Глава четвертая
Ступени

С того дня, разделившего ее жизнь на две части, прошло больше двух недель. Не было ни одного человека, который хоть немного не сопереживал ей. Это не казалось странным, хотя роман их носил необычный характер, особенно учитывая личность самого ликвидатора, которая вряд ли обывателем могла восприниматься со знаком плюс.

Журналисты старались из всех сил, правда, надо отдать им должное, злого про «Солдата» написать не получалось. Статьи и телевизионные программы выстраивали образ не такого уж и плохого человека, возможно благодаря его природному обаянию, а может быть… кто знает — на все воля Божия…

Любая поддержка ей ценилась, но ни одна не могла облегчить страданий. Марина Никитична судорожно искала хоть какой-нибудь выход. Ее устраивало только освобождение любимого ей человека. Что-то обещавшие адвокаты доверия не вызывали, высокие чины, пока и говорить на эту тему опасались, оставалось надеяться только на себя.

Утишал любимый отченька — Владыко Матфей говорил об этом испытании как о должном и, главное, проходящем. Молился сам, обнадеживал, уча уповать на Промысл Божий, предлагал любую, посильную для него помощь. Горючие слезы, проливаемые на его епитрахиль, вызывали сильнейший отклик в душе старца, и изливались нектаром любви и успокоения на сердце страдалицы.

В нем, в своем шефе Стражнике, в давнем друге Юрке Болотове, пусть и гее, но настоящем товарище, в его близком друге Андрее, тоже «судмеде» и, конечно, в своих родителях видела Марина поддержку и готовность помочь в любом деле, пусть полном криминала — на то и настоящие друзья!

Сейчас она ехала на встречу, после странного звонка и краткого разговора с человеком, назвавшегося другом ее любимого. Вот уже и назначенное место. Выйдя из машины, Марина позвонила по оставленному номеру телефона:

— Добрый день, это…

— Я вижу, вижу… в проулочек входите и направо…

— Идууу… идууу… ииидууу… Боже тут дверь… и воняет… и большой замок висит… Аааа!.. — Сзади, кто-то положил руку ей на плечо. Под тяжестью она даже присела. Рука повела немного и неожиданно нежно в сторону, в то время как другая потянулась к двери, легла на ручку и рванула. Замок отлетел, дверь открылась. Марину втолкнули внутрь:

— Не бойтесь…

— И не думаю. Я в тебе дырок наделаю, если что…

— Я и не сомневаюсь, Леха сказал, что шутить не нужно…

— «Сказал»? А вы-то кто?

— Друг… вот… — Протягивая сверточек, «Бобер» показывал на дверь в дальнем конце комнаты:

— Нам туда…

— А почему я должна вам верить?

— Леха верит, остальное ваше дело…

— Ой! Его четочки! Ой! Его почерк, какой-то правда…

— У него до этого руки были связаны… очень связаны…

— Пытали?

— Я нет…

— А вы кто?

— «Бобер».

— Как это?

— Погремуха такая..

— Вы тоже, из его… как это..

— Я подполковник, командир спецназа, когда-то мы с Лехой служили вместе. Долгая история… Я его арестовывал — выхода другого не было, его бы все равно убили, а так хоть жив. В общем… да-да, сюда, тут нас не найдут… кафешка маленькая, все свои, если что, здесь меня и ищите, если что… Кофейку?

— Нееет, не люблю…

— Совсем?…

— Сок, если можно… натуральный…

— Хрен его знает, может и можно… Так вот. Отпустить я его не мог, но в тюрьмушку определить помог… пока он там, жить будет… — Следом он передал все, что просил Алексей и замолчал, давая время осознать услышанное.

— Так… Как я поняла, если этот сраный «Дисней» перестанет существовать, то особо заинтересованных больше не будет?

— Финансирует все он — ээээт точно!

— А на какую помощь от вас можно рассчитывать?

— Вот этого вот он не уточнил, а я сам и не знаю… Кстати, «Дисней» стал, как это в наше время просто, имея деньги, депутатом городской думы. Помочь, я вам смогу информацией… можно людей в охрану дать, ну там тяжести потаскать…

О чем-то задумавшись, Сосненко, неожиданно повеселела, и задористо, производя впечатления только что свихнувшегося человека, поинтересовалась:

— И трупы тоже?

— Да нам-то что, хоть и… Какие трупы?

— Ну вот… А я уж было…

— Постойте, барышня, криминал — это мимо меня, остальное с удовольствием.

— Да это так, к слову, «Бобрик», не волнуйтесь. Я все поняла. Вы и так многое сделали. Это я так о своем докторском…

— Вы что, работу на дом берете?

— А вы милый… Если бы я брала работу на дом, то я жила бы в домашнем морге или сумасшедшем доме.

— Хм… прикольно! Вы что, трупы режете?

— И режем и зашиваем, и еще многое делаем. Хотите посмотреть?

— Хм… любопытно, но не сейчас…

— А скажите пожалуйста, «Бобер»..

— Можно Еремей и на «ты»…

— Еремей… хорошо… как ты думаешь, Алеше… моему, будут делать психиатрическую экспертизу?

— Разумеется… только где, не знаю… Наверное, можно договориться.

— Значит можно договориться, а кто решает и где?

— Наверное, судья…

— Вопросов больше нет…

Стараниями подруги Марины Натальи, известного в Санкт-Петербурге, да в России адвоката, экспертизу назначили в «Бюро судебно-медицинской и психиатрической экспертиз», как было написано на табличке при входе в клинику — место работы Сосненко. Против никто не был. Чтобы сама Марина попала на эту экспертизу ничего официально предпринимать не было нужды. С Лехой они не были пока по документам мужем и женой, их отношения уже многими забылись, а остальные и не знали.

Время оставалось до знаменательного дня около месяца, а готовить предстояло многое.

Марине всегда нравились головоломные загадки с лабиринтами несводимых воедино тайн. Сама она хоть и увлекалась историей интриг, но в длинные цепочки планов не верила — всяк одно звено да даст разрыв.

Сегодняшний же план, разработанный ей, был просто невероятно сложен, да что говорить, просто невыполним. Поэтому и овладел ей полностью и страстно. Она видела конец удачным, чувствовала, что сможет справиться и мечтала, что его по достоинству оценит любимый.

Первая и основная часть уже воплотилась — экспертизе в нужных ей стенах быть. Все остальное, в основном, зависело от нее, именно поэтому была и уверенность в достижении цели…

Несколько дней назад на освидетельствование привезли труп неопознанной женщины, и именно это событие, сперва, совсем ничего не значащее, и сыграло одну из важных ролей в выстраивании четкой линии плана.

Санитары подготовили тело и уже хотели сделать «срезы», чтобы она смогла продолжить сама, как что-то затеребило в мозгу. Она попросила остановиться, после и вовсе отпустив их, сказав, что сделает все сама.

При первом взгляде ничего особенного — красивое молодое тело, как ни странно, женщины, обозначенной в карточке как «БОМЖ». В принципе это был просто дежурный вариант вскрытия, после которого само тело за ненадобностью родным, которых не было, либо уничтожалось, либо привлекалось для каких-нибудь исследовательских нужд. Взяв стекла, в которые упаковывались частички внутренних органов, отправляемых на гистологию, она наполнила их предыдущими пробами, соответствующе надписала и уселась напротив, задумчиво уставившись в обездушенную материю: «А что если тебе, красивая шкура, подарить новую жизнь… нет, нет, не оживить, но дать историю, весьма приличную, даже интригующую, подарить другое имя, другой статус, украсить… и кто знает, может быть, могилу твою станут навещать люди, да и могилу ты приобретешь, а не просто будешь потеряна среди миллионов других бездомных. Жаль, конечно, что твоя жизнь, при твоих-то данных, сложилась так прискорбно, но ведь не зря все это!.. Так и есть, не зря! Таааак, с чего бы начать? Ну конечно! Я, правда, не эксперт по нанесению татуировок, но все таки что-то да могу!».

Через час с небольшим Марина стояла, держа в руках машинку для нанесения тату, осталось выбрать, с какого рисунка и на каком месте начать. Проработав все ночь, она осталась вполне довольной. Вытащив из сумочки литровую бутыль темно-коричневого цвета, за которым только съездила, и целлофановый пакетик, пахнущий болотом, она положила на секционный стол, и, вздохнув, произнесла: «Теперь мы тебя «утопим»». Жидкость из бутыли военврач ввела эндотрахеально (через трахеи) в схлопнутые легкие, запихав в рот немного болотистого субстрата: «Не забыть бы потом в нос…» — но эта мысль осталась уже позади, поскольку впереди предстояло бальзамирование. Одевшись в биозащитный костюм, напялив кислородную маску, она приступила к делу, как всегда с азартом и искусством творца.

Спустив всю кровь, возлюбленная «Солдата» сделала крошечные надрезы ввела через них в бедренную и легочную артерии, соответственно и по очереди, лапароскопическую трубку, предварительно сняв с нее колпачок с камерой, и включила аппарат, подающий под давлением раствор формальдегида. Розовая густоватая ядовитая жидкость постепенно пробиралась все дальше и дальше, пока минут через сорок не заполнила необходимое пространство в теле умершей. Сквозь маску немного пробивал сладковато-гнилостный запах яда, но к нему любой мастер бальзамирования испытывает определенную слабость, как великий повар к немного подтухшим или изначально не очень приятно пахнущим продуктам, которые использует в своей кулинарии.

Пока проходил этот процесс, майор, взяв два крючочка и еще некоторые приспособления, назначения которых были известны только ей, поскольку здесь больше не было знатоков египетского бальзамирования, и принялась вынимать мозг через нос. Вместо него судмедэксперт закачала быстро сгущающуюся жидкость с примесью того же раствора формальдегида, в застывшем виде принимающую отдаленно напоминающую форму мозга, но без извилинок, чего и не требовалось.

Оставалось проколоть тем же раствором кожу лица, более крупными иглами внутренние органы и, наполнив, немного переделанным в процентном соотношении, составом глазные яблоки, потом погрузить «готовое» тело в ванную с раствором формальдегида на полтора часика, после чего можно собираться домой, предварительно упаковав и поместив это произведение в специальный холодильник. «Оформлю завтра, нужно подумать… может, как невостребованное тело, переданное для практических занятий курсантам медакадемии… остальное потом… Осталось найти еще мужчину, и будет пара на загляденье… Главное успеть…»

Валера Симурин всматривался в движения танцующей перед ним девушки. В танце не было ни одного пустого места. Такого владения всем телом нельзя было предполагать в человеке, тем более, встретившемся у тебя на жизненном пути. Такой пластикой и грацией обладают только животные. Давно он не видел такого воплощения чего-то дикого и сексуального. Траектория движения плавного изгиба заканчивалась в неожиданном месте, но не застывала, а переходила в другое. Открываемое взгляду манило, но не показывалось полностью, что разжигало не столько любопытство, сколько желание. Так продолжалось уже минут десять и ни одного повтора!

Это тело! Оно будто выточено из пластичного упругого, но все же мрамора, выточено, но не статично, не чета застывшему изображению скульптур, пусть и схваченную гениальным скульптором смену перехода пластики одного па в другое.

Все в этом теле: руки, ноги, шея волосы, таз, туловище, все и в более мелком разделении, казалось, жило независимо друг от друга, но сливалось, изгибаясь в такт мелодии, соприкасалось, ласкалось, гладило, подталкивало, обнимало. Движение не происходило в каком-то одном месте, но развивалось во всей танцовщице, иногда сталкиваясь в одной точке, снова развиваясь из нее.

Видно, что танец давался ей легко, он не был представлением для кого-то, но настоящая полноценная жизнь, воображаемая внутри скрытого эротического мира девушки, ее и того, кого она в него впустила. Этим «кем-то» был не Симурин, хотя кроме него здесь больше из живых никого и не было. Сейчас она делала это исключительно для себя, с каждым движением распаляясь и возбуждаясь, отправляя эмоциональный посыл в своих мыслях любимому человеку.

Завязанные черным шелковым лоскутом глаза были границей видимого только ей рая для двоих, шест, в виде трубы служил в реальном мире ориентиром, вокруг которого и происходило представление, музыка — пищей для воображения. Наполненный придыханиями и возбуждающими ритмами звук, вырывающийся из динамиков, покрывал любые другие, жажда любви телесной, о которой кричала каждая клеточка ее тела, призывали к ласкам. Все чаще пальцы, волосы, выбрасываемые волны флюидов скользили по ее коже, а само тело по холодному металлу, все активнее напоминая прикосновения любимого человека к эрогенным зонам.

Из одежды, и так почти не прикрывавшей роскошную фигуру, остались белый колпак с красным крестом, белые чулки, прикрепленные к пояску, туфли на высоком каблуке, алые, как свежая кровь, появляющаяся после пореза на поверхности кожи, и совсем тоненькие трусики.

Мужчину не смущали не место, ни время, ни странное и неожиданное приглашение бывшей любовницы. Одного блеска ее глаз хватило, чтобы восстановилось прежнее доверие, пропал мир с его нуждами, правилами, потребностями.

Эта женщина сводила его с ума давно. Их расход состоялся по его вине, подлой, гнусной, не мужской. Три года назад они были приглашены в одну компанию, женщины и мужчины в которой оказались любителями группового секса, впрочем, не знала об этом только она. На пике веселья, когда алкоголь уже пропитал головной мозг, достаточно раскрепостив скованность, как казалось Валерию, и он условным знаком дать понять, что можно начинать.

Не задумываясь о ее отношению к этому, он распластался по дивану в предвкушении долгожданного зрелища. Сейчас его волновала только сцена ее насилия другими, что должно было доставить огромное удовольствие.

Та, которую он так «любил», совершенно доверчиво и расслабленно ждала совсем другого и явно не здесь. Она замечала за ним некоторые странности, какую-то обиду и даже кажущееся удовольствие от нанесения ей редких оскорблений и небольшого насилия над ее личностью, девушка не столько прощала, сколько не хотела замечать, пока не наступил сегодняшний день.

Сразу заподозрить неладное не получилось, поскольку подобное казалось невероятным, и лишь когда двое посторонних мужчин принялись настырно гулять по ее телу своими руками, а затем настойчиво раздевать чужую женщину, она попыталась сопротивляться. Сопротивление распаляло и насильников, и извращенца. Мужчины были сильнее, он просить прощения не спешил, и продолжал, не обращая внимания на ее сопротивление.

Заранее силы казались не равными, изначально предполагалось, что Марина сопротивляться не станет, но вышло по-другому. Почти без одежды, с окровавленным серебряным скальпелем в руках — подарком коллег, с которым никогда не расставалась, она выскочила из дома, оставив в квартире двоих раненных молодых людей, совершенно опешивших от дикости подруги «товарища» по утехам.

Кстати, в это время возлюбленный в разочаровании удалился с чужой женой и придавался утехам с ней в другой комнате, что конечно, не осталось неизвестным…

Сегодня Симурин не мог поверить своему счастью. Он давно добивался восстановления отношений, что было совершенно не приемлемо для нее, пока в этом не появилась необходимость.

О причине вряд ли догадается человек даже с изощренным аналитическим умом, тем более, куда уж нам…

Танец перешел во вторую фазу, «дикая кошка» почти избавившись от одежды сама, принялась за совершенно растаявшего разумом и воспалившегося желанием зрителя. Она настолько увлеклась, что буквально сама себя обласкала, еле сдерживаясь, чтобы не закончить самостоятельно, прижималась, давая понять, что осталось недолго.

На самом деле одно прикасание к нему вывело ее из перевозбуждения и чуть было не заставило извергнуть недавний легкий ужин из своего организма — настолько противен был ей этот человек!

Мужчина не сопротивлялся, отдаваясь ей полностью. Одежда слетала с него как скинутая с полки шкафа стопка книг. Её возместили с лихвой откуда-то взявшиеся «игрушки», в виде плетки, наручников и фуражки для него, любителя подобных развлечение, совершенно поработив своим появлением перед «госпожой».

Несколько средних по силе, таких, как ему нравилось, ударов плетки заставили кровь бурлить, и, слившись с прежней перевозбудимостью, ввели в состояние восторга и почти оргазма. Третий удар заставил встать, остальные погнали в сторону смирительной кушетки, применяемой в психиатрической практике не только для усмирения буйных больных, но и для электросудорожной терапии, мысль о которой еще больше возбудила его.

Валера лег, поддавшись игривым грубым ласкам хлыста. По очереди ремни застегивались на запястьях, лодыжках, поясе, грудной клетке. Последний ремень затянулся на шее, что особенно его возбуждало. Ему нравилось удушье, быстро доводящее его до оргазма. Сейчас он жалел, что этот стол не был опробован еще в дни их давнего романа, о чем он вспоминал с содроганием сердца, сопровождавшегося мурашками и пробегающим по гениталиям холодком.

Как только кляп оказался во рту, девушка остановилась, превратившись в устрашающего вида ангела тьмы. Никогда он не видел такого блеска в глазах человека, никогда не испытывал такого моментально обрушившегося на него ужаса, перед кем бы то ни было, хотя ничего еще не происходило…

Выключив музыку, переключив свет на яркий, Сосненко, не переодеваясь, оставшись почти в неглиже, зная, что это лишь усилит мучения, вынула заранее приготовленные шприцы и, напевая себе под нос песенку про «сучку и стерву», приблизилась к своей жертве:

— Ну что, мразь… да, да, да… знаю, что ты хочешь сказать… Мол, искать будут… мол, знают, что ты со мной ушел, что ты напел, кому-то будто трахнешь меня… Знаю, знаю… Ты что, правда думал, что между нами после того случая что-то возможно? Ты еще тупее, чем я предполагала! Хочешь узнать, почему я тогда … Тооогдааа! Тогда ты был для меня интересен своей брутальностью, о тебе говорили как о боевом офицере, прошедшем и огонь, ииии… и все остальное…

Она сделала первый укол.

— Ты казался благородным, умным, настоящим… Я же совсем молодая, просто была очарована твоей взрослостью, зрелостью, тестостероновой насыщенностью… Да! Мне было интересно с тобой, нооо… не долго. После я терпела тебя и твои идиотские выходки, поскольку не привыкла изменять своему выбору… То, что ты хотел со мною сделать, перечеркнуло последнее, нас связывающее… Что ты мычишь? Прощение попросить хочешь? У тебя было время, да и забыла я тогдашнюю историю… Когда меня обижают, я прощаю, так что забудь… Но ты, ублюдок, обидел моего любимого человека, ты нас разлучил! Молчи, сууука… и нет тебе здесь прощения. Хотя, у тебя есть выход… я могу тебя простить, если ты поможешь… Хм… Что согласен? Неужели? Вот только согласия твоего не требуется, хотя бы потому… если ты узнаешь, как и чем… то тебе это не понравится… Ты будешь умирать не просто больно, а подходить к смерти с ужасом, тыыы… тварь! Ты станешь частью того, что спасет его и не позволит разлучить нас… — Накинув халат, Марина Никитична толкнула стол на колесиках в сторону двери, вывезла в коридор и направилась к «секционной комнате», то есть в подвал, этажом ниже…

Мы вернемся еще к экзекуции, которую разгневанный военврач будет проводить не только, как «ангел мести», как спаситель, придерживающийся своего плана, но и как ученый, дерзкий, хладнокровный, не отступающий от задуманного, записывающий все подробности на диктофон, который потом передаст своему учителю для изучения — это будет действо полезное еще и для науки…

Пока обратимся в фешенебельную баню, принадлежащую консорциуму, где главой был незабвенный Влад «Дисней». Фамилия нам его ничего не скажет, поскольку с девяностых авторитетных бизнесменов остались сотни, судьбы многих похожи как две капли воды, но такими отъявленными негодяями могут быть только единицы из них.

Этот человек, признающий только власть денег, не имел ничего общего ни с честью, ни с совестью, ни вообще с какими-либо правилами, которые своим существованием делают и жизнь, и отношения между людьми более-менее сносными по сравнению с тем, когда они отсутствуют.

Не станем углубляться в подробности характеристик этого человека, на сегодняшний день сосредоточившего в своих руках огромные финансовые потоки города, завязавшего на себе многие договорные отношения с сильными мира сего, имеющего на многих не нравящуюся им информацию, за счет которой добивался нужного всегда, даже когда они этого не хотели. Самое же для нас главное — именно он инициировал преследование возлюбленного Марины, теперь добиваясь его смерти во чтобы то ни стало.

Тело «Диснея», сплошь покрытое татуировками, изображающими диснеевских героев, причем за занятиями им совсем не присущими, от секса до всяческих исторических моментов, скажем награждения их наградами самим генеральным секретарем Л. Брежневым или момента вручения императорской короны Наполеону, где все окружающие персонажи были не историческими лицами с соответствующей картины, а любимыми детьми персонажами, знакомые нам всем по мультфильмам.

Его необъятное жирное тело, обмотанное белой простыней, венчалось безобразной, не имеющей волосяного покрова головой с заплывшими глазами, огромными щеками, мясистыми губами и десятью, если не больше подбородками. В нем не было ничего, что не хотелось бы поменять. Его «близкие» сотоварищи, которые таковыми только считались, потому что рано или поздно пропадали без вести навсегда, походили на него внешне и не были никогда умнее или прозорливее. Последних он опасался, держал на отдалении, пользуясь их услугами через посредников, благодаря чему никогда ничем не рисковал.

Если кто-то из исполнителей его воли начинал подозреваться властями, то исчезал, унося с собой в неизвестную могилу все тайны и свидетельства передачи воли патрона другим лицам.

Исключением был лишь один человек, специализация которого требовала всегда личного общения. Оба не скрывали никогда взаимной неприязни. Не доверие лежало в основе их отношений, а значит, каждый из них понимал: рано или поздно кто-то первым пожелает прекратить их раз и навсегда.

Алексей уже год как оборвал цепочку, ведущую к нему, и только стечение обстоятельств слило его интересы с интересами Влада. Получилось это через общего знакомого, которого таковым никто из двоих, к тому времени уже противников, не считал.

Авторитет, которого устранил «Солдат» последним, последствия чего и привели его к самой большой любви в его жизни, оказался не только врагом исполнителя, но и «Диснея». Посредник найдя «ликвидатора», предложил ему крупный в финансовом отношении контракт, после которого первый рассчитывал скрыться навсегда, покончив со своим совсем неприятным ремеслом, которое возненавидел за последнюю заключительную фазу.

Акция прошла бы без эксцессов, не узнай Влад о личности киллера от того же посредника буквально за день до готовящегося события. Новоиспеченный депутат городской думы, а Влад таки стал им благодаря поддержке своих «друзей» в чиновничьих креслах и огромным финансовым возможностям. Нюанс определения места готовящегося покушения состоял в нахождении жертвы в одной точке. Все лица, с которыми тот имел дела, независимо от их статуса и ранга, прибывали на переговоры в его резиденцию, находящуюся почти в центре города.

Монументальность разноэтажных строений, их архитектурные особенности, план расположения зданий, представлявший собой внешне большой прямоугольник с несколькими внутренними двориками большой площади, тремя въездными воротами и несколькими подъездами. Комплекс, еще двадцать лет назад принадлежал министерству обороны. В нем располагалось одно из военных училищ, которое, по опять-таки стечению обстоятельств, окончил сам стрелок, а посему знал каждый закуток.

Таких подробностей «Диснею» известно не было, зато и глупый бы понял, что другого места нет и быть не может, а значит «Солдат» будет пытаться использовать слабые места именно этого форпоста.

Расчет был простой, хотя и многоходовый. Сообщить «своим» силовикам о готовящемся покушении, которое, естественно, дадут провести до печального конца, поскольку он выгоден всем сторонам, заранее определить лежанку снайпера, чтобы накрыть его, что называется по горячему следу, и обязательно ликвидировать на месте.

Последний фактор мог стать слабым звеном, но Влад усилил его, пообещав сто тысяч долларов за устранение.

План выглядел не сложно, а вот дивиденды ласкали не только слух, но и погоны, и грудь кителей, и карманы участников.

Но «на то и щука, что бы карась не дремал»! Леха был уже не молод, обладал богатейшим опытом с соответствующими навыками, был лучшим в своем деле и, что не маловажно, единственным выжившим из всех, кого он когда-либо знал из соратников по «цеху». Разумеется, продумав все нюансы, он всегда закладывал в основу принимаемого решения контрмеры, которые могут принять против него. Удобных мест было четыре, но все они после небольших усилий могли стать ловушками. Все они располагались на чердаках близлежащих зданий, и лично им определялись с первого взгляда.

Задача становилась интересной, поскольку оказалась почти не выполнимой. Убрав этого авторитета, оставалось «сработать» самого «Диснея» и почивать на «заслуженной, а главное обеспеченной пенсии».

После нескольких дней раздумий он все-таки решил продумать вариант исполнения из здания УВД. На выбор предстали два кабинета. Один постоянно был занят, второй посещался периодически, но выстрел из него представлялся трудно производимым из-за критического угла атаки. При этом пришлось бы раскрывать настежь огромное окно, что привлекло бы внимание.

Первый кабинет можно было бы освободить на несколько часов, элементарным звонком с сообщением о заложенном взрывном устройстве или организовав этажами ниже небольшой пожар.

Но неизвестным оставалось время, в которое «клиент» мог появиться в сетке прицела. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» — когда он в очередной раз пробирался по пробкам к месту точки наблюдения, в его машину врезался минивэн. Авария была легкая, затраты на ремонт мелочными, но водитель сам потребовал приезда ГИБДД, что предоставило какое-то время для общения. Оказалось, что это был курьер доставлявший фурнитуру для установки бронированного стекла высшей категории защиты в зимний сад интересующего особняка. Леха тогда вспомнил начавшиеся работы по восстановлению прозрачного купола на крыше ближнего к УВД крыла комплекса. Еще подумалось: «Это было бы неплохо — прямо таки решение всех вопросов.»

Новость оказалась только началом. Далее выяснилось, что работы велись спешно, и должны были закончиться к определенному числу, поскольку именно на этот день была назначена встреча с японцами.

Там же должны были посадить японскую вишню «сакуру», которую необходимо было заставить цвести в непривычное для нее время. Солнечный свет, наиболее выгодный для подсветки, падал с полудня до часа дня, что и определяло примерное время производства выстрела, поскольку на встрече должно было присутствовать само интересующее лицо.

Выбор был небольшой, справиться с такой толщины стеклом мог «Барретт» М82 (калибра 12.7 на 99 мм) или отечественный образец СВН-98 (калибра 12,7 на 108 мм), были и еще варианты, но достать получилось именно СВН-98, с приемлемой длиной 1350 мм, которую хоть и тяжело, но все же получалось доставить на место незамеченной. Другими словами, сложности в мгновение ока обрисовались четкими гранями, что было уже решаемо.

В день «Д» в здании УВД прозвучало оповещение, объявляющее пожарную тревогу, и требующую поголовную эвакуацию сотрудников. В самый пик ликвидации очага небольшого пожара, не успевшего, благодаря своевременному звонку распространиться на этаже, прозвучал громкий странный звук, через две минуты после которого в управление же раздался звонок, сообщавший о состоявшемся покушении на очень влиятельного человека в городе, чего ждали все оперативники, рассредоточенные в засадах у предполагаемых снайперских лежек. Они доложили о чистоте и пустоте в своих вотчинах, что навело на мысль о наличия еще одной, неучтенной.

Кто-то обратил внимание, что здание самого УВД очень выгодно расположенного с точки зрения использования снайпером. В это время какой-то выходящий капитан посетовал, что пожарные совсем одурели и устроили потасовку с каким-то молодым человеком, пытавшимся несколько минут назад выйти через черный ход, и что тот отбивался продолговатым черным кейсом, явно с чем-то тяжелым.

Все рванули в указанное место, стараясь охватить, не только изнутри, но и с тыла здания все возможные отходы.

Сам же капитан в это время испарился, хотя его и окружали несколько любопытных сотрудников, один из которых отметил, что видит его в первый раз.

Быстро обнаружилось, что в указанном месте пожарных не было, соответственно, как и инцидента, а сообщивший о нем, по идее, не мог отойти больше чем на квартал. По мгновенно разосланной ориентировке все находящиеся в радиусе километра полицейские приступили к поиску, и почти сразу наткнулись на пакет с формой, догорающий в огне горящей помойки. Разумеется, начали отрабатывать этот сектор и наобум почти настигли беглеца, хотя и не знали о его местонахождении.

Предположив, что преступник овладел транспортным средством — тяжеловозом для перевозки стекол, бросились за ним. Остальное мы уже знаем, как и Алексей знает о том, что его «сдали».

Кому он этим обязан было понятно, а потому ясно, что вся полиция ищет его и перекроет все возможные пути, ведущие к его известному только ему одному убежищу до позднего вечера, поэтому и нужно было где-нибудь схорониться.

Кто же знал, что эти несколько часов смогут возбудить в его сердце такое небывалое чувство, отодвинувшее за задний план и чувство самосохранение, и требования навыков, и голос разума…

Именно это сейчас вспоминалось с позиции владения информацией собеседниками. Разговор подходил к концу, закончившись требованием не оплошать в этот раз.

Полковник Касаткин, возглавлявший несколько месяцев назад это мероприятие и так помпезно его проваливший, клялся и божился, что в этот раз все пройдет как по маслу:

— Влад, ну что ты, совсем меня за идиота считаешь?! Тогда как было: иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что! Сам ведь оплошал… Ладно… Ты вот что. Переведи-ка по полтинничку двум моим человечкам, чтобы они знали, за что рискуют. Один да попадет…

— Че, сразу дуплетом…

— Неее… с разных точек валить будут. Спецы что надо. Знают только одну команду — «фас!».

— Ну смотри, может своими еще помочь?

— Ааа-га… еще и познакомить. Все будет сделано на высшем уровне, нужно только постараться не зацепить из конвоя кого-нибудь. СОБРовцам это не понравится! А эти еще те псы, всем за своих глотки рвать будут, не взирая ни на чины, ни на звания.

— Да ладно, деньгами все решим… Короче, третьего раза у тебя не будет… Срань… аааа.

— Голова?

— Да не только… а башка вообще!

— А ты к Дмитричу…

— Это еще кто?

— Ты чо?! Спецклинику помнишь?

— Ну…

— Главврач там.

— Он дураков лечит, я че, похож на…

— Он гипнозом — один из сильнейших у нас. Блокаду поставит, так ты не только о болях головы забудешь, но и ср. ть перестанешь.

— Не гони, а! Я в чудеса не верю. Ееее… хоть пулю в голову вгоняй…

— Короче, Влад, я через два часа у него, если чего, дай знать, я поинтересуюсь. На всякий случай — у него половина Питера обретается, и всем помогает, конечно, не за дешево, нооо…

— Ну… может… а то таблетки только по печени бьют… — В Леху должны были стрелять по его выходе из клиники, после проведения психиатрической экспертизы, поэтому свой судья не задумываясь дал разрешение на проведение именно там. Для этой компании совсем не важно было, кто именно проведет экспертизу и чем она закончится. По понятным причинам, торопить это мероприятие не собирались, хотя подозрения о даче арестованным кое-каких показаний на «Диснея» беспокоило. «Какая разница, что он там говорит, если как свидетель до суда не доживет… да и до своего-то не доживет… Хе-хе-ех… А к Дмитричу… пожалуй поеду, заодно и сам посмотрю, че там, да как… да на телочку Лехи-ну полюбопытствую — может, себе прибрать!» — с этими мыслями набрал номер полковника:

— Слышь, Валерич, ты там пошеруди со своими по поводу Дмитрича, может записать надо на прием, или как там… как его, кстати, полностью-то?

— Виктор Дмитриевич Стражник, советую…

— Да понял, понял… Когда к нему подъехать-то можно? А то уж и сил-то нет…

Через час Влад сидел в удобном глубоком кресле, невнимательно слушая доктора. Его веселил, несмотря на головную боль, вид ученого, показавшегося ему каким-то «неприбранным», неухоженным, погруженным в свои мысли и лишь изредка выбиравшегося из них, поглядеть на таких как он, и то ради научного интереса, а не денег. Таких типажей он не опасался. Подобному к себе отношению способствовал и сам главврач, будто рассеянно произнося предложение за предложением.

«Че он тут лепит? Какие-то кодовые слова, какие-то установки, какие-то «можно» — «нельзя»».

— Да делай, доктор, делай… Если поможешь, я тебе новую больницу куплю…

— Больница сама себе поможет, лучше церкви помогите…

— Я уже две построил — надоело! Тянут и тянут эти попы деньги, а толку с них… так, как они грехи отпускают, я и сам могу! Ну че там, долго еще колдовать-то будем?

— Сейчас я скажу слово и вы «провалитесь» в ваше подсознание, после я скажу другое, и вы выйдите из этого состояния в полном здравии и сознании…

— Ага… — После произнесенного обещанного слова «Дисней» действительно исчез из этого мира, погрузившись в состояние, о котором совсем ничего не вспомнит, в котором не заметит и прошедшего получаса, в течении которого доктор снимет с него все нужные медицинские показания, необходимую информацию, глубоко запрятанную, включая преступления, компромат, нехорошие планы, возьмет необходимые анализы, заполнит карту клиента, и даже выпишет счет.

Прошло тридцать минут, встрепенувшись, Вадим вздрогнул и устроился поудобнее в кресле:

— Ну чего, док, когда уже?..

— Вот тут распишитесь, это вам для оплаты…

— Какой оплаты, ты лечить-то будешь?!

— Милейший, а у вас разве что-то болит?

— Дааа… в натуре… колдун… — вообще ничего… Это как у тебя так?!

— Вы полчаса, уважаемый Владлен Павлович, отсутствовали, посмотрите на время…

— Вааау! Ну че, я пошел. Ты вооооще, док, в порядке!

— Чем могу, чем могу. Всегда рад помочь уважаемому народному избраннику. Если вам или еще кому-нибудь помощь понадобиться, милости прошу. Всех благ… — Влад вышел с кристально чистой головой, ловя себя на мысли, что и мыслей в ней не так много, и совсем нет тех, что приучены напоминать об опасности…

Стражник вытянул ноги, скрестил руки на груди, и стал ждать вызванную по громкой связи Марину Никитичну. Узнанное у клиента совсем не радовало. Кое-что сходилось на его заведении, на Марине и том самом Зигфриде, который был депутату как кость в горле. «Теперь понятно, что за кутерьма происходит, но совсем не ясно к чему она может привести. А мне вообще все это нужно?!»

Вошла, как всегда будто вихрь, Сосненко и, получив разрешение, плюхнулась в кресло. «Почему она выбирает всегда самое неудобное?» — но вслух произнес:

— Ну-с, Марина Никитична, что делать-то будем после всего этого?

— Чего… «этого»-то?

— Узнал я здесь, что ожидают нас веселые времена, а вот избегать их нам придется вместе, причем только вдвоем, никого не оповещая.

— Что, опять враги сожгли родную хату?!

— Хуже… Короче, девочка. Что для тебя некий Влад «Дисней»?

— А кто это?

— Он тебе должен был попасться в коридоре… Это тот самый человек, что хочет убить твоего Зигфрида или как его там, они, оказывается, подельнички…. Потому, наверное, один от другого освободиться и хочет… Так, твои планы?

— Да какие планы, Виктор Дмитрич?

— Ты зачем своего парня сюда вытягиваешь на экспертизу… его здесь застрелить хотят…

— Не застрелят.

— С чего бы такая уверенность?

— С того, чтооо… я не дам!

— Ааа… Это меняет дело. И чего мы задумали?

— Мыыыы…

— Конечно, мы… случись чего, с меня первого голову снимут, а ты без меня собираешься, видимо, перестрелку устроить.

— Виктор Дмитриевич, да ничего яяя… Поможете мне… нааам?

— В своем уме-то, мадам?! Мне проще из тебя…

— Мне не многое надо…

— К примеру?

— Подтвердить, что я — это я…

— Чем дальше в лес, тем жирнее партизаны! Угу… Значит, просто подтвердить, что ты — это ты?! И все?

— И все…

— Значит, рассказывать ты мне ничего не собираешься?

— Да нечего рассказать-то!.. Я вам, кстати, диктофон оставлю, прослушайте, там интересные мысли будут после проведения одного невероятного эксперимента…

— Принесешь, тогда и посмотрим, что там… Так, на всякий случай, суженного твоего застрелить хотят по выходу из больницы, после проведения экспертизы, и ты собираешься это допустить? Или я отупел, или ты перестала быть самой собой!

— Вот именно… ничего этого не будет… — только экспертиза…

— Так! Придется звонить твоим родителям и Владыке. Мне не хочешь сказать, тогда им скажешь…

— Не-ааа… — Владыко Маркелл, духовный отец рабы Божией Марины, после звонка Дмитрича просил приехать ее к утру следующего дня, и состоялась эта встреча аккурат после танцев перед начальником службы безопасности и всего последовавшего за ними. Ночь она не спала, и вот чем была занята после перевозки той самой «смирительной кушетки» с пристегнутым обездвиженным пока еще живым телом Валеры Симурина.

После двух кубов релаксанта пошевелить хотя бы веками или подумать о чем-то было невозможно, поэтому перетащить это обездвиженное тело на секционный стол не представлялось большой проблемой. Привязав мужчину и приготовив все для страшной пытки, которую жертва запомнит в виде последних минут своей жизни, она переоделась, накинула фартучек и, повернувшись к висящему позади Распятию, прочитала Псалом пятидесятый: «Помилуй мя, Боже…».

Прошло достаточно времени, поставленный укол начал отпускать. Сосненко проверила реакцию на боль. Нервные окончания становились чувствительными, а значит, скоро все тело станет одной большой болевой точкой!

Делая два разреза в свободных от веревки местах, специально оставленных для этого, судмедэксперт спокойным и очень низким голосом, совсем не соответствующим ее внешности, словно специально издеваясь, нагнетая страх, комментировала:

— Ты знаешь, что происходит с артериями, когда по ним пробирается к твоему сердцу 30-процентный раствор формальдегида? Это такой чудо-раствор… очень сильно разбавленный, но, не смотря на это, тебя изнутри будет съедать химический ожог. Именно из-за своей ядовитости его используют в нашем деле — он уничтожает все живое… Хм… но тебе это, кажется, не интересно?

Наверное, ты думаешь, что выплескиваемый сейчас адреналин хоть как-то обезболит? Ты не угадал! Вспомни, как больно тебе было, когда ты обжигался, но это только секундная боль, которую потом можно купировать обезболивающим, если есть, конечно… — ключевое слово — «есть». Оно и правда есть, нооо… хмм… не для тебя… гниде обезболивающее не положено! Сейчас тебя ожидает боль в сотни раз чувствительнее, она будет жечь, пробираясь в каждую клеточку твоих внутренних органов, которые ооочень быстро начнут разлагаться, поскольку почти сгорят от этой замечательной химии. Под давлением я буду нагнетать через две артерии… тебе, наверное, интересно какие?… — Женщина ввела палец в перчатке в один и в другой разрез и потрогала зажатые хирургическими зажимами толстые сосуды, пульсирующие бьющей в тупик потоком крови:

— Вот эта… и вот эээта… А вижу, вижу, чувствуешь… Но ведь я еще и не начинала… А тебе уже страшно? Неужели такой мужественный подонок боится? Нет?! А что же тогда? Не может быть… ты испытываешь ужас! Я бы тебя просто убила, наплевав и нагадив на твою могилу, но я не могу тебя простить, просто уничтожив, ведь ты не меня обидел, ты покусился на самое для меня святое — на нашу с Леликом любовь. Ты знаешь, что он для меня значит?! Нееет, ты этого не поймешь! Ты просто… просто маленький тщедушный извращенец, искавший похоти и чужих мучений. Ты добился своего! Ты не представляешь, как мне больно! Ты не представляешь, каково ему там сейчас… Именно поэтому ты будешь умирать страшной, наверное, самой страшной смертью — будешь выгорать изнутри… это не огонь, и не ожог от пламени — это неполное обжигание маленькими неживыми препаратами, рожденными химией, твоих невкусных вонючих клеток изнутри. Ты же знаешь, что химические ожоги страшнее термических… И как они прекрасны и болючи… Да, ты будешь сдыхать, но еще живым я тебя начну бальзамировать… такого еще никто не делал, а потому мне интересно это и как ученому… в промежутках разговора с тобой, я буду надиктовывать некоторые подробности и наблюдения — это необходимо для науки, а тебе… — какая науки для подопытной крысы? Никакая! Так вот… когда ты сдохнешь, я накачаю тебя полностью раствором, проколю всю твою морду и твои внутренние органы этим же ядом. Когда жизнь почти покинет твое тело, я задушу тебя! Для чего? Нееет, сейчас этого я тебе сказать не смогу — чуть попозже, когда наступит этот момент. Я хочу, чтобы это была последняя мысль в твоей ничтожной жизни! Так тебя и найдут! Но не надейся… никто не узнает, что это ты… Ааа! А еще я выну весь твой поганый мозг и закачаю… ну это уже не важно… Запомни, тварь: кто восторженно любит, тот прекрасно ненавидит! Это обо мне, и сейчас я тебе это докажу… — Произнося это совершенно спокойно, Марина отсоединила колпачки с камерами от эндоскопических трубок и вставила во вскрытые артерии. Кровь постепенно начала замещаться формалином, вызывая страшные муки, от которых кричала каждая клетка:

— Неужели ты надеешься на болевой шок? Глупыш! Увы, этого не будет. Конечно, ты мог бы отключаться в забытье, но я не позволю, пара укольчиков и сознание не покинет тебя, как и память, чтобы помнил все, за что страдаешь… все, все чувствуя! Если бы так не получилось, тогда я переломала бы тебе все кости, по одной в течении суток, так же, как ты пытался сделать с нашей любовью! Может быть, я бы так и сделала, но ты нужен именно такой. Сууука, мне придется работать, всю ночь, но оно того стоит! Ой! А что это у тебя нет эрекции, ты же хотел меня тра…ть! Аааа, мерзость ты такая, значит, ты меня обманул! Именно об этом я тебе и говорила, обещая задушить — знала, что солжешь! Ничего, я тебе помогу, причем так, что ты уже сдохнешь, а он все будет хотеть меня! Но не сразу, конечно, я подожду, пока ты вдоволь намучаешься… ну еще пару минуток… иии… Тебе же, наверное, интересно, что я для этого сделаю? Вижу, вижу по твоим глазам… Какой же ты идиот! Неужели ты мог подумать, что любя другого человека, я стану тебя ласкать!

Как же тогда?! Да просто! Ты разве не знал, что у всех, кто покончил жизнь самоубийством, через повешение, не только кало- и мочеиспускание?.. Ты что, серьезно думал, что висельники смотрятся красиво? Ладно… эй… жив еще, гадинка? Ааа… ну, мучайся… Ну так вот, у этих трупов посмертная эрекция… представляешь… у них всегда «стоит»!!! Так что я тебя просто придушу! Ты умрешь с неутоленной жаждой неисполненного желания — пусть это станет еще одним, самым последним твоим разочарованием. Было бы не интересно, если бы я сразу тебе об этом сказала. Но не этого бойся, а того, что таким… с таким… предстанешь перед Создателем на Страшном суде! Пусть я отвечу перед Богом наравне с тобой за это, но в отличии от тебя, мне нечего будет стыдиться! — Мучения человека продолжались уже минуты три, показавшиеся ему столетиями. Не имея возможности пошевелиться и крикнуть, он приводил в движение все остальное, что хоть немного было способно шевелиться.

Под гнилостно-сладковатый запах и спокойно произносимую речь, как могло показаться, маньяка в юбке, под звуки работающего насоса, каждая клетка его тела исполняла страшный танец смерти, погибая в боли химического ожога. Под воздействием яда, медленно проникающего в него, постепенно участки его кожи покрывались сначала, багровыми пятнами, после расплываясь, но так только до тех пор, пока не наступит очередь внешнего бальзамирования, перед которым знаток древнего искусства, специально изучавшая подход к этому египетских жрецов Анубиса, обязательно наложит парафиновую маску, что восстановит цвет до необходимого.

Не станем раскрывать причины таких пыток, но поверь, уважаемый читатель, что они не только в мести, но и в весьма прикладном намерении, которое станет понятным только в конце…

Интуитивно ей показалось, что смерть должна наступить через минуту, и не больше, а потому быстро переведя бальзаматор в автоматический режим, поскольку одновременно качать вручную насос подачи формалина и сделать задуманное вряд ли было возможно, она ласково наложила освободившуюся руку на кадык, и слегка улыбнувшись, погладила.

Выпученные, пронизанные красной сеткой с почти черными зрачками глаза, выражали уже не испуг и даже не ужас. В них, миллионами тлеющих темно-синим пламенем угольками, пробивалась вся злоба и ненависть, которыми полна преисподняя, откуда он уже и выглядывал. Именно выглядывал, поскольку мучения, испытываемые Симуриным, были во сто крат страшнее тамошних.

Вместо того, чтобы радоваться, если о радости здесь вообще уместно говорить, он, поддавшийся объятиям ужаса, хотел молить о выкупе. Что угодно отдал бы извращенец, ранее наслаждавшийся унижением других, только бы она его пожалела. А ведь действия Марины должны были положить конец не только его ничтожному существованию, но и страданиям, чего, по идее, он и должен был хотеть.

Проведя еще раз по «адамову яблоку», женщина отвела руку, скрутившись по оси своего тела, как пружина, мгновенно, поддавшись вектору инерции, с силой нанесла удар в кадык. Хрящ хрустнул вместе с шейными позвонками, но последние остались целы. Сымитировав необходимую причину смерти, Сосненко аккуратно взяла травмированную трахею и сильно сдавив, повернула на девяносто градусов, тем самым резко совсем прекратив доступ воздуха. Пока еще эластичная ткань гортани поддалась, все тело будто, напряглось и, несколько раз вскорости вздрогнув, застыло навсегда.

Отведя руку от шеи, Марина Никитична взглянула в сторону паха, пожала плечами, и уже обращаясь сама к себе, тихо произнесла:

— Жизнь держится на нитки, а он все о прибытке! Хм… и ведь простоит, пока не сгниет!

Дальше шла работа поршня бальзаматора в автоматическом режиме, по окончании чего она нанесла парафиновую маску, дабы убрать бурый оттенок, появившийся на поверхности кожи благодаря проникшему в ткани яду и прижизненной реакции на него. На кисти рук пришлось минут на десять надеть перчатки, заполненные обычным отбеливателем, после чего они побелели. На шею к парафиновой маске она добавила того же бытового отбеливателя более слабой концентрации по сравнению с руками. После снимания маски и перчаток настало время заняться кожей лица. Операция шприцевания кожных покровов этой ненавистной морды изрядной дозой раствора 4-процентного формальдегида не заняла много времени.

Как с девушкой, забальзамированной ранее, сейчас поступать Марина не стала, оставив чистыми дыхательные отверстия, поскольку со сломанным кадыком люди вдыхать не могут, а значит и захлебнуться тоже, тем более эрегированный член у трупа возможен только после механической асфиксии. А раз так, значит она придумает что-нибудь, чтобы смерть именно так и выглядела. Оставалось опустить оставшееся от Симурина в ванную с формальдегидом на час и можно «морозить».

Отойдя назад, в тень хирургической лампы, Сосненко внимательно осмотрела готовую «куклу»: «В натуре… круче, чем сто баксов!» — улыбнулась торчащему как оголенный ствол маленького дерева, лишенное ветвей и листьев, мужское достоинство, и оставшись вполне удовлетворенной, принялась за упаковку. «Конечно, опытный судмедэксперт догадается — что уж тут говорить… да и вместо мозга… думаю, до него не дойдет! Но лучше так, чем… Не знаю, ну вот захотелось так. Просто желание похвалиться, ведь почти никто из наших не умеет вынимать таким образом мозговое вещество… да и не сгниет. Уф! Ладно, что сделано, то сделано! Надеюсь, все пройдет именно так, как я рассчитываю. Ведь я все сделала, чтобы коллеге можно было опереться на довольно правдивую картину смерти. Дилетант ничего не заметит, а профессионал, все поняв, поддержит меня в своем начинании, ведь здесь для ученого главное опыт… Ох как же я понимаю доктора Менгеле! Бесчеловечно, нооо… гениально!»…

Через полтора часа она ехала в сторону родительской дачи по «Скандинавской» трассе, весело напевая куплеты из «Бременских музыкантов». За несколько дней до этого она приобрела больших размеров холодильную камеру для глубокой заморозки, куда и намеревалась поместить оба забальзамированных трупа: девушки-бомжа и только что «скоропостижно и неожиданно» для него самого скончавшегося Симуринина. Да будет болото им периной… ненадолго.

Впереди оставался разговор с духовным отцом, ждавшим ее через несколько часов в своей резиденции. Спасть не хотелось, напротив, эмоциональный подъем успешно проведенного ранее запланированного мероприятия настолько взбодрил, что казалось, будто жить она без сна и отдыха может вечно.

Каждое воплощенное подобное сложное действие ощутимо приближало ее к возлюбленному, который и не подозревал, что близится день, когда задуманное ею, возможно, совершит полный переворот в его судьбе. Пока все остается тайной, причем не только для него, но и для нас, отправимся в сторону ее дома, а после на исповедь к Владыке Матфею…