Смотрю на свои часы, потом на стенные, в кухне, потом вынимаю мобильник, но он молчит – ни эсэмэски, ни вызова, ничего, предусмотренного на это время.

Лора обещала позвонить до часу дня. Я предупредила ее, что потом уеду в аэропорт. А я хочу узнать! Хочу узнать до отъезда, даже если мне придется – что вполне возможно – прождать в Руасси до вечера, с учетом ситуации в Джакарте, и вернуться в Порт-Жуа уже к ночи.

Именно так я и сказала Оливье. Он мастерит мебель для детской, великолепный гарнитур из вишневого дерева – кровать со шкафчиком в изголовье, украшенным резьбой с африканскими мотивами – жирафами и слонами. Оливье – виртуоз своего дела.

Я машинально навожу порядок в кухне. Разгружаю посудомоечную машину, составляю в холодильник пластиковые контейнеры, убираю туда же миску с очищенными овощами. Словом, веду себя, как всегда перед многодневным рейсом. Так, на всякий случай…

Нужно хоть чем-то занять себя! Рассматриваю красные циферки часов на плите и микроволновке. И, чтобы не считать минуты, обвожу взглядом другие электроприборы – их тут великое множество, и все показывают время.

Сегодня хирурги должны принять решение.

Лора все объяснила мне вчера, пока Оливье читал наверху, в спальне. Сегодня утром Илиан должен пройти полное обследование. Общий наркоз, потом сканер, эхокардиограф, фиброскопия, медиастиноскопия. И только после этого врачи будут решать, можно ли его оперировать.

А если окажется, что нельзя?

Лора ничего не ответила, и это было страшнее самой искусной лжи.

Но все же она попыталась утешить меня, перед тем как закончить разговор. Все будет хорошо, мама. Я позвоню тебе завтра. Результаты обследования станут известны в первой половине дня.

Все-таки телефон – худшее из всех достижений технического прогресса. Он обещает вам возможность связи кого угодно с кем угодно, в любое время суток, в любом уголке планеты, а на самом деле все это обман. Люди не звонят, когда должны сообщить плохие новости, не снимают трубку, когда им есть что скрывать.

Я уже два дня пытаюсь дозвониться Шарлотте. Набираю ее номер чуть ли не каждые два часа. Оставила столько сообщений, что память голосовой почты ее телефона наверняка переполнилась. Никакого ответа! Фло и Жан-Макс тоже не откликаются. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия. Каждый раз, звоня Фло, я попадаю на автоответчик, как будто она окончательно выключила свой мобильник.

Марго входит в кухню, открывает холодильник, съедает пару помидорчиков черри и одну редиску, не замечая ботву, упавшую на пол. И меня. Ее глаза не отрываются от экрана смартфона. Вот уж поистине самая мерзкая из всех технических новинок! А дочь идет в столовую, унося с собой пакетик тертого грюйера, который щепотками отправляет в рот. И вдруг оборачивается и удивленно восклицает:

– Вы выбросили все снежные шары!

Марго заметила пустые полки? Вот уж чудо из чудес! Я всегда была уверена, что даже перекрась мы дом в розовый цвет, и то она вряд ли заметит перемену. И уже собираюсь умилиться – надо же, ее тронула гибель моей коллекции! – как эта паршивка добавляет:

– Слава богу, давно пора! Держать в доме такое старье!

Недостойная дочь!

Марго, хихикнув, исчезает, прежде чем я успеваю хлестнуть ее тряпкой.

Подбираю ботву и включаю телевизор. Журналисты позируют среди развалин моста Джакарты. Кругом суденышки, выброшенные на бетонную набережную, опоры, вырванные из земли, растерзанные бамбуковые изгороди; столы, стулья, мотоциклы и коляски моторикш плавают в затопленных холлах немногих уцелевших зданий, среди них я узнаю пустые глазницы отеля Great Garuda. Ужас. Боль. Журналисты суют микрофоны в лицо франкоговорящим туристам на разоренной площади, приводят последние данные: около пятидесяти спасшихся! Эта цифра оскорбляет меня: какая малость в сравнении с тысячами погибших индонезийцев, с десятками тысяч оставшихся без крова! Затем журналисты оставляют в покое людей и переходят к новостям об организации международной помощи пострадавшим от бедствия: беспрецедентная солидарность… участие неправительственных организаций… комитеты и творческие объединения…

Я не сразу услышала, как Оливье вошел в кухню. Замечаю его, только когда он открывает холодильник, чтобы взять бутылку воды. Он весь в поту, волосы цвета черного дерева и ясеня (другие сказали бы проще: с проседью) запорошены опилками. Я всегда любовалась красотой Оливье в тот миг, когда он выходил из своей мастерской, еще не приняв душ, не превратившись в обычного человека, который валяется на диване, почитывая газету. В тот короткий миг, когда мой повелитель дерева покидает свой заповедный мир, еще не вернувшись к банальной действительности.

Стоим вместе перед телевизором, не отрывая глаз от экрана. Со вчерашнего вечера, после моего возвращения из Барселоны, мы едва перекинулись несколькими словами. Оливье молча убрал осколки стекла и снежные хлопья до того, как вернулась Марго. Когда он поднялся в спальню и лег в постель, мы оба рассыпались в извинениях. Я признала, что, бросив их в аэропорту без всяких объяснений, поступила как неразумная, капризная девчонка. Оливье признался, что очень сожалеет о моей коллекции, что он вел себя как последний дурак, и теперь мне придется снова летать по всем миру, чтобы восстановить ее.

– Я был не в себе, Натали. Потому что люблю тебя. Я люблю тебя.

Мы не очень-то много говорили, больше целовались. И утром окончательно простили друг друга. Несмотря на терзавшие меня вопросы. Несмотря на мои подозрения…

– Мне кажется, в Джакарту не выпустят ни один пассажирский самолет, – говорю я, глядя на кадры растерзанного острова.

Оливье потрясен жестокостью природы. Когда люди забывают про убийства, за это берутся стихии. И я догадываюсь, что мысленно он сравнивает коварный климат тропических зон планеты с мирной гармонией нашего райского уголка, старой спокойной реки, округлых холмов, крепкого дома и дружной супружеской пары.

– Надеюсь, – отвечает он, – очень надеюсь. Наша планета сошла с ума.

В репортаже подробно сообщают о доставке в Джакарту продуктов, бутилированной воды и прочих необходимых вещей – их загружали с помощью лебедок в тяжелые транспортные военные самолеты Я уже собираюсь сказать: Вот видишь, Оли, в кризисных ситуациях в районы бедствия посылают солдат, а не стюардесс, – как вдруг у меня в кармане звонит мобильник.

Я так быстро нажимаю на кнопку, что не успеваю ни вздрогнуть, ни подготовиться.

– Папа рядом с тобой?

У Лоры ледяной тон. Как будто говорит не моя дочь, а медсестра, бездушная и безжалостная, как скальпель.

– Д-да…

– Тогда отойди куда-нибудь, мама. Отойди подальше.