2. Инга

Тяжелый рюкзак, подпрыгивая и падая, бьет в позвонки и лопатки. Он за нас, он толкает вперед. Мне очень страшно. Высокая трава мелькает-шумит, и на бегу я не слышу опасности – но я о ней знаю. Шерсть на спине моей псины вздыблена. Мы пересекаем некошеный луг с маленькими оазисами березняка. И я боюсь, что мы сейчас слишком на свету. Утро контрастно нашей панике.

Оно такое праздничное, такое звонкое!

Оно не помнит ни вражды, ни ужаса. Оно прозрачно. Где-то над нами зяблик начинает свое небесное стихотворение:

чив-чив-чинъ-чинъ

пиу-пиу

твинъ-твиринь-тинь

чуври́у

Я люблю этих птиц. Они возникают и пропадают над головой, они возникают и пропадают в моих блокнотах, оставляя зябкие следы, тянущиеся цепочкой. Я о них часто думаю. Однажды мне показалось, что

сигнал непрерывного взлета у зябликов

звучит как быстрое рассечение воздуха

портновскими ножницами

to be or not to be

звучит как серия маленьких поцелуев

за ухом

бытие мимолетно

бабочки не моргают

я не могу все это соединить

в предустановленную гармонию

я не могу все это соединить

в силлабо-тонику

это нечестно

мы надорвали воздух

шелк коммуникации

характерный треск

Этот треск… Да, именно треск. Он может быть очень резким, сухим. Крах коммуникации, разрыв смысла. Разрыв связи. И теперь я тоже слышу его. Ттчик, ттчик. Это треск разрываемого невесомого крепдешина воздуха и раздирание более тяжелого шелка травы. Преследователи идут за нами, и рвут то, что мне дорого. Тонкое. Только не оборачиваться! Я не надеюсь, что они – фантомы. Они не более фантомы, чем мы. Не более чем все, что окружает нас. Не надо жертвенного превосходства. Это все неправда.

Да, может быть, реален только свет. Но и все мы сейчас возникли на этом свету. Все мы очень видны: охотники и жертвы. Охотники не на снегу, а на свету.

Да, может быть, для нас реально лишь то, что мы любим. Но я хочу любить не только любимое. И это сейчас для меня самая главная, самая отчаянная мысль. Я хочу любить мир вообще – всё. Я не могу выбросить боль, я не могу выбросить причиняющих ее мне самой и даже тем, кого я люблю. Я не могу.

Я никому не хочу исчезновения, даже охотникам на нас. Я не хочу их гибели.

Я не хочу ненавидеть их. И не хочу бояться. Я хотела бы просто дематериализоваться, чтобы не ставить их в неловкое положение.

И потом возникнуть на другом освещенном участке реальности. Зачем им стрелять, зачем ловить, зачем мучить нас? Я не хочу им этого испытания. А может, им его не пройти.

Я хочу просто перелететь с ветки на ветку. Перелететь с этой сюжетной ветки. Что я смогу в роли униженной жертвы? Это какая-то глупость. Я не хочу упасть в грязь лицом перед зябликами, июньскими жуками, стрекозами, узкими лисьими мордами, которые мерещатся в густой траве. Не хочу уткнуться в землю лицом.

Я цепляюсь взглядом за мелькающий хвост собаки. Взмокшие и свалявшиеся, волосы на затылке шевелятся. Они слышат жадное, жаркое дыхание другой собаки, преследующей нас с вывернутым наружу языком. Она так тащит своего начальника, так тянет его вперед, что поводок превращается в тетиву и пружинит с упругой силой. Я не оборачиваюсь, но вижу это. Расстояние между нами и грубым вдавливанием в траву восьми тракторных подошв с ужасающей скоростью сокращается. Только бы достичь кромки леса и затеряться в зарослях! Я сбрасываю рюкзак, надеясь хотя бы на несколько мгновений отвлечь тренированных псов запахами хлеба и тоски.

Мне жарко. Мне очень жалко. Жаль бездарности наших дней. Жалко мира. Жаль исчезающего времени. Жаль измученного пространства. Жалко людей, животных, камни. Песок, утекающий как время в песочных часах. Песок, утекающий сквозь. Жаль сломанные и выброшенные предметы. Жаль идеи, выброшенные на свалку так называемой Истории (которая уж точно – фантом). Жаль усталых птиц. Они все время запаздывают с перелетом. Осенью им мерещится ложная весна, и они рискуют замерзнуть, попав не в тот эон. Жаль стрекоз, роящихся над пересыхающим водоемом.

Жаль рыбу, заглотнувшую наживку. Жаль примятые моими-чужими подошвами тимофеевку луговую, клевер и мятлик.

Здравствуй, брат мятлик. Здравствуй и ты, брат зяблик. Видишь, какой тут у нас твинь-твиринь-пинь.

Я расстегиваю и сбрасываю плащ. И бегу, бегу, как могу. Хвост собаки виляет собакой и мной. За нашими спинами – отголоски-обрывки грубого разговора, перебиваемого типами подметок и хриплым лаем. Я уже слышу их, они видят нас. Лес, спасительный лес, прими нас скорее в объятия своих кривых стволов! Я не хочу быть с прямыми и огнестрельными. В лесу преследователи не смогут быть полноправными хозяевами положения. Мы становимся их мишенями в городах, городках, деревнях. Но вне их социальное напряжение ослабевает. Я знаю: если мы сольемся с деревьями, заляжем в норах и дуплах, трусливые городские псы сочтут нас непонятной природой, потеряют к нам интерес и повернут назад.

Рррваннь, рррваннь. Слышно, как азартные псы теребят глянцевую кожу плаща, мужчины переругиваются, пытаясь их оттащить и пустить по следу. Они нервничают и передергивают затворы. А нам уже рукой/ лапой подать до леса. Я совершаю длинный прыжок и – и – о черт, распластываюсь на земле. Под моей кровоточащей щекой спариваются жуки-пожарники. Сейчас, сейчас слуги порядка обрушатся на меня и – и – все будет так, как в одном из моих блокнотов:

я еще красива но это чудо

тростники проткнули мое лицо

точно ком нераскрывшегося парашюта

моя жизнь растаптывается на плацу

ничего не скажешь с такою силой

чтобы, слово выбежало существом

но когда-то было

не я остыла

а оно раздваивается

ствол и ствол

Я не дотянула до древесных стволов.

Другие слова-стволы направлены на меня!

Но меня спасает собака. Заслоняет от охотников своей нечисто-белой, топленой спиной. Разговаривает с их псами – требовательно, властно, громко. Те оторвались от растерзанного тренча, слушают – уши вверх. И вот уже тянут охотников прочь.

Как я вижу все это? Не знаю. Камуфляжные охотники растеряны. Пока двое борются с псами, двое бегут к нам. Нет. Замерли.

Я вижу их сверху, мне так легко. Свобода окрыляет, это буквально! Внизу – смятый комок чужеватого тела. Оно скрючено. Над ним собака. Задирает морду, смотрит на меня. Воздух густо-синь. Как хорошо ловить его потоки. Это похоже на плаванье, но гораздо нежней. Нечисто-белая, моя собака бежит, огибая стволы деревьев. И – счастье! – я лечу над ней.