Над уснувшим портом гуляет легкий морской бриз. Он слишком ленив и беспечен, чтобы надуть паруса яхт, стоящих в гавани, и уж конечно, не заставит плясать в небе красных божьих коровок фуникулера, но все же достаточно силен, чтобы подхватывать мой легкий шарф от Desigual и трепать его у меня под носом.

Спасибо, Оли!

Шарф и вправду мне нравится, он красивый, он такой, как я люблю, – и полупастельный, и вызывающе яркий, одновременно и эксцентричный, и романтичный. Оливье всегда умел преподносить мне подарки в самые сложные моменты: букет цветов – когда наш дом в Порт-Жуа начинает казаться мне серым и неприглядным, духи – когда кухонные запахи вконец надоедают, сексуальное нижнее белье – когда ослабевает желание. Оли всегда умел предупреждать мои капризы, управлять ими или, если не получается, удовлетворять.

Оливье хорошо меня изучил. Куда лучше, чем кто бы то ни было.

Он, конечно, не поверил, что я встала утром раньше других, чтобы позвонить Фло и Жан-Максу по поводу завтрашнего рейса в Джакарту. Со вчерашнего вечера все информационные каналы непрерывно говорят только о цунами в Индонезии, – разрушенные дома, унесенные водой машины, затопленные дороги, растерянные туристы и бесконечные вереницы беженцев, спешащих к временным лагерям в глубине острова. Эксперты толкуют об азиатской Венеции, которая уходит под воду, о тридцати миллионах жителей Джакарты, которые живут менее чем в десяти метрах над уровнем моря, под угрозой постоянных наводнений в сезоны дождей, о коррупции и некомпетентности властей, которые прервали строительство Great Wall – самой высокой плотины в мире, способной защитить от моря индонезийскую столицу. Я уже собиралась выйти и тихонько прикрыть дверь спальни, чтобы не разбудить близнецов, когда Оливье напомнил мне, что наш самолет вылетает через четыре часа.

– Не волнуйся, я ненадолго!

Собственный ответ вызвал у меня улыбку, когда я спускалась по лестнице отеля.

Чтобы Оливье – да не волновался?..

Иду по бульвару Рамбла к статуе Колумба. Прославленный мореплаватель, стоящий на своей шестидесятиметровой колонне, все так же упорно простирает руку на восток, в сторону «Индий». Я поворачиваюсь к нему спиной (извини, Христофор), чтобы смотреть на дома и одновременно вызывать Фло.

Я не обманула Оливье. Ну, не совсем обманула. Мне действительно нужно поговорить с сослуживцами, чтобы знать, на каком я свете. И потом, мне так хотелось подышать свежим морским воздухом! А главное, вернуться сюда, чтобы снова увидеть фасад того дома, дома № 7, слуховое оконце на седьмом этаже под скошенной крышей мансарды… а потом отворить дверь внизу, подняться по лестнице и, если хватит храбрости, постучать в дверь. Со вчерашнего дня, после встречи с Батисто на бульваре Рамбла, в том же месте, в том же обличье, я неотступно думаю об этом. Он меня не заметил, я же видела только его.

– Нати? Это ты, Нати?

Голос подруги вырывает меня из мечтательного забытья.

– Фло?

Я торопливо сообщаю, что нахожусь вместе со всей семьей в Барселоне и вернусь в Париж сегодня днем.

– Можешь не торопиться, подруга! Сегодня наш самолет вряд ли туда выпустят. Тут аннулированы все пассажирские рейсы, их заменила воздушная гуманитарная организация. Они ищут волонтеров среди летного состава, тех, кто реально может помочь там. Я к ним записалась… Когда мне было двадцать лет, я целых три месяца изучала медицину! Жан-Макс тоже записался. И Шарлотта… она оказалась храброй, эта девочка… Словом, возможно, они летят уже завтра, рейсом на Денпасар, а оттуда доберутся пароходом до Джакарты.

– Если только не останутся оба на Бали.

Тут я дала промашку, поскольку едва слушала Фло, мое внимание было приковано к окну седьмого этажа в доме на проспекте Колумба.

– Почему оба? Что им там делать вдвоем?

Вот идиотка! Проговорилась все-таки! Фло слишком проницательна. А впрочем, надо ли продолжать эту игру в молчанку? Ведь сама Шарлотта, уже почти не скрываясь, пожирает влюбленными глазами своего пилота, а Фло умеет хранить тайны.

– Разве ты не знаешь, что Жан-Макс охмурил малышку Шарлотту? Вот так-то, моя милая!

– Что?!

– Они всюду ходят парой, Фло!

– Ты… ты понимаешь, что говоришь?

Я ожидала, что Фло раскудахтается, как сплетница-консьержка, а в ее голосе слышны скорее интонации шокированной монахини. Она не просто удивлена, она потрясена.

– Конечно, Фло! Шарлотта сама мне призналась. Больше никто не в курсе, но если знать, то это просто бросается в глаза!

Я испытываю и стыд, и преступную радость, оттого что могу посвятить Флоранс в эту любовную интригу, о которой она понятия не имела, несмотря на очевидность происходящего. Странно: моя подружка никак не реагирует. Неужели настолько потрясена?

– Фло! Фло!

– …

– Фло, что с тобой? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя шокировала их разница в возрасте? Шарлотта достаточно привлекательна, чтобы понравиться любому мужику, а кроме того, в ней есть та самая дерзость, о которой ты говорила! И они оба совершеннолетние. Она развлекается, Жан-Макс развлекается. Все в порядке…

Фло упорно молчит. И вдруг я слышу, как она всхлипывает. И не узнаю прежний, насмешливый, голос моей подруги:

– А раньше, Нати, раньше… Жан-Макс был совсем не такой… По крайней мере… я ему… Я ему верила…

Мне кажется, что я говорю с Сестрой Эмманюэль.

– Верила чему, Фло?

На сей раз Флоранс разражается рыданиями:

– Ох, Нати, в Air France никто не знает, никто! Мы с Жан-Максом не хотели, чтобы у нас были проблемы. Если не считать двух последних недель, мы никогда не летали вместе.

Моя рука судорожно комкает шарф. Я слушаю ее и боюсь собственной догадки.

– Что ты такое говоришь, Фло?

– Господи, да пойми же ты, Нати, что это он! Макс! Тот тип, с которым я живу! Тот идеальный мужчина, которого ты никогда не видела, который богат, который позволяет мне летать по всему свету. Это он – тот человек, которого я люблю и который еще девять лет назад поклялся мне больше не бегать за юбками. Жан-Макс! Это он – мой муж!

Ну и ну… Я выключаю телефон, пытаясь убедить себя, что Шарлотта, возможно, все выдумала, что это был всего лишь легкий флирт…

Фло и командир Баллен… супруги?!

Теперь мне понятно это постоянное ощущение каких-то недомолвок или лжи, когда я разговаривала с Жан-Максом и Флоранс, понятно их иной раз странное поведение, эсэмэски, которыми они обменивались в парке Чикано. Кладу мобильник в сумку и шагаю по проспекту Колумба, под резким ветром с моря. И понимаю еще одно: я совершила ужасную промашку. Это же надо – быть такой дурой! Девушка доверяет мне имя своего женатого возлюбленного… а я все рассказываю его обманутой жене! Сюжет похуже того, что представляют в бульварных театриках! Иду к отелю и пытаюсь на ходу придумать себе оправдание. Разве я могла заподозрить что-либо подобное?! И почему Фло была так слепа и доверчива?! Жан-Макс, ставший святым, любящий одну-единственную женщину – ее, Флоранс…

Подхожу к дому № 7 на проспекте Колумба. Вот она – застекленная дверь, осталось лишь открыть ее.

Я уже знаю, что поднимусь по лестнице. Что Батисто откроет, а я войду, и останусь, и буду говорить – долго-долго. Я честно пыталась изгнать из головы эти воспоминания, но тело, навсегда отмеченное несколькими часами, проведенными в этой мансарде художника, протестует, просыпается, трепещет. Это было в той, другой жизни. Целую вечность назад. И все-таки я поднимусь, без колебаний. И пусть мне будет смертельно больно. Так же больно, как сейчас моей Фло, такой наивной воительнице Фло.

Неужели все мы настолько глупеем, когда влюбляемся?!

Взбираясь по ступеням на седьмой этаж без лифта, успеваю написать сообщение Оливье.

Я найду какое-нибудь объяснение – например, принесу ему подарок. Понятия не имею какой, ладно, на обратном пути пробегусь по магазинам и что-нибудь придумаю, какой-нибудь сувенир на память о Готическом квартале. Разве любовь иссякает, когда уже не знаешь, что дарить? Я развязываю шарф. Оливье меня еще любит, значит, простит.

Мне жарко, я с трудом перевожу дыхание, а это только пятый этаж! Невозможно представить, что тридцатилетняя муза, которой я когда-то была, взлетела на седьмой этаж, как на крыльях, держась за руку своего бродячего музыканта.

Отправляю эсэмэску мужу. Если подарок не поможет, расскажу ему про Фло и Жан-Макса. После такого сюрприза он уж точно поймет, что я потратила время на телефонный разговор с подругой. Оливье часто слышал от меня о командире Баллене, о его репутации бабника, но главное, он знаком с Флоранс еще с тех времен, когда она не была замужем и нередко ночевала у нас. Фло ему очень нравилась. И он будет переживать за нее – как и я.

Седьмой этаж!

Уф… Совсем задохнулась!

«Батисто Набирус». Табличка с именем мима висит под дверным звонком.

Слава богу, он все еще здесь живет!

Кладу мобильник в сумку. И, перед тем как нажать на звонок, не могу удержаться от своего проклятого рефлекса – вынуть камень времени, почувствовать его тяжесть на ладони, погладить кончиками пальцев по гладкой спинке. Чтобы набраться храбрости. Чтобы соединить прошлое с настоящим. Но пальцы тщетно шарят в сумке, ищут, ищут…

Камня нет!

Я начинаю привыкать к этому, хотя все еще копаюсь в сумке, перебирая ручки, хватая и бросая то губную помаду, то кошелек, то записную книжку. Камня нет как нет! Как ни странно, я даже не сильно удивлена, и это исчезновение меня почти успокаивает. Оно позволяет мне отказаться от худшей из гипотез: кто-то в моем окружении то похищает, то возвращает его потехи ради. Но вчера рядом со мной были только мои родные, а в рейсах, в Монреале и Сан-Диего, только мои сослуживцы. Значит, если это не самый невероятный из заговоров, остается одно объяснение: я свихнулась… Или же этот камень действительно волшебный!

Звоню в дверь.

Жду.

Слышу шаги.

Медленные шаги.

Дверь бесшумно открывается.

На меня смотрит Батисто. У него лицо старика, изборожденное глубокими морщинами; маска мима растаяла, как воск, растрескалась и застыла; стройные ноги, некогда уверенно стоявшие на цоколе, еле держат. И только взгляд лукавого домового остался прежним, молодым.

Он приветствует меня улыбкой, больше похожей на гримасу:

– Гаранс? Ну входи, прошу!

Словно он поджидал меня здесь последние двадцать лет.