Бейрут, район Борж эль-Бражнех
17 июня 1992 года
Александр не звонил — и Юлия с удивлением обнаружила, что думает об этом. Думает — и сердится. До настоящего времени ей было совершенно наплевать на окружавших ее самцов — она пользовалась ими, но душа ее всегда оставалась закрытой. А сейчас она думала о нем. О человеке с повадками волка и с «браунингом» за поясом, о человеке, который в считанные секунды разделался с тремя грабителями голыми руками. О человеке с княжеским титулом, отпрыске старинного дворянского рода, офицере флота, жестком и загадочном. Мысли о нем никак не желали уходить, они возвращались снова и снова, отчего Юлия злилась. Злилась, потому что не могла себя контролировать, а такого с ней не было уже очень давно…
— Черт, да что же это такое, — ставя машину на подземную стоянку, она со злостью хлопнула дверью машины, так что чуть не вылетело стекло, хотя машина-то как раз ни в чем не была виновата.
В холле никого не было — квартир в доме было немного, а вернулась она поздно. Поднявшись на лифте на последний этаж, она прошла к своей двери, повернула ключ и вошла в темную прихожую. В квартире было темно, тихо, уютно — это было убежище, в котором можно было скрыться от всего мира, и мужчин в свою обитель она пускала не всех и не всегда. А такого, как у нее приключилось вчера, она и вовсе не могла припомнить…
Бросив сумочку в прихожей, она прошла в гостиную, машинально щелкнула выключателем и… застыла…
— Что-то ты долго не звонишь, Мадлен, — недовольно проговорил журналист по фамилии Сноу, вальяжно развалившийся на шикарном кожаном диване, стоящем в углу рядом со стереосистемой, — или что-то произошло?
Юлия, взяв себя в руки, прошла к бару, плеснула себе коньяка — почти полную рюмку. Каждый раз, когда это происходило, ей просто хотелось забыться, проснуться — и ощутить себя чистой и свободной, принадлежащей только себе и никому другому. Но реальность цепко держала ее, превращая происходящее в кошмар, не имеющий конца…
История ее была страшна — и в то же время в чем-то банальна. Молодежь, учащаяся в элитных вузах, отпрыски богатых, часто дворянских семей — им просто было скучно в этой жизни, где все было для них. Каждый решал проблему как мог — вечеринками, сексом, алкоголем, так решали ее большинство. Но были и другие… «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» — вот только души прекрасные порывы посвящались отнюдь не родине. Молодежь «шла в террор» — и только потом понимала, что привлекательные лозунги «борьбы с кровавой тиранией царизма», сладкие слова «ловцов человеческих душ», часто работающих на британскую или североамериканскую разведку и вовремя не обезвреженных контрразведкой, на самом деле превращаются в путь предательства, лжи и ужаса, в дорогу, ведущую на виселицу. К террористам и заговорщикам государство относилось жестоко, карало неотвратимо и беспощадно — смертная казнь была единственной формой наказания за террористический акт.
С террористами Юлия связалась, когда только поступила в Санкт-Петербургский политех — ей было всего семнадцать лет, и она наперекор отцу выбрала именно этот университет, не Смольный. В Смольном учили молодых дам быть хорошими женами и домохозяйками, готовили спутниц жизни для будущей знати Империи — но она никогда не хотела стать «женой такого-то», она хотела стать самой собой. И на первом же курсе ей не повезло встретить некоего Ивана Дроздова, вольного слушателя и активного участника группы заговорщиков, умышлявших на террористический акт и убийство Государя Императора. Сами того не подозревая, они работали на британскую разведку…
Злодейский умысел, естественно, раскрыли — нескольким студентам было не под силу тягаться с великолепно налаженной и действующей как часы машиной контрразведки Империи. Взяли их за день до того, как один из студентов должен был бросить гранату в Государя. Поскольку умысел не был доведен до конца — никого не казнили, но всем дали по двадцать-тридцать лет каторги.
Но Юлию не взяли — за день до ареста остальных к ней пришел человек. И объяснил ей, что информации для того, чтобы отправить ее друга на виселицу, а ее саму на каторгу, у них достаточно, хотя бы аудиозаписи всех встреч, где они засиживались до часу ночи, планируя в мельчайших деталях покушение, а потом занимались любовью. Все это было так… остро, круто, жестко. Пока не пришло время платить…
Как и обещал господин в строгом костюме-тройке, великолепно говорящий по-русски, ни одного смертного приговора суд не вынес. А она сама стала Мадлен — такой была ее кличка в британской разведслужбе — и уже несколько лет исправно поставляла информацию, сначала из Санкт-Петербурга, а потом и из Бейрута. В Бейруте ее куратором оказался Джон Сноу…
— Присядь рядом. — Голос Сноу был обманчиво мягок. Словно загипнотизированная его глазами, Юлия села на диван рядом с ним.
— Рассказывай. Кто у тебя появился?
— Никого… — начала Юлия, и тут ее голова дернулась от хлесткой пощечины, коньяк плеснулся на диван…
Сноу считал себя экспертом по женщинам и с каждой вел себя по-разному. С кем-то он был нежен и ласков, с кем-то, как в данном случае, — груб и жесток. Каждой нужно было свое — и Сноу давал им это…
— Врешь, сука! Ты думаешь, я не знаю? Мы следим за тобой круглые сутки! Как зовут этого офицера?
На самом деле Сноу лгал. Следить за каждым осведомителем, что он делает, у британской резидентуры не было ни сил, ни возможностей. Более того — город был наводнен агентурой полиции, жандармерии, контрразведчиками, за сеттльментом постоянно следили, и попытка за кем-то понаблюдать вполне могла закончиться тем, что за группой наблюдения установят контрнаблюдение и начнут выяснять — за кем и за чем следит британская разведка. А могут и провокацию устроить. Но Юлия не была профессионалом и знать этого не могла.
— Александр. Князь Александр Воронцов, — тихо сказала она, потирая горевшую щеку.
— Александр. Надо же… Да еще и князь. Делаешь успехи. Кто он, что делает в Бейруте?
— Не знаю. Говорит, что служит на «Александре Колчаке», но часто бывает в городе.
Сноу задумался. Постоянное присутствие на траверзе Бейрута специального десантного корабля, на котором, по данным британской разведки, базировались русские боевые пловцы и отряды морской пехоты, нервировало. Это было еще более непонятно перед акцией, которую задумали британцы, — и вполне могло означать, что русским известен замысел и они готовятся к упреждающему удару. Заполучить в такой момент агента на «Александре Колчаке» дорогого стоило…
— Он точно служит на «Колчаке»?
— Не знаю… Но у него на парадном мундире значки парашютиста и аквалангиста…
Сноу, несмотря на всю его выдержку, вздрогнул. Разведподразделение флота, диверсанты-подводники…
— Еще что? Где ты с ним познакомилась? Только врать не вздумай!
— В тот самый день… Когда дирижабль взорвали. Он скрывался от полиции, бежал — я его спасла от полиции. У него был пистолет…
Сноу вскочил на ноги, нервно прошел к бару, плеснул в стакан водки — этот напиток он любил больше виски и джина. Ситуация оказалась намного более серьезной, чем он думал. С набережной катастрофу дирижабля должен был заснять мальчишка, входивший в исламское подполье, но что-то произошло, и пленки они не получили. Они так и не поняли, что произошло — мальчишка погиб, пленка пропала, по данным полиции, была перестрелка, но мальчишка погиб под колесами грузовика. Никого из стрелявших задержать не удалось. Они склонялись к мысли, что все, что произошло, было какой-то случайностью, что кто-то позарился на дорогую видеокамеру. Но теперь оказалось, что в деле участвовали русские спецназовцы, а это все меняло.
Сегодня у Сноу был трудный день, просто ужасный. Если убийство Джималя еще можно было — при наличии изрядного воображения — отнести к заурядной уголовщине, то убийство Бакра подняло на ноги всю резидентуру. Убийство снайперским выстрелом с расстояния более километра — на такой выстрел были способны очень немногие. Не помогла многочисленная и хорошо продуманная система охраны, часть охранников не смогла ничего сделать, часть полегла на дороге. Резидент требовал уже к завтрашнему дню представить соображения насчет того, что делать дальше. А их не было. До последнего момента…
— Где это было?
— У консульства САСШ.
Точно!!!
— Он что-нибудь говорил про это?
— Нет, только шутил. И все. Он вообще не любит говорить о серьезных вещах…
— Еще что?
— Вчера ночью мы шли по улице. На нас напали трое грабителей — он расправился со всеми троими за несколько секунд. И он постоянно носит оружие…
— Еще бы… — Сноу в возбуждении замахнул стакан залпом. — Думаю, он справился бы и с десятерыми. И оружие… это тоже многое объясняет. Короче, так. Не смей терять его — а я должен подумать. Потеряешь — будет плохо. На виселицу ты уже заработала, милая моя… А теперь пошли. У меня мало времени…
Оставив пустой стакан в баре, Сноу направился в сторону спальни — он бывал там не раз и мог найти туда дорогу с закрытыми глазами. Работа резидента и куратора такой очаровательной дамы имеет и свои положительные стороны…
Из дома на Аль-Рашидин, девятнадцать, Сноу вышел через три часа. Привычно проверившись, он нырнул в узкий темный переулок и направился к машине, которую оставил за два квартала отсюда. А в неприметном фургоне, стоящем на другой стороне улицы, некий человек, сидевший в кузове, проверил качество аудиозаписи и передал по связи, что объект «Олень» направляется к своей машине. Сноу думал, что все его визиты к дамам внимания русской контрразведки не привлекут, но он ошибался. Смертельно ошибался…
