Итак, мы кратко рассмотрели три основные тенденции IV и V столетий: внутренний распад политической и экономической структуры империи на Западе, вторжение германцев и победу христианства. Каждая представляла собой феномен, сложность и влияние которого были нами лишь едва намечены, и каждая взаимодействовала с двумя другими. История – это не просто рассказ, даже если нам приходится упрощать его, чтобы собрать воедино все основные нити. Более того, чтобы получить полную картину, мы всегда должны держать эти нити вместе. Так каково же было общее положение Западной Европы в 450 году?
Государственное управление на высшем уровне – некогда великое достижение политической мысли древности – на Западе практически исчезло, сохранившись лишь в том, что частично заимствовали германские короли для применения в собственных государствах. В политической теории также произошли огромные перемены. Концепция государства как территориального объединения, подкрепленного такими абстрактными идеалами, как справедливость, быстро уступила место личному господству королей, которые рассматривали свои земли практически в качестве личных угодий. Их основная связь с подданными устанавливалась через принесение личной клятвы.
Большая часть того, что мы можем охарактеризовать как средний уровень цивилизации, также серьезно пострадала. Типичный город превратился в форт, где жили епископ и духовенство, военачальник и подчиненный ему гарнизон, а также, возможно, ремесленники и торговцы, чье поле деятельности неуклонно сокращалось. Монеты все еще имели хождение, однако, поскольку экономическая жизнь переживала упадок, выплаты все больше осуществлялись продуктами сельского хозяйства.
Интеллектуальная жизнь, которая долгое время была прерогативой городских классов, теперь зависела от германских королей, а также епископов и монахов победившей церкви. Хотя и те и другие относились к искусству и литературе прошлого с уважением, глубокое влияние классической культуры медленно исчезало в процессе общего экономического и социального упрощения жизни. Тем не менее люди взяли из нее намного больше, чем из рыхлых культурных моделей, принесенных германцами. Приведем лишь один пример. Из всех провинций империи германский язык сохранился лишь в Британии. На всех остальных западных землях, захваченных германцами, господствующими оставались различные латинские диалекты, послужившие основой для сложившихся позже романских языков. Расхождения между этими диалектами – признак локализма той эпохи, другим его показателем является резкое сокращение культурных контактов между греческим Востоком и латинским Западом.
Политическая, экономическая и интеллектуальная надстройка цивилизации изменилась принципиально. Однако в ее основании остались земледельцы, вручную обрабатывающие небольшие участки традиционным способом. Историку всегда тяжело увидеть жизнь простых людей, однако и здесь мы можем отметить некоторые изменения. Теперь крестьян было не так много, как во времена Ранней империи, ибо огромные области лишились цивилизации. Жизнь отдельного крестьянина не была такой защищенной, как раньше, поскольку структура внутреннего порядка разрушилась. Он мало стремился к производству и излишкам ввиду того, что мог купить лишь отдельные товары помимо тех простых, что изготавливались по соседству, а также потому, что теперь города не так сильно нуждались в его продуктах. Упадок городской жизни и закрепление крестьян за землей с помощью закона практически лишили население мобильности. Общество в своих попытках выжить стало закрытым и статичным. Если крестьянина притеснял землевладелец, тот не мог, как прежде, обратиться к имперским чиновникам. Однако, с другой стороны, его больше не отягощали государственные требования налогов и наборы рекрутов. В целом образ жизни обычного человека в основных вещах, вероятно, изменился в ту эпоху меньше, чем мы могли ожидать.
Более заметны изменения в образе жизни знати. Вместо того чтобы жить в городах и служить государству, аристократы V века предпочитали укрепленные дома в своих поместьях. Здесь они продолжали вести довольно активную светскую жизнь и в целом сохраняли культурное мировоззрение. Благодаря странствующим торговцам они до сих пор могли получить кое-какие предметы роскоши, изготовленные большей частью в Восточном Средиземноморье. Некоторые представители знати частично или полностью лишились своих владений из-за германских поселенцев – нам известно об одной даме, вынужденной стать прислугой, выполняющей любую работу, – однако в целом римская и германская знать мирно уживались рядом.
Проникновение в умы людей – процесс сложный, однако историк всегда должен прилагать усилия к этому, поскольку здесь также имелись значительные изменения. Некоторые из них изучать неприятно. Пышным цветом расцвели суеверия, насилие и нетерпимость проявлялись повсюду. Сам Августин, пусть и неохотно, поддержал физическую расправу над еретиками. Иероним и Амвросий присоединились к нему в одобрении жестокого обращения с евреями, а пылкие обличительные речи первого против его оппонентов необходимо прочитать, чтобы оценить в полной мере. Даже ортодоксальные христиане в разной степени страдали от принудительных религиозных норм морали. Прежняя терпимость к разнообразию, которое существовало в сложном обществе Ранней империи, теперь исчезла. Мыслители также столкнулись с тем фактом, что существуют пределы, за которые они не могут выходить в своих рассуждениях, чтобы, как сформулировал Августин, «свобода мысли не породила нечестивость мнения».
Еще одним аспектом стал пессимизм мыслителей. В наше время читателя литературы V века, должно быть, иногда поражает, что многие люди продолжали жить так, будто мир вокруг них не рассыпался на кусочки. Тем не менее уныние и отчаяние весьма заметны. Одним из признаков такого состояния стал рост монашества среди самых набожных христиан, которые уходили от этого мира для спасения своих душ путем раздумий и аскетизма. Первые отшельники, насколько нам известно, появились в III веке в Египте, однако к IV веку это явление распространилось по всей империи. Для церковных мыслителей, подобных Августину Блаженному, крайности, до которых себя часто доводили отшельники, являлись опасными искажениями христианского духа, и даже те, кто отворачивался от жизни в обычном мире, вскоре осознали, что совместное существование помогает личному спасению. На Востоке Василий Великий составил устав для монастырей; на Западе общепризнанной системы не существовало до VI века – до устава святого Бенедикта.
Однако рядом с пессимизмом продолжала жить надежда. Когда в IV и V веках толпа собиралась в церкви и когда уровень интеллектуальной жизни резко снизился, истинная приверженность христианским идеям, несомненно, пошла на спад. Священниками слишком часто становились невежественные люди, ведущие за собой «слепую» паству, а временные интересы крупных землевладельцев-епископов иногда становились важнее всего остального. Христианский монах V века заявлял: «Разве все скопление христиан не есть стоячее болото порока?.. Не естественная сила варварских полчищ позволила им завоевать нас, не наша естественная слабость вызвала наше покорение… Лишь пороки наших нечестивых жизней завоевали нас». И все-таки главное обещание спасения оставалось нерушимым, твердость этого обещания не была разрушена углублением христианской доктрины. Можно лишь рассуждать, что бы случилось в хаосе Западной Европы, который углублялся в течение следующих столетий все больше, если бы у людей не осталось христианской надежды.
Изучая современные объяснения тех огромных перемен, которые произошли в Западной Европе с 200 по 450 год, историк может и развлечься, и найти нечто ценное, поскольку таких объяснений существует великое множество. Некоторые авторы объясняют «упадок и разрушение Западной империи» причинами, которые мы назвали бы техническими или внешними, например распространением малярии, истощением почв, изменением климата, возникновением эпидемий или вторжениями варваров. Другие сосредотачиваются на конкретных личностях как первопричинах крушения, например на недостойном императоре Коммоде. Третьи дают поистине таинственные объяснения, говоря о «победе Востока», то есть о победе восточного образа жизни над греко-римской цивилизацией, о разложении высших слоев общества в империи, о том, что основой имперской экономики являлась эксплуатация рабского труда, и так далее.
Иногда такие объяснения совершенно ошибочны. Так, например, веские доказательства изменений климата или истощения почв отсутствуют. Другие факторы могут быть приняты во внимание лишь в качестве сопутствующих обстоятельств. Так, малярия начала широко распространяться в империи, когда возделывание земель стало сокращаться. Многие исследователи, говоря о прошлом, на самом деле пытаются объяснить современный мир, а потому обнаруживают в истории факторы, которые кажутся важными сегодня. Марксистские идеи об эксплуатации пролетариата и рабстве относятся именно к этой категории.
В целом большинство исследований рассмотренных нами изменений допускают ошибку, чрезмерно упрощая и ограничивая аспекты, которые пытаются объяснить. «Упадок и разрушение империи», в конце концов, всего лишь условное обозначение той огромной системы упрощения экономической, социальной и политической жизни и не менее разительных перемен в интеллектуальных взглядах, отмеченных победой христианства и разрушением классической цивилизации. Весь процесс занял не годы, а столетия, ибо истоки многих изменений следует искать в первых веках существования империи.
Чтобы объяснить такую революцию, мы должны в итоге вернуться к тому, что происходило внутри структуры Римской империи. Эта и предыдущая главы были в основном посвящены попыткам показать некоторые процессы, которые шли в том мире в течение столетий от Августа до Августина. Рассматривая эти процессы, мы всегда обращались к человеческим чувствам и человеческому разуму. Именно здесь и следует искать основные ответы.
Каким бы ни было объяснение, внимательному исследователю нужно избегать одной большой ошибки. Такие понятия, как «разрушение классической цивилизации» или «упадок и разрушение Римской империи», частично соответствуют тому, что произошло на самом деле. Однако их чересчур вольное использование приводит к ощущению, что изменения однозначно произошли в худшую сторону.
В действительности конец эпохи Древнего мира стал неизбежным, но одновременно он являлся основным, необходимым условием дальнейшего развития западной цивилизации. В новых достижениях Средневековья и Нового времени люди смогли воспользоваться сокровищницей классической мысли. При этом их не ограничивали политические, экономические и интеллектуальные рамки, характерные для Поздней империи.
Что касается политики, то германское вторжение, например, уничтожило деспотизм Поздней империи. Он действительно стал «тупиком» в государственном развитии древности, поскольку все политические возможности сосредоточились в руках одного человека, которому помогала продажная тираническая бюрократия, управлявшая людьми так, будто они ничего собой не представляют. Организация германских королевств была очень простой, однако она смогла привнести нечто новое. К тому же не все, что было полезным в прошлом, оказалось утрачено. Связь между областями в эпоху Средневековья так и не смогла полностью уничтожить память об объединении огромных территорий под властью одного правителя. Короли западных государств стали очень слабыми, однако не исчезли. Вокруг этих царских династий были построены современные национальные государства. Рядом с королями находилась церковь, сохранившая большую часть административных и законодательных достижений империи. Однако основной принцип Древнего мира – союз церкви и государства – здесь был, по сути, нарушен.
Что касается интеллектуального развития, то, как мы уже неоднократно указывали, представления о человеке, о мире, о Боге, лежавшие в основе христианских идей, носили новый характер, нарушивший ограничения древней культуры. Когда Западная Европа начала возрождаться, ее мыслители смогли двигаться по новым путям, обогащенным наследием прошлого, которое им не препятствовало. Повсюду в культурном разнообразии Средневековья и Нового времени таится представление о единстве западной цивилизации.
Что касается экономической сферы, то, когда смотришь на технологические и социальные основы древних производств и торговли, нельзя не отметить отсутствие возможностей для продолжения бесконечного расширения этой структуры или для ее сохранения при ухудшении политических условий. Сохранившиеся сельскохозяйственные элементы – поместья – во многом напоминали деревни, в которых тысячелетиями ранее зародилась и развилась городская жизнь. И все же сельское хозяйство в Средние века намного превосходило земледелие доисторических времен в разнообразии посевов и севообороте, качестве орудий труда и прочих важных аспектах, а жизнь знати, несмотря на ее грубость, являлась вещью, неизвестной в доисторическую эпоху. Необходимо также отметить, что рабство в Западной Европе практически исчезло. Как только борьба за выживание была выиграна, экономическое развитие в этой области пошло быстрее, и люди, наконец, могли надеяться создать общество, где многие смогут избежать бедности. Важным фактором для такой возможности стала готовность людей Средневековья экспериментировать и развивать технологии. Новые способы изготовления орудий труда и использование нечеловеческой силы – прежде всего силы ветра и воды – стали показателями экономического развития Западной Европы от Средневековья вплоть до наших дней.
Подведем итог вышесказанному. Внешний распад Запада являлся необходимой стадией в его последующем развитии, поскольку в процессе этого разложения сдерживающие прогресс связи Древнего мира были разорваны. Если мы обратимся к другим цивилизованным областям Евразии, то увидим, что они крепче держались за прежние модели жизни. Западная Европа пережила больший упадок, чем любой другой регион, когда период истории Древнего мира подошел к концу. Действительно, к 450 году она почти погрузилась в варварство, как на далеких окраинах истинно цивилизованного мира. Такое положение сохранялось свыше пятисот лет, однако Западной Европе было суждено опять расцвести, как только ее энергия вновь освободилась.