Мы сидим на террасе вдвоем. Как парочка влюбленных. За круглым столиком на террасе с еще голым бетонным полом. Оливье колеблется между ипекакуаной и тиковым деревом. Он способен часами рассказывать мне о достоинствах и недостатках каждой из этих экзотических пород. Я отвечаю, что мне все равно: «Решай сам, какой пол настелить на террасе, только поскорей, а то будешь думать до Лориного совершеннолетия». Маленькая Лора играет рядом с нами.

Ей-то как раз нравится бетонный пол, она может рисовать на нем мелом. Сердечки – для своих родителей, солнышки, облака. И еще самолеты – мамин самолет. Возле Лоры сокровище – снежный шар, который я привезла ей из Лос-Анджелеса, с Микки и Минни, держащимися за руки в калифорнийском Диснейленде; я успела купить его в последний момент, в аэропорту. У Лоры нормальная температура и никаких резей в животе, как будто Оливье все это выдумал. Сам он утверждает, что все это от ее воображения, просто она скучала по тебе.

Сад окутывают мягкие сумерки. Я предпочитаю дневному свету эти предвечерние мгновения, когда все птицы со стариц Сены поднимают гомон в ожидании ночи. В течение нескольких минут мне кажется, что все в порядке. Что мне здесь хорошо. Что я могу сколько угодно летать по свету, но вернусь именно сюда. Оливье настоял на том, чтобы открыть бутылку «Гевюрцтраминера». Это у нас такой ритуал, чтобы отмечать мою «стоянку». Обычно мы выпиваем бокал, от силы два, но не успевает бутылка опустеть, как я уже снова в полете. Оливье шутливо утверждает, что, уезжая, я оставляю ему достаточно вина, чтобы «залить печаль разлуки».

– Милый, я подала заявление…

Оливье упорно глядит на Лору, которая сосредоточенно выводит мелом на бетоне названия тех городов, что мама показала ей на карте. Сидне – Банкок – Нуёрк. Она ужасно гордится своим умением писать. Оливье молчит, и я начинаю перечислять аргументы, которые повторяла десятки – нет, сотни – раз. Неужели ложь становится правдой, если ее повторять почаще?

– Всего три дня. Со вторника по четверг. С Флоранс и еще двумя стюардессами – Лоранс и Сильви. Я уже столько месяцев не летала…

– Ты летаешь трижды в месяц, Нати!

Я чувствую, что назревает ссора.

Перевожу дыхание. Мы вернулись к знакомой теме – сколько раз мы ее уже обсуждали! – и я снова уверенно говорю:

– Так это работа, Оли, просто работа. А тут – три дня каникул, в компании с подружками.

Оливье отворачивается, смотрит на каракули дочки. Дакар – Дели – Кито.

– Мне просто жалко Лору.

Я стою на своем. Стараюсь говорить как можно убедительнее, чтобы не вызывать у Оливье подозрений.

– Послушай, Оли, я же отдыхаю две недели в месяц. И провожу с Лорой куда больше времени, чем другие мамаши, работающие тридцать девять часов в неделю. Так что тебе не в чем меня упрекнуть! Единственное преимущество моей профессии – дармовые путешествия. А тебе нравится сидеть здесь. Ты всегда отказывался летать со мной. Сколько раз я тебе это предлагала, когда просилась во внеплановый рейс! Часто. Но не сейчас…

Оливье не возражает, даже не спрашивает, куда я лечу. Молча допивает вино, нагибается и начинает собирать Лорины игрушки – это знак, что ей пора ложиться спать.

– Всего три дня, Оли. Три дня в Барселоне, с тремя подружками. Надеюсь, ты мне это не запретишь?

– А разве я когда-нибудь что-то запрещал тебе, Нати?