12

Рено и в самом деле просиял, узнав от Козмы, что Иоаким женат.

— Я люблю баронессу! — воскликнул радостно. — С того момента, как впервые увидел. Она такая красивая!.. К тому же умная, добрая… Пока барон был жив, я мог только тайно вздыхать. Но теперь, когда барона нет… Госпожа знает о моей любви, и она будет моей!

— Женившись на ней, ты станешь бароном? — поинтересовался Козма. — Такое возможно?

— В Леванте возможно все! Гвидо де Лузиньян, женившись на принцессе Сибилле, стал королем Иерусалима. По нашим обычаям овдовевшая баронесса должна найти себе мужа в течение года. Если она это не сделает, то сюзерен, а у Азни это князь Триполи, назначит ей троих претендентов. Она будет обязана сделать выбор — баронией может управлять только мужчина. Единственное требование к жениху — должен быть рыцарем. Раньше я не мог претендовать… Бог послал меня следом за вами! — Рено самодовольно поправил свой красивый рыцарский пояс.

«Создали проблему! — вздохнул Козма. — Хотели как лучше…»

— Мы пробудем в Азни с неделю, пока не поправится Роджер, — сказал он вслух. — После чего двинемся дальше. Сопроводив Роджера, мы с Иоакимом отправимся в порт, откуда морем — в свою землю. Тебе недолго ждать, рыцарь!

Довольный Рено охотно показывал гостям замок, то опускаясь в подземелья, то взбираясь на стены. Плотно пообедавшему Козме было тяжело следовать за юношей по крутым лестницам, но он мужественно терпел, обливаясь потом. Зато Ярукташ, тенью следуя за господином, интересовался всем. Рено это не смущало.

— Покойный барон любил показывать замок сарацинам, — спокойно сказал оруженосец, когда Козма недовольно покосился на евнуха. — Несколько раз они подступали к Азни, и барон всегда приглашал эмира или атабека внутрь. Стены замка сложены из огромных камней; они высоки и стоят на скале, подкопать нельзя. Осадную башню негде поставить: снаружи нет ни одной подходящей площадки. Если подвести к воротам таран, сверху на него будут лить смолу и бросать факелы — все сгорит. На стенах и в башнях полно камней — бросать на врагов; есть тяжелые арбалеты и камнеметы. Увидев все это, сарацины всегда отступали.

— Никто не пытался взять измором? — поинтересовался евнух.

— При отце покойного барона, говорят, было, — ответил Рено, — но это бессмысленно. Селения далеко, и войско, осадившее Азни, быстро ощутит нехватку продовольствия. И воды. Единственный родник находится внутри стен, вода из него изливается в трещину и выходит наружу далеко в горах. Старый барон с умом выбирал скалу. Запасы продовольствия в замке огромные, их постоянно обновляют. Полгода можно продержаться. Столько ни одно войско у стен ждать не сможет!

— Салах-ад-Дин сумел бы! — заметил Ярукташ.

— Султан не придет сюда! — весело сказал Рено. — Триполийское княжество он оставил в покое. Султан дружил с покойным Раймундом, теперь, говорят, вдова князя ведет переговоры с Саладином. Сарацин на нашей земле нет. К тому же Саладину не до Азни. Он не все еще Иерусалимское королевство занял.

«Не слишком ты о королевстве горюешь! — подумал Козма неприязненно. — Феодалы! Они друг с другом и без сарацин воевали».

Под конец осмотра Рено повел их в донжон. Квадратная, мрачная башня серой громадой возвышалась посреди двора замка, словно утверждая могущество грозных баронов над завоеванной ими землей. В донжоне оказалось три этажа, каждый из которых был снабжен дверью и решеткой, имел бойницы и кладовые с припасами — барон к защите замка относился серьезно. Козма запыхался, пока они выбрались на самую верхнюю площадку. Ярукташ тоже обливался потом. Лишь Рено дышал ровно: видать привык карабкаться по каменным винтовым лестницам.

— По приказу барона я следил за состоянием башни, — пояснил он в ответ на утомленные взгляды гостей. — Воду здесь меняют раз в неделю, продукты — два раза в месяц. Я проверяю.

Козма подошел к зубцам на южном краю площадки. За стенами, сколько хватало взора, расстилалась пустынная долина.

— Ни полей, ни дерева, — подтвердил его мысль подошедший Ярукташ. — Хотя земли много.

— Барон запрещал сеять, — пояснил Рено. — В пшенице можно спрятаться, кроме того, это еда для воинов и корм для их коней и верблюдов. С масличными деревьями и того хуже — пойдут на изготовление осадных орудий. В Азни хватает земель. Наши селения приносят сорок тысяч безантов в год.

«Вот на что нацелился! — подумал Козма. — Поэтому не горюешь, что Иоаким увел баронессу в спальню. Главное, чтоб иноземец подлый не прикарманил баронство. За сорок тысяч можно не только нож бросить…»

Ярукташ тем временем заинтересовался тяжелым крепостным арбалетом, установленном на деревянном станке. Покрутил ручку натяжного механизма, попробовал спусковой рычаг и даже приложился к оружию, целясь куда-то вдаль.

— Барон привез из Триполи весной, — снисходительно сказал Рено. — Когда испытывали, бросал стрелу на четыреста шагов. Смотрите, какую!

Оруженосец взял из стопки в углу стрелу, показал гостям. Толщиною древка и величиной острого стального наконечника стрела больше походила на дротик, только с оперением.

— Пробивает щит и панцирь всадника одновременно! — с гордостью сказал Рено. — Арбалет нарочно на донжоне поставили. Пусть только кто к стенам подъедет!

— Для начала попасть нужно! — усмехнулся Ярукташ.

Рено вдруг погрустнел.

— Были у нас два стрелка, они били в сноп пшеницы за триста шагов. Под Тивериадой сгинули…

Когда гости с хозяином спустились во двор, евнух спросил невинно:

— Подземный ход в замке есть?

— Зачем он здесь? — сказал Рено, отводя взгляд. — Не нужен! Да и как пробить его в сплошной скале?

— Лжет! — безапелляционно сказал Ярукташ, когда бывший оруженосец ушел. — В каждом замке есть подземный ход!

— Тебе он зачем? — сердито спросил Козма. — Сбежать хочешь?

— Я поклялся на Коране, — обиделся евнух, — что буду служить своему новому господину Роджеру до тех пор, пока он будет того желать. К тому же коня через тайный ход не проведешь, а пешком далеко не уйти. Я не хочу занять место в подземелье рядом с другими пленниками!

— Для чего тебе ход?

— Когда живешь в замке, где в господ бросают ножи, лучше знать все. Ты б спросил, господин, у Рено!

— Я и так знаю.

— Кто тебе рассказал? Слуги?

— Сам догадался. Это так легко!

Лицо евнуха изобразило недоумение.

— Рено прав, говоря о невозможности выдолбить ход в скале. Ты обратил внимание, что подземелья Азни — это природные впадины, перекрытые кладкой сверху и с боков? Их только слегка подтесали для гладкости стен. Поэтому все подземелья разные: по высоте, ширине, протяженности. Барон был неглуп, место для замка выбрал с толком. Есть помещения для припасов, есть и готовый ход.

— Использовал расщелину! — догадался евнух. — Но где искать ее?

Козма заулыбался:

— Человеку трудно пробить скалу. Но воде, если она течет тысячи лет…

— Родник! — всплеснул руками Ярукташ. — Господин, ты самый умный человек из всех, кого я встречал! Я найду!

— Тебя поймают у хода, обвинив, что лазутчик. Приговорят к смерти и повесят на зубце стены. Я не смогу тебя защитить.

— Постараюсь, чтобы не поймали! — оскалился евнух.

— Дался тебе этот ход! Через ворота вошли, через них и выйдем.

— Пусть будет так! — поспешил Ярукташ. — Но я все равно поищу. Не понравилось мне сегодня за обедом.

— Рено успокоился. Ты сам видел.

— Рено здесь самый безвредный, господин. Все его чувства на лице: их легко прочитать. Такие люди не страшны. Бояться следует тех, кто чувства прячет.

— Кого?

— Позволь мне сначала выведать, господин!

Козма махнул рукой, и Ярукташ убежал по своим неотложным делам. Козма вознамерился было отправиться в отведенную им с Иоакимом комнату, отдохнуть, как появившийся Гуго позвал его к Роджеру.

Старый рыцарь был совсем плох. Когда Козма вошел к нему, Роджер лежал на широкой лавке без чувств. Лицо его было бледным, кожа на нем будто усохла, туго обтянув скулы. Козма приложил ладонь ко лбу рыцаря и едва не отдернул ее — так припекло жаром. Козма взял безжизненную руку раненого, проверил пульс. Покачал головой. Затем достал из своей лекарской сумки медную чашу, плеснул в нее воды и уксуса. Смочил в чаше тряпицу и стал омывать ею лоб, виски и грудь Роджера.

Рыцарь открыл глаза. Взор его был затуманен, глаза — тусклые. Козма отставил чашу с уксусом и придвинул поближе табурет. Слуги принесли и оставили на нем большое блюдо с мясом и хлебом, а также кувшин вина. Козма наполнил вином серебряную чашу, поднес к губам Роджера. Держал ее до тех пор, пока рыцарь не осушил чашу полностью.

Вино подействовало: лицо Роджера слегка порозовело, он пошевелился и приподнялся над скамьей. Козма ловко пристроил под спину рыцаря толстую подушку. Роджер оперся на нее и уже осмысленным взором глянул на лекаря.

— Я умираю? — не то вопросительно, не то утвердительно сказал он.

Козма подумал и утвердительно кивнул.

— Стрела оказалась отравленной?

— Не думаю. От яда ты бы умер еще в пути. Наконечник стрелы был грязный и заразил кровь. Сейчас она воспалилась. На латыни это называется «сепсис».

— Я знаю эту болезнь. У тебя есть лекарства?

— В моей земле — да. Здесь… — Козма развел руками. — Можно попробовать сикер. Его надо пить постоянно и много, чтобы он проникал в кровь и убивал заразу.

— Знаю это лечение, — тихо сказал Роджер. — Оно помогает молодым, да и то через одного. Я слишком стар, чтобы выдержать. Не хочу умирать пьяным. Перед Господом надо предстать чистым душой, исповедовавшись и причастившись.

— Позвать священника? — предложил Козма.

— Не спеши. Сколько мне осталось? День, два?..

— Может, три.

— Я умру в сознании?

— Будешь впадать в забытье — и чем далее, тем чаще. Последние часы будут тяжелыми, ты перестанешь узнавать окружающих, трудно будет говорить…

— Хорошо! — твердо молвил Роджер, видимо, приняв решение. — Подай мою сумку!

Козма повиновался. Рыцарь знаком велел открыть. Козма осторожно вытащил из сумки большой и тяжелый ларец. Ларец оказался необычной формы — широкий и плоский. Потемневшее от времени дерево, из которого он был сделан, почти полностью укрывали пластины из серебра и золота, украшенные резьбой и драгоценными камнями. На самой большой пластине, прибитой серебряными гвоздиками к верхней крышке ларца, неведомый художник начертал несколько сцен. Козма некоторое время заинтересованно рассматривал. Роджер не мешал, с грустью наблюдая за лекарем.

Серебро на пластине потускнело от времени, но линии, прочерченные резцом неведомого мастера, виднелись четко. Всего художник изобразил три сюжета, разделив пластину на равные части. Как быстро понял Козма, все сюжеты были евангельскими, из последних стихов книги. В левой части пластины Иосиф Аримафейский возлагал на каменную плиту в пещере-гробе тело, завернутое в пелена. Бородатое лицо тайного почитателя Христа было исполнено скорби, он держал тело казненного бережно, как будто боясь неосторожным движением причинить ему боль. В центральной части триптиха была изображена сцена с явлением ангела женам-мироносицам, пришедшим воскресным утром, в третий день после распятия, чтобы по древнему обычаю помазать благовониями убитого учителя. Отваленный от гроба тяжелый камень лежал на земле, ангел — весь в сиянии исходящих от него лучей сидел сверху, лица застывших в изумлении женщин выражали недоверие и робкую надежду. Сюжет правой части триптиха был прост: апостол Петр, прибежавший к гробу после невероятной вести, которую принесли мироносицы, держал в руках пустые погребальные пелена. Воздев очи к небу, он смотрел туда с радостью и надеждой. Лицо апостола дышало такой силой окрепшей в нем веры, что явственно ощущалось: скажи он сейчас горе «Иди!», и та пойдет.

Козма долго не мог оторваться от триптиха, то и дело поворачивая ларец к свету, чтобы лучше рассмотреть. Мастер, чеканивший рисунок на серебре, был не просто талантлив, он воссоздал то, во что искренне верил. Самым важным для него было донести до зрителей чувства людей, переживших смерть и воскресение Господа. Художник едва очертил фигуры, но тщательно проработал каждую черточку лиц. Они получились настолько живыми, будто мастер видел их наяву, а потом просто взял резец и перенес на металл.

— Этому ларцу уже пять веков, — хрипло сказал Роджер. — Сначала здесь была только верхняя пластина. Остальное появилось позже.

Только сейчас Козма обратил на внимание на золотые пластины по углам и на боковых стенках ларца. Они были сделаны грубо и безвкусно, словно заказчик велел ювелиру, не жалея металла и камней, показать его богатство. Пластины были толстые, вставленные в них драгоценные камни смотрелись аляповато.

— Открой!

Роджер снял с шеи ключ на шнурке и протянул лекарю. К удивлению Козмы ключ легко провернулся в замочной скважине.

Плотная ткань желтоватого цвета закрывала содержимое ларца. Козма осторожно откинул верхний слой, затем следующий, пока не убедился, что ничего, кроме этой материи внутри нет.

— Достань! — попросил Роджер. — И разверни!

Козма подчинился. Однако развернуть ткань оказалось делом непростым. Она оказалась неширокой, но длинной; как догадался Козма, это была какая-то скатерть. На плотном льняном полотне отчетливо виднелись странные коричневые пятна. Козма пошарил глазами по комнате и заметил у остывшего очага в углу большую раму из гладких брусьев: видимо, на ней развешивали одежду для просушки. Козма подтащил раму поближе и, руководствуясь указаниями Роджера, стал расправлять на ней скатерть до тех пор, пока рыцарь не дал знать, что все сделано правильно. Свет, падающий из узкого окна, освещал скатерть, делая коричневые пятна на ней более заметными. Когда Козма вернулся к скамье Роджера, в глазах старого комтура стояли слезы.

— Патер ностер… — забормотал рыцарь.

Чтобы не мешать Роджеру, Козма отошел к окну. Опершись спиной на холодную каменную стену, он с любопытством посматривал то на молящегося, то на ткань, распяленную на раме. Его удивила исступленность, с какой Роджер читал молитвы, но, подумав, Козма отнес это на болезненное состояние рыцаря. Поскольку в комнате, кроме ткани на раме, смотреть больше было не на что, Козма стал вглядываться в пятна, как казалось ему, хаотично разбросанные по скатерти. И вдруг едва не вскрикнул. На ткани проступило человеческое лицо! Мужское. Козма отчетливо видел длинные волосы, бороду, нос, высокий лоб. Черты лица у человека, были крупные, но правильные, его, несомненно, можно было назвать красивым. Глаза у лика на полотне были закрыты. Внезапно Козму прошиб пот: он стал понимать…

Не отдавая себе отчет, Козма подошел ближе к раме. Однако стоило ему приблизить к полотну на два-три шага, как лицо пропало — остались только пятна. Козма отступил к окну — и лицо появилось вновь. Забыв о Роджере, Козма несколько раз повторил попытку, пока не убедился в четкой закономерности: лик на полотне появлялся только на определенном расстоянии. Хотя глаза у него были закрыты, Козму не покидало чувство, что лицо на ткани живое, что изображенный наблюдает за ним, словно испытывая.

Отерев пот со лба, Козма оглянулся на Роджера. Рыцарь смотрел на него с грустью во взоре.

— Догадался? — хрипло спросил Роджер.

Козма кивнул.

— Погребальные пелена Господа нашего Иисуса Христа! — торжественно объявил рыцарь. — Величайшая реликвия христианства из всех, какие когда-либо были на земле!

Козма поразился голосу, каким Роджер произнес это. Сейчас рыцарь нисколько не походил на умирающего, совсем не походил.

— Под Тивериадой мы потеряли Святой Животворящий Крест Господень, — сказал Роджер. — Сарацины захватили его и никогда не вернут нам, даже за выкуп. Они знают, что Крест вдохновлял весь христианский мир на борьбу за Гроб Господень. Сарацины уничтожат его. Остались только пелена…

— Туринская плащаница!

Восклицание вырвалось у Козмы помимо его воли.

— Какая «туринская»?! — нахмурился Роджер. — Это подлинные пелена Господа. Госпитальеры никогда не подделывали реликвий! Только тамплиеры занимались этим, гореть им в аду за такие дела!

— Но как она оказалась у тебя?

— Три века назад ее привезли в Иерусалим из Константинополя. В то время, при нечестивых ромейских императорах, стали уничтожать иконы и святые реликвии. Монахи долго прятали в ромейской земле плащаницу, как ты ее назвал, но потом решили схоронить понадежнее. В Иерусалиме ее тоже прятали — Святой город был в руках сарацин. Христиане поклонялись ей тайком, доставали из тайника только в Пасху Господню… — Роджер погладил серебряную пластину с картинами из Евангелия. — Этот ларец сделали для плащаницы в Ирусалиме, и сначала на нем не было золота и камней, как и надлежит для подлинного хранилища святой реликвии, — рыцарь вздохнул. — Это императоры греков стремились показать свое богатство и велели украсить ларец, после того, как плащаница попала в их руки. Что значит золото для веры! Когда мы обрели реликвию, братья поначалу хотели ободрать украшения, пожертвовав их на благие дела, но побоялись, что древо ларца разрушится. Он и сам за столько веков стал святыней.

— Я не слышал, что в Иерусалиме хранится плащаница Господа.

— Предание о ней передавались из уст в уста, но хранители ларца погибли при взятии Иерусалима Готфридом. Мы знали, что она в городе, хотя греческие императоры похвалялись, что плащаница у них и даже показывали ее покойному королю Амори. Лживые псы! Сколько раз они обманывали нас! Клялись, но не присылали помощь против сарацин, вступали в сговор с неверными… Когда Саладин осадил Иерусалим, жившие в нем греки хотели открыть сарацинам ворота. Не верь грекам, у них копия плащаницы… Многие знают, что во времена иконоборчества было сделано несколько таких копий, дабы, если нечестивые найдут поддельную плащаницу, то уничтожили ее и успокоились. Подлинная эта! Ее испытывали, как надлежит: возложили на смертельно больного, и тот выздоровел… Мы искали ее восемьдесят лет, проверяя дом за домом. Ничего не находили. В мае одному из братьев было видение: во сне ему явилась богородица и велела пойти на старое иудейское кладбище. Брат рассказал о том великому магистру. Несколько рыцарей тайком отправились к кладбищу, отвалили камень от пещеры-гроба и нашли ларец в замурованной нише… Никто ранее не догадался искать плащаницу в гробах, хотя это было так просто: погребальные пелены должны быть там, где покоится тело… Мы собирались объявить о находке, но тут началась война, а у войска был Святой Животворящий Крест Господень…

Роджер говорил отрывисто, делая паузы, глаза его лихорадочно блестели. Козма понял, что укрепляющее действие вина закончивается, но не решился остановить рыцаря. А тот все говорил и говорил, будто опасаясь, что не успеет.

— Мы даже не стали перепрятывать ларец, оставив его там, где обрели… Тайну знали великий магистр и четверо братьев… Все погибли, кроме меня… Я взял Ги и приехал в Святой город… У меня был фирман, а Саладин разрешил госпитальерам остаться в Иерусалиме и лечить больных паломников. Было, где остановиться… Я купил повозку, и мы перевезли ларец в госпиталь… Ги не знает, что в нем, я сказал: бумаги ордена… Мы сломали кладку в подвале и закрыли его камнем от гробницы, чтобы все думали, что мы искали золото… Я вижу плащаницу в третий раз: сначала по обретению, затем, когда останавливались у развалин замка, где ты отрезал Ги руку, я не утерпел и укрылся в с нею… Долго смотрел и молился… От нее исходит Святой Дух, я ощущаю его!.. Когда я умру, ты доставишь ее братьям… Поклянись!.. С ней мы вернем Святой город… Съедутся рыцари со всех земель… Неверным не устоять…

Роджер забормотал невнятно и откинулся на подушку. Козма подошел ближе. Глаза старого комтура были закрыты, дыхание — редким и хриплым. Козма подошел к плащанице, осторожно тронул ее кончиками пальцев. Кольнуло, словно он коснулся оголенного провода, но Козма не отдернул руку. Что-то перетекало из ткани в него; нечто такое, что наполняло все его существо неизъяснимым блаженством. Странно, но он не ощутил этого, когда доставал плащаницу из ларца и развешивал ее на раме. Козма долго стоял, не в силах отойти, наслаждаясь тихой радостью, овладевшей им. Постепенно блаженство ушло, оставив приятную истому. Козма бережно снял плащаницу с рамы и стал аккуратно складывать. Он хотел уже спрятать ее в ларец, как взгляд его упал на бесчувственного рыцаря. Пораженный охватившей его мыслью, Козма на мгновение застыл, затем развернул плащаницу и укрыл ею Роджера. Повернулся окну и, определив направление, где восходит солнце, сложил ладони перед собой.

— Отче наш, иже еси на небесех…

Он читал молитву так, как в детстве учила бабушка: просто и безыскусно. «Ничего не проси у Господа! — говорила она, поднимая сухой коричневый палец. — Бог сам ведает, что тебе надобно, и подаст, коли заслужил. Есть Господня молитва, которую он нам дал, только ее и читай!» Закончив Отче наш, Козма снял плащаницу с рыцаря, свернул и спрятал в ларец. Ключ от него по-прежнему висел у Роджера на шее. Прижав одной рукой ларец к боку, Козма извернулся и закрыл замок. Затем уложил реликвию в сумку. Подумал и поместил ее под голову старого комтура, прикрыв перед этим подушкой. Ключ спрятал под одежды Роджера.

Козма уже обирался уйти, как что-то остановило его. Занимаясь делом, он увидел нечто важное, на что поначалу не обратил внимания, но теперь это не отпускало его. Козма внимательно посмотрел на Роджера и понял… Укладывая сумку под голову рыцаря, пряча ключ под его полукафтан, он не почувствовал жара, ранее исходившего от раненого. Козма положил ладонь на лоб Роджера. Тот был теплым, но совсем не горячим. Не было и прежнего, прерывистого и частого, дыхания раненого. Грудь комтура вздымалось ритмично, он просто спал…

Оставив Роджера в его комнате, Козма решил навестить Ги. У раненых сарацин и туркополов он побывал утром, а о приезде Стеллы и Ги узнал только за обедом. Оруженосца, как сказали ему, разместили в доме для воинов — низком каменном строении рядом с баронскими палатами. Подойдя к нему, Козма услыхал доносящийся из-за неплотно прикрытой двери женский смех. Заглянув внутрь, он увидел Стеллу. Она сидела на скамье рядом с Ги. Оруженосец держал в руках кусок пергамента, что-то показывая, а девушка громко смеялась. Увидев лекаря, Стелла вскочила и залилась краской. Присутствие девушки в казарме для солдат было явно неуместным. Впрочем, никого, кроме этой парочки, в большой комнате в данный момент не было.

Усмехнувшись в усы, Козма подошел ближе. Ги смутило неожиданное появление гостя, но он быстро справился с чувствами и дерзко посмотрел на лекаря. Козма, ничего не говоря, положил на скамью свою лекарскую сумку и стал разматывать повязку на культе оруженосца. Ги нехотя отложил пергамент и подчинился.

Когда последний слой холста обнажил рану, Козма не сдержал радости. Кожа культи выглядела белой, без воспаления, даже сам шов был не багровым, а ярко-розовым. Козма осмотрел повязку: следов гноя на ней не просматривалось, только небольшое бурое пятно виднелось с краю — там, где он специально оставил на культе сток. Сейчас ранка затягивалась. Скоро можно будет снять швы.

— Удивительно быстро зажило! — не сдержал удивления Козма.

— Это она меня вылечила! — кивнул Ги на скромно стоявшую в сторонке Стеллу. — Приготовила бальзам и прикладывала.

— Меня отец научил! — похвасталась Стелла и снова покраснела. — Когда я маленькая разбивала себе коленки, он мне мазал. Потом показал, как готовить бальзам.

— Можно взглянуть?

Стелла с готовностью протянула маленький глиняный горшочек. Козма сначала понюхал содержимое, затем зачерпнул пальцем. Бальзам был густой, но не настолько, чтобы комочком удержаться на пальце. Козма лизнул и сразу выплюнул: вещество оказалось невероятно горьким. Вдобавок и язык начало пощипывать.

«Растерла алоэ, — определил Козма, — плюс какая-то травка с ментолом (интересно, растет здесь мята?), плюс загуститель… Алоэ дезинфицировало рану, ментол снимал воспаление… Лучше не придумаешь». Он с улыбкой протянул горшочек обратно.

— Умница! — похвалил искренне. — Можешь стать моей помощницей.

Стелла зарделась от удовольствия. Подошла ближе и, пока Козма снимал швы, внимательно наблюдала за его движениями. Затем ловко наложила на рану бальзам и забинтовала культю.

Лечение закончилось, можно было уходить, но Козма медлил. Стелла словно почувствовала это.

— Когда мы уедем из замка? — спросила тихо.

— Как только поправится Роджер.

— Это долго?

— С неделю.

— Так много?

«Дай Бог, чтобы недели хватило!» — подумал Козма и спросил:

— Тебя здесь обижают?

— Просто скучно, — пожала плечами Стелла. — Ги рассказывал, что в Маргате — замке, где комтуром Роджер, рядом море, неподалеку порт. Я никогда не видела море, — вздохнула Стелла. — Ги говорит: оно красивое.

— Красивое, — согласился Козма. — Особенно летом. Но сейчас зима, море серое и холодное, купаться в нем нельзя.

— А корабли в порту есть?

— Как же без них?

— Я кораблей никогда не видела…

— Еще увидишь.

— Ги говорит: мы сядем на корабль и поплывем через море в Марсель. Неделю будем плыть, если не больше. В Марселе купим лошадей и отправимся в Аквитанию, в замок родителей Ги.

«Э, да у вас все слажено!» — подумал Козма и улыбнулся. Теперь пришел черед Ги краснеть.

— Чем займешься дома? — спросил Козма, чтобы помочь юноше преодолеть смущение.

— Поступлю секретарем к барону или графу, — неуверенно ответил Ги. — В нашем краю многие даже читать не умеют. Помощник нужен.

— Ты знаешь грамоту?

— Братья-монахи учили меня латыни. В Леванте рыцарю надо знать языки и уметь писать. Правда, был я не лучшим учеником, — Ги вздохнул.

— Он знает латынь, — вступилась Стелла. — И лингва-франка. Пишет красиво.

— Стелла говорит, что секретарю надо и по-гречески, — сказал Ги. — Не знаю… Не слышал, чтобы в Аквитании кто-либо знал греческий.

— Секретарю он нужен! — надула губки Стелла. — Вдруг граф поручит тебе библиотеку привести в порядок? Ты не будешь знать даже, какие там книги!

— Думаешь, у графов есть книги?

— Это он ленится язык учить, — пожаловалась Стелла Козме. — Стоит мне отвернуться — сразу за меч! Машет им, машет… Нельзя раненому! Пусть лучше учится! Греческие буквы в начертании труднее латинских, — Стелла взяла со скамьи кусок пергамента и показала Козме. — Смотрите, как смешно он пишет омегу! — она прыснула.

— Знание языков еще никому не мешало, — поддержал Стеллу Козма. — Только не думаю, что простому барону в Аквитании понадобится секретарь. Рекомендую ехать в Тулузу, ко двору графа Раймунда. Там много ученых людей, там покровительствуют поэтам, устраивают среди них состязания. Стихи при дворе Раймунда сочиняют все, поэтому переписки много.

— Женщины тоже участвуют в поэтических состязаниях? — спросила Стелла, широко открыв глаза.

— Еще как! Многие побеждают в турнирах трубадуров. Музыку при дворе любят, так что для играющей на сазе служба сыщется.

— Слышал? — повернулась Стелла к Ги.

Тот ответил ей влюбленным взглядом.

«С этой девочкой не пропадешь! — подумал Козма. — Ручки у нее маленькие, но держит крепко. Будет управлять мужем, но при случае глотку за него перережет. Такую жену найти, что в лотерею выиграть. Повезло Ги!».

Он кивнул парочке и вышел. Ги догнал его во дворе.

— Извини, рыцарь, — спросил, придержав Козму за рукав. — Хочу спросить. Стелла не знатного рода…

— Ну и что? — пожал плечами Козма.

— Моим родным может не понравиться.

— Ты собираешься жениться на них или Стелле?

Ги смутился.

— Стелла — дочь воина, сражавшегося за Святую Землю. Скажи это своим родственникам. Если не уверен, что они ее примут, поезжай сразу в Тулузу.

Ги кивнул.

— Деньги есть? Чтобы плыть в Марсель и на первое время в Тулузе?

— Возьму у Роджера. Он мне дядя.

Лицо Козмы выразило такое изумление, что Ги торопливо пояснил:

— Роджер — брат моей матери. Я приплыл в Левант три года назад, мать хотела, чтобы дядя сделал из меня рыцаря — такого же, как и он.

Козма кивнул и пошел к себе. В комнате бросил свою лекарскую сумку под скамью, растянулся сверху и заложил руки под голову. Когда некоторое время спустя в дверь заглянул Ярукташ, Козма спал. Евнух осторожно подошел к скамье, заглянул в лицо хозяину. Козма ровно дышал и улыбался во сне. Ярукташ покачал головой и тихо вышел.