деятельность в ближайшее время мне не светила, да я пока и не желал ее. Мои интересы и амбиции сместились в литературную сферу, я привел в порядок все тексты, что писал когда-то, вечерами работал над новыми. Днем эти распечатки держали тонкие пальцы, а я не отрываясь смотрел в невероятно зеленые глаза.

Именно в одну из таких встреч, когда она читала мою писанину, а я потягивал сигару, из-за соседнего стола мне махнул рукой бывший коллега – лет пять назад мы недолго работали в одном коллективе, но до сих пор регулярно общались, поскольку он всегда находился в руководстве разных телеканалов. Он обедал в компании одного из противников моей бывшей команды – как мне рассказала позже одна из его подчиненных, моя незанятость в политических процессах всегда вызывала у них бурное обсуждение, в итоге они и пригласили меня в штаб. Я взял неопределенный срок на раздумье: во-первых, мне очень нравились мои нынешние занятия, во-вторых, моя возлюбленная считала политику грязной игрой, а я все чаще прислушивался к ней. На днях она меня разбудила звонком: «Читал новости?» Я сонно ответил, что не успел, да и не собирался. «А что, собственно, случилось?» Оказалось, несколько моих бывших коллег арестованы – шеф не поделил что-то с могущественными противниками из столицы, ко всему, за прошедшие годы влияние наци в стране весьма возросло. Она порадовалась, что я больше не участвую в этом, и вообще, «порядочных людей в политике не бывает».

Я немного волновался оттого, что то же отношение она когда-нибудь распространит и на меня. И хотя она заметила, что не стрижет всех под одну гребенку, я и сам находил все больший смысл в своих литературных попытках, не стремясь в то же время срочно где-то напечататься или как-то публично проявить какие-то таланты. И это было прекрасное время: осенний воздух и любовь вызывали во мне небывалое вдохновение и подъем, я радовался очень простым вещам. Ко всему, еще и досудебное следствие по делу о взятке закончилось, разбирательство постепенно затихало, все и вовсе шло к тому, что суда не будет – оставался только один вопрос насчет личности таинственного «Седого», благодаря которому мы без особых проблем отделались от полиции. Теперь я просто звонил следователю и говорил: «Сегодня у меня планы на вечер», или даже не звонил, однако выехать за границу я пока не мог, и главными в жизни для меня оставались встречи с любимой женщиной. Зато теперь я мог выходить поздним вечером, и в первую же нашу позднюю прогулку мы впервые были близки, чего я тогда совсем не ожидал.

Она убежала пораньше с чьего-то дня рождения и была одета в слишком легкое для осени черное коктейльное платье, чулки. Ее высоченные каблуки намекали на кофе в приличном месте и прогулку длиной в полквартала, а мы просто приехали на парковку у моря, и она, ни слова не говоря, с какой-то животной откровенностью накинулась на меня. Это мало вязалось с ее образом, давно сложившимся в моей голове, но удивление мое не длилось и секунды, освоился я быстро. А она будто окунулась в свою стихию, не сдерживала стонов и уже совсем не волновалась, слышит ли кто-то ее страсть. С этого момента я делил свою жизнь на две части: до и после этой женщины.

Работа над сценариями и редкие встречи в роли посредника по рекламе оставляли массу свободного времени, я горел жаждой деятельности. И мне пришла в голову идея пойти помощником в мотомастерскую, освоить ремонт мотоциклов и через какое-то время открыть собственный сервис. Поэтому, пока погода еще позволяла ездить на двух колесах, я исследовал все известные мне мастерские и перезнакомился с механиками и мотористами под предлогом продажи мотоцикла. Начались дожди, но такая езда с препятствиями доставляла мне просто невообразимый восторг! Так я и катался по городу, мокрый, грязный и счастливый.

В один из таких дней, припарковав мотоцикл у дверей кофейни в центре города, я ввалился внутрь и выбрал пластиковое сиденье у витрины, чтоб не расстраивать официанток мокрыми следами на диванах. На мне были насквозь мокрые джинсы в об-липку, плотно облегающая мотокуртка, наколенники, перчатки.

– А ты в хорошей форме, герой!

Я обернулся и увидел стройную блондинку, ее волосы были аккуратно убраны черной лентой и собраны высоко сзади, легкий плащ чуть ниже бедер застегивался на два ряда пуговиц, на руке висел зонт. Она высоко держала голову, стоя с прямой спиной, и явно собиралась выходить. Почему-то я знал, что сейчас она сделает шаг и, ступая вперед, будет тянуть носок. За окном я увидел магазин медтехники, и клубок распутался.

– Привет мастерам спорта! Великолепно выглядишь! – ответил я.

Мы посмеялись над тем, как я не смог найти для нее времени три года назад. Когда заговорили о спорте, она присела рядом. Начали обсуждать тренировки, я рассказал о своих, она с интересом слушала и скоро перебила: она ведет занятия для подруг по чему-то вроде аэробики, и часто ей нужен напарник на подмену. Мог бы я попробовать? Да, конечно, мог бы! Прощались мы уже у дверей магазина медтехники, куда я ее и проводил. Мы договорились о пробной тренировке, ей предстоял отъезд, и я должен был ее заменить на некоторые время. «Отложим ремонт мотоциклов», – подумал я и порадовался новой возможности занять себя.

Вышло солнце, и какие-то новые, неясные предчувствия захватили мой ум.

«Как ты сегодня? Увидимся?»

Она ответила сразу:

«Нет, сегодня не получится – днем с детьми, потом семейный ужин».

Мы не виделись уже два дня, и я отчаянно скучал. В прошлую встречу мы договорились разучить новые движения, в танце я чувствовал себя невероятно глупо, но готов был делать что угодно, лишь бы проводить время вместе. Она считала, что у меня хорошие задатки, и старалась сломать мои комплексы, я счастливо подчинялся…

Даже после этого не слишком напряженного дня хотелось лечь пораньше: первую тренировку с девочками назначили на утро, и я намеревался быть в хорошей форме – инструктор должен быть сильнее всех. Поэтому я поспешил домой выйти на связь с женой, рассказать ей о прошедшем дне, увидеть, как дочка тянет пальчики в рот, и быстро попрощаться. Меня ждала новость о том, что ей наконец-то разрешили прогулки, она отправилась на первую экскурсию по экзотическому городу в компании все того же доктора. Засыпая, я не мог отделаться от тягучих раздумий: она там, с ним, я здесь и люблю другую…

Несмотря на ранний подъем, я был полон сил. Очень легкий завтрак, переписка в телефоне – она уже собирала детей в школу, – и я в машине. На нашей волне зазвучала песня, я набрал в сообщении самую важную строчку из припева, и тут же телефон пискнул сигналом – она мне прислала две строки из куплета. «Вот и спели», – ответил я и получил картинку с большим сердцем. «Сегодня идем на выставку?» – Неделю назад в художественном музее впервые выставили картины известных городских художников из всех частных коллекций, даже из-за границы привезли с десяток полотен. У меня уже давно были билеты, я ждал нескольких часов ее свободного времени.

«После школы должна заехать в центр по делу, и есть время до танцев».

Отвлекаясь от дороги, я отвечал, что теперь ни о чем, кроме нашей встречи, не думаю, и это было правдой. Ее порой забавляла моя пылкость, сама она была куда более взвешенной, но мои выражения чувств всегда были ей приятны. Сейчас она была занята еще больше, чем обычно: через несколько дней у нее танцевальная вечеринка, вся группа приготовила сложный номер, поэтому я радовался, что она нашла возможность побыть со мной.

Девочки тренировались на небольшой бетонной площадке – вчерашний дождь не был помехой. Я переоделся в машине – короткие шорты, кроссовки и майка.

– Я проведу кардио, а ты покажи отжимания! – шепнула мне на ухо подруга-спортсменка.

В последний месяц я нагнал форму на тренировках с парнями и был готов к серьезным нагрузкам. Однако все оказалось куда проще, и уже вторую часть занятия – силовые упражнения – провел я. Девочки не могли сделать и части предложенных упражнений, было понятно: мне есть чему их научить. Было интересно смотреть, как они стараются преодолеть себя, и я с большим сожалением объявил об окончании тренировки.

Теперь, когда у меня появилась большая свобода передвижения, пускай это и были пока лишь поздние вечера, я думал только о том, что скоро мы с ней сможем куда-нибудь поехать, только бы она смогла найти, найти эту возможность! Неделя, да хотя бы несколько дней рядом, не расставаясь – ни о чем большем я не мог и мечтать! Даже обсуждение такой поездки уже пьянило меня.

Я быстро пришел в себя после тренировки, позавтракал во второй раз и позвонил ей. «Делом в центре» оказался поход в парикмахерскую.

– Я скоро буду в музее, успеешь? – игриво-деловито осведомилась она.

Заканчивался последний месяц аренды новой квартиры, и скоро я должен был решить, перебираться ли обратно в свою дыру или оставаться в ненужном мне одному просторном и оттого еще более пустом жилье. Я оделся, глядя на море, и подумал, что отсюда десять минут до музея, съел кусок пирога и поспешил на свидание.

Старый район города выглядел немного потрепанным после вчерашнего дождя – листья на тротуарах, лужи, но воздух был свеж, а невысокие дома словно вымыты чьими-то заботливыми руками.

Она все же приехала раньше. Ее машина, которая так помогла нашему знакомству, стояла почти у входа в музей – прошло больше полугода с той аварии. Я деликатно постучал в окно пассажирской двери, стараясь не встревожить ее, и все же она вздрогнула.

– Напугал меня! – протянула она, отвлекаясь от телефона.

– Ле-ето наступи-ило, и жить стало ле-е-е-егче, рыба плещет в пруду-у-у-у, и хло-о-опок высо-о-о-о-ок! – пропел я дурацким голосом, а она, как и всегда, терпеливо не обратила внимания на эти глупости. Разве только изобразила крайнюю степень удивления, скосив глаза. Я плюхнулся на сиденье и сделал громче мелодию, которой подпевал.

– Мы идем в музей вообще? Идем или нет, а? – наигранно недовольным тоном заголосила она.

– Сейчас поцелуемся немного и, не медля ни секунды, пойдем!

Я привлек ее, вдохнул запах и поцеловал в шею.

– Ну что ты делаешь… – прошептала она.

– Привет! – Я немного отодвинулся и заглянул в ее глаза.

– Привет. – Она опустила взгляд.

Несколько часов мы ходили по залам, рассматривали картины, но больше злили бабушек-смотрительниц своими объятьями и поцелуями. Одна и вовсе порекомендовала нам срочно удалиться, правда, в куда менее сдержанных выражениях.

Он снял пиджак и остался в жилетке – давал понять, что беседа будет неформальной, – и присел за стол.

– Ну и чем ты сейчас занимаешься?

– Да все по мелочи как-то… Сценарии, озвучка, веду тренировки по аэробике. – Я говорил с заметным собеседнику сарказмом. – Но мне нравится.

– Ну а разве не хочется какого-то движения, действия?

Он был на пять лет моложе меня, и его политическая карьера складывалась куда успешней – еще на позапрошлых выборах в местные советы он оказался серьезным противником моей команде, тогда еще не сложившейся политической силе. На минувших, в парламент, он участвовал в кампании лидера наци, заработал и там баллов в личную копилку. Теперь он был очень уверен в себе, аккуратно причесан, а его костюм-тройка был сшит точно по фигуре.

Предложение о работе в штабе поступило именно от него, но после телефонного звонка он предложил поговорить подробнее за ужином в ресторане – до выборов оставалось меньше полутора лет, и один из крупных городских финансистов поручил ему создать новую политическую команду.

– Ты же понимаешь, что восемьдесят процентов попали в парламент, пользуясь страшилками о наци, правда?

– Согласен, сам выдумывал такие, – кивнул я.

– Ну и к чему пришли? Твой шеф получил место, сразу забыл о партии, остальные парламентарии просто отбирают чужой бизнес, а вся их политика – это какая-то виртуальная борьба с наци. Теперь уже немного осталось избирателей, готовых поверить в этот бред.

Он был прав на все сто: получив заветное место в Верховном совете, шеф сразу забыл свои амбициозные политические планы. Почти год он пытался вложиться в масштабные бизнес-проекты, но по столичным меркам он не был солидным игроком, и всерьез его не воспринимали. Команда выборного штаба и журналистов поредела, лучшие скоро ушли, а со своей привычкой брать все нахрапом шеф стремительно нажил могущественных врагов, которые отстранили его от принятия решений в депутатской фракции. Тогда он устроил акцию против столичных властей: палатки, шествия, сбор подписей, борьба за какие-то призрачные права человека. Было очевидно, что после года молчания вспомнить о проблемах граждан его заставили лишь личные неприятности – подписи передали кому-то куда-то. Для чего все это случилось, никто не понял, и вскоре эксперты называли его не иначе как «политическим трупом».

В остальном же большая часть парламентариев занималась переделом крупного бизнеса. Будучи выходцами из одного региона, они сбились в клан и точно так же забыли о своих обещаниях: все сводилось к отъему собственности и заявлениям с осуждением наци. Практически весь бизнес у нас на Юге перешел под контроль или в собственность клана, и это взывало к новой политической риторике: защите интересов региона, созданию в противовес «бизнес-агрессорам» и наци третьей силы, способной объединить идейных избирателей и прагматично настроенных бизнесменов и клерков. Однако такой путь таил и определенные опасности, поскольку клан не гнушался любых методов – некоторые предприятия моего бывшего шефа уничтожили, а двое из его команды были арестованы по сфабрикованным делам. И в этой ситуации националистические партии набирали немыслимое до этого влияние – углубившись перед встречей с ним в политические новости, я сделал для себя именно такое открытие.

– Поэтому я бы не ограничивал свое предложение работой в будущем штабе. Сложно найти толковых людей. Думаю, мы должны вместе формировать команду, которая будет баллотироваться в совет.

Он предлагал создать новую программу защиты бизнеса, восстановления архитектуры, обустройства мест отдыха, словом – создания комфортного города. Кампания была пропитана символизмом старого, благородного общества, что само собой отвергало идею наци, этот «код» мог реализовать ту самую «третью силу», которая выйдет против них и клана.

– Ну а в чем интерес этого финансиста?

– Как ты знаешь, он единственный, чей бизнес не пострадал от действий клана. Да, ему пришлось какое-то время поторчать за границей, но ведь все остались при своих, не так ли? – Он картинно выдохнул дым сигары под потолок. – Поэтому, как ты можешь судить, его позиции весьма крепки, и ему нет нужды выдирать для себя что-то еще. – Он постучал по столу зажигалкой и решительно добавил: – Просто человек находится на том этапе развития личности, когда интересно сделать что-то для города, просто что-то хорошее для людей.

Я оставил при себе все соображения о крупных бизнесменах, их духовных приоритетах и задумался: мой собеседник в самом деле верит в то, что говорит, или старается обмануть меня? Несколько месяцев назад во всех новостях трубили о захвате крупного завода. Финансист, находясь за границей, в своих интервью открыто обвинял в этом преступлении клан, и в итоге завод остался в его собственности, что стало исключением из ряда таких ситуаций.