Книга: Бремя империи
Назад: Бейрут, мечеть на улице аль-Хорж Утро 01 июля 1992 года
Дальше: Западная Сибирь «Дворец гномов» Вечер 01 июля 1992 года

Часть вторая

Бейрут, госпиталь Святого Петра
Вечер 01 июля 1992 года

— Земцова Юлия. Должна была поступить вчера ночью.
Дама на регистратуре, которой не мешало бы сбросить килограммов восемьдесят, а то медицинский халат на столь роскошных телесах чуть не лопался, раздраженно посмотрела на меня.
— Уважаемый! Я уже несколько раз говорила — таких здесь нет. Нет, и все тут!
— Должна была быть. Попытка самоубийства, потеря крови, проверьте еще раз!
— Я же сказала русским языком, не понимаете…
Раздражаться начал и я:
— Ее здесь и в самом деле нет, князь!
Кузнецов сидел на диване для посетителей, отложив в сторону «Санкт-Петербургские ведомости». Скорее всего, он сидел здесь и тогда, когда я вошел в холл больницы, просто мне было ни до чего, и я его не заметил. Это минус мне, причем серьезный. После того, что я сделал, мне вообще стоило бы завести глаза на затылке, а еще лучше — валить из города, вылететь первым же рейсом транспортного вертолета на «Колчак» и больше в городе не появляться. То, что я сделал, не прощается.
Я подошел, присел рядом, чтобы не кричать через весь холл. Внимания на нас пока никто не обращал.
— И где же она, советник?
— На «Колчаке», вывезена утром, специальным рейсом. В любом госпитале в городе, даже в военном, ей будет грозить опасность.
По идее, оно так. Странно, как я сам не подумал об этом.
— Она жива?
— В тяжелом состоянии, потеряла много крови. Кровь уже перелили. До сих пор без сознания — врачи пытается определить, насколько сильно поврежден мозг. Может быть всякое.
— Что именно? — Я должен был знать до конца.
— Я разговаривал с врачами. — Иван Иванович тщательно подбирал выражения. — Состояние стабилизировали, она не умрет. Но может всю оставшуюся жизнь прожить как растение — это если кислородное голодание серьезно повредило мозг. Вот так вот.
Вот и расплата. За всё свершенное. Не ей — мне.
— А вы что здесь делаете? — после долгого тяжелого молчания спросил я. — Полиция хочет допросить меня еще раз? Я, по-моему, сказал все, что только мог сказать.
— Не в этом дело. Нам нужно срочно покинуть город. В городе начались беспорядки — вы не заметили?
Если бы… Я даже вас, милейший господин Кузнецов, не заметил.
— Пора уносить ноги? — горько усмехнулся я.
— Нечто в этом роде. Окончательно стало ясно, что Атте удалось уйти. Получается, мы ликвидировали их идеологического лидера, руководитель боевой организации находится на свободе. Похороны переросли в беспорядки. На несколько дней нужно перебазироваться на «Колчак» и понять, что делать дальше.
— Почему нельзя этого сделать в городе?
— Потому что в городе уже стреляют, вы что, не понимаете? — На сей раз Иван Иванович всерьез разозлился. — Придите в себя! Вертолет уже ждет, нужно немедленно ехать в аэропорт!
— Поехали, — поднялся я.

 

Они ждали нас у дверей больницы, в холле — четыре человека. Про таких можно сказать «четверо из ларца, одинаковых с лица» — самое точное определение. Дешевые, явно с одной вешалки серые костюмы, невыразительные лица, внимательные глаза, дурные манеры. «Скорохваты» — так их называют.
— Господа Берген и Воронцов? — осведомился один из них, видимо старший, делая шаг вперед и демонстрируя запаянную в пластик карточку удостоверения, прикрепленную к карману стальной цепочкой.
Мы переглянулись.
— В чем дело, господа? — надменно осведомился Иван Иванович (похоже, и впрямь моего начальника звать Берген, хотя нам как Кузнецов представлялся, у таких людей фамилий и документов — как у зайца теремов).
— Вы задержаны.
— По какому праву? Вы не ошиблись? Я чиновник по особым поручениям, мое задержание возможно лишь с санкции Генерального прокурора.
— Извольте ознакомиться.
Иван Иванович шагнул вперед, невольно прикрывая меня своим телом сразу от троих — и теперь против меня мог действовать лишь один из этих скорохватов. Явно какая-то служба собственной безопасности одного из силовых ведомств. Вырубить четвертого — да в момент. Они привыкли брать правоохранителей — полицейских, жандармов. Но не диверсанта-разведчика. Правда, есть одно большое «но». Ну, сделаю я его — а потом что?
— Давайте проедем в управление, там разберемся с этим безобразием. — Тон Ивана Ивановича был по-прежнему надменный, а вот уверенность в голосе уже не звучала.
— Именно это мы и хотим предложить, господа. Прошу следовать…

 

Наручники на нас не надели, все-таки на чиновника пятого класса наручники просто так не наденешь, да и на князя, потомственного дворянина, тоже. Вместо этого нас взяли в «коробочку» — двое спереди, двое — сзади. Будто арестованных конвоируют, пусть и без наручников. И в таком виде, один за другим, мы вышли на больничную стоянку. Фургон — настоящий большой полицейский фургон, правда без водителя, стоял чуть в отдалении от входа, потому что подъезд к зданию должен быть постоянно свободен для машин «Скорой помощи». Основной вход в больницу располагался на уровне второго этажа, туда вела длинная бетонная эстакада с перилами и бортиками, так чтобы кареты «Скорой помощи» могли, не снижая скорости, доставлять больных прямо ко входу. Был поздний вечер — на удивление свежий и прохладный, после месяца удушливой жары и жуткого дневного ливня погода наконец-то смилостивилась над людьми. На горизонте, над горами, клубились иссиня-черные тучи, сквозь них просвечивало садящееся за горы солнце. И к затянутому тучами небу, будто питая их, то тут, то там поднимались столбы черного, жирного дыма. Я словно видел их в первый раз — до этого я просто не помнил, что со мной происходило, и мало что видел перед собой…
— Вот они!!!
Те скорохваты, двое, что шли перед нами, — они и спасли нас. Весь обрушившийся на нас со стороны стоянки автоматный огонь из нескольких стволов они приняли на себя, каждый получив по нескольку пуль в первую же секунду боя. Из всех первым среагировал я — по крику упал на землю, перекатился к поребрику, дававшему хоть какую-то защиту от пуль. Чуть в стороне тяжело осел на землю Иван Иванович, грохнул одиночный пистолетный выстрел — и на него снова, свинцовой скороговоркой, ответили три автомата…
Несколько секунд. Все время, какое есть — несколько секунд. Сейчас они добьют магазины, перезарядятся и пойдут вперед — один идет, другой прикрывает. И расстреляют с близкого расстояния тех из нас, кто еще останется жив к тому моменту. Если кто-то еще останется жив…
Оружие! Первым делом нужно оружие — хоть какое-то. Хорошо, что руки не скованы, со скованными руками оставалось бы только повернуться к смерти лицом. А так — еще повоюем…
Обернулся — я лежал, прижавшись к самому поребрику, пули гвоздили по бетону, противно стучали, казалось, что с той стороны в серую каменную массу забивают гвозди. Одного взгляда хватило понять, что дело дрянь. Двое скорохватов, что шли первыми, — уже не жильцы, они лежали недвижно, словно сбитые кегли, и кровь медленно текла вниз, багряня грязный бетон.
Чуть в стороне от меня лежал Иван Иванович, он лежал боку, спиной ко мне в какой-то странной, скрюченной позе, невозможно было понять, что с ним. Один из скорохватов был жив, он лежал выше меня, прижавшись всем телом к бетону, и держал в руках пистолет, но ничего не предпринимал. И еще один, последний из скорохватов, лежал буквально в двух шагах от меня. Он-то мне и нужен…
Скорохват был мертв — пули прошили его навылет, разворотив грудную клетку и живот. Пачкаясь в горячей липкой дряни, я зашарил по поясу и почти сразу наткнулся на знакомую стальную рукоятку. «Браунинг», пятнадцатизарядный, стандартный выбор полицейских. Один «браунинг» против четырех автоматов — мало, но хоть что-то.
Заглох сначала один автомат, потом второй — меняют магазины. Сейчас сменят — и начнется. Второй акт Марлезонского балета. Два других, прикрывая, редко стреляли одиночными, берегли патроны — такой момент упускать было нельзя…
Перекатился, на мгновение вышел из-за поребрика. Вот где надо благодарить Санкт-Петербургское нахимовское и офицеров, преподававших там «стрелковую подготовку», «ближний бой», которые вместо того, чтобы вывозить нас на стрельбище, до одури заставляли стрелять друг в друга из пневматики и пейнтбола. Скорее всего, ни один обычный пехотный офицер, привыкший стрелять из стрелковой стойки, на двадцать пять метров, не сделал, не смог бы сделать того, что сделал сейчас я. Оттолкнувшись левой рукой, я на мгновение показался над защищавшим меня бетонным гребнем, оценил ситуацию и сразу выстрелил. Всего один раз выстрелил — но этого хватило с лихвой. Одного из автоматчиков, стрелявшего из-за полицейского фургона, отбросило назад, на переносице появился третий, кроваво-красный глаз. Выстрелив, я снова упал на бетон, за поребрик и вовремя — в следующую секунду застучали все три автомата, противно засвистели пули. Со звоном лопнуло больничное окно, затем еще одно…
Минус один. Уже неплохо — но теперь они знают, что среди нас есть кто-то, кто способен защищаться. Больше такой фокус не пройдет…
Повернувшись, я встретился взглядом с единственным оставшимся в живых скорохватом. Есть такое выражение — еще жив, но уже умер — это про него как раз. В глазах мутной волной плескался страх. Черт, как же их готовят слабо…
— Давай сюда!
Он покачал головой. Вот сволочь, как людей арестовывать — так нормально, а как… Зачем тогда пистолет с собой таскать? Но он был мне нужен.
Ползя по-пластунски, я оказался рядом с ним, частично прикрылся одним из лежащих на бетоне тел. Чем дальше от поребрика — тем больше шансов, что зацепит, даже рикошетом.
— Сюда слушай! Я иду вниз. Как махну рукой — стреляй. Хоть в воздух, понял?
Тот кивнул головой…
— Не подведи! Вон там укройся, там не достанет.
Сейчас ситуация была отчасти патовая — три оставшихся стрелка укрывались на стоянке, за машинами. Мы же укрывались на пандусе, выше их, защищенные толстыми, полуметровой высоты бетонными поребриками. Продвигаться вперед они явно не хотели — труп товарища хорошо дает понять, что на рожон лезть не следует. Но им надо действовать — и если хоть один из них пройдет, к примеру, с той стороны пандуса и окажется у самого подъезда — то сверху, от подъезда он расстреляет нас, как в тире. Такая мысль должна была прийти кому-то из нападавших в голову в самое ближайшее время, если уже не пришла.
Перекатываясь — так быстрее, чем по-пластунски, — я спустился по пандусу вниз, метров на десять. Залег — так, чтобы иметь возможность быстро вскочить. Махнул рукой и…
Грохот пистолетных выстрелов толкнул меня вверх, словно выстрел стартового пистолета на стадионе. На этом и строился мой план — отвлечь хотя бы на секунду стрельбой из другого места — и отстреляться самому.
План сработал — два автомата ударили выше, по тому месту, откуда велся огонь, я буквально взлетел над пандусом и встретился взглядом с одним из стрелков. Он подобрался к пандусу метров на десять, не больше и сейчас укрывался машиной, открывая мне весь бок. Его винтовка была направлена на то место, откуда велся огонь, перевести огонь на меня он не успевал. Тем не менее попытался — что-то выкрикнул, начал падать на спину — конечно же, не успел. Первой пулей я попал ему в бок, почти в подмышечную впадину, второй — чуть ниже. После такого — не живут. Отстреляться по остальным я уже не успевал — прикрыл голову руками, оттолкнулся как мог, прыгнул, перевалился через поребрик, ныряя вниз, как пловец в бассейн с вышки. Только вместо воды на выбор был либо капот стоящей первой в ряду машины, либо еще хуже — загаженный асфальт стоянки. Ударился об капот руками, едва не сломав шею, скатился вниз, опережая летящие в мою сторону пули…

 

Пистолет я, конечно же, выронил — при таком прыжке иначе быть и не могло. Но оружие было у того боевика, которого я убил двумя последними выстрелами. Он был жив, едва дышал, хрипло и натужно, оставалось ему немного, пуля в живот здоровья не прибавляет. Еще кое на что сгодится — например, послужит мне живым щитом от пуль. Завалившись за тяжелое обмякшее тело, я нащупал выпавший из рук боевика автомат, за рукоять подтащил к себе, глянул…
Вот это номер…
Оружие было совсем не то, какое обычно встречается в руках бандитов или боевиков-исламистов. Те пользуются купленным или украденным оружием, чаще всего русского производства, чуть реже — британского. Обычный старенький «Калашников» или какой-нибудь штурмкарабин — Драгунова или Токарева. Может быть — британский или германский пистолет-пулемет. Но никак не то, что я держал в руках.
Полупластиковая «MASADA», только что принятая на вооружение армии САСШ, причем не в обычном варианте под патрон североамериканского стандарта — а под наш, казачий патрон 7,62х45 и наш же старый стальной магазин к «АК». Ее у нас даже не продавали еще ни в гражданском варианте, ни в армейском — настолько новым было оружие. Читал в журналах — перевооружение на эту винтовку началось только в конце прошлого года, а про то, что существуют эти винтовки, сделанные под патрон русского стандарта, я вообще не слышал. Средней длины четырнадцатидюймовый ствол, короткий пламегаситель, коллиматорный прицел, тоже необычный — сверху защищенный ребристой стальной защитой в виде коробочки. Перезаряжается по германскому стандарту, не по стандарту САСШ — рукоятка затвора спереди справа, на цевье. Кстати, про перезарядку. Времени было мало, надо было двигаться — но не забрать снаряженные магазины у поверженного противника, остаться без патронов было бы глупо.
Снаряженных магазинов оказалось ровно четыре — одним из них я сразу заменил тот, что был в автомате. Сколько в том магазине оставалось патронов, я не знал и знать не хотел. Лучше заменить на полный, да еще три в запасе — вот теперь можно воевать. Целый боекомплект…
Снова застучал автомат, на сей раз только один. Тело боевика, которым я прикрывался от пуль, дернулось раз, потом еще раз, словно по нему ударили. Оттолкнув его в сторону, я вскочил, укрылся за машиной, за последней из стоящих в ряду. Подождал секунду — и перебежал к следующей, сменил позицию. Вдогонку полетели две пули, одна глухо шлепнула по кузову, вторая пробила стекло.
Черт, что за чертовщина вообще происходит? В центре города идет бой, где вся полиция? Рядом с больницей стреляют ведь.
И тут до меня дошло. Странно, как я этого не понял раньше. Те звуки, что я принимал за далекие раскаты грома, на самом деле это ведь взрывы! В городе начался настоящий бой — и подмоги ждать неоткуда!
Значит, надо справляться самому.
Где еще один стрелок?
Стрелял только один, где второй стрелок?! Это ведь классика — один отвлекает внимание на себя огнем, второй — не стреляя, прячась за укрытия, выходит на выгодную огневую позицию, скорее всего — с противоположной стороны от отвлекающего стрелка или с угла. И прижимают огнем с двух точек — окончательно. И бесповоротно.
Отвлекающий стрелок слева и спереди. Значит, второй, скорее всего, зайдет либо сзади, либо слева, чтобы стрелять вдоль рядов машин. И ноги, кстати, поберечь надо — могут достать, стреляя под днищами машин.
Прежде чем я это все осознал, начал смещаться влево, готовясь сменить укрытие — ситуация пошла вразнос. Вверху справа, почти за спиной и выше, на пандусе прострочила короткая автоматная очередь, затем одиночный выстрел из автомата и почти сразу же — из пистолета. Я упал на асфальт — если стрелок будет стрелять сверху по стоянке, то он меня достанет в считаные секунды. Все-таки какая-то умная мразь успела переместиться и зайти с другой стороны на пандус. Один стрелок сверху сзади, другой спереди и слева — это кранты, смерть без вариантов.
Но сверху больше не стреляли.
Черт, что же делается…
Рискнул, бросился вперед, пробежал аж семь машин, чтобы уйти подальше от пандуса. Отвлекающий стрелок открыл огонь, тот, что был на пандусе, не стрелял. Сопровождаемый ударами пуль об кузова машин и бьющимися стеклами, я завалился за более серьезное, чем обычная легковушка, укрытие — гражданский, роскошно отделанный «Егерь». За таким девятиместным мастодонтом можно было даже стоять, не сильно при этом пригибаясь. На всякий случай вскочил на подножку — у этого внедорожника полный обвес, кенгурятник, багажник на крыше, подножки, все хромированное, все блестит…
Заглох и тот автоматчик, что был впереди — видимо, тоже меняет позицию.
Двое точно к Аллаху отправились, один точно жив, еще один — непонятно что, но не стреляет. Черт, если бы точно было ясно, что тот, на пандусе, мертв — было бы проще…
И тут…
И тут произошел случай — тот самый случай, который кардинально меняет правила игры либо в одну сторону, либо в другую. Со стороны дороги на стоянку, завывая сиреной, въехала карета «Скорой». Путь для нее был свободен, прокатившись метров пятьдесят до пандуса, она въехала в этот бетонный желоб — и затормозила, резко, до визга колес, даже ткнулась в поребрик. Автоматчик на парковке увидел «Скорую», запаниковал и совершил ошибку. Когда открылись двери — передняя пассажирская, где сидел врач, и боковая сдвижная, ведущая в салон машины, — он запаниковал и открыл огонь по карете «Скорой помощи». И тем самым выдал свою позицию — он был в трех рядах машин от меня, левее метров на двадцать. При первом же выстреле я засек вспышки, облокотился на широкий капот «Егеря» — и выстрелил в ответ тремя одиночными выстрелами по размытому силуэту, скрытому стеклами автомобиля. Этого хватило — последний стрелок заткнулся…
Только тогда, когда закончилась стрельба, я прислушался, пытаясь на слух определить, не грозит ли мне чего-нибудь еще, — и понял, что в городе уже стреляют. Стреляют везде…
На пандус высыпали врачи — и из «Скорой», и из больницы. И пока люди в белых халатах мельтешили на пандусе, пытаясь оказать помощь тем, кому она была еще нужна, — я пошел вперед. Пошел осторожно, держа на изготовку оружие — последний стрелок мог и притвориться мертвым, чтобы внезапно ударить очередью в спину. Никого не считай мертвым, пока сам лично не убедился в этом.
Последний из стрелков лежал, привалившись к машине, за которой скрывался, лежал неподвижно. На нем была черная, скрывающая лицо маска. Держа на изготовку оружие, я с силой пихнул его ногой — и тот как мешок с картошкой повалился на асфальт, оставляя мутно-красные разводы на кузове автомобиля. Уже особо не опасаясь, наклонился, приложил два пальца к шее, пытаясь нащупать пульс — пульса не было. Мертв.
Оружие лежало рядом — абсолютно то же самое, что и у первого. И тоже — полувоенная одежда, разгрузочный жилет с торчащими из него рожками, какая-то рация в держателе на плече. Разгрузка выполняла роль бронежилета — но легкого, кевларового. Только сейчас я оценил, как мне повезло. Первого я застрелил выстрелом в голову, второго — пуля попала в подмышечную впадину. Ну а третьего — бронежилет просто не смог остановить автоматную пулю, для этого нужно более тяжелое штурмовое снаряжение с титановыми пластинами.
Прости — но мне твое снаряжение еще пригодится…
Пуля проделала аккуратную, сочащуюся кровью дырку, пробила тело насквозь. Я расстегнул разгрузочный жилет — он был сделан по армейским стандартам, где в числе прочего было такое требование, как возможность быстро снять жилет с раненого — снял свою куртку, примерил разгрузку — на вид в самый раз. Покойный был со мной примерно одного роста и сложения, даже подгонять не надо. Как смог вытер жилет от крови курткой, надел на себя. Скверная примета надевать вещи с убитого, но тут ничего не поделаешь. Сбоку к жилету была прицеплена пластиковая кобура, в ней — американский «кольт нью милитари». Новая модель, девятимиллиметровая, с восемнадцатиместным магазином, пришедшая на смену старому доброму «кольту-1911». По виду — стянут с богемского «CZ», только рукоятка сильно похожа на старый «кольт», чтобы не переучиваться, да и органы управления тоже. Ухватистая, стальная, надежная машинка с пятидюймовым стволом и тем же наклоном рукояти, что и на старом добром девятьсот одиннадцатом. Лучшего и желать нельзя. Кстати — а неплохо кто-то этих парней снабдил, очень неплохо. На рынке ни «MASADA» нет, ни этого «кольта», только в армию САСШ поступать начали.
Стащил маску — араб, молодой, загорелый, без особых примет. Может, я с ним позавчера на улице столкнулся — лицо из тех, которые не запоминаются. Из любопытства наскоро пошарил по карманам — серебро, тонкая пачка десятирублевых ассигнаций, приличный складной нож. Документов, естественно, нет.
— Вы господин Воронцов?
Я повернулся, вскидывая автомат. Передо мной стоял пожилой, в белом халате врач, возможно, с обстрелянной «Скорой».
— Собственной персоной.
— Один из раненых зовет вас. Пойдемте.
— Как он?
— И получаса не протянет. Медицина тут бессильна.

 

Раненым оказался Берген. Ему досталось неслабо. В первую же секунду он поймал две пули. Одна в бедро, едва не зацепив артерию и вызвав обильное кровотечение, вторая мазнула по голове, отчего он потерял сознание. И две пули добавил тот боевик, третий, который зашел нам в спину, с пандуса. Одна пуля в грудь, другая в живот. Около Бергена суетились врачи, стоял передвижной штатив с капельницами, пытались что-то сделать, но с первого взгляда было понятно — бесполезно. Несмотря на такие ранения, другого уже убившие бы, Берген был в сознании. Когда я опустился перед ним на колени, он перевел мутный от боли взгляд на меня…
— Все нормально. — Я взял его руку, сжал ее как мог.
— Скажи… — в горле Бергена что-то клокотало, он говорил хрипло, с трудом, — скажи… чтобы они ушли.
— Бросьте… Вам помогут, это же больница, черт возьми.
— Нет… Уже не помогут… ты должен… разгадать загадку…
— Что? Какую загадку?
— Не перебивай. — Было видно, насколько Бергену тяжело даются слова, но он держался. — Ты должен… британцы что-то затевают, я это знаю. Что-то…
— Что? Откуда вы знаете? — Я наклонился ближе, чтобы не упустить ни слова…
— Я… я работал на них… давно уже… сейчас все равно… для меня… все равно.
— На них? — Я не мог поверить сказанному. — Выработали на них?!
— Давно уже… Помнишь… Маанию? Тебя ждали… потому что я предупредил…
— Зачем?!
— Неважно… Слушай сюда. Я твою женщину… спрятал, куда сказал… спрятал от них. Все… подстроено… Сноу… Они специально подставили тебе Сноу… он должен был сдать тебе… Бен Ладена… должен был, они все знали… И там, у дома… все тоже подстроено было…
— Удома?
— У твоего дома… тогда. Слушай! — На какое-то мгновение взгляд Ивана Ивановича, подернутый пеленой боли, прояснился. — Я не разгадал загадку… ты должен… что-то произойдет. Сегодня или завтра. Что-то, что не позволит нам… действовать как обычно.
— Что? — Берген нащупал мою руку и сжал, я замер, боясь даже дышать. — Что произойдет?
— Не знаю… что-то страшное… разгадай загадку… мне уже все равно… найди Цакая… Каха Несторович… скажи, что от меня… от Бергена… Расскажи ему все. Разгадай загадку… ты можешь… я уже нет…
Пальцы, цепко державшие меня за запястье, обессиленно разжались.
Вот так вот…
Я провел ладонью по лицу Бергена, закрывая глаза. Жил человек — и умер. Ради чего он предал? Ради всего этого…
Надо что-то делать. Причем сейчас, немедленно.
Тяжело опираясь на автомат, как на посох, я поднялся с колен, огляделся. Боевиков здесь не было — но в городе уже стреляли, стреляли много. Пока мы тут возились на пандусе — с другой стороны пандуса подъехало уже несколько карет «Скорой». До заката оставалось десяток-два минут, а что будет ночью — страшно даже подумать.
Последний из оставшихся в живых скорохватов сидел прямо на капоте одной из стоящих на стоянке машин и курил, жадно втягивая дым. По виду он был целехонек, что было очень странно и требовало разбора. Не ставя автомат на предохранитель, я подошел к нему.
— Представься.
— Ротмистр Голощеков, — выдохнул он вместе с очередным клубом дыма, — удостоверение показать? Кстати — сдайте оружие, вы, между прочим, задержаны.
И в самом деле, не понимает ничего, придурок.
Неуловимым движением — одна из училищных подлянок — я выбил у него из рук сигарету.
— Встать!!!
Неожиданность, помноженная на вбитое в подкорку требование подчиняться командам, сыграла свою роль — Голощеков еще и не успел осознать, что делает, а уже вскочил, вытянулся во фрунт. Хорошо. Это еще одна проверка кстати — если он ряженый, то на стандартную уставную команду он бы так не отреагировал.
— Вольно, ротмистр, садитесь, — опередил я его.
— Неплохо… — скривился он, — что дальше?
— Дальше, — я протянул руку, — старший лейтенант флота Воронцов. Будем знакомы.
Еще один психологический прием. А как думаете — нас на разведфаке не по плацу чеканить учили, мы на плацу вообще два раза маршировали — при поступлении и на выпускном.
Ротмистр руку мою пожал — его рука была твердой, но влажной от пота. Нервничает.
— Теперь по делу. Вы знаете, кого вы должны были брать? Кто вас послал?
Ротмистр взглянул на меня и усмехнулся — не скажет. Секретно. Ладно, с другой стороны зайдем…
— Ты знаешь о том, что и я, и тот человек, которого вы задержали и которого сейчас убили — действительный статский советник Кузнецов, — выполняли задание особой важности? За то, что вы сорвали наше задание, — вплоть до высшей меры светит. Соображаешь?
Ротмистр снова ничего не сказал, но по глазам вижу — проняло. Теперь главное.
— Куда вы должны были нас отвезти?
— В основное здание министерства. В Санайех, знаете, где это?
— Бывал. Совсем недавно побывал. Кто там?
— Не знаю. Начальство приехало, видел.
Начальство — это хорошо.
— Ну, вот и поехали туда. Вместе. Поднимайся.
Ротмистр поднялся на ноги — и тут всю стоянку высветило мертвенно-белым, пронзительным светом. Я ошеломленно поднял голову — и увидел, как в вечернем небе медленно, поразительно медленно разбухала ослепительно-яркая сверхновая звезда, высвечивая беспощадными лучами нависшие над городом черные тучи.
Такое я видел только один раз — в засекреченном учебном фильме, который показывали нам на втором курсе нахимовского. Это был фильм о проводимых нашей армией испытаниях — такого рода испытания в воздушной среде не проводились уже лет тридцать, но Учебный фильм остался.
Ядерный взрыв…
Назад: Бейрут, мечеть на улице аль-Хорж Утро 01 июля 1992 года
Дальше: Западная Сибирь «Дворец гномов» Вечер 01 июля 1992 года