Встреча

1. Дерево

– Что же это, Голубь, скажи? Это же не Инга? – Дарт припадает к земле, пропитанной страхом и отчаяньем.

Я отброшено. Я валяюсь рядом. Я уже привык к тому, что Дарт разговаривает с голубем как с человеком. Это нормально. Со мной он не так доверителен. Трехпалый хлопочет над ним. Все нормально, бедняга Дарт, все нормально. Это тело – обманка. Оно никому не принадлежит. Просто тело. Это не Инга. Мне ли не знать. Инга не могла погибнуть, и проводков внутри нее никаких нет. Там одна странность и нежность. Тяжесть и нежность. Глупость и нежность. Инга слишком живая. Взбалмошная, строптивая. Да она бестолочь! Не может разобраться, любит нас или нет. И кого из нас. А это не Инга. Это ее отслоившийся образ.

Один из образов. И больше ничего. Я бы попыталось объяснить это Дарту, но он меня не услышит.

Дарт прекрасен. А я только дерево.

Он совершил невозможное. Вытащил меня из Башни, нес на горбу. И не важно, делал он это ради своего представления о какой-то немыслимой чести, ради Инги или ради справедливости. Не важно!

У него получилось. Он смог почти все.

Не дотянул только до кромки леса. А нам сейчас необходимо оторваться от самой возможности преследования. Поверить в это. Да, преследования деформируют нас. Провоцируют паранойю. Обрекают на муки и смерть, если здесь вообще еще уместно говорить о «нас». Но и наоборот (тут Платон опять прав, как всегда). Наша паранойя – веревка, и на конце ее репрессии. Сейчас самое главное – не дернуть за нее. Чтобы выжить, нужно представить, что мир разумен. Что мы сами сохранили рассудок.

И тогда мы войдем в лес и растворимся в лесу.

Инга – там. Я чувствую: она уже там. Она всегда летит впереди паровоза. Наша «линия духовного фронта» чересчур растянулась. Инга забежала вперед и ждет подкрепления. Прости нас, любимая. Это место заражено эпидемией отчаянья. Но сейчас мы соберемся с силами. Я подкатываюсь к ногам Макса.

Эй, дружище! Приведи в чувство Дарта.

Макс понимает расклад. Встряхивает его, ставит на ноги.

– Слушай, я не знаю, что тут у вас происходит. Но времени у нас мало. Времени вообще у всех мало. Мы тут типа конечны, ну? Давай, соображай. Не могло быть так, что ты общался не с девушкой, а управляемым роботом? Это он? Как ты думаешь, кто им управлял?

Макс мыслит четко. Только он пошел по ложному пути.

– Нет, что ты! Не могло. Послушай, мы… я… она…

– Я понял. Ты любишь девушку своего учителя.

– А ты не знал?

Макс разводит руками.

– Ладно, ребята, я понял. Вы потом разберетесь. Это не она. Похожа, но не она.

А мы идем искать настоящую.

Дарт поднимает меня и взваливает на плечо. Макс подбирает вещи. Шаг – и мы уже в лесу.

2. Дарт

Мы идем очень быстро, пробираясь сквозь бурелом. Лес гудит. Он полон голосов. Кажется, что где-то вдалеке говорят люди, говорят птицы, говорят жуки, говорят цветы, шепчется кора деревьев. Даже мох. Тут всё говорит: роса, паутина, облако. Невероятная говорильня! Хоры и хоры – существ, веществ! Кажется, пойди по линии какого-нибудь одного голоса, до конца – и тогда всё и поймешь.

Темнеет в этих краях довольно быстро. Голубь – наш проводник. А мы устали.

Надо бы остановиться, выпить воды, но мы так взволнованы всем, что не можем об этом подумать. Мы ходим долго, мы наполняемся голосами, цветностью, запахами. Мы врезаемся в чашу, в самую глубь, и уже сами себе кажемся деревьями.

Но вот, спугнув крупного зайца, к нам выбегает большая белая собака. Наша Собака. Над ней летит птица. Мы замираем. Она садится на ветку нашего Дерева. Она поет свое «фьюить-фьюить, твинь-твиринь-пинь». Обмахивает крыльями мое лицо.

И я понимаю, что это Инга.

Мне кажется, Дерево тоже это понимает. Оно на глазах покрывается все новыми почками. Листья распускаются. Это так заметно и так чудесно, что даже Макс, у которого голова нормально держится на плечах, говорит:

– Я не ожидал, конечно, что мы так быстро ее найдем. Она красивая, твоя Инга.

И я говорю:

– Спасибо.

Пока мы стоим в центре неясных событий, в глубине несусветного лета, пока Макс гладит Собаку и она лижет его лицо (наверное, догадывается, что без его помощи спасение Метафизика/Дерева не обошлось), к нам приближается высокая фигура. Сначала мне кажется, что это лесник в странной шапке, который тащит на спине растопыренную вязанку сухостоя. Но вот фигура ближе и ближе. Светотени бегут по ней. И каждый из нас видит, что это не совсем человек – это Человек-Олень. Его благородная морда похожа на удлиненный овал лица, а умные глаза миндалевидны. И очень спокойны. Олень идет, как странный рыцарь из забытья времен. Он улыбается. Его русский прекрасен:

– Я ждал вас, дорогие мои. Добро пожаловать. Пойдемте скорей, – приглашает он в самые дебри чащи. – Все остальные уже собрались.

Почему-то мы не задаем никаких вопросов. Мы просто живем. Мы чувствуем, думаем, дышим. А он распахивает скрытую темными еловыми ветвями дверь. И мы оказываемся в зале. Вернее, в каком-то пространстве, которое лишь на первый взгляд кажется огромной комнатой, оклеенной лесными фотообоями. А чем она на самом деле является и где на самом деле ее все отступающие стены, – это невозможно понять. Да и не нужно сейчас.

И здесь все наши. Все, с кем нам доводилось встречаться в последние дни, о ком доводилось думать. Эта комната выстлана мягким, ярким и нежным мхом. Мы здороваемся со всеми. Мы поняли, что не замечали слишком многих рядом с нами. Например, вот эту бабочку. Это ведь она летала рядом, когда я был с Ингой в дачном домике рядом со станцией. Когда Инга еще была женщиной, и я целовал ее стройное тело.

Впрочем, кто она сейчас, кто будет потом, это неважно. Как и то, кто я. Важно, что мир существует. И этот мир – точно книга про воздух. Этот промежуток – про свет.