7
Деревенский бальи был не стар: густые черные волосы, чуть тронутые сединой, полное круглое лицо и живые глаза, темные, как спелые плоды масличного дерева. Он почтительно поклонился Роджеру и встал у дверей, хитровато поглядывая на рыцаря. «Грек! — поморщился Роджер. — Что ему надо?»
— Доволен ли господин тем, как его встретили в селении? — подобострастно спросил бальи. — Хороша ли пища, которую вам подавали, почтительны ли хозяева жилищ, где встали твои воины? Что господин пожелает еще?
— Всем доволен! — отрывисто бросил Роджер. — И щедро заплачу.
Он сунул руку в кошель на поясе, но бальи упредил:
— Не надо денег, господин!
— Грек отказывается от денег? — сощурился Роджер. — Может ли такое быть?
— Я хотел бы поговорить с тобой, господин. Если позволишь.
Роджер оглянулся на стол, где они завтракали с Козмой и Иоакимом, молча указал свободное место на лавке. Бальи, не дожидаясь вторичного приглашения, сел; Роджер устроился напротив.
— Говори! — приказал хмуро.
— Вы когда уходите из селения? — спросил бальи.
— Скоро. Сразу после завтрака.
— Могу просить тебя задержаться?
— Зачем?
— Видишь ли, господин, — начал бальи, хитровато поглядывая на собеседника. — После битвы у Тивериадского озера к нам в селение стали приходить воины из разбитой армии короля. Кто раненый, кто нет… Так случилось, что наше селение недалеко от озера, и мы принимали всех. Христианин должен помогать ближнему, — бальи закатил очи горе, но по его плутовской роже было видно, что благочестие греку знакомо лишь на словах.
— Не видел я воинов в селении… — удивился Роджер.
— Они спрятались в масличной роще — испугались твоих сарацин, — пояснил бальи. — Приняли вас за отряд Саладина.
— Храбрые рыцари… Сколько их?
— Три десятка.
— Тридцать убежали от моих семерых?
— Издалека им было трудно разобрать, сколько с тобой воинов. К тому же у них мало оружия, а кольчуг и копий нет вовсе.
— Бросили, чтобы легче бежать! — хмыкнул Роджер.
— Никому не хочется в плен к сарацинам, — вступился бальи. — Ты знаешь, господин, как немилостивы они к христианам.
— Знаю! — нахмурился рыцарь. — Чего же ты хочешь?
— Уведи чужаков с собой!
Роджер изумленно уставился на грека. Тот поежился, но взгляд выдержал.
— Мы приняли этих людей, кормили и одевали, — стал торопливо объяснять бальи. — Денег с них не брали, да и не было у них денег. Мы исполнили свой христианский долг. Мы надеялись, что, окрепнув, они уйдут. Но им некуда идти.
— Разве вам не нужны мужчины?
— У нас достаточно мужчин! Это мирное селение, господин. Мы платили барону подать, и он защищал нас. Если кто из наших юношей хотел стать воином, он шел к барону и сюда уже не возвращался. Здесь есть кому работать в поле и выполнять другую тяжелую работу. А вот женщин мало…
— Понятно! — улыбнулся Роджер краем губ. — Сразиться с сарацинами храбрости не достает, а вот пригрозить мечом или ножом несговорчивому мужу…
— Дошло до дочерей, — тихо сказал бальи. — А мы, греки, ценим непорочность дев.
— Прогоните их!
— Мои поселяне не воины, я говорил тебе. Чужаки только насмехаются над ними. Они не работают, потому что считают, что воину это зазорно, пьют, едят на дармовщину, а теперь добрались до наших женщин. Скоро мои люди не выдержат, и все кончится большой кровью. Я не хочу, чтобы в моем селении христиане убивали христиан.
— Ты считаешь, что чужаки пойдут со мной?
— Ты рыцарь, а рыцарей они чтят. Они не боятся поселян и деревенского бальи, но перед своими вождями трепещут — я слышал это от них много раз. К тому же, — прищурился грек, — у тебя есть для них одежда, оружие и кони. Они будут рады надеть доспехи и обрести господина.
— Сочувствую тебе, но… — начал Роджер.
— Не торопись, господин! — упредил его грек. — Вот! — он снял с пояса большой кожаный кошель и разом высыпал его содержимое на стол. В кучке потемневшего серебра кое-где тускло поблескивали желтые монеты. — Это на жалованье и оружие твоим воинам.
— Не бедно живете! — удивился рыцарь.
— Мы отдавали барону половину урожая, — сказал грек. — Но барон со всей челядью сложил голову под Тивериадой, отдавать стало некому. Мы отвезли урожай на рынки Сирии и выгодно продали. У нас теперь нет хозяина.
— Сарацины придут.
— Им мы скажем, что барон забрал подать и уплыл за море, — хитровато сощурился грек. — Они не смогут это проверить, да и не станут. Они будут рады, что им досталось такое богатое селение. Мы поладим. Бери деньги, господин! Не отвечай сейчас! — заторопился бальи, видя, что Роджер нахмурился. — Скажешь потом.
С этими словами грек торопливо выбежал за дверь. Иоаким протянул руку, взял из кучки на столе горсть монет и, не спеша, рассмотрел.
— Серебряные милиарисии, равные римскому денарию, серебряные куфические дирхамы, у нас известные как куны, — стал перечислять он по-русски, — золотые византины, или безанты, как их здесь называют. Проще говоря, солиды. Твердая валюта всей Европы на тысячу лет. Солиды в будущем станут образцом для европейских золотых монет, того же венгерского дуката. Правда, венгры один грамм золота на своем дукате замотают. Хорошая коллекция…
— Положи обратно! — сказал Роджер, настороженно прислушавшись. — Мы не возьмем эти деньги.
Иоаким высыпал монеты обратно в кучку и даже встряхнул ладонями, показывая, что ни одна не прилипла.
— Почему ты не хочешь взять воинов? — спросил Козма у рыцаря.
— Это не воины. Сброд. Они бежали с поля боя, бросив оружие!
— Разве только они? Куда делись те, кто не погиб или не попал в плен?
Роджер засопел.
— Ты непочтителен, чужеземец, — сказал он после недолгого молчания. — И не сведущ в воинском деле. Эти люди долгое время отъедались здесь, пили вино, приставали к женщинам, вместо того, чтобы пробиваться к своим… Они перестали быть воинами! Судя по рассказу бальи, это пехотинцы. Пехота подвела нас под Тивериадой, отказавшись поначалу идти в бой. На этих трусов нельзя положиться.
— Думаю, что ты не прав, — строптиво возразил Козма. — Люди просто потерялись. На поле боя у них были вожди, которые говорили, что надо делать, куда идти и с кем сражаться. Они привыкли подчиняться, но их господ убили. Воины растерялись. Нового вожака не обрели.
— Почему так думаешь?
— Если б у них был вожак, они перерезали б нас этой ночью, взяв богатую добычу. А бальи, вместо того, чтобы жаловаться, привел бы свою дочь к главарю. И долго кланялся, чтобы тот оказал милость…
Роджер засопел еще громче.
— Эти люди утратили свои навыки, — сказал он сердито. — Они не упражнялись с оружием, не ходили строем и не стреляли из лука. Но я не хочу их брать даже не поэтому. Десять воинов — это малый отряд, которому легко проскользнуть мимо дозоров. Полусотня сразу привлечет внимание.
— То-то мы продвигаемся тихо! — всплеснул руками Козма. — Подумаешь, зарезали сначала семерых, а потом еще пятьдесят! Никто нас не видел и не слышал…
— Ты дерзок! — усмехнулся Роджер, — Но многого не понимаешь. Зачем, по-твоему, мы полдня хоронили сарацин у башни?
— Сеиф сказал, чтоб соблюсти обычай. Я заметил, ему нравится хоронить.
— Сеиф сказал тебе правду, и ты верно заметил. Мои туркополы — магометане, но правила своей веры они вспоминают, когда им выгодно. Коран предписывает сарацину молиться пять раз в день. Туркополы часто молятся?
— Не замечал, — признался Козма.
— Когда мы приедем в замок, они будут молиться пять раз. Потому что это будет развлечение и отдых. В дороге Коран разрешает не соблюдать правила, чем они и пользуются. Магометанину нельзя пить вино и сикер, но они пьют. Ночью или под крышей, поскольку уверены, что так Аллах их не видит. Они не раз бросали убитых врагов на поле боя, когда захоронение не диктовалось необходимостью. Два дня назад они хоронили убитых, потому что надо было скрыть следы битвы.
— Но ты был недоволен!
— Тем, что они делают медленно. Их больше интересовала добыча.
— Могу я спросить, рыцарь? — сказал Козма, нарочно или случайно повторяя интонацию ушедшего бальи.
— Говори!
— Зачем ты нанял нас в Иерусалиме? Твои воины отважны и опытны, ты уверен в их преданности и послушании. Зачем тебе понадобились два чужеземца? Плохо знающие Палестину, не слишком хорошо владеющие оружием, да еще пристающие к тебе с вопросами, вместо того, чтобы безропотно выполнять твои приказы?
Роджер вспыхнул:
— Ты дерзок, раб!
Иоаким вскочил, с грохотом опрокинув скамью.
— Я вобью тебе в глотку эти слова! — закричал он, выхватывая меч. — Ты хоть знаешь, феодал, с кем говоришь?! Мой друг два года назад спас от нашествия язычников страну, большая, чем твоя Палестина! Не знаю, сколько поколений предков ты считаешь за собой, но он ведет род от человека, который жил восемьсот лет назад! Таким не могут похвастаться даже ваши короли, два века назад ходившие в полотне и жившие в сараях! Здесь он дважды выручил нас: сначала предложив ночную вылазку, затем убив лучника, готовившегося застрелить тебя! Он вылечил Ги… Он мне ближе, чем брат! Ты смеешь называть его рабом?
Роджер тоже выхватил меч. Противников разделял стол, за которым как ни в чем ни бывало продолжал сидеть Козма, а они, сверля друг друга бешенными взорами, не решались сделать первый выпад.
— Вы еще перережьте друг друга, горячие наши! — спокойно сказал Козма. — То-то сарацинам радость! — и вдруг гаркнул: — Мечи — в ножны!
— Пусть извинится! — хмуро сказал Иоаким, опуская клинок. — Иначе уедет без нас!
Козма вопросительно посмотрел на рыцаря. Тот мгновение колебался, затем одним движением бросил меч в ножны. Нехотя склонил голову:
— Прости, рыцарь!
— Извинения приняты, — спокойно сказал Козма. — Барон погорячился, — пояснил он Иоакиму. — Он знал, что мы были в плену, но забыл, что это обычное дело в Леванте. Здешним рыцарям случалось бывать в плену не по разу, даже сам король сейчас томится у сарацин. Ведь так?
Роджер шумно засопел.
— Садись, рыцарь! — сказал Козма, указывая на скамью рядом с собой. — Разговор есть.
Роджер поколебался мгновение, но затем все же присел, пристроив меч между колен. Иоаким поднял с пола перевернутую скамью и примостился напротив.
— Давайте установим статус-кво, — предложил Козма. — Чтобы впредь без поножовщины. Ты нанял нас, — повернулся он к Роджеру, — но мы согласились не из-за денег. Нам нужно выбраться из Палестины. В компании с опытным рыцарем, казалось, будет легче. Мы не ожидали, что идти придется по трупам, буквально прогрызая себе дорогу.
— Я тоже этого не ждал, — хмуро ответил Роджер. — Если б ты не выстрелил тогда на дороге…
— Признаю свою вину и приношу извинения, — приложил руку к груди Козма. — Но теперь уж не поправить. К тому же есть большие сомнения, что без того выстрела нас оставили б в покое… Лучше о другом. Раз приходится сражаться плечом к плечу, мы, считаю, должны быть товарищами, а не слугами. Так легче сражаться и больше шансов выжить.
Роджер подумал и согласно кивнул.
— Так зачем ты нанял нас, рыцарь? Ведь неподалеку от Иерусалима тебя ждал Сеиф?
— К месту встречи надо было доехать. Двое всадников — легкая добыча для разбойников, четверо рыцарей — серьезная сила.
— Только из-за этого?
Роджер опустил глаза.
— Я говорил тебе о преданности туркополов, — нехотя сказал он. — Это правда. Но времена изменились. Королевства франков не стало, исчезли и его законы, а также кутюмы — древние обычаи. Сеиф не станет нарушать клятвы, данной на Коране, но у него мог возникнуть соблазн освободиться от нее. На скользкой горной дороге конь сеньора может поскользнуться и упасть в пропасть вместе с всадником. Или на спящих под скалой христиан скатится камень… Мысль такая могла придти в голову туркополу, когда с ним и его всадниками будет лишь сеньор с оруженосцем. Четверо вооруженных христиан отбивают охоту так думать. После битвы с отрядом Селима я убедился в своей правоте: Сеиф не слишком спешил нам на помощь. Прежде так не было.
— Почему ты сразу не привел христиан с собой?
— Некого было…
Роджер поднял взор, и Козма невольно поежился, увидев глубокую тоску в повлажневших глазах рыцаря.
— Все мои люди погибли под Тивериадой, — медленно сказал Роджер. — Понимаешь, чужеземец, все! Ги и туркополы уцелели, потому что остались охранять замок. Сейчас там всего три воина. Чтобы взять замок приступом, сегодня не нужно его осаждать. Достаточно приставить лестницы к стенам… Полгода назад я повел в бой пятьдесят конных рыцарей и две сотни пеших воинов, а сейчас считаю своих людей по одному. Я не мог взять Сеифа в Иерусалим, потому что его хорошо знают сарацины. Кроме того… Мне нужен был там христианин…
— Мы назвали тебе свои имена, — сказал Козма. — Они настоящие. Но ты ведь не д'Оберон?
— Как ты догадался?
— Ты не похож на человека, который сдает сарацинам замок без боя.
— Это так, — согласился рыцарь. — Но меня и в самом деле зовут Роджер. Это настоящее имя, данное мне при крещении.
— А где настоящий д'Оберон?
— Его нет.
— Уехал? И отдал тебе фирман добровольно?
— В замке д'Оберона, когда к нему приступили сарацины, было двое моих братьев, — ответил Роджер после раздумья. — Они были против сдачи и горячо уговаривали воинов стоять на стенах до последнего. Тогда д`Оберон велел связать их, а после передал сарацинам. И те отрезали рыцарям головы. Медленно, ножом, чтобы все видели и ужаснулись…
— Дальше! — сдавленно попросил Козма.
— Я перехватил д`Оберона на пути в Акру. Его люди не стали сражаться — они поняли, что доблесть в Леванте больше не в чести. Барон требовал суда ассизы, но я говорил тебе, чужеземец, что если нет королевства, то нет и законов. Тогда он стал настаивать на божьем суде, предлагал мне сразиться, рассчитывая на свою молодость и силу. Я ответил, что нельзя давать меч в руки Иуде, против этого вопиет все Святое Писание. Туркополы связали его и повесили на придорожном дереве. А я забрал фирман… Что еще ты хочешь знать, чужеземец?
— Мы возьмем воинов?
— Почему ты так настойчив?
— Мне будет спокойнее, когда за спиной будет не семь, а сорок всадников.
— Кони, оружие и одежда принадлежат Сеифу и его людям. Я не могу отобрать то, что сам отдал — это против чести. Снаряжение можно выкупить у туркополов, но этих денег, — Роджер коснулся кучки монет, — слишком мало. У меня же осталось пять безантов.
Козма молча достал из-за пояса кожаный кошель и высыпал на стол горсть серебра и золота. Роджер изумленно посмотрел на него.
— Были у Селима, с которым ты так вежливо говорил на дороге, — пояснил Козма. — Мой друг посчитал, что добыча принадлежит тому, кто убил врага.
— Вот еще! — Иоаким достал свой кошель и выложил на стол золотой и серебряный браслеты и несколько золотых монет. — Это было у сотника, которого уложили под башней. Я посчитал, что ты был слишком щедр по отношению к туркополам… Прости, если ошибся.
— Сеиф может посчитать, что и этого мало, — хрипло сказал Роджер.
— Думаю, он согласится, — сказал Козма, вставая. — Трудно отказаться от денег, когда они лежат на столе. Я поговорю с ним сам…
* * *
Стрела свистнула и вонзилась в склон в шаге от пшеничного снопа, привязанного к вбитому в землю колу. Лучник, молодой франк в драной одежде, смущенно потупился.
— Проклятый сарацинский лук!
— Это хороший турецкий лук! — возразил Роджер, забирая у него оружие. — Снаружи он проклеен сухожилиями, изнутри — рогом. Поэтому стрела из него летит дальше, чем из тисового и бьет сильней. Нужно только приловчиться. Смотри!
Он наложил пятку стрелы на тетиву, быстро натянул ее. Отпустил. Тяжелый трехгранный наконечник попал в центр мишени, расщепив кол так, что оперение стрелы скрылось в соломе.
— Срацины для меткости привязывают на руку сипер, — Роджер показал на роговую пластинку на своем запястье. — Стрелу кладешь в желобок на сипере, остальное — просто!
— Можно мне?
Роджер удивленно посмотрел на Козму, но отдал ему лук. Затем снял сипер и помог привязать его к левому запястью лекаря. Кузьма натянул лук, приложился… Стрела медленно понеслась к мишени и задела край снопа.
— Прицел верный, но тетиву натянул слабо, — пояснил Роджер. — Так даже кольчугу не пробьешь, не говоря о панцире.
— Тетива тугая, — пожаловался Козма. — Из пальцев выскальзывает.
— Неправильно берешь. Надо большим пальцем и прижимать его этими двумя, — Роджер поднял средний и указательный. — Сарацины, чтобы тетива не выскальзывала, даже надевают на палец кольцо из рога. Покажи! — сказал Роджер Сеифу.
Туркопол подошел и продемонстрировал большой палец с широким роговым кольцом. Внутренняя сторона кольца была сделана в виде выступающего широкого шипа.
— Разве можно с шипом стрелять быстро? — усомнился франк в драной одежде.
Роджер хмыкнул и что-то быстро сказал Сеифу по-тюркски. Тот улыбнулся и вытащил из-за пояса пучок стрел. Взмахом руки воткнул их в землю перед собой, снял с плеча лук… Стрелы одна за другой мелькали в воздухе; одна не успевала вонзиться в центр снопа, как следующая уже летела следом. Расщепленный во многих местах, кол не выдержал и покосился; последние стрелы пронзали солому, уже лежащую на земле.
— Адово семя! — восхищенно воскликнул франк.
— Под Тивериадой так перестреляли половину нашего войска. Вы сами были там и видели. Слушать меня! — крикнул Роджер толпе оборванцев толпившихся возле него. — Всем взять луки и по очереди стрелять в снопы! — он указал на ряд мишеней на склоне холма. — Пока из пальцев кровь не пойдет! Тот, кто попадет в сноп десять раз подряд, получает коня, одежду и оружие. Кто не научится попадать в сноп за пятьдесят шагов, останется здесь. Все поняли?
— Я бы лучше копьем! — робко попросил высокий франк в драной одежде. — Я у рыцаря копейщиком был.
Роджер покосился на него.
— Как зовут?
— Гуго
— Откуда ты?
— Из Аквитании.
— Давно в Палестине?
— Весной пришел. А через три месяца — битва…
— Понятно. Запомни, Гуго: воин, который не умеет стрелять из лука или арбалета, в Палестине не нужен. Рыцарь может позволить себе сражаться копьем или мечом, но за его плечом должен стоять лучник. Мы забыли об этом под Тивериадой. А сарацины готовились. На каждого лучника у них было по четыре сотни стрел, их подвозили к ним на верблюдах. От их стрел солнца не было видно.
— Можно мне арбалет? — попросил Гуго.
Роджер замешкался.
— Я видел среди добычи пару, — подсказал Козма.
— Дай ему! — согласился рыцарь. — И присмотри! Но правило тоже — десять стрел подряд!..
Гуго оказался сметливым парнем. Скоро Козма понял, почему прежний господин определил аквитанца в копейщики. Руки у этого нескладного виллана достигали колен, но оказались необычайно сильными: взведя тетиву арбалета несколько раз крюком, Гуго отложил его в сторону и стал натягивать ее руками, упирая приклад в живот.
— Это уже не арбалет, а гастрафет какой-то получается! — хмыкнул Козма, но готовить оружие по-новому не запретил.
В широких ладонях Гуго арбалет казался легким, когда аквитанец вжимал его в плечо, то «гастрафет» не шевелился, словно составляя одно целое с телом воина. Правила стрельбы Гуго освоил быстро. Точно уяснив, как и куда целился, он наконец положил десять стрел в сноп одну за другой.
— Выбирай себе одежду и коня! — сказал Козма радостно улыбающемуся аквитанцу. — Заслужил.
Гуго умчался наверх, где лежали тюки с одеждой и паслись спутанные кони, и скоро вернулся верхом — весь в сиянии сарацинского боевого наряда.
— Хороший костюмчик! — одобрил Козма и спросил удивленно: — Меч почему не взял?
— Не умею я с ним, — пожал плечами Гуго. — Хватит ножа. Ну и копье с арбалетом…
— Как знаешь, — пожал плечами Козма. — Садись рядом!
Гуго привязал коня к дереву, и они вдвоем некоторое время смотрели, как оборванная ватага франков пытается выполнить задание Роджера. Получалось у них плохо. К полудню только полдесятка лучников переоделись подобно Гуго. Тем временем под присмотром бальи-грека несколько мужчин принесли еду; воины отложили оружие и уселись на жухлой декабрьской траве обедать. Иоаким, присматривавший за лучниками во время стрельбы, присоединился к Козме. Гуго смутился и вознамерился уйти, но Козма велел ему остаться.
— Оруженосцем обзавелся? — спросил Иоаким по-русски, с любопытством рассматривая Гуго.
— Хороший паренек, — ответил Козма, разламывая на куски плоский хлеб. — Смышленый.
— Чуток симпатичней обезьяны будет, — заключил Иоаким, вытаскивая пробку из бурдюка.
— Я же не в зятья беру! — возразил Козма.
Гуго благоговейно принял из рук Козмы глиняную кружку с вином, осушил ее духом. Затем налег на вяленое мясо и сыр, жадно заедая все это свежим хлебом.
— Давно не ел? — с жалостью спросил Козма по-провански.
— Угу, — промычал Гуго с полным ртом.
— Оставь парня! — велел Иоаким. — По нему видно, что грек их не баловал. Рожа плутовская! Мы, христиане, должны помогать ближнему… — передразнил он бальи. — А сам, небось, давал только хлеб да воду. Или сыр какой-нибудь окаменевший. Через день.
— На женщин у них сил хватало! — хмыкнул Козма.
— Основной инстинкт! — развел руками Иоаким. — Еще неизвестно, кто за кем бегал. Может, какая-нибудь гречаночка, которую муж давно не баловал ласками, приглядела себе паренька, вроде этого, — он кивнул на Гуго, — подкормила его потихоньку, ну и… Дело молодое.
— Кто б рассказывал! — ухмыльнулся Козма.
Гуго тем временем уничтожил все, что перед ним лежало, запил все это полной кружкой вина и сел, преданно глядя на Козму и его друга.
— Каким ветром тебя занесло в Палестину? — спросил его Иоаким на лингва-франка.
— Кюре сказал: здесь хорошо, сытно, защищая Святую Землю, можно грехи искупить. Как свои, так и родных.
— Много грехов накопили?
Гуго смутился.
— Мать родила меня без мужа. Потом она вышла замуж, но меня все равно дразнили ублюдком. Кюре причастие давал самому последнему, отчим бил…
— От такой жизни сбежишь! — согласился Иоаким. — Как насчет сытости?
— О! — заулыбался Гуго. — Барон кормил хорошо: давал мясо каждый день, хлеба — сколько съешь! Одежду выдали новую, крепкие сапоги, оружие. Хорошо было!
— Легко сделать человека счастливым, когда ему мало надо! — вздохнул Иоаким. — Это не нам, позаброшенным…
— Думаешь, нас ищут? — спросил Козма по-русски.
— Наверняка.
— Уверен?
— Маргарита позаботится… Вспомни прошлый раз. Она кого хошь достанет и построит.
— Опять нас угораздило вляпаться!
— Планида такая! — заключил Иоаким, закидывая руки на затылок и поудобнее устраиваясь на траве. — Зато интересно.
— Тебе нравится?
— Не скучно. Будь моя воля, каждого нашего специалиста по средневековью посылал бы на стажировку. Чтоб камушки потаскал под присмотром сарацина, хлебушек черствый пожевал… Потом на коне зад сбил, не мылся неделями, спал на голой земле не раздеваясь, да еще кровушки человечьей понюхал. Чтоб знал, что студентам рассказывать! Теоретики…
— Наши знают, что мы живы?
— Там же Дуня…
— Ты ей по сотовому звонил?
— Ей не нужно, — хмыкнул Иоаким. — Вспомни, как она меня по роже хлещет. Ведьма! Что не предпринимал, чтоб не догадалась! Душ приму, щеткой с одежды волосы посторонние стряхну, прихожу весь чистенький — ни помады, ни духов на теле. А она с порога — по физиономии! За что? Ты, говорит, был с блондинкой: высокой, пухленькой, родинка у нее на левой ягодице… Черт бы вас побрал, колдунов! Как перед телекамерой…
— А не бегать по бабам пробовал?
— Даже обет давал… Но Дуня беременная, лицо пятнах и живот до колен… Я ее, конечно, люблю… Но тут компашка на работе, эта блондинка задком покрутила… Я живой…
— Ульянка маленькая…
— Говорил: не буди отцовство! До сих пор привыкнуть не могу… Крохотное, розовое, орет… Меня к ней не допускают. Маман растопырилась над колыбелью, так что непонятно, кто на самом деле родил: она или Дуня. Дождалась внучки! Папаша рядом. Он даже пить бросил: мать сказала, что не допустит к Ульянке нетрезвого! Я там — третий сбоку. Выжили папочку!
— Ты и рад!
— Брось, Кузя! — сердито сказал Иоаким, поднимаясь. — Все будет путем. Доберемся до замка Роджера, потом до порта. Расспросим моряков, где такой маяк имеется, заплатим — нас и довезут к пещерке. Ничего страшного! Зато дома такого не будет! — он повел рукой, показывая на воинов, разбиравших после обеды луки. — Это тебе не турниры с ряжеными рыцарями! Видел! Хлещут друг дружку тупыми мечами с усердием зависящим от количества выпитого пива! Здесь настоящее! И луки, и стрелы, и кровь, и смерть… Ни за какие деньги не купишь. Лови момент!
— Легко тебе жить! — вздохнул Козма, вставая…
После обеда Роджер, расспросив первую пятерку самых метких стрелков, назначил четверых из них десятниками и поручил им следить за исполнением правил стрельбы. То ли это, то ли еда с вином помогли, но спустя недолгое время еще с десяток воинов всадили свои стрелы в снопы без промаха. У остальных не ладилось. Вздохнув, Роджер велел считать пять попаданий из десяти. С этим справились почти все. Только двое безнадежно продолжали пускать стрелы мимо. По всему было видно, что одежда и кони им не светят. Закончившие испытание воины, переодевшись, восседали на траве и скалили зубы, посмеиваясь над товарищами. Мучения неудачников прекратил Роджер, велев им сдать луки. Вмешался Иоаким. Подойдя к одному из мазил, высокому и широкоплечему, он велел ему раскинуть руки в стороны, приложил свои, измеряя длину, затем спросил неудачника как его звать. Тот радостно ответил:
— Бруно!
— Беру себе! — сказал Иоаким Роджеру. — Парень умеет и копьем, и кистенем. Сгодится!
Роджер только плечами пожал.
Последний неудачник, юный, красивый, со жгуче-черными длинными волосами и большими карими глазами затравленно смотрел на товарищей и рыцарей.
— Он остается здесь? — спросил внимательно следивший за испытанием грек-бальи и кровожадно облизал губы.
— Этот охмурил твою дочку? — с любопытством спросил Иоаким.
Бальи не ответил, но по его лицу было видно, что Иоаким угадал.
— Господин! — упал на колени перед Роджером не прошедший испытания стрелок. — У нас с ней любовь. Я просил его, — он указал на бальи, — отдать Марию за меня, но он не хочет!
— Нашелся жених! — хмыкнул грек.
— Он молод, красив, здоров, — сказал Роджер. — Чем плох?
— Нищий! Даже одежды хорошей нет! К венцу не в чем идти!
— А если я дам ему коня и одежду? — спросил Роджер.
Бальи задумался. Было видно, что он колеблется.
— Это подарок жениху от меня!
Иоаким поднял рукав и снял с запястья золотой браслет.
Бальи согласно кивнул.
Брюнет кинулся целовать руки Роджеру и Иоакиму. Затем побежал наверх за конем и одеждой.
— Щедрая у тебя душа! — сказал Козма Иоакиму.
— Жаль стало парня, — ответил он. — Отодрали бы его здесь, как сидорову козу. За любовь бить нельзя! Пойдем!
Новообретенные оруженосцы, Гуго и Бруно, послушно двинулись следом за друзьями. У порога небольшого домика, сложенного из грубо отесанных каменных блоков, Козма с Иоакимом оставили их держать лошадей, а сами вошли внутрь.
…Ги спал, вытянувшись на застеленном домашним покрывалом ложе. Козма омыл руки в чаше, поднесенной Стеллой (в селении она вновь переоделась в женское платье), вытер их тряпицей, подошел и потрогал лоб юноши. От прикосновения холодной ладони, Ги пробудился и попытался сесть. Козма легко придавил его обратно к постели.
— Жар есть, но небольшой, — удовлетворенно сказал Козма. — Сейчас посмотрим руку.
Он размотал повязку на культе, осмотрел рану. Удовлетворенно кивнул. Стелла поднесла ему другую чашу, с уксусом, Козма смочил в нем тряпицу и обтер обрубок. Затем забинтовал его снова.
— Он сегодня оправлялся? — спросил Стеллу.
Та кивнула.
— А где горшок?
— Вынесла.
— Зря. Как там было? Не жидко?
— Как обычно.
— Пахло как?
— Тоже как обычно.
— Это хорошо, — довольно заключил Козма и подмигнул Ги: — Через неделю-другую заживет совсем, будешь здоров!
Ги не ответил. Закрыл глаза.
— Что это он? — спросил Иоаким у Стеллы.
— Переживает, что без руки остался.
— Пусть скажет спасибо, что жив, — хмыкнул Козма. — Лечишь их, понимаешь, стараешься, а они…
— Зачем жить такому? — дрогнувшим голосом отозвался Ги.
— Очень даже есть зачем, — наставительно сказал Козма. — Правая рука у тебя осталась, можно писать, креститься, можно чару поднять и женщину приласкать, — он подмигнул Стелле, та покраснела и отвернулась. — Что еще человеку для счастья надо?
— Я воин!
— В земле англов был один флотоводец по имени Нельсон, — сказал Козма. — В морском сражении он потерял руку и глаз. Но продолжал водить корабли. Однажды он направил свои суда против врага, у которого кораблей было много больше. Нельсон выиграл это сражение, хотя в битве погиб. Англы поставили в память о нем большую колонну посреди площади, он самый знаменитый флотоводец этой земли. А ведь тоже мог сказать, что жить ему незачем… Голова воину дана не только для того, чтобы шлем носить. Орудовать мечом да копьем могут многие, а вот думать… У тебя, Ги, сейчас есть такая возможность!
Козма встал и пошел к выходу. Иоаким и Стелла направились следом.
— Правда, что господин оставляет нас здесь? — спросила Стелла, заглядывая Козме в глаза.
— Куда ж его везти такого! — ответил вместо него Иоаким, указывая на дом.
— Вдруг сарацины?
— Сарацинам не нужен раб без руки, — пожал плечами Козма. — Не тронут. Ги поправится и догонит нас.
— А я? — сердито сказала Стелла.
— Кто знает, что ты убивала сарацин? Обычная девушка в селении. Вокруг такие же греки.
— Я лонгобардка по отцу и армянка по матери! Я хочу с вами!
— Нехорошо девушке с мужчинами, — терпеливо стал объяснять Козма. — Нас теперь много, люд пришлый, от послушания отвык, всякое может выйти. Здесь они себя показали дурно… Да и за Ги следует присмотреть.
— Есть кому за ним смотреть! — крикнула Стелла и, всхлипнув, убежала в дом.
— Это ты уговорил Роджера оставить ее здесь? — спросил Иоаким, когда они садились в седло.
— Так лучше, — хмуро ответил Козма.
— Кто знает наперед, как лучше, — сказал Иоаким. — Не останется здесь Стелла. Или плохо знаю женщин!
Он тронул бока коня каблуками и поскакал по узкой улице, с гиканьем махая плетью над головой.
