— Демонстрация не разрешена. Расходитесь по домам! Демонстрация не разрешена!

Унылый гнусавый голос местного урядника, многократно усиленный мегафоном, метался между стен, бился во все сокращающемся пространстве между тонкой стальной полоской щитов местной жандармерии и серым, бурлящим валом накатывающей на нее толпы. Голос этот был бессилен остановить разъяренную толпу, она подходила все ближе, неотвратимо и грозно, как бурлящий селевой вал. Это было как два разноименных заряда в электрической лаборатории Казанского политехнического университета — неважно, где положительный и где отрицательный — результат их соприкосновения все равно один.

Вспышка…

Вспышка нового зла, которого и так на сегодня хватало этому древнему, почти с тысячелетней историей городу.

Майор от жандармерии Ковалев, в чьем командовании сейчас оказались части ДОН-4, выдвинувшиеся в город, сидел на самом взгорке, в штабном «Егере». Голова кипела, как передержанный на плите чайник, на язык просились ругательства. Только что майор Ковалев вышел на «Рубин», запрашивая указания. Там ничего ответить внятного не смогли, да и не относилась жандармерия к Министерству обороны. «Звезда» до этого выразилась «более внятно» — не допустить массовых беспорядков в городе, оказывать содействие местным полицейским силам, изымать зачинщиков, изымать оружие, не поддаваться на провокации. В общем, сказали то, что и должны были сказать. А кой черт «не допускать массовых беспорядков в городе», если они уже допущены, вон своими ногами сюда идут, беспорядки! И что с этим делать? Там — пацаны одни, что — стрелять по ним?!

— Господин майор! Господин майор!

Ковалев очнулся от какого-то странного оцепенения, открыл дверь внедорожника. Рядом с ним стояли несколько солдат, под руки держали гражданского. Гражданский был высоким, худым, даже можно сказать, тощим. Молодым — сорока точно нет. Короткая бородка, спадающие с носа очки со стеклами без оправы…

— Что?

— Вот этот… Через ограждение рвался. Потом говорит — к командиру надо, к командиру… Ну мы и привели. Оружия у него нет, господин майор, мы проверили.

— Вы кто? — спросил майор у гражданского.

— Пусть меня отпустят! Это неслыханно, сейчас не война!

— Кто вы? — спокойно и непоколебимо повторил майор.

— Я Айрат Таджутдинов, имам-хатыб… — имам произнес название какой-то мечети, про которую майор ничего не знал.

Майор сделал подчиненным знак отпустить священнослужителя.

— Какое у вас ко мне дело?

— Вы зря вошли в город. Зря… Мы должны это остановить. Сами.

— Сами? — Майор скептически усмехнулся. — Ну так пойдите и остановите. Сами. А я посмотрю на это.

Имам гневно выдохнул, но ничего не сказал. Помолчали несколько секунд.

— Для этого я и здесь. Это… наши дети. Муфтият послал меня как раз для того, чтобы вразумить их. Не стреляйте в них, я должен с ними поговорить.

— Господь с вами, батюшка… — Майор не знал, как правильно обращаться к имаму, поэтому обратился как к православному священнику. — Мы и не хотим в них стрелять. Но посмотрите, что делается! Их не вразумишь словами!

— Пойдемте! — Имам вдруг схватил майора за рукав формы и с неожиданной для его телосложения силой потащил за собой, к линии заграждений. — Нельзя терять время! Пойдемте!

— Клинов! — крикнул майор.

Капитан от жандармерии Клинов моментально оказался рядом.

— Всем повышенное внимание! Возможны провокации.

— Есть!

Через линию стальных щитов они прошли, когда толпа подошла уже метров на двадцать — имам и майор. За линией щитов имам отпустил майора, и направился навстречу толпе. Странное и страшное зрелище — людской вал, сцепленные руки, распяленные в гневном крике рты, длинные палки с насаженными на них заточками. И он — человек, которого эта толпа может смять, растоптать, разорвать в мгновение ока. Но он не боялся — совершенно, он спокойно шел вперед, навстречу разгневанным молодым людям. И майор шел за ним.

И толпа вдруг… — остановилась! Не сразу — те, кто шел впереди, узнали имама и остановились, но остальные его не видели и напирали. Передние сделали шаг. Потом еще шаг. Имам спокойно и бесстрашно ждал.

Имама-хатыба Таджутдинова знали. Хорошо знали. Кто-то боялся, кто-то боготворил. Вся Казань знала его по гневным проповедям — он обличал власть и носителей ее. За жадность. За коррупцию. За глупость. За многое. Доставалось даже генерал-губернатору. Имам был, несмотря на молодость, блестящим полемистом и проповедником, выпускником исламского университета в Медине, он постоянно выступал по местному телевидению, правоверные часто шли к нему за советом. Сейчас он спокойно стоял и ждал — единственная преграда между двумя разноименными полюсами, единственная преграда, не дающая свершиться смертельному разряду.

Из толпы вышел один человек. Потом еще один. Майор напрягся, положил руку на рукоять пистолета — но тут с удивлением понял, что посланцы толпы… боятся! Да, они именно боятся, это было видно и в лицах, и в походке. Они не боятся щитов и резиновых пуль жандармерии, они не боятся стальных глыб БТР на взгорке, они боятся его. Единственного человека, посмевшего преградить им путь, человека, вставшего между ними и ненавистной им властью. Да, они его боятся…

— Это вы… — с удивлением проговорил один из вышедших, невысокий, но крепкий молодой человек лет двадцати, чьи густые брови срослись на переносице. Он был одним из толпы, одет так же, как и все, — но в одежде была вызывающая, бросающаяся в глаза деталь — не зеленая, а черная майка с начертанными белым изречениями из Корана. Исламские экстремисты предпочитали не зеленый — традиционный цвет ислама, — а черный цвет, символизирующий смерть.

— Да, это я, — просто ответил имам. — А кто ты и что ты здесь делаешь?

— Меня зовут Мурад, Айрат-хазрат. Я хочу справедливости, и мы все ее хотим. — Гордо и даже напыщенно заканчивая эту речь, молодой человек внезапно смутился. Это было хорошо видно по его лицу, он вдруг понял, что говорить известному всем правоверным Казани имаму то же самое, что и писать на Интернет-форуме, глупо. Но слово не воробей — и за сказанное надо было отвечать.

— Справедливость? — переспросил имам. — И в чем же, по-твоему, справедливость?

— Мы хотим знать правду! Правду о том, что произошло! И мы идем, чтобы спросить с тех, кто это допустил.

— Правду? — имам скептически усмехнулся. — По-моему, ты уже ее знаешь — для себя. И твои друзья тоже. Тебе не нужна правда. Ты идешь не за правдой — ты идешь за расправой.

— Мы знаем, что произошло, Айрат-хазрат… — упрямо сказал пацан, но имам тут же его перебил.

— Знаешь? Ты был там, где это произошло?

Пацан молчал — но молчание его было красноречивее слов.

— Или, может, кто-то из вас был там и видел, что произошло? — Имам внезапно возвысил голос. — Кто из вас видел, что произошло? Кто из вас может рассказать, что произошло?

Толпа глухо волновалась.

— Никто из вас не может рассказать, что произошло! Никто из вас не был свидетелем! А ведь в Коране сказано про свидетелей! И про лжесвидетелей тоже! Кто из вас знает, что полагается лжесвидетелям по законам шариата?!

Все молчали…

— Вы ведете себя как женщины, — выкрикнул имам. — Недаром Пророк Мохаммед сказал, что свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельствам двух женщин! Вы не знаете, что произошло, но вы идете и говорите, что вы свидетели. Вы…

Майор бросился вперед, прыгнул, пытаясь сбить с ног и имама, и стоящего рядом пацана. Он увидел мимолетный отблеск света — совсем недалеко, на одном из этажей гостиницы «Казань». Это, конечно, мог быть и репортер, желающий заснять «горячий кадр», — но шестым чувством майор понял, что это не репортер, что это снайпер. Понял — и прыгнул, прикрывая оказавшихся на линии огня. И успел. Почти успел…

Толпа глухо охнула, на мгновение подалась назад…

— Клинов — «Казань», средний этаж, снайпер! Вперед! — скороговоркой выкрикнул майор в закрепленную у плеча рацию. — Живьем! Живьем нужен!

В каждом батальоне Российской армии и жандармерии была сформирована так называемая ООГ — отдельная офицерская группа. Это подразделение, в которое входило от четырех до двадцати человек, формировалось для решения таких вот «ювелирных» задач, когда требовался не топор и не нож, но скальпель. Эти группы состояли из младших офицеров и тренировались отдельно — это помимо обычных тренировок, — добиваясь слаженности действий в группе. Задействование ООГ в критических ситуациях, подобных этой, тщательно отрабатывалось.

— Барсов, Тищук, Парубов, за мной! — Капитан Клинов, не оглядываясь, бросился к самому краю линии щитов. Следом за ним рванулись еще три офицера…

Лицо имама было белым как мел, майор машинально приложил два пальца к сонной артерии, почувствовал едва заметный пульс. Все-таки жив…

— Док, ко мне! Здесь тяжелораненый!

Рядом поднимался на ноги Мурад…

— Бей! — истерично крикнул кто-то.

— Стоять!!! Стоя-а-а-ть!!!! — Майор выхватил из кобуры пистолет и, повернувшись лицом к толпе, выстрелил в воздух раз, потом еще раз и еще, — охренели! Стоять!!!

Через линию щитов прорвался один из санитаров батальона, следом бежали еще двое солдат, раскладывая на ходу пластиковые носилки…

Клинов проскочил щитовую линию жандармерии, едва не сбив с ног одного из жандармов, бросился вперед. Толпа в основном занимала проезжую часть, тротуары тут были выше проезжей части, и народа на них было относительно немного. Увернулся от одного удара, Резким тычком свалил на руки своих дружков второго. Получил и сам, но снаряжение смягчало удар — удержался на ногах. Все взаправду, все — как на полигоне, где одному нужно на время пробиться сквозь целую роту, уворачиваясь от ударов палками, с закрепленными на концах мешочками с песком. Все взаправду…

Выскочил, не сбавляя ходу, огляделся — улица тут делилась на две части и была небольшая площадь. Если смотреть на реку Казанку и принимать это за двенадцать часов, то гостиница «Казань» была на десять часов, позиции его роты — на шесть часов, а на семь и восемь часов резко вверх уходили две улицы, разделенные большим, метров двенадцать высотой холмом — эти улицы как будто были выкопаны в теле холма. Прорываться надо было к гостинице — но толпа бурлила везде, и самым простым было — подняться на этот самый холм, там почти никого не было. Вот только снайпер — на холме как раз и станешь целью.

Что-то прошло совсем рядом, что-то очень быстрое — и капитан вдруг понял — пуля. Стоять на месте нельзя, надо двигаться. За спиной послышался болезненный выдох — в кого-то попали…

— Барсов, Тищук, Парубов — доклад! — проговорил капитан уже на бегу.

— За тобой, десять метров!

— За тобой, пять метров!

— За тобой, пять метров!

— Работает снайпер! Не останавливайтесь!

— Я Воздух-два. — Доклад одного из пилотов вертолета вклинился в радиообмен. — Наблюдаю позицию снайпера, жду приказаний.

— Спугните его, — прохрипел капитан, — только спугните, живьем его надо.

— Вас понял.

Над площадью, почти неслышный в гуле винтов, рокотнул пулемет, потом еще раз.

— Я Воздух-два, снайпер сворачивается.

— Наведите нас на него. Займите позицию над гостиницей!

— Вас понял!

— Стоять, сказал! — Майор стоял один против толпы, потрясая пистолетом. — Имам ранен, а вы!!! Его в госпиталь надо!

Зрелище русского жандарма, так яростно защищающего человека чужой ему веры и неудобного власти, кое-кого в толпе отрезвило. Но не всех.

— Его русские убили! — крикнул кто-то.

— Какие на… русские, ему в грудь выстрелили, не в спину, я сам видел! — крикнул Мурад.

Отвлекшись, майор наклонился к санинструктору.

— Что?

— Задето легкое. Я что мог, сделал, господин майор… — Санинструктор прилаживал капельницу. — Надо в больницу его. У нас минут тридцать, не больше.

Майор склонился к плечу.

— Первый на связи! Машину сюда, срочно, я перед первой линией заграждений! Мою машину, живо!

— Вас понял!

Цепляясь за землю руками и ногами, капитан, подобно обезьяне, вскарабкался на крутой холм — и покатился вниз. Так быстрее, нельзя терять ни секунды. У подножия холма на обратной стороне вскочил на ноги, звезданул хуком слева рванувшегося к нему молодчика-погромщика, снова бросился вперед.

— Сбор у центрального входа в гостиницу! Живее! Воздуху — доклад!

— Я Воздух-два, снайпера не наблюдаю, выходы из гостиницы под контролем.

Винты вертолета рубили воздух точно над гостиницей, вертолет висел метрах в тридцати над ней, чтобы держать под контролем не только парадный вход, но и остальные. Все входы на первом этаже были не только заперты, но и закрыты деревянными щитами против погрома.

Первым подбежал старший лейтенант Тищук, затормозил у стены, переводя дыхание и поудобнее перехватывая автомат с откинутым прикладом. Вся форма Тищука была порвана, на правой руке набухала красным царапина…

— Чуть не порвали, гады… — Тищук явно отмахивался прикладом автомата. — Что же они озверели-то так?

— У тебя рука правая, — показал капитан.

— А и бес с ней. Выживу.

— Залепи, — командирским тоном сказал капитан, — пока время есть. Заражения только не хватало. Давай, сам залеплю.

На то, чтобы достать из аптечки кусок широкой клейкой ленты — клей был специальный, бактерицидный, — расширить ножом разрез на форме и закрыть рану пластырем, потребовалось секунд пять. Когда лента легла клейкой частью на рану, старлей страдальчески сморщился…

— Лучше бы до санпункта дотерпеть.

— Помолчи.

Барсов и Парубов уже были здесь, в состоянии не намного лучшем. Пользуясь моментом — народа у самого крыльца гостиницы было немного, — они тоже быстро приводили себя в относительный порядок.

— А это кто еще такой? — нахмурился капитан.

Рядом стоял татарчонок, лет шестнадцати, в объемной зимней, несмотря на лето, куртке, с палкой — но никакой агрессии не проявлял.

— Ты кто?

— Я Рамиль, — коротко ответил татарчонок, — я видел. Из окна стреляли, я видел.

Капитан на секунду задумался. С одной стороны — на хрен он ему тут нужен, этот Рамиль с его палкой. Только гражданского не хватало ему.

— Чего хочешь?

— С вами хочу. Эту мразь поймать.

— Эта мразь стреляет.

— Пускай. Я не из пугливых.

А с другой стороны — вон что делается. Если с ними будет местный пацан — он скажет, если что, как было. Ему — поверят. Им — уже нет.

— Господин капитан, я за вами через холм бежал. Я справлюсь, я сильный. — Татарчонок как будто читал мысли капитана.

— Держись за нами! — принял решение капитан. — Что скажем, выполнять без рассуждений! Начнется стрельба — падай на землю и лежи ничком, пока не закончится!

— Спасибо, господин капитан!

Капитан уже не слушал — он бросился к двери, главному входу в отель, забарабанил со всей силы. Дверь не открывали.

— Открывайте!!! Открывайте, б…ь, е… вашу мать! Стрелять сейчас на… буду, разнесу тут все к…!!!

Трехэтажный мат капитана, как ни странно, возымел действие — сдвинулся в сторону тяжелый, сколоченный из досок щит, к стеклянной двери подошел человек. Штурмовой карабин двенадцатого калибра на его плече совсем не сочетался с красным пиджаком.

— Открывай! Открывай, сказано. Почему не открывал?!

— Вдруг погромщики?

— Так, может, мы и есть погромщики?

— Погромщики по-русски не ругаются. Что надо?

— У тебя снайпер в здании. Открывай! И охрану предупреди!

— Внимание, я Воздух-два! С тыльной стороны отеля в окно выпрыгнул человек. Бежит по направлению к набережной!

— Вас понял, держите его под контролем!

Где-то сзади за спиной на площади застучал автомат, потом еще один…

Жандармы, державшие сомкнутыми щиты, расступились, пропуская камуфлированный вместительный внедорожник. Одна из дверей джипа была открыта, на подножке автомобиля со стороны пассажира держался вооруженный автоматом жандарм. Толпа угрожающе заворчала, но с места не стронулась…

И тут откуда-то сзади, с самого пригорка, из домов застучал автомат. Длинная, на полрожка очередь. Потом еще одна. Свинцовая плеть хлестнула по толпе, вырывая кровавые капли — и толпа в едином порыве отшатнулась назад. Кто-то валился с ног, обливаясь кровью, те, кто стоял впереди, под пулями, в едином порыве ринулись назад, те же, кто стоял сзади, не отступали…

Слева из переулка резанула еще одна автоматная очередь…

Майор уже лежал на земле, на этот раз он успел сбить на землю и оказавшегося рядом пацана с пистолетом и медика и даже прикрыть своим телом носилки с имамом. Несколько пуль прошли совсем рядом, хлестко ударили по внедорожнику — как молоток по кузову простучал, оставляя аккуратные дырки, пошло трещинами задетое пулями стекло…

— Вижу агрессора!

— Воздух-три, вижу стрелка!

— По агрессорам огонь без команды! Огонь без команды!!!

— Воздух-три, открываю огонь!

Майор нащупал автомат, повернулся на бок, вскинул автомат к плечу. Наверху, на взгорке, уже стреляли — заполошный стук нескольких автоматов перекрывало басовитое стаккато пулемета. Били по одному из домов на взгорке, пули летели градом, откалывая куски штукатурки и кирпича. Но стрелять было уже не в кого.

— Поднимайся! — Майор вскочил на ноги сам, резким толчком помог встать Мураду. — Давай, грузи носилки в машину!

Ошеломленный молодой татарин поднялся на ноги, недоуменно смотря на майора.

— Что вылупился! Помогай!

Майор подхватил носилки с одной стороны, Мурад — с другой. Открыв пятую дверь, затолкали носилки в машину. Санинструктор, которого пули счастливо миновали, тоже забрался в просторный кузов «Егеря».

— Садись и поезжай с ними! До ближайшей больницы! На держи! — порывшись в кармане, майор протянул свое служебное удостоверение. — Покажешь, скажешь, что срочно. Потом вернешь. И еще…

Татарин, который за несколько минут из ярого погромщика, одного из лидеров погромного движения, превратился в санитара, и уже севший в машину, обернулся. Посмотрел в глаза майору, но ничего не сказал. Подданные одного Государя, люди одной страны на пороге гражданской войны. Ковалев просто махнул рукой — все было понятно и без слов…

Отпихивая с дороги попадающихся на пути одиночных погромщиков, капитан пробежал по лестнице, спрыгнул вниз, бросился вперед, огибая массивное здание гостиницы. Удивительно, но Рамиль не только не отстал — он бежал рядом. Остальные члены группы немного отстали — все-таки в беге с капитаном мало кто мог сравниться.

— Ты… спортсмен, что ли? — на бегу спросил капитан.

— Угу… пятиборец… первый разряд…

— В армию… пойдешь…

— Да ну…

— Не «да ну». Придешь — спросишь майора от жандармерии Клинова, скажешь — хочешь в ДОН-4 служить…

— Блокировать квартал! Перекрывайте все входы, никого не выпускать! Он здесь где-то!

— На связи Шестой, север перекрыт!

— Перекрывайте! Не дайте уйти!

— Воздуху наблюдение, докладывать о любом подозрительном объекте в зоне оцепления! Не стрелять, только докладывать!

— Воздух-один, приступил к наблюдению.

Толпа, шатнувшаяся назад, совсем недавно готовая была рассеяться под хлеставшими ее свинцовыми бичами, снова собралась, вирус безумия буквально носился в воздухе, запах крови бил в нос. Раненых и убитых передавали по рукам куда-то дальше, со стороны Казанки уже пронзительно ныли сирены карет «Скорой помощи». Майор и еще несколько человек оказались перед линией щитов — беззащитными перед яростью толпы. Ковалев отчетливо понимал, что надо что-то предпринимать, прямо сейчас, немедленно, еще минута — и будет уже поздно.

— Русские нас убивают! — закричали сразу в нескольких местах, и толпа глухо заволновалась. Провокаторы! Майор покрутил головой, но кто именно кричал, определить он так и не смог. Нужно было сделать что-то, чтобы сбить настрой на кровь, сбить снова поднимающуюся волну. Вот теперь у майора в голове сложился полный рисунок задуманной кем-то провокации. Хитрый рисунок, надо сказать, какая-то гнида сильно постаралась. Сначала взрывы — неважно где, главное, чтобы как можно больше жертв. Потом нанятые подонки-провокаторы поднимают народ против власти. Во время демонстрации тяжело ранен имам — кто знает, откуда именно в него стреляли? Майор был уверен, что уже пошли слухи о том, что вошедшие в город русские жандармы расстреляли авторитетнейшего имама прямо на глазах у верующих. Мало того — еще и со стороны русских жандармов открыли автоматный огонь по демонстрантам. А сейчас — если ничего не предпринять, толпа ринется на штурм правительственного квартала, и будут новые жертвы в огромном количестве. Правда и умелая ложь смешаются воедино, так чтобы нельзя было отличить одно от другого, слухи, передаваемые из уст в уста, будут обрастать все новыми, дикими и немыслимыми подробностями. Завтра поднимется вся Казань, прольется новая кровь — а послезавтра?

— Стойте! Стойте!!! — Майор закричал изо всех сил, включил всю возможную мощь командного голоса, стрелять в воздух он не решился, опасаясь, что выстрелы взорвут обстановку окончательно, но впечатляло и без этого. — Мне надо двести человек! Двести человек, чтобы поймать убийц имама и тех, кто в вас стрелял! Выходите, если не трусы! Помогите нам! Выходите сюда, ко мне!

На какое-то мгновение майору показалось, что не сработало, что толпа сейчас ринется вперед в самоубийственном порыве, и он первый окажется на пути ее слепой, все сметающей ярости. Но потом… из рядов шагнул один. Потом еще один… и еще.

— Ко мне! — Майор обернулся, приказал первому попавшемуся офицеру. — Принимай командование группой добровольных помощников! Используй их в оцеплении квартала!

За линией щитов грянул сдвоенный пистолетный выстрел, потом застучал автомат и сразу же — еще несколько.

— Быстрее! Веди их за оцепление, надо все перекрыть, чтобы мышь не проскочила! — вызверился на своего подчиненного майор.

— Дураки, вас арестовывать ведут! — крикнули сзади.

Майор резко обернулся:

— Ну? Выходи, кто там тявкает! Не прячься за спинами! Выходи, что трусишь?!

Стрельба началась и за гостиницей. Капитан выскочил в проулок, ведущий на какую-то незнакомую ему пешеходную улицу. Несмотря на происходящие буквально в нескольких десятках метров отсюда драматические события, народ здесь был, меньше, чем обычно, но был…

— Стоять! Стоять, на землю!!!

И британец купился! Клинов не видел его, не знал, кто из тех зевак, кто бежит по направлению к пешеходной улице — а их было человек десять, все они пришли поглазеть на митинг, а сейчас бежали, напутанные стрельбой, — кто из них тот самый. Но британец дернулся, по-змеиному извернулся, ушел перекатом, выхватывая пистолет. Бросился на землю и капитан, перекатился, доставая пистолет. В ближнем огневом контакте самое главное — двигаться, сбивать противнику прицел, кто замер в стрелковой стойке — тот покойник! Первым выстрелил британец, жахнул еще в падении, две серии по два патрона. Вторая пара предназначалась капитану — брызнул асфальт, болью обожгло руку. Капитан тоже выстрелил — три раза, один за другим. Пошевелил раненой рукой — двигается. Значит, можно дальше воевать. Снова перекатился, прячась за мусорным контейнером, выстрелил еще два раза — уже не прицельно, для острастки.

— Командир, у нас тяжелый трехсотый!

Рядом застучал автомат, отсекая короткие, по три выстрела очереди — раз, второй, третий.

— Отставить! Охренели?

Хоть в городе уже шла война — капитан все еще мыслил рамками мирного времени. Поэтому он схватился не за автомат, а за пистолет — стрелять из автомата в городе, в сторону пешеходной улицы, крайне опасно. Одному Богу известно, где может оказаться рикошетирующая пуля.

— Он уходит!

Капитан поднялся на ноги, мельком бросил взгляд назад — так и есть. Старлей Тищук как раз выбежал из-за угла гостиницы и просто не успел оценить ситуацию, не успел отреагировать, промедлил на секунду — и получил две пули.

— Барсов — с раненым! Парубов — за мной!

На улице уже кричали, раздались еще два выстрела — приглушенные стенами, но капитан их слышал так четко, как будто находился рядом. Капитан бросился вперед.

— Воздух, где он?

— Захватил мотоцикл! Движется по направлению к набережной, веду его!

Можно сказать — это ненадолго. Казань — город старый, почти тысяча лет ему. В центре — исторические дома старой постройки, а там — и подвалы, и ходы подземные, и арки и дворики, в которых с воздуха не видно ни хрена. Можно не сомневаться — у профессионала путь отхода продуман до деталей.

Капитан выскочил на улицу — там уже был переполох — бросилась в глаза белая стена какого-то магазинчика, брызги красным на ней — будто художник небрежно бросил мазок на девственно-белый холст. Собирающаяся толпа, кто-то, ничком лежащий у стены. И он, капитан жандармерии с пистолетом, — как раз!

— Капитан! — Рядом утробно взревел мотор — Рамиль! На каком-то монстре — толстые рога хромированного руля, счетверенный глушитель. Новая мотоциклетная мода — так называемый «пауэр-стиль». На чоппер ставится четырехцилиндровый японский мотор мощностью от ста до двухсот лошадей…

— Парубов — возвращайся к раненому! Вызывай подмогу!

Одним движением капитан вспрыгнул в кожаное седло мотоцикла — к счастью, это был не одиночник, вполне полноценный мотоцикл с шикарными кожаными сиденьями.

В следующий момент капитану Клинову показалось, что в спину им ударил идущий на полном ходу тепловоз — с утробным воем мотоцикл рванулся с места, виляя задним колесом.

— Взял где?

Рамиль резко вывернул руль, заворачивая адскую зверюгу в поворот на проспект.

— Где взял, там уже нет! Сигналки у мотаков дохлые совсем — пять секунд, и мотак твой. Ехать куда?