Книга: Не плачь по мне, Аргентина
Назад: 6
Дальше: 8

7

Яркая, пестрая толпа двигалась по парку. Грохотала музыка. Впереди на огромном, сделанном из фанеры коне ехали сразу три девушки в одежде из перьев, они махали руками и что-то кричали. За конем двигалась поставленная на грузовик огромная повозка, где на пьедестале стоял усатый господин в кирасе с большой бутафорской алебардой и указывал рукой направление движения. По замыслу сценаристов всего действа этот человек должен был символизировать собой Хуана де Гарая, основателя Буэнос-Айреса. Позади него крутили павлиньими хвостами смуглокожие танцовщицы. Вообще женщин, одетых и не очень, было множество. Они танцевали, несли огромные букеты бумажных цветов, кидали конфетти и серебристые яркие ленты, в которых путались зрители, в основном туристы.
Мужчины шли молча, обычно помогали что-то нести или изображали какую-то историческую личность. Как Хуана де Гарая или его противника, вождя индейцев. Вождь вдыхал пары бензина и выплевывал на зажигалку облака пламени.
Через специально расставленные колонки гремела музыка. Оглушительно хлопали небольшие петарды, и взлетали блестящие ракетки.
Ярко, нарядно. Весело.
Если смотреть глазами туриста – рай. Без забот и волнений.
Собственно, Константин Таманский и был туристом. Насколько может быть туристом корреспондент газеты «Правда», приехавший собирать материал для книги о Че Геваре.
В Буэнос-Айрес Константин прилетел позавчера. В первую очередь сходил в посольство, где имел долгую и небезынтересную беседу с атташе по культуре, а потом отсыпался, компенсируя разницу во времени. Выйдя в город, он не ожидал увидеть что-либо интересное, но вот попал на карнавал и сейчас радовался как ребенок или как советский турист, что часто одно и то же.
Завтра он наметил пойти к дому, где Че Гевара родился и жил в юности, чтобы сделать несколько снимков и поговорить с соседями. Потом проехаться по местам, важным для известного революционера, которых в Аргентине было на самом деле не так уж много. Другое дело Куба или Боливия, куда Константин и собирался направиться после Аргентины. Все визы были уже получены, отели забронированы. Но не потратить день на праздное шатание по городу было невозможно. Все-таки… Буэнос-Айрес!
С трибун демонстрантам махали люди. Видимо, какие-то важные персоны, судя по охране, пышно разодетым женам и объемистым животам. Костя сделал несколько снимков. Книга книгой, а статья для той же «Правды» могла получиться замечательная. Например, о сытых представителях правящей верхушки, которые проводят время…
Додумать Таманский не успел.

 

Десятью минутами ранее.

 

Аркадио Мигель, как говорилось выше, был человеком решительным и стремился наполнить свою жизнь событиями. Эта черта характера и привела его, когда-то давно, в подполье. Рабочий в одном из многочисленных корабельных доков, он попал под сокращение и вскоре лишился квартиры, оказавшись на улице. После манифестации, которую разогнала конная полиция, он попал в больницу, где волей случая и познакомился с Мануэлой Коррехидор, закрутив долгий и яркий роман, в котором без стеснения выполнял роль альфонса.
Вообще на женщин ему было плевать. Хорошо, когда они есть, даже очень хорошо, но как можно относиться к женщине, которая спит с любовником, а в соседней комнате храпит ее супруг?
Но почему-то именно к Мануэле Аркадио ощущал теплоту. Может быть, из-за ее низкого, страстного голоса, может быть, из-за того, что она в постели отдавалась ему вся без остатка… Или тот запах пота, которым наполнялась комната, где они занимались любовью, был насыщен чем-то особым?.. Трудно сказать.
В любом случае, когда Аркадио Мигель посмотрел в бинокль, его рука, до того уверенно лежавшая на рубильнике, дрогнула и ослабла. Он даже сделал пару шагов назад от окна.
– В чем дело? – поинтересовался Хорхе Луис – человек, который всю ночь занимался установкой взрывных зарядов и у которого теперь тряслись руки. – Что-то не так?
– Все… – начал было Аркадио. – Там…
– Что ты мямлишь?
К окну подошли и другие товарищи. Кто-то положил руку на плечо Аркадио. Тот прокашлялся.
– В чем дело? – более настойчиво спросил Кристобаль. Это был, что называется, человек с прошлым. По происхождению кубинец, он когда-то воевал вместе с самим Фиделем. Отражал американский десант в заливе Свиней. Уничтожал армию Батисты. Но потом, после Карибского кризиса, он в чем-то не сошелся с генеральной линией партии и был вынужден покинуть родину, чтобы бороться, как он сам выражался, за счастье всего мирового пролетариата. Где заниматься этим, ему было все равно. Почему бы не в Аргентине?
– Там человек… – Аркадио Мигель вдруг почувствовал, что в горле образовался влажный и густой ком, который не проглотить. – Там, на трибуне…
Кристобаль, или, как его называли товарищи, Кристо, взял бинокль и выглянул в окно.
– Где?
– Там… Сзади… Это женщина.
– Красное платье?
– Нет, золотое. Золотое, облегающее. – У Аркадио начисто перехватило дыхание. Он помнил, как вместо этого платья по изгибам тела скользили его руки. Полные бедра, крепкие длинные ноги и кожа, восхитительная смуглая кожа. Мануэла Коррехидор.
«Этот жирный остолоп говорил ей, говорил ей! Говорил, что его пригласили! Я же забыл! Жирный боров! – билось в голове у Аркадио. – Тупой жирный боров притащил ее на трибуну!»
– И что? – холодно поинтересовался Кристо.
– Это та женщина, которая дает нам информацию, – горячо заговорил Аркадио. – Она помогает нам. Нельзя взрывать. Нельзя. Я вытащу ее оттуда. И тогда… Она наш товарищ!
– Она прежде всего жена Хосе Коррехидора. И помогает нам только потому, что ты с ней спишь. Я думаю, что она даже не знает, кто делит с ней постель, – ответил Кристо и подвел Аркадио к окну. – Посмотри туда. Что ты видишь?
– Людей, – ответил тот и поразился, каким мертвым стал его голос.
– Еще?
– Людей. Конфетти. Петарды. Перья. Яркие одежды. Женщин…
На последнем слове голос Аркадио Мигеля дрогнул.
– А еще? – безжалостно продолжал Кристо.
– Еще… Трибуны.
– А на них?
– Людей…
– Нет, товарищ. На них стоят кровопийцы. Эксплуататоры и убийцы. Они пьют кровь нашего народа. Они жиреют на его слезах и поте. Они продают нашу страну американцам. Они готовы продать нас всех. Эти мясники! И когда нас станут увозить в клетках, куда-нибудь на потеху другим мясникам, эти поставят кресла поудобней, чтобы лучше видеть наши страдания. Ты видишь палачей, которые мучают Аргентину. И их женщин, которые берут наших мужчин к себе в постель для развлечения. Им просто больше нечего хотеть! Вот что ты видишь, Аркадио.
Кристо положил его руку на рубильник.
Аркадио даже не почувствовал прикосновения деревянной рукояти. В его ушах стоял гул, а перед глазами плавало густое марево. В памяти осталась только она. Ее гибкие, нежные руки, в которых надежно и хорошо. Ее стоны. Волосы. Дыхание.
– Ты сам был для них мясом. Тебя самого выкинули с работы. И из дома. Твоя мать умерла в нищете. Твой отец сгинул в корабельных доках. Ты один из многих, Аркадио. Вся Аргентина сейчас стоит за твоей спиной и требует ответа! Требует! Услышишь ли ты ее?! Твоя Родина со слезами смотрит на этот праздник! На эти хлопушки и перья! Это карнавал перед постелью умирающего! Слышишь, Аркадио?! Слышишь?!
Едва понимая, что делает, Аркадио утопил рукоять рубильника. Чтобы прекратить, оборвать этот голос, эту боль в гудящей голове.
Где-то в толпе зевак Константин Таманский щелкнул фотоаппаратом.
А-а-ах!!!
Взрывной волной опрокинуло бутафорскую телегу с мужчиной, изображавшим Хуана де Гарая. Танцовщицы попадали вниз, индейский вождь опрокинул на себя бутыль с бензином и вспыхнул как спичка. Вслед за ним загорелись декорации, но оглушенные и раненые люди не видели огня. Погибших и изуродованных было много.
Где-то в визжащей и кричащей толпе метался советский журналист, вытаскивавший перепуганных танцовщиц из пылающих декораций. Он что-то кричал на плохом английском, то и дело утирая со лба кровь. Пытался пиджаком сбить огонь с загоревшегося грузовика. И этим своим поведением сильно отличался от своего американского коллеги, который все щелкал, щелкал и щелкал фотоаппаратом. И только потом, видимо опомнившись, кинулся на помощь какой-то девице, бившейся в истерике над актером, изображавшим Хуана де Гарая. Испанская кираса была смята, пышные усы залиты кровью.
На месте трибун дымилась огромная воронка, где сгорела и вознеслась чадным дымом на небеса единственная настоящая любовь Аркадио Мигеля.
Назад: 6
Дальше: 8