Глава 24

— Ты сможешь вести?

Грегор мгновение помедлил, повел плечами, невольно обернувшись на тело на траве, и кивнул:

— Да, майстер Бекер. Я в порядке.

— У этого не будет последствий? — кивнув на покойника, спросил Курт, и Харт нервно хмыкнул:

— Главное — вовремя спросили… Нет, — посерьезнев, ответил он, поудобней устраивая сумку на плечах. — Он не встанет, если вы об этом, камень так не работает. И его неприкаянная душа не будет здесь витать.

— Будет, — возразил Мартин со вздохом и пояснил, встретив настороженный взгляд: — Точнее, может витать. В легендах жителей Винланда говорится, что к убитому виндиго призывается шаман, который должен перехватить злого духа и отправить «в Нижний Мир», иначе дух может вернуться. Впрочем, также есть мнение, что достаточно убить его, размозжив голову, что мы и имеем… В любом случае, если останемся в живых — направим сюда expertus’ов, дабы быть уверенными.

Курт удовлетворенно кивнул, и Грегор, глубоко переведя дыхание, молча махнул рукой и двинулся вперед.

Проводник шел теперь медленней, чем прежде, прислушиваясь едва ли не при каждом шаге. Спустя полчаса он и вовсе остановился, озираясь.

— Я говорил, что не надо идти шаг в шаг, — тихо произнес он, — но сейчас именно так. Шаг в шаг за мной, и быстро.

— Поняли, — за всех подтвердил Мартин, и тот снова махнул рукой, указывая направление.

Курт бросил взгляд направо и налево, снова пытаясь увидеть хоть что-то, но вокруг по-прежнему был просто лес, самый обычный, такой же, как десятки других лесов, виденных до сего дня. По затылку мелкой толпой пробежались неприятные холодные мурашки; этот спокойный тихий лес, наполненный птичьим щебетом, пугал больше, чем мертвые деревни-призраки, чем рычащий в лицо ликантроп, чем любая из тех опасностей, что встречались за все годы службы — в первую очередь потому, что опасность эту нельзя было ни увидеть, ни почувствовать, ни хотя бы заподозрить…

— Что-нибудь чувствуете? — тихо спросил Мартин за спиной, и напряженный голос фон Вегерхофа так же негромко отозвался:

— Нет. Вообще ничего. Только сам Предел повсюду. Из меня проводник не вышел бы.

Мартин шумно вздохнул и умолк.

Курт едва удержался от того, чтобы обернуться, хотя и так знал, что лицо стрига сейчас мрачнее тучи — тот явно ощущал себя непривычно беззащитным, еще более потерянным, чем его сослужители. За все время пребывания в Пределе фон Вегерхоф ни разу не отпустил ни одной из своих шуточек, не произнес ни единого лишнего слова. Таким молчаливым, сосредоточенным и сумрачным Курту его видеть доводилось нечасто…

— Всё, — решительно проговорил Грегор, когда это безмолвное шествие стало казаться уже бесконечным, как сама вечность. — Мне нужен отдых.

— Да и темнеет, — заметил Харт, и лишь сейчас Курт понял, что уже давно всматривается в траву под ногами, чтобы сделать следующий шаг — сумерки и впрямь сгущались, и довольно быстро. — Надо бы набрать сушняка и выбрать местечко для ночлега.

— Для ночлега? — переспросил Мартин настороженно. — Сушняка? Хотите развести огонь, здесь? Нас ведь могут увидеть.

— Вряд ли Урсула станет бродить по Пределу ночами, ей это незачем: если она что-то делает с магистериумом — она сейчас подле него. А без огня в таком глухом лесу, согласитесь, майстер Бекер, всем нам будет не слишком уютно: случись что — вы этого даже не увидите во мгле. Я не знаю, могут ли здесь напасть животные или… или что иное, но ничего лучше костра для собственной безопасности в таких ситуациях человек еще не придумал. Пока Грегор еще в силах, — подытожил Харт, не услышав ответа, — пройдемся сколько сможем, каждый соберет все, до чего дотянется, потом он выберет нам подходящее местечко, и остановимся.

— Он прав, — все так же негромко согласился фон Вегерхоф. — В такой темноте какой-то толк будет лишь от меня одного.

— Я не думаю, что нам есть чего опасаться, — ободряюще улыбнулся Харт. — Но так спокойней.

С этим уже никто не спорил, и когда спустя еще час в уже густеющей темноте их маленький отряд расселся вокруг крохотного тихо потрескивающего костерка, стало почти физически ощутимо, как овладевшее всеми напряжение тает и унимается. Пляшущие над сухими ветками языки пламени словно были окном в прежний привычный мир, оставшийся за границами Предела, чем-то обыденным и простым, успокаивающим, понятным.

Грегор, за этот день осунувшийся и словно истаявший, постепенно приходил в себя, хоть и казался больным, коего бездушный эскулап выволочил на прогулку.

— Я в порядке, — улыбнулся он, в десятый раз поймав на себе пристальный взгляд Курта. — Просто притомился. Мне еще ни разу не приходилось так долго… Но это даже здорово. Теперь я знаю, что могу.

Харт недовольно поджал губы, явно желая высказать отпрыску все, что думает, однако промолчал. Фон Вегерхоф усмехнулся, переглянувшись с Мартином, и уже серьезно спросил:

— Это в порядке вещей — столь долгий путь? Мы делаем большой крюк или имеем удовольствие познавать на собственной шкуре временные игры Предела?

— Это Предел, — вздохнул Грегор. — Я иду практически по прямой, но эта прямая вытягивается все больше и больше… Нет, наша цель от нас не уходит, камень все ближе, я знаю. Просто с каждым шагом оказывается, что идти до него дольше, чем было еще шаг назад. Но уверен, что завтра мы будем на месте.

— Мориц, ты говорил, что камень «возник» здесь, — проговорил Мартин задумчиво. — Что это значит? Почему возник и как?

— Этого я вам сказать не смогу, майстер инквизитор, — вздохнул тот. — Сам бы желал знать… Магистериум — почти сказка, древнее предание, многие даже не верили, что он впрямь существует. Все, что нам о нем известно — это жалкие крохи того, что знали люди, создавшие камень.

— Из чего они его сделали? Все то, что мы находим в конфискуемых книгах, все эти вещества, минералы — это действительно имеет отношение к созданию магистериума или все это чушь?

— Отчего же чушь, это работает. Вот только в книгах нет главного ингредиента — самого орегatоr’а, его силы, его умения. Об этом в книге не напишешь… Точней, — с усмешкой сам себе возразил Харт, — написать-то можно и где-то даже написано, но какой с этого прок. Это как писать в руководстве по мечевому бою «подпрыгни на высоту своего роста, провернись в воздухе трижды и нанеси противнику восемьсот ударов».

— Хочешь сказать, — уточнил Курт, — ваши предки были более сильными магами?

— Инквизиторы, — недовольно буркнул тот. — Как это вы ухитряетесь так говорить, что в ваших устах любая самая возвышенная мысль начинает звучать, как заурядная строчка из обвинительного протокола? Когда я сказал «сила» — это не значило, что разумеется нечто подобное силе телесной, мол, кто выше и шире, тот и сильнее. Ведь служат у вас эти ваши expertus’ы, неужто вы до сих пор этого не поняли?

— Поняли, — примиряюще возразил Мартин. — Всего лишь так нам проще говорить. Если снова сравнить с мечниками, коих ты упомянул — все ж понимают, что «сильный боец» значит нечто большее, чем просто большой и мощный парень с оружием, но — так говорят.

— Если так говорить, да, предки были куда сильней. Нам до такого владения собственными же талантами, увы, как бродячему певцу до римских певчих.

— Видел я таких бродячих певцов, что… — начал Курт и, перехватив взгляд Харта, вскинул руки: — Но мысль я понял.

— Минералы и вещества, упомянутые вами, не превращаются в магистериум сами собой, путем смешивания, нагрева или прочих манипуляций, — продолжил Харт. — Они сливаются и изменяются изнутри, в самой своей основе, и делается это исключительно сосредоточением силы орегatоr’а. Его мыслью, его волей, его талантом.

— Так же, как Урсула пыталась менять людей в самой их основе? — уточнил Мартин, и тот, вздохнув, выразительно искривил губы:

— Сравнение так себе, но направление мысли верное.

— Ты говорил, что твои таланты — земля, минералы… То есть, обладай ты такой способностью к управлению собственными силами, как ваши предки-нейтралы, ты теоретически мог бы создать магистериум?

— Обладай вы такими талантами, как легендарные воины, вы теоретически могли бы выйти один против армии врага, майстер Бекер, — усмехнулся Харт. — Но снова да, в целом вы правы. Мог бы — в силу специализации. Но — не могу. В силу бессилия. И из ныне живущих, думаю, не может уже никто.

— Раньше и трава была сочней, — вздохнул фон Вегерхоф нарочито печально, и бауэр пожал плечами:

— Что поделать, кой-какие воздыхания о прежних временах и впрямь имеют под собою основания. Чувствую, вы не вчера стали тем, кто вы есть, и подозреваю, что и вам самому есть что вспомнить с той же тоской по ушедшему.

Стриг не ответил, лишь неопределенно качнув головой, и с минуту вокруг яркого огненного пятна во все более густеющей тьме висела тишина.

— Ты сказал «возник», — повторил Курт негромко. — Откуда? Где он был до того, как появился в этом лесу?

— Где-то, — просто ответил Харт.

— Где-то? Где-то в другом лесу, в другом городе, в чьем-то подвале, в горной пещере?

— Где-то на другой ветви Древа Миров, я же говорил. Где-то там их много.

— Ветвей или камней? — осторожно уточнил Мартин, и бауэр улыбнулся:

— Того и другого, майстер Бекер.

Вокруг костерка вновь воцарилась тишина, теперь растерянная и напряженная.

— Вы же знаете о Древе Миров, да, майстер Гессе? — осторожно спросил Грегор, и он усмехнулся:

— Об этом ты тоже прочитал в шпигеле?

— А… разве не знаете?

— А откуда я должен бы знать?

— Но я слышал, что у Конгрегации есть тайные библиотеки, в которые собираются книги, чье содержание изучается только высшими чинами. О том, что в них написано, не рассказывают обывателям, чтобы не смущать умы… Разве это не так? И у вас нет ничего о Древе Миров? А я так понял, майстер Гессе, что вы о нем знаете…

— О нем я знаю, — уже серьезно ответил он. — Я его видел.

— Да ладно?! — в голосе Грегора была такая смесь зависти и неверия, что он не сдержал улыбки, повторив:

— Я его видел. Но… начинаю подозревать, что неверно его понял. Древо — это наш мир, человеческий, земной, а также миры ангельские и тому подобные уровни бытия, так? Ветви помельче — это все те времена и события, которые могли бы случиться или могут случиться. Неслучившееся — отмирает и отсыхает. Верно?

Грегор переглянулся с отцом, явно колеблясь в выборе ответа, и Курт повторил:

— Верно?

— Не совсем, майстер Гессе, — осторожно ответил Харт. — Ветви — это миры. Потому Древо и называется так, как называется.

— Миры… в каком смысле?

— В том же, что и этот, — широко повел рукой бауэр. — Где-то есть такой же мир, в котором, быть может, живет майстер Курт Гессе, который когда-то не стал служителем Конгрегации. Та ветвь не отмерла, не отсохла, она просто растет себе поодаль от той, на которой существуете вы. Где-то есть мир, в котором и Конгрегации-то никакой нет, хотя есть все та же Германия, Империя… или есть Германия, но нет Империи — уже или вообще, потому что когда-то что-то пошло не так, как в привычном нам мире. Где-то есть мир, в котором материки, известные нам, имеют другую форму и другое расположение, и никакой Германии там нет и никогда не будет. Где-то есть мир, в коем все еще времена, сравнимые с Христовыми, а где-то время умчалось так далеко вперед, что наше с вами бытие там сочли бы глубокой древностью. Миры, майстер Гессе. Многие, многие миры. Люди, события, времена. Где-то в одном из них исчез магистериум и появился здесь.

Тишина, повисшая над маленьким лагерем снова, была теперь долгой, глубокой, непроницаемой. Курт видел, как Грегор переводит взгляд с одного лица на другое, во взгляде этом проступает почти сострадание, словно его отец только что сообщил трем людям рядом о смертельной болезни, поразившей каждого из них.

— Стало быть, — чуть слышно проговорил Мартин, наконец, — есть и миры, в которых победа осталась за местным Каспаром? Или даже те, в которых… Христа никогда не было?

— Этого мы не знаем, — мягко отозвался Харт. — Но думаем, что Создатель в каждом мире оставил человеку путь к спасению. Быть может, где-то Он явился в другое время и под другим именем, и принял другую искупительную смерть. Ведь если история там шла иначе — были там и иные языки, и иные имена, и иные войны, иные казни были приняты… Но безусловно есть и миры, в коих Он забыт или о Нем помнят лишь избранные, которых господствующая вера и власть считает еретиками и бунтовщиками или чудными сумасбродами. Свобода человеческой воли, майстер Бекер. Она едина для всех миров, и она решает, куда идет их история.

— Но откуда вы это знаете? — чуть слышно спросил фон Вегерхоф. — Это написано в каких-то ваших книгах? Это рассказали какие-то ваши мудрецы? С чего вы взяли, что это правда?

— Это… просто известно нам, — почти с жалостью ответил Грегор. — Давно известно, так же как любому жителю Империи давно известно о существовании Иерусалима или земель Московского князя. Кое-кто из нас ушел туда, например.

— Грегор… — укоризненно произнес Харт, и Курт нахмурился:

— Id est?

— То есть, ушел, — явно недовольный обмолвкой сына, пояснил бауэр; помедлив, вздохнул и вяло махнул рукой: — Ну, что уж теперь, и без того я вам рассказал столько, что дома, если вернусь живым, меня наверняка славно поколотят за слишком длинный язык… Придется рассказывать все, дабы вы не наделали неверных выводов, которые нам же после и выйдут боком… Нейтралы были давно, майстер Гессе; ну, или те, кого после стали так называть. Я даже так скажу: прежде большинство одаренных были таковыми — наши предки пользовались своими умениями потихоньку, не вылезая на свет, не строя планов по подчинению себе народов и королей. Прежде и народов-то как таковых не было, если помните историю, и королей, были какие-то племена, сообщества, мелкие царьки, жрецы… Само собою, были в этих племенах и сообществах свои одаренные сверхобычными талантами, которые решали, что негоже им пользоваться крохами со столов смертных, но их быстро ставили на место. Тогда одаренных было немного, как и людей на земле. Были и те, кто пытались заглянуть в запретное, и кому-то это удавалось, и тогда оставались в преданиях легенды о сражениях с чудовищами и жестокими колдунами, о жрецах и богах… Но все это было редким, в большинстве тайным. И обладатели дара тогда были куда сплоченней и со временем — стали влиятельней. Тогда еще наши предки понимали, что дар этот дан им свыше не для удовлетворения суетных нужд и не для того, чтобы ставить его на службу земным царям. Не по всей земле, ясное дело, и единой церковью, как христианская, это никогда не было. Это было… что-то вроде негласного договора.

— А потом?

— А потом, майстер Бекер, мир стал сложнее. Государства — больше и многообразней, народы — старше, правители — притязательней. Одаренных — больше…

— И они стали не менее притязательными, чем правители, — хмуро договорил Курт.

— Можно сказать и так, — кивнул Харт. — Мир стал больше, разделившись при том сам в себе. Войны стали обширней и судьбоносней. Политика и дела людские сильней слились с делами небесными… И тогда нейтральных почти не осталось, почти каждый выбрал свою сторону. Обладатели дара по-прежнему не лезли в первые ряды и не стремились занять места правителей… по большей части… но оказывали помощь тем правителям, чье дело полагали верным. А потом… Потом все зашло настолько далеко, что скрываться и воздействовать тайно уже не удавалось, а тех, кто на волне всеобщего безумия решил, что пришло их время, стало слишком много, и проблему пришлось устранять.

— И появилась Инквизиция…

— Тогда еще нет, но позже — да, появились ваши, если так можно выразиться, духовные предки. И охотники.

— Охотники? Те самые? Уже тогда?

— Тогда это было обширное и серьезное братство, майстер Гессе, и создано оно было задолго до Инквизиции. В него входили и простые смертные, и одаренные, и они довольно споро разбирались с возникающими проблемами и теми, кто эти проблемы создавал. Можно сказать, это была сила над силами, орден блюстителей порядка и спокойствия.

— Стало быть… Выходит, охотники, которых мы знаем сейчас — это по сути выродившаяся первая Конгрегация?

— Плохое слово, — поморщился Харт. — Скорее постаревшая, утратившая частично память, усохшая… Но согласитесь, для братства, уходящего корнями в такую тьму веков, они неплохо сохранились.

— Не стану спорить, — серьезно кивнул Курт. — Ты сказал, что тогда свою сторону выбрали почти все.

— Те, кто не захотел выбирать — это о них я говорил, — ответил Грегор. — Они ушли. Но не только они.

— Ушли в один из… миров?

— Не в один, — возразил Харт. — Просто разбрелись кто куда. Кто-то решил выбрать себе мир, в котором можно было жить, как прежде — мирно, тихо, ни во что не вмешиваясь. Как сказал мой сын — изгоняя муравьев с грядок с помощью своих талантов. Кто-то просто бежал от побеждающей противной стороны, и им было все равно, куда. Кто-то… Кто-то решил, что здесь его таланты не имеют возможности для полноценного воплощения.

— И сейчас где-то в одном из миров на престоле сидит потомок какого-нибудь малефика?

— Или он сам. Или не в одном мире. Ушли тогда многие…

— Но как? — хмуро спросил Курт. — Тот, кто позволил мне когда-то увидеть Древо и мог бы, подозреваю, позволить пройтись по нему, явно не мог помочь им в этом.

— В этом помогают такие, как Грегор.

Три пары глаз сместились на притихшего у огня проводника, и тот неловко улыбнулся:

— Это в теории. То есть, мой талант находить пути — он может, если над ним поработать, вывести меня и кого-то со мной на другую ветвь.

— В теории.

— В теории, — повторил Грегор. — В теории — на земле полным-полно мест, в которых можно нащупать тропинку в один из этих миров, но я не могу этого сделать.

— Не можешь, — уточнил Курт, уловив едва заметную заминку в голосе проводника, и тот, переглянувшись с отцом, вздохнул:

— Я пробовал. У меня это получилось в детстве, один раз, и потом пару раз почти получалось, но именно почти. Когда мне было лет семь, я вышел… куда-то. И вернулся. У нас дома лежит засушенный цветок оттуда, мы таких никогда не видели, и только он не дает мне решить однажды, что мне это просто привиделось. Потом я пытался и даже чувствовал, что уже вот-вот… что почти… Но стоит об этом подумать — и всё обрывается. Знаете, это как сон. Когда засыпаешь и чувствуешь этот момент — стоит подумать «о, я засыпаю!», и разум встряхивается, и сон уходит. Здесь что-то похожее. Я пока не понял, как… настроить себя, чтобы не терять нить. Почувствовать открытые пути я, наверное, смогу, но не более. А мои далекие предки смогли бы и почувствовать, и уйти, и возвратиться.

— То есть… — негромко проронил Мартин, — там… где-то… десятки миров, в которых… все иначе? И даже миры, в которых правят силы, с которыми мы пытаемся бороться здесь?

— Не десятки, майстер Бекер. Сотни тысяч. Может, миллионы. Десятки миллионов. И да, в них может быть что угодно.

— Значит, все зря… — чуть слышно произнес фон Вегерхоф, и бауэр нахмурился:

— Что зря?

— Все то, что мы делаем. Мы затыкаем пальцами дыры в плотине…

— Ничего подобного! — горячо возразил Грегор. — В этих мирах миллионы, сотни миллионов людей! Разных людей, простых смертных и нет, и где-то есть свой Курт Гессе, пусть и с другим именем, есть… Есть люди! Вы что же, настолько не верите Создателю? Он-то поверил, вручив человечеству столь великое множество миров. Он-то решил, что человек может…

— …человек может всё, — тихо договорил Мартин в один голос с ним, и Грегор кивнул, расплывшись в улыбке:

— Вот именно! В этом мире, в нашем мире, есть мы. И не только мы. Есть… Есть же вы! Есть охотники. Есть еще множество людей, выбравших своим путем сохранение его от гибели. И в каждом мире есть такие люди!

— Мой сын слишком оптимистичен, — вздохнул Харт. — Хотя и в главном прав.

— И все же, — возразил Мартин сумрачно, — отчасти прав и Александер. Мы можем хоть построить здесь Рай на земле, но… Где-то во вселенной по-прежнему будет непочатый край работы. Она и здесь-то бесконечна, но мысль о том, что все дыры не залатать, все миры не очистить, всех людей не спасти — она…

— Удручает, — согласился Харт понимающе. — Но такова жизнь, майстер Бекер.

— Жизнь… — повторил Мартин, глядя в огонь. — Короткая и никчемная вспышка. Всего не успеть. Всё не сделать. За всем не угнаться. Мир недолог и хрупок, сегодня он есть, а завтра разрушен, а война… выходит, война никогда не кончается.

— Слушайте, так нельзя, — почти с отчаянием произнес Грегор. — Это я так могу говорить, а вы не должны. Вы же инквизитор, в конце концов, вы должны полагаться на победу разума и веры, должны вселять эту веру в других, а не предаваться унынию, майстер Бекер!

— Это всё внезапность, — через силу улыбнулся тот, все так же глядя в костер. — Когда все это уляжется в моей голове и душе, я снова натяну маску самоуверенности и пойду дальше по своему пути, потому что кто, если не я… Но смотреть на мир, как смотрел прежде, уже не смогу.

— Мир велик, а жизнь мала, майстер Бекер, — негромко подтвердил Харт. — Но и еще в одном Грегор прав: людей — множество. Вспомните хоть бы и Конгрегацию. Она не появилась в один день, и уверен, что ее создатели так же страдали при мысли о том, что их жизни не хватит на все свершения, все победы, все деяния, каковые должны быть совершены. Посмотрите на Империю, сколько поколений она строилась?

— А развалится все в один день…

— Что?.. — растерянно переспросил Грегор, и Мартин, наконец, оторвал взгляд от пламени, подняв глаза к сидящим напротив людям.

— Ничто не вечно, — выговорил он с расстановкой. — Я это понимаю. Сейчас мы выворачиваемся наизнанку, достраиваем начатое нашими предшественниками и, верю, однажды достроим, но… Где теперь Рим, покоривший полмира? Где империя Александра Великого? Где все то, что было? Разрушилось, исчезло, пало во прах истории. И однажды все то, что мы делаем, тоже пойдет прахом: любое начинание, когда сменяются поколения блюстителей, вырождается и рушится. Я понимал это всегда, но всегда же и верил в человека. Я жил с мыслью, что даже на руинах потомки смогут возродить построенное, а быть может, построят и нечто лучшее, чем то, что делаем мы. Крепче, разумней, надежней. А наше дело — просто класть камень за камнем, сколько успеем.

— Разве что-то изменилось?

— Не знаю… — вздохнул Мартин, снова опустив взгляд в огонь. — Как сказал твой отец — мир стал больше. Слишком внезапно. И если прежде я ощущал себя ничтожным перед тем миром, какой знал, то сейчас я и вовсе…

— Раздавлен, — подсказал Курт тихо, когда тот запнулся, и Грегор округлил глаза:

— Майстер Гессе, и вы?!

— Совру, если скажу, что не ощутил себя песчинкой на речном берегу, — отозвался он с невеселой усмешкой. — Но мне сейчас проще с этим смириться, чем Мартину: я видел Древо. Думаю, я даже знал все это прежде, просто… Просто мой разум не желал впускать в себя это знание. Или все это казалось настолько невероятным, что рассудок не мог в это поверить; знал, но не верил. С таким нелегко смириться.

— Ну бросьте! — требовательно повысил голос проводник. — Вы же Гессе Молот Ведьм! Человек-символ, провозвестник эпохи людского разума!

— А я смотрю, идейки Каспара пошли в народ…

— А я считаю, что он был прав! — с вызовом отрезал Грегор. — И он — проиграл, проиграл закономерно, потому что его время кончилось, кончилась эпоха слепого служения и пришло время человека и разумной веры. Можете смеяться сколько угодно, но я не думаю, что в шпигелях, которые я читал, столько уж фантазий, сколько вы говорите. И по ним я сужу так: он — был — прав. И вот, смотрите, ваше дело есть кому продолжить, и вы не один, и все то, что начиналось как маленький заговор, теперь строит Империю и ограждает мир человеческий от погибели. Пусть вы песчинка, но когда таких песчинок миллионы миллионов, слитых, единых — это уже камень, а на сем камне Господь воздвигнет…

— Ты мне давай еще ереси тут наговори, — нарочито строго оборвал Курт, и тот запнулся, глядя на него растерянно. — Проповедник тоже нашелся…

— Но я же прав, скажите, майстер Бекер, — обиженно пробормотал Грегор.

— Прав, — вздохнул тот. — Но от этого не легче.

— «Ваше дело есть кому продолжить», — передразнил Курт и толкнул Мартина в бок: — Ты понял, он меня уже похоронил. Утешитель из тебя так себе, философ.

— Я… Вы шутите, да? — с надеждой предположил проводник, и он предельно серьезно ответил:

— Да. А что мне еще остается.

— Урсула намерена прибрать камень явным образом не для того, чтобы убежать в один из миров, — проговорил фон Вегерхоф задумчиво. — Она вознамерилась вершить дела здесь. И судя по тому, что мы услышали от ее ныне покойного возлюбленного, она и впрямь верит, что вершит дело Господа, строит тот самый Рай на земле и возвращает человека к первородному состоянию.

— Сомневаюсь, что праотец Адам промышлял людоедством, — заметил Мартин. — Однако это противоречие в ее голове отчего-то не задержалось.

— Это были неправильные люди, — пожал плечами стриг, грустно улыбнувшись. — Уж мне-то этот подход знаком… В ее понимании все логично и никаких противоречий нет.

— Любопытно, что она сможет учинить, если все же получит власть над камнем.

— Лучше нам этого не видеть, — возразил Харт. — Быть может что угодно — как то, что она не совладает с магистериумом и погубит саму себя, так и то, что погубит весь остальной мир. И еще есть какой-то человек, у коего уже в руках фрагмент камня, напомню вам. И по тому судя, что нигде в Империи не случилось чего-то серьезного, он куда разумней и осторожней Урсулы.

— Или умеет управляться с камнем, — предположил Мартин.

— Или бережет его для какого-то определенного дела, — добавил Курт мрачно. — О котором мы еще услышим. Если останемся в живых.