Погоня

1. Инга

Сейчас, когда так мало сил и кроме тошноты (она же – страх, она же – вина) я ничего не чувствую, стихи – единственное, что я могла бы внести в общую топку нашего побега (на страхе и подавленности из-за чувства вины далеко не уедешь). Мне придется читать стихи, потому что просто говорить с Дартом у меня не выходит. Он настоящий, а я не могу.

Я виновата и в этом – виновата во всем. Может быть, если бы я не бросила их обоих, все сейчас не было бы так ужасно и Мета был бы со мной?

Я не могу кричать об этом, я даже думаю об этом тайком – замученно, тихо. Потому что я не знаю, каково это будет Дарту. Я не хочу быть той, кто разрушает всех. Не хочу быть собой.

Стихи. Но мне они отвратительны, как все моё. Буквы ранят своими углами, звуки – резкостью (сейчас всё мне кажется таким острым… острее не бывает). Может, лучше проверенные тексты других? Баратынский? Бродский? Кабанов? Моему мозгу так давно не хватает необходимых веществ. Моя память снесена, я не помню почти ничего.

– Не выходи из комнаты, не совершай…

– Приехали! Инга, мы уже вышли! Выбежали! Из этой комнаты и из этой шинели

Дарт остроумен. Это всегда неожиданно.

Я смеюсь, но смех вянет на корню, потому что Дарт начинает паниковать:

– Черт! Мы замедляемся!

Голубь носится по маленькому салону мобиля, шумно хлопая крыльями.

– Читай своё. Чувство волны давай. Помнишь?

– Попробую, – стараясь переиграть ужас и бьющий в полотно ветер, я форсирую голос, хотя там, в стихотворении, всё начинается на полутонах:

я оплошность твоя в абрикосовом платье

надорванном дверью маршрутки

космос

кефирный

эфирный медбрат

я слышу тебя

(Сглатываю ком, подкатывающий к горлу.)

ты то шнитке

то шуберт

я с мира по нитке

приём!

твои собираю оглядки

(Глаза закрыты – так легче.)

я совершаю смешные попытки

видеть в обратном порядке

(Мне очень плохо!)

тычусь амёбно

(Амёба, инфузория, дура!)

тестирую хоррор

нёбно

но с внутренним хором

сладить не в силах

ведь выпала палочка-блеф

(Тело трясет – мы летим так быстро, точно это вертолет.)

ведь материя блеф

но движенье

шеф

нас спасает от права на твердость

от твердости поражения

(Я уже по ту сторону добра и зла.)

от чувства вины

нас спасает

лишь чувство волны

На лице Дарта улыбка сумасшедшего.

Я еле успеваю опустить стекло и высунуть голову. Вовремя. То, что было овощным рагу, вываливается из меня в темноту и удобряет шоссе.

– Отчаянное стихо!

Дарт подает мне салфетку и указывает на спидометр. Невероятно. Триста десять. Мы оторвались.

– Рано радоваться. Еще!

Я делаю глоток воды. Голубь, наш достойный собеседник, воркует одобрительно:

О-о-о, ыррр-ыррр!

Скорость стремительно падает. Еще глоток – и уже только 220!

– Уважаемые коллеги, – шучу я сквозь муть, вытирая лоб, – я попробую новое.

– Жги, – соглашается Дарт.

Скорость уже упала до ста семидесяти.

А ведь это тяжело: видеть, как работают стихи. Ну что ж, придется проверить сырое:

– пока пишешь мне любимый ты слышишь

скрип

это сгибается день как медленное колено

(Стрелка на 180.)

легкий привкус ржавчины

правду скрыв

мы сэкономим пару ладоней клёна

осени

(Стрелка встрепенулась и медленно движется вперед.)

мы сэкономим цветок весны

клон и близнец синонимы но не мы

(Дошла до 185.)

милый не спрашивай тело мое мутант

слышал пропан пропал прикупи метан

(Ух! Мы сразу прыгнули на 215.)

хриплое дело речь

выжженное на корню

(225)

ню мое сталь (230!)

но я не гертру́да дню

(240!)

милый я робот

(245!!)

прости сразу не смогла

сказать

поцелована стынет твоя скула

(Скорость упала до 230, увы).

и наливается правильным серебром

(По-прежнему 230.)

ты не пиши мне больше

не веролом-

на я

только буду завтра металлолом

(Уже 240.)

ты не заметишь как полуавтомат

получеловек

становится твердым

до атома

(Сразу 260!)

ты не заметишь как

все покроет ржа

(265)

не любовь не боль

а ржа острие ножа

Скорость поднялась до 270 километров в час и держится. Неплохо.

– Это очень точно. Это про нас.

– Это не о нас.

– …

– Но ты такая со мной, – говорит он с таким отчаяньем, как будто это может что-то изменить.

– Ты не понимаешь. Это об ужасе вообще. Со мной что-то не так, Дарт. Я уже как робот! Со мной все не так!

– Что ты, милая! Ты просто устала, озябла. Ты мой зяблик, – мне еще тяжелей, когда чуткий Дарт становится чутким в квадрате. – «Мы были как зяблик и зимородок» – я люблю это твое стихо.

– Но ты не зимородок.

– И это тоже про…??

– Хватит.

Голубь на заднем сиденье подает свою решительную реплику: «гуррр».

– Когда ты написала про робота?

– Вчера.

– Тебе так горько без В.?

– Нет! Нет! Сколько можно, а?

Безобразные слезы разъедают щеки, горло раздирает крик.

Наверное, Дарту тоже очень больно. Мы свернули с дороги и летим со скоростью свиста по мрачным полям, в никуда.

– Я не могу больше. – Тело сотрясается. – Теперь ты.