8

– Боже мой, дорогой Генрих! Что с вами сделал этот фокусник Зеботтендорф?

Голос звучал глухо, словно бы через плотный слой ваты.

В горле стоял плотный комок. Даже дышалось с трудом. «Хуже, чем в Мюнхене в тридцать третьем», – подумал Генрих и сделал попытку подняться.

Его тут же подхватили под локти чьи-то заботливые руки. Перед глазами плавали радужные круги.

– В самом деле, Рудольф. – Голос прозвучал осуждающе. – Неужели нельзя было как-то… более уважительно? Вы имеете дело с живой легендой.

– Никогда не слышал, чтобы легенды стреляли из пистолета, – ответил из радужного марева голос Зеботтендорфа.

– Поверьте мне, дорогой Рудольф, в наше время легенды стреляют и из более крупного калибра. С легендами вообще надо обращаться осторожно, никогда не знаешь, что у них за пазухой – пистолет или атомная бомба. Ну, как вы себя чувствуете?

Генрих прокашлялся. Марево перед глазами постепенно начало светлеть.

– С кем имею честь беседовать?

– Да уж, Зеботтендорф, вы перестарались, – после озабоченной паузы ответил кто-то. – Ему память не отшибло случаем? Иначе в чем смысл?

«Значит, смысл все-таки есть, – подумал Генрих. – Стало быть, не шлепнут просто так. А может?.. Нет. Зеботтендорф не такой идиот, чтобы работать на евреев. МОССАД его первым подвесит к потолку в случае чего… Ничего, ничего. Мне бы в себя прийти. Вроде и голос вернулся. Только что за пелена перед глазами?»

– Нет-нет, память не должна была пострадать…

– Я надеюсь! И уберите, наконец, свой идиотский платок! Я чувствую себя разговаривающим с мумией.

Что-то коснулось лица Генриха, и цветастая пелена исчезла с глаз. Он сощурился и быстро огляделся.

Небольшая комната, скорее кабинет. Темное дерево на стенах, скорее всего дуб. Имперская, ставшая классической, обстановка. Острые резы на мебели, то ли руны, то ли какие-то угловатые рисунки, то ли надписи шрифтом, мало изменившимся со времен Иоганна Гуттенберга . Сам Генрих сидел перед широким массивным столом все того же темного дерева, в кресле с высокой и довольно неудобной спинкой. Рядом, вертя в руках нелепый цветастый платок, стоял Зеботтендорф, а напротив, удобно усевшись в кресле, сидел… Генрих присмотрелся. В голове замелькали фотографии, строчки отчетов.

Фон Лоос.

– С кем имею честь? – Генрих сделал вид, что не узнал его, но фокус не прошел.

– Ах, – Лоос откинулся на спинку, – узнаю старую закалку! Бросьте, всем известно о вашей уникальной памяти. Если не ошибаюсь, последний раз мы с вами виделись у вас в кабинете, и разговор был не из приятных. Вспоминаете?

– Сразу же после неудачной операции в Африке.

– Ну, в некотором смысле она подтвердила некоторые выкладки наших… – Лоос покосился на Зеботтендорфа, – ученых.

Генрих тоже посмотрел в сторону Рудольфа, но ничего не ответил.

– Вот теперь вы в моем кабинете. Можно сказать, у меня в гостях. Я надеюсь, разговор у нас получится более продуктивный.

Барон был прежним. Толстый, важный, с ласковыми глазами и прямым орлиным носом, словно случайно прилепившимся на добродушной физиономии толстяка. Пугающее сочетание.

– Нельзя сказать, что я напрашивался на приглашение.

– Хо! – Лоос весело хохотнул. – Так ведь и я не по собственному желанию заскочил тогда в ваше ведомство. Так что будем считать, что с приглашениями мы квиты. Что же касается остального… Я побуду вашим должником. Здесь вы только гость. Вы можете располагать на этой вилле всем.

– Всем? – Генрих удивленно поднял брови и указал на телефон. – Даже этим?

– Чем угодно. – Фон Лоос развел руками. – Германское гостеприимство.

– Не боитесь, что я позвоню в полицию?

– Вздор. – Хозяин виллы отмахнулся. – Вы слишком умны для этого. Так что… никакого контроля с моей стороны.

– Какая вам в этом выгода?

– Вы прекрасный собеседник. Не то что наш уважаемый доктор. – Лоос кивнул на Зеботтендорфа. Тот возмущенно хмыкнул. – Не обижайтесь, Рудольф, но вы решительно не способны говорить ни о чем, кроме дел. Безусловно, важных, но… надо же находить и удовольствие в жизни. Так что, Генрих, я просто не могу себе позволить просто так отпустить вас.

«Ага. Вот и основное правило. Комфортабельная тюрьма».

– Честно сказать, я сомневаюсь, что буду для вас настолько интересным собеседником. Я старик, да и вы, впрочем, тоже. Хотя и выглядите на много лет моложе.

– Поверьте мне, я и чувствую себя так же.

– Возможно.

– И вы будете таким же. – Фон Лоос развел руками. – Если, конечно, захотите. Но… – Он встал. – У вас может сложиться ложное впечатление, что я вас агитирую. Все сами увидите, все сами поймете. И составите обо всем свое собственное мнение. Не стану вас утомлять.

Генрих поднялся вслед за Лоосом.

– Где моя комната?..

– Здесь. Вот там, за дверью, большая спальня. Другая дверь ведет в коридор, где круглые сутки дежурят слуги, если вам чего-либо захочется, обращайтесь к ним. Захотите прогуляться – пожалуйста. Вам все покажут. Телефон… – фон Лоос кинул на Генриха взгляд, в котором тот прочитал многое, – внутренний. Отдыхайте, а то я знаю эти зеботтендорфовские штучки, после них требуется прийти в себя. Осваивайтесь. Я зайду к вам ближе к вечеру. – Фон Лоос подмигнул Генриху заговорщически. – У меня есть кое-что из винного погреба…