Глава шестая

Отпущенные Уварову и оставшимися трем валькириям сутки отдыха в Замке по вине Сильвии, задержавшейся в Лондоне, растянулись до четырёх, но никто по этому поводу не расстраивался. Анастасия не возражала бы пожить здесь и месяц. «Медовый» ведь ей по-любому полагался, да только Уваров никак не мог добиться у начальства полноценного отпуска. Все вроде свои, прямо-таки друзья, а позволить человеку забросить дела, которые по-любому до смерти не переделаешь, и съездить с молодой женой, например, за границу, где Настя никогда не была – никак, видите ли, не получается. Дошло до того, что Вельяминова поставила своему графу условие – никакого венчания не будет, пока он не решит этот вопрос. Ну и с «личной жизнью» соответственно, переезжать к нему она категорически отказалась до замужества. Вдруг у него планы изменятся внезапно – что, снова в казарму возвращаться? Вот уж девки, особенно Темникова с Глазуновой, повеселятся!

Зато здесь они с Валерием могли всё время проводить вдвоём, даже и на глаза подружкам не показываясь, наслаждаться тем, что не нужно на службу каждый день подскакивать к семи, а зачастую и к шести утра. Какая при таком графике любовь?

Девчонки тоже нашли для себя массу развлечений – изучали Замок, соревнуясь, кто больше неожиданностей в нём откроет или придумает, бегали купаться в доисторическом океане, в котором Арчибальд разогнал акул, а может быть, и плезиозавров на сто миль в округе, учились ездить верхом под руководством специально приставленных тренеров. Уже к концу второго дня валькирии лихо скакали по окрестной прерии, радуясь тому, что гомеостаты избавляют их от главной беды начинающих кавалеристов. Ездить «по-дамски», хотя им и было предложено, девушки категорически отказались, а в мужском седле, как ни старайся, без до крови стёртых бёдер и шенкелей первую неделю-две не обойтись, не говоря об до синевы отбитых ягодицах. У них все эти места заживали, что называется, «в процессе», хотя сами ощущения никуда не девались.

Арчибальд, то ли замаливая грехи, то ли естественным образом избавленный от комплексов, окончательно и успешно превратился в того доброго дядюшку, роль которого ему не слишком удалась во время предыдущего «охмурения».

Он выполнял любые пожелания, отвечал на любые вопросы, деликатно держась вне поле зрения, но мгновенно оказываясь рядом, как только его звали, даже и мысленно. Вообще, старался изобразить из себя этакого рафинированного, два факультета окончившего, наряду с Удолиным кафедрой в Университете заведующего «старика Хоттабыча».

На второй вечер, например, он устроил Валерию с Настей вечернюю прогулку по майскому Парижу (мог бы и по сентябрьскому, если бы попросили). Просто указал на дверь, они её открыли и, словно из подъезда одного из старинных домиков, шагнули на брусчатку крутой монмартрской улицы, ведущей к собору «Сакре кёр». Вдобавок, для пущей романтичности, год здесь оказался тысяча девятьсот первый, самое, может быть, безмятежное и весёлое время за полтора века вокруг этой даты. В кармане у Уварова лежало несколько сотен франков, бумажками и золотом, Настя свободно владела французским, и вечер получился незабываемо прекрасным.

Там же, кстати, в ювелирной лавке на Елисейских Полях Валерий купил золотые, с алмазной осыпью обручальные кольца и наконец-то убедил невесту «обменяться».

Посмотрел на её пальчик, сказал удовлетворённо:

– Ну вот, теперь уж точно никуда не денешься…

Анастасия счастливо рассмеялась.

– Хочешь верь, хочешь нет – я сейчас точно теми же словами про это подумала…

Вернувшаяся в Замок, по общему мнению – слишком быстро – Сильвия привела с собой мужчину, увидев которого Уваров даже несколько растерялся. Это был собственной персоной генерал-лейтенант ВСЮР Берестин Алексей Михайлович. В той же полевой форме образца тысяча девятьсот четырнадцатого года, с шейным крестом ордена Святителя Николая, как он появился во главе корниловских и марковских легионов в Берендеевке, где и устроил перед Олегом Константиновичем впечатляющий парад пришедших ему на выручку войск.

Видно, что и сейчас генерал-лейтенант собрался прямо на войну: китель был перетянут полевыми ремнями адриановского снаряжения, пояс оттягивала тёмно-бежевая кобура пистолета.

Валерий инстинктивно вытянулся, чуть было не начал рапортовать, как в стихотворном переложении устава сказано: «Лишь появится начальник, он орёт во весь… что в отсутствие его не случилось ничего». Вовремя сообразил, что, во-первых, в штатском, а во-вторых – на нейтральной территории, и вообще, Берестин хоть и генерал, но совсем другой армии. Уважение оказывать положено, но и не более.

То ли Алексея Михайловича отличала такая же, как у самого Императора, фотографическая память (художник всё же по гражданской профессии), то ли Сильвия заранее проинформировала, но он протянул Уварову руку со словами:

– Здравствуйте, Валерий Павлович. Рад видеть вновь и в добром здравии. Мы, к сожалению, прошлый раз очень мало пообщались…

Мало! Просто во время представления после боя наиболее отличившихся офицеров Уваров сделал шаг вперёд, назвал фамилию и чин, а генерал так же, как сейчас, пожал руку. И всё знакомство. Потом генерал сидел за столом рядом с Олегом, а он – на самом дальнем краю, среди «геройских поручиков и штабс-капитанов».

– Надеюсь, в этот раз плотнее будем взаимодействовать, – сказал муж Сильвии, так отчего-то подумал Валерий. Вроде как принц-консорт.

Так же любезно Берестин поздоровался с валькириями и, как Валерию показалось, чересчур пристально смотрел на Анастасию, и руку её в своей руке задержал чуть дольше, чем требовала ситуация.

«Чёрт знает что начинает мерещиться. Я думал, что так называемая ревность – это не про меня».

– Ну как, получили от Замка удовольствие? – спросила Сильвия. И с понимающей улыбкой посмотрела на обручальное кольцо Вельяминовой. Когда прощались, его точно не было. Настя отчего-то страшно смутилась (такого свойства за ней, кроме Уварова, никто раньше не замечал) и спрятала руку за спину. Этого секундного эпизода никто не заметил.

– Огромнейшее. Только жаль, мы и сотой доли здешних чудес не успели осмотреть, – ответила почему-то Инга Вирен, раньше предпочитавшая, как казалось, держаться несколько на заднем плане, пропуская вперёд подруг, хотя ни внешностью, ни личной смелостью им ни в чём не уступала.

– Ещё успеете. Судя по отношению к вам сэра Арчибальда – сможете сюда ходить, как на собственную дачу, – без всякой улыбки или иного намёка на шутливость своих слов ответила аггрианка. Она моментами сама себе удивлялась. Вроде бы окончательно ассимилировалась, избавилась от прежних привычек, стала нормальной «сестрой», а вот появились эти девчонки, и сразу всплыли из-под сознания аггрианские архетипы и предрассудки. В советско-российской армии это называлось «дедовщиной», в военно-учебных заведениях царской России – «цуканьем», и в английских вооружённых силах имелся подходящий термин. Нельзя же сказать, что она завидовала их молодости, красоте и успеху у мужчин. У неё всё это тоже было, и в превосходной степени, но желание одёргивать, ставить на место, язвить при этом оставалось почти непреодолимым. Надо за собой следить, смогли ведь Наталья, Майя, Татьяна поставить себя доброжелательными «старшими подругами» или, как сами девицы их называют, «тётушками». А у тех ведь гораздо больше оснований считать себя обделёнными в сравнении с «племянницами», а Майе так вообще – «до скрежета зубовного» ревновать мужа, почти круглосуточно вращающегося среди этих «бутончиков». Или самой пуститься «во все тяжкие».

– Но всё это – потом, – сменив тон и выражение лица, продолжила Сильвия. – Пока – в Москву. Переоденьтесь в форму, парадно-выходную, без наград. Возможна Высочайшая аудиенция. Ты тоже, Валерий…

– Но у нас с собой нет, – удивлённо приподняла бровь Анастасия. – Тогда сначала в расположение надо, и хоть полчаса времени.

И она, и Инга с Марией в отсутствие аггрианки совсем расслабились. Настя на самом деле себя нормальной молодожёнкой чувствовала, ну и остальные, не стесняясь начальника, если не в костюмах для верховой езды, то в легчайших, действительно как на курорте, где-нибудь на Лазурном Берегу, платьицах щеголяли. Не всё же по двадцать килограммов железа на себе таскать и камуфляжи с ботинками-вездеходами. Жалели девушки только о том, что здесь на них и полюбоваться некому. Арчибальд – железка, хоть и кремнийорганическая, а графу всё равно, зачарованный молодой женой, он не сообразит, в чём дело, если даже они к завтраку вообще без всего выходить станут.

– Чем вы тут занимались? – не менее удивлённо спросила Сильвия. – Нетрудно сообразить: представьте, что за любой дверью – ваша ротная каптёрка. Или лучшее в Москве военное ателье. Там и обряжайтесь, во времени не ограничиваю. Ты тоже, Валерий, аналогичным образом.

В ожидании, пока Уваров с валькириями приведут себя в подходящий для аудиенции вид, Сильвия с Алексеем расположились в том самом, знаменитом, почти культовом для первых членов Братства баре с подсвеченными изнутри фотопанно в простенках. С некоторой печалью Берестин, позванивая кубиками льда по стенкам массивного стакана, смотрел на эффектную всадницу, воображённую и воплощённую Шульгиным в самом начале их эпопеи.

Снова всплыла у него в памяти фраза-вздох Карабанова: «Как хорошо было в Баязете».

– Может быть, правда, переселимся сюда окончательно, как и предлагал Арчибальд? – сказала Сильвия, поняв настроение мужа. – Велика ли разница – выходить на улицу из своего дома или вон в ту дверь, – указала она на прикрытую драпировками нишу в стене, позади и правее стойки. – Зато больше не нужно будет опасаться, что через неё войдёт кто-нибудь посторонний…

– А смысл? Помнишь, как лорд Джон Рокстон спрашивает у Челленджера: «Неужели вы собираетесь отгородиться от мирового эфира лакированной бумагой?» Если кто-то захочет нас достать, достанет и здесь. Как Арчибальд выхватил вас вместе с самолётом из весьма отдалённой реальности… И, кажется, сказал, что просто спас от куда большей опасности…

– Для Замка не бывает отдалённых реальностей. Все равноценны. И, как видишь, мы сидим сейчас здесь, живые, здоровые, готовые к новым приключениям. Значит, Замок всё же понадёжнее будет укрытие, чем любое другое. Вот тебе пример на твоём, фронтовом уровне – любой ДОТ можно блокировать и уничтожить, но внутри него солдат до последнего чувствует себя намного более защищённым, чем в наскоро вырытом окопчике… И Воронцов с Натальей, видишь же, предпочитают на «Валгалле» жить, хотя тоже в любой момент могут на твёрдую землю сойти.

Берестин развёл руками, признавая, что в споре он уступает и готов согласиться с любым мнением жены. Да, он считал Сильвию своей настоящей женой, невзирая на то, что вполне был в курсе её некоторых, не слишком совместимых с «обывательской моралью» привычек.

«Ну и что? – вполне спокойно думал он. – Она прожила сто лет до меня и без меня, как умела и хотела. Не мне её перевоспитывать. Ревновать Сильвию – то же, что обычной женщине ставить в вину её эротические фантазии и сны. Это только в романе Белова муж бросил жену, когда узнал, что в заграничной турпоездке она с интересом посмотрела «Эммануэль».

Правда, ему не приходило в голову взглянуть на это глазами Константина Симонова, написавшего не вошедшие в сборники и собрания сочинений строчки:

Если бы он думал так, по-прежнему держа в памяти неслучившееся с Ириной, как бы он вообще жил? Что ни говори, Сильвия Спенсер-Берестина его не предавала и всегда готова была сделать ради него всё, что от неё зависело. Чего ещё можно требовать от жены? Вдобавок она была крайне умна и невероятно красива. Если не представлять на её месте Ирину, того ещё, восемьдесят четвёртого года…

– Ну, давай поживём. Оно, конечно, во многом удобнее.

– Вот и хорошо. Можно сюда только по ночам возвращаться. А утром – обратно. Никто ничего и не поймёт… Антон всегда так жил – пришёл, ушёл.

Берестин опять кивнул. Спросил только, почему же этот способ перемещения не вызывает тех потрясений мирового эфира, что все остальные?

– Потому что у форзейлей всё другое. Ты бы ещё спросил, почему современный автомобиль удобнее и безопаснее древней колесницы.

Ответ не показался Алексею исчерпывающим, а сравнение корректным. Никто не знает истинных данных по тогдашней аварийности. Он где-то читал про сыновей некоего древнего царя, которые как раз и разбились насмерть во время гонки на колесницах. Скорее всего, простые пользователи бились и калечились гораздо чаще коронованных особ.

Интересную тему прервало появление сначала Уварова, а потом и девушек. Действительно, приоделись они как следует. Мастерские (или синтезаторы) Замка умели работать. И ткани, и приклад, и лекала – высшего качества. И швы, само собой, идеальные. Едва ли какой-нибудь Кристиан Диор лучше обслуживал своих постоянных клиенток.

– Пожалуй… – признал Берестин, придирчиво, словно бы даже с завистью, осмотрев их форму и то, как она сидит. – Мой Иосиф Моисеевич Шнейдерман, закройщик из Севастополя, так не умеет, хотя сорок лет шьёт исключительно для штаб-офицеров и генералов. Что ли, и себе здесь заказать? Нет, не буду, не люблю появляться перед знающими людьми в необношенных вещах.

– Представьте, как на вас в положенное время будут сидеть здесь же сделанные свадебные платья! Лихие джигиты прямо из-под венца выхватят, – исполняя своё решение стать доброй и терпимой, польстила девушкам Сильвия, повергнув их в смущение не столько смыслом своих слов, как их неожиданно ласковой тональностью.

– Ну, если готовы – пошли. Вещи можете не брать, потом вернёмся… Оружие тоже, с автоматами в Кремль не пустят.

– С пистолетами можно, – уточнил Уваров.

– Ну вот их и оставьте…

Через ту самую дверь позади барной стойки, что имела в виду Сильвия, они вышли прямо в приёмную Тарханова. Постороннему наблюдателю, в данный момент – дежурному адъютанту, показалось, что просто из коридора появились визитёры, обычным образом. Поручик слегка удивился другому – он ведь не заказывал пропуск на шестерых. Правда, Уварова он знал хорошо, трёх девушек из «Печенега» видел здесь же несколько дней назад. Очевидно, начальник Управления распорядился сам, минуя обычный порядок. Гораздо больше адъютанта поразило появление генерал-лейтенанта в непривычной, но знакомой форме. Будто с киноэкрана, из фильма про Первую мировую войну сошёл.

Нет, а вдруг?! Поручик хоть сам не видел, но, как и все близкие к высшим сферам офицеры, много слышал о дивизии белых офицеров, появившихся в Берендеевке для спасения Императора. Этот генерал вполне подходил под описания. И главное – воронёного металла шейный крест, напоминающий размером и формой Георгиевский второй степени. Поручик на всякий случай вскочил, вытянулся «во фронт».

– Доложи, – распорядился Уваров.

Поручик поднял трубку селектора.

Когда прибывшие направились в кабинет Тарханова, адъютант смотрел уже не на генерала, а на «печенежек» в задней проекции. Даже сухо сглотнул, слюна куда-то пропала. Лучше бы им всегда в камуфляжах на размер больше ходить, эти кителя и юбочки в обтяжку, ножки, сапожки – чересчур травмируют психику холостых офицеров. Ни за что бы не пошёл с ними служить – смотреть на эти прелести каждый день без взаимности – в уме повредиться можно. Или – наоборот, подыскать там жену, такую вот, как подполковник Уваров нашёл.

Сначала Валерий доложил о прибытии непосредственному начальнику, потом Тарханов и Секонд обменивались рукопожатиями и подобающими случаю словами с Берестиным; суровый полковник даже приложился к ручке Сильвии, удостоив валькирий всего лишь благосклонным взглядом. Чему девушки были только рады. Что значит психология – и Тарханов, и Ляхов в одном чине, в одном почти возрасте, одними делами занимаются, оба Герои, друзья-приятели к тому же, но с Вадимом Петровичем можно было и шутить, и заигрывать временами, а то и опасно приближаться к грани, за которой непосредственность переходит в простое хамство. Вести себя подобным образом с Сергеем Васильевичем никому из подчинённых в голову бы не пришло, несмотря на то, что он ни разу никому даже обычных трёх суток «губы» не объявил, что моментами считалось не столько наказанием, как знаком того, что тебя заметили. А вот так как-то получалось…

– От себя – всем благодарность выношу, – сразу перешёл к делу начальник Управления, – и сейчас все идём к генералу Чекменёву, потом все вместе – к Императору. Он ждёт.

– Поручикам тоже? – на всякий случай спросил Уваров.

– Вот именно. Государь особо подчеркнул, что желает лицезреть героических защитниц Престола и Отечества. Пожалуй, чем-нибудь и наградит. Настройтесь и проникнетесь.

Анастасия и тут чуть не задала свой коронный вопрос об остальных «участницах дела», как выражались в позапрошлом веке, но наткнулась на предостерегающий взгляд Ляхова. Действительно, частенько она стала забывать, что в армии каждый говорит только за себя, а в присутствии старших по званию и должности открывает рот только в исключительных случаях. Если, конечно, прямо о чём-то не спросят.

– Я смотрю, вы и приоделись к случаю. Ты, что ли, Вадим, предупредил? – Тарханов одобрительно прошёлся глазами по предметам обмундирования. В отличие от адъютанта в приёмной, то, на что надеты «артикулом предусмотренные» кителя и юбки, его совсем не заинтересовало. Нет, внимание он обратил, но в своём обычном стиле.

– Никак нет, Валерий Павлович подобающим видом озаботился, – с мефистофельской улыбкой ответил Ляхов.

– Давно знаю, что он молодец. Соображает обстановку. Вас, барышни, предупреждаю – если Государь соблаговолит самолично ордена прикалывать, знаете, куда – упаси бог вздрагивать, краснеть или иным способом неподходящие офицерскому званию эмоции проявлять. Вообразите себя на приёме у гинеколога. Нет-нет, я не шучу бестактно, поручик, – заметил он возмущённо сверкнувшие глаза Вельяминовой, – я вам доступным языком излагаю один из пунктов неопубликованных, но всеми понимающими людьми соблюдаемых «Правил безопасности при общении с Державными особами». Если оные соблюдать – возможно и штабсами из державных покоев выйдете, и со всеми вытекающими…

Теперь уже Сильвия усмехнулась так, чтобы все девушки увидели подаваемый уже ею сигнал и осознали…

– Если всем всё понятно – начинаем движение, – распорядился Тарханов, уверенный, что дальнейшие пояснения будут избыточны.

Чекменёв, на взгляд Уварова, необычно нервничая, выслушал его рапорт словно бы без особого интереса. Явно другие заботы его сейчас обуревали. Не сказав ничего по сути, без всякого выражения скользнув глазами по валькириям, он снял трубку отдельно стоящего на специальном столике телефона с золотым двуглавым орлом на месте наборного диска. Выждал не меньше шести гудков, пока абонент соизволил ответить.

И говорил Игорь Викторович не совсем обычно, то, случалось, и на «ты» к Императору мог обращаться, а сейчас отчего-то не «Олег Константинович» даже, а – «Ваше Величество». Или порядки при дворе начали меняться, подумал граф Уваров, или снова какая-то игра на публику. Всего можно ждать.

Он вообще сильно напрягся. Слишком чётко понял, что подразумевал Тарханов, инструктируя девушек. Стиль Императора, а раньше просто «Великого князя без удела», в светских кругах был известен с давних времён. Любвеобильностью он отличался не меньшей, чем его державный прапрадед, Александр Второй. В отличие от Третьего, стопроцентно моногамного. Но, честно сказать, и деликатностью тоже: всегда давал понять очаровавшей его даме, что выбор за нею. Никогда не приставал и не мстил за невнимание, был намного выше этого. Но и дамы чётко знали, что фаворитки могут рассчитывать не только на сиюминутное удовольствие, но и на гарантированную карьеру, свою, а если есть муж, то и его тоже.

– Да, Ваше Величество. Немедленно идём. В том самом составе. Да, я так понимаю, что вопрос решён. И ещё новые обстоятельства. Есть, идём…

Хорошо, что Сильвия, великолепно поняв чувства Уварова, чуть придержала его за рукав.

– Не беспокойся. Не наделай глупостей. Веди себя нормально. Я гарантирую, обойдётся без эксцессов…

Олег Константинович ожидал «Посольство» (если считать Берестина и его жену представителями суверенного дружественного государства, то иначе и не скажешь) в гостиной для «малых приёмов», с примыкающей к ней буфетной. Задёрнутые белыми шёлковыми шторами окна выходили в Александровский сад, откуда доносились звуки развлекающего публику духового оркестра.

Император был настроен приподнято. Полученные с флота сообщения об очередной почти бескровной победе над британским флотом радовали и сулили увлекательную дипломатическую игру, ничуть не менее азартную, чем преферанс или покер.

Не вдаваясь в подробности, Император удовлетворился словами Чекменёва о том, что представляющиеся по этому случаю поручик Вельяминова и подпоручики Вирен и Варламова (на алфавитную монотонность их фамилий он внимания не обратил), а также подполковник Уваров сыграли в посрамлении «просвещённых мореплавателей» выдающуюся, если не сказать – решающую роль.

– Хорошо, потом в деталях расскажете, – демонстрируя «высочайшее благоволение», Олег Константинович рассматривал валькирий с поощряющей, можно сказать, что и радостной улыбкой. Девушки отвечали самым высоким стандартам, да вдобавок и форма на них сидела великолепно. А все Романовы очень любили форму и благоволили к умеющим её правильно носить.

Император тут же вспомнил, что уже слышал фамилию Вельяминова в связи с одесскими делами Чекменёва. Тогда ещё Чекменёв не захотел награждать Уварова, в воспитательных якобы целях, а он, Император, пообещал, что сам решит этот вопрос, да ежедневные и обязательно неотложные дела отвлекли. Теперь случай представился.

Сильвия изо всех сил концентрировала на самодержце свою ментальную силу, мизерную, конечно, в сравнении с тем же Удолиным, но на близком расстоянии, притом что ей уже доводилось входить с Олегом в психический резонанс, – вполне достаточную. И о тантрических практиках она тоже была осведомлена. Ещё в молодости, при жизни королевы Виктории, в бытность молодой вдовой, миледи специально посещала Индию, храмы Каджурахо, беседовала со жрецами, а особенно жрицами этого непонятного и даже отвратительного простым европейцам культа (всё ж таки на дворе был ещё пуританский, ханжеский, лицемерный девятнадцатый век). Кое-чему научилась, и для личного пользования, и для служебного тоже.

Сейчас она использовала тантрические формулы «с обратным знаком», гася и нейтрализуя у Императора его неуёмную сексуальную энергию и почти детское любопытство почти к каждой симпатичной особе. Прошло не более трёх минут и – подействовало. На лицо Олега Константиновича набежала тень, потом отразилось недоумение. Он ещё раз пристально всмотрелся в прикрытые выше колен узкими синими юбками ноги девушек, перетянутые ремнями талии, и выше тоже, вплоть до направленных ему прямо в переносицу, согласно уставу, трёх пар глаз.

Рассеянно пожал плечами и как-то торопливо, скомканно завершил процедуру награждения. Уваров удостоился наконец «Георгия» третьей степени и, соответственно, полковничьих погон. Девушки получили по четвёртой, но и то это было очень и очень много. В отряде ещё никто не заслужил заветный беленький крест. Анастасия выросла до штабс-капитана, её подруги стали поручиками.

Процесс собственно награждения тоже прошёл спокойно, у Императора не дрогнула ни чёрточка на лице, и девушки ухитрились не покраснеть, хотя на идеально облегающих кителях застёгивание тугих булавок орденских колодок заняло некоторое время.

«Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте», – к месту вспомнила Вельяминова довольно затёртое присловье. Надо же, не прошло и двух лет, а аггрианская курсантка без реальных жизненных перспектив (которой вообще-то полагалось бы давно лежать в торопливо засыпанной и кое-как обозначенной могиле) честно дослужилась до четырёх звёздочек, высшего ордена Империи, а скоро вдобавок станет (в юридическом смысле) графиней и женой лучшего на свете человека и офицера…

Вот так Империя умеет превращать людей самых разных национальностей и «прав состояния» в своих «без лести преданных слуг».

По предложению Олега Константиновича выпили по бокалу голицынского шампанского за «свежих кавалеров», в большинстве своём – дам.

– Подожди, Игорь, я помню, ты говорил, что девушек в группе работало семь, – сказал самодержец, вертя в пальцах бокал. – Где остальные?

– С ними всё в порядке. Продолжают выполнение задания.

– Этого же?

– Так точно.

– Пиши указ о награждении. Аналогично. Когда закончат, пришлёшь ко мне.

Секонд за спиной Императора сделал Анастасии жест, означающий: «Видишь, а ты боялась…»

Олег указал вестовому, чтобы снова наполнил бокалы.

В это время Чекменёв уже начал докладывать, что формальное согласие российского Президента на использование дружественных войск для ликвидации мятежа и заговора получено. Теперь требуется высочайшее разрешение на использование отрядов «Печенег» и штурмгвардии за пределами государственных границ.

– Неточно выражаешься, – походя упрекнул своего верного паладина Олег. Государь Пётр Алексеевич говорил: «Не держись Устава, яко слепой стенки». К формулировкам самого Императора это тоже относится. Мы ведь за границы не собираемся! Пиши – «на территории сопредельного дружественного государства». Так будет в полном соответствии… А когда с непосредственной задачей справимся, тогда я уже настоящий Манифест о воссоединении братских народов сам сочиню…

– Как бы новая Переяславская Рада, – понимающе кивнул Чекменёв.

– А то и посерьёзнее, – подтвердил Олег. – Только смотрите там, постарайтесь обойтись без жертв среди мирного населения…

– Все предусмотрено, Ваше Величество.

– Вот и хорошо. Слушай, вот ещё что…

Император скользил глазами по валькириям и прочим приглашённым, и видно было, что его беспокоит некая заноза, не то в душе, не то в сердце. Как бывает, когда говоришь с хорошо знакомым человеком и не можешь вспомнить, как его зовут. Вот и сейчас он точно знал, что, когда награждаемые офицеры ему представлялись, им владела какая-то весьма важная мысль. Ещё раз вгляделся в лица Уварова и его подчинённых, будто надеясь найти ответ у них. Нет, ничего, никакой зацепки. Разве, может быть, вот это?..

– Знаешь, Игорь, не совсем хорошо получается. Без меня меня женили называется. Это я о наших будущих «товарищах по оружию». Давай так – доставь сюда прямо сейчас этого Президента, я ему по-хорошему, по-братски скажу, что мы начинаем…

– Есть, Ваше Величество, немедленно доставлю…

– Вот и езжай, вези.

– Прошу прощения, пусть это сделает полковник Ляхов. У него лучше получится, не так официально. Зачем лишний раз человека нервировать?

– Тебе виднее. Тогда езжай ты, полковник. Одна нога здесь, другая там, – он посмотрел на часы. – Отнюдь не поздно, одиннадцатый час всего. Самое время для дипломатии. Вы, господа офицеры, свободны. Ах да, подождите. Вам ведь опять на задание отправляться? Их отряд участвует? – спросил он у Тарханова. Видно было по глазам и выражению лица, что забытая мысль продолжает его терзать.

– Так точно, Ваше Императорское Величество, в полном составе.

– Что ж. Будьте осторожны и разумно смелы. Надеюсь вскоре увидеть вас снова. Уверен, со следующим столь же приятным поводом для встречи вы не заставите себя ждать. Ляхов, проводи. Всем – три дня отпуска. Так, полковник? – это уже к Тарханову.

– Так точно, трое суток с выездом за пределы города, если потребуется. Но – после завершения операции. Сейчас никак невозможно.

– После завершения они, может, сразу по десять заработают, не считая дороги, – пошутил Олег.

Новопроизведённые офицеры вышли в сопровождении Ляхова, и Императору вдруг стало легче. Заноза исчезла. Он никак не связал это с тем, что из его поля зрения исчезли девушки со всеми своими факторами. Просто вздохнул, прогоняя наваждение, и отнюдь не заметил скользнувшей по губам Сильвии мгновенной усмешки.

Всё отлично получилось, подумала миледи, и с девчонок, и с самого Уварова очень даже причитается. И одновременно её осенила очередная гениальная идея. В конце-то концов хоть одну «валькирию» (она всегда произносила термин в отчётливо слышимых кавычках, то с юмором, то с иронией или сарказмом – зависимо от настроения) можно попробовать использовать «по назначению», то есть в той роли, которая для каждой из них подразумевалась. Остальных девочек, успевших завести себе женихов или хотя бы ощутивших желание реализовать свои романтические чувства (неизвестно, каким образом у всех семерых оказавшиеся превалирующими над разумным практицизмом), от внимания Олега Константиновича она избавила, пусть сами разбираются, как жить. А вот над тем, чтобы попробовать сделать фавориткой (причём постоянной, не говоря о большем) Ингу Вирен, стоит подумать.

Сама Сильвия, естественно, в обозримый период времени внимания Императору уделять не сможет. А вот из нордической красавицы, самой из всех спокойной и на вид даже флегматичной (но если очень внимательно присмотреться – можно обнаружить черты и ухватки, напоминающие пантеру Багиру из мультфильма «Маугли»), сотворить новую «принцессу Фике» – задача очень увлекательная. Давненько леди Спенсер такими делами не занималась. Любопытно, не утратилась ли хватка, тут ведь интрига намечается – высший пилотаж!

– Ну что, остались только свои? – спросил Император, не подозревающий пока, какая судьба ему уготована. – Тогда пройдёмте, поговорим о деталях, – движением головы он указал на неприметную дверь за портьерой.

Да, все свои, хотя и немного по-разному: Чекменёв, Тарханов, Берестин, Сильвия. Двух последних можно воспринимать сразу в нескольких качествах, беря за главное то одно, то другое, по обстоятельствам и настроению.

Из доклада Чекменёва, прямо в буфетной наладившего заранее доставленный сюда проектор с микрофильмами карт, схем и таблиц, следовало, что обстановка и в той и в другой России за последние сутки кардинальным образом изменилась и все концы, получается, завязаны на «Мальтийский крест». Эта, поначалу довольно локальная по замыслу операция вдруг стала таким же геополитическим узлом планетарного значения, как Верден в Первую и Сталинград во Вторую мировую войны.

Тот не слишком частый случай, когда буквально несколько лишних дивизий или даже только нетривиальное полководческое решение могли создать ещё одну чёткую историческую развилку. Так, решись Николай Второй в разгар наступления Юго-Западного фронта летом шестнадцатого года передать Брусилову командование остальными двумя Западными фронтами, исход всей войны мог бы решиться до нового, семнадцатого года, со всеми вытекающими последствиями. Царская подпись на таком приказе сыграла бы роль пресловутого минимально необходимого воздействия.

– В чём аналогия? – спросил Олег, любивший предельную чёткость и конкретность.

– В том, что от вашего решения сегодня зависит так же много, если не больше. Превращение победоносной операции в Галиции в общее наступление трёх фронтов, поддержанное даже только сковывающими действиями союзников по Антанте, могло бы привести к завершению войны ещё до конца шестнадцатого года. Это сопровождалось бы оккупацией большей части азиатской Турции, аннексией Царьграда и Проливов. В нашем случае успех даже первого этапа «Креста» будет означать кардинальную смену геополитической обстановки сразу в двух мирах. После завершения второго мы сможем перейти к проведению совершенно независимой внешней политики и у нас, и там, у них.

Чекменёв неопределённо махнул рукой, поскольку не знал, какое направление указать. Та Россия была вокруг и внутри этой, равно как и наоборот. Даже в этом самом помещении сейчас кто-то находился или мог находиться, и люди проходили друг сквозь друга, не создавая никаких неудобств, никаких позитивных или негативных ощущений. Впрочем, это как раз и неизвестно. Очень может быть, что взаимовлияние миров очень велико, только незаметно и непонятно.

– Сейчас вы поставите Президента в известность о том, что наши спецподразделения в сопровождении и при помощи его людей войдут в Москву и в течение суток, я полагаю, наведение порядка будет закончено…

– Чьего порядка? – с интересом спросил Олег.

– Я так полагаю – общепринятого, – вдруг вмешался Берестин. – Когда будут устранены и изъяты (по законам военного времени, прошу заметить, и неважно, будет на это согласие ныне бездействующей власти) все причастные к попытке переворота персонажи, мы можем вернуть Президенту, Правительству, Думе теоретически принадлежащие им прерогативы. Судебные процессы и реорганизацию властных структур они смогут проводить по своему усмотрению, но под нашим контролем.

– Это, по-вашему, Алексей Михайлович, не называется именно оккупацией?

– Назвать можно как угодно, Олег Константинович. Когда в сорок пятом году союзники, после подписания немцами и японцами безоговорочных капитуляций, проводили там денацификацию и иные демократизирующие процедуры, это оккупацией называлось. Поскольку армии воевавшего противника капитулировали, а государственность распалась. Когда мы в семьдесят девятом году вводили войска в Афганистан по просьбе тамошнего законного правительства, это называлось «интернациональной помощью». Давайте назовём наше мероприятие «национальной» или просто «братской помощью», а оценивать справедливость такого термина и вообще правомерность наших действий предоставим историкам будущего.

– Очень хорошо сказано. Полностью с вами согласен, – хлопнул сильной и одновременно изящной ладонью по столу Олег. В смысле физической силы он не уступал предкам Александрам, Второму и Третьему.

– А ваша Югороссия не собирается к ним тоже свои овеянные славой дивизии вводить?

– Пока речи об этом не было. Едва ли целесообразно. Я не только введение войск, я и логически вытекающую конвергенцию имею в виду. Всё же почти столетняя разница в культуре и психологии. Хотя что-то вроде шенгенских виз и для наших граждан можно придумать. Но это вопрос не сегодняшнего дня. Лучше определиться, какие контингенты будут направлены от вас.

Перед тем как определяться, Император предложил перекусить, что означало всё то же «Белое хлебное вино» с чёрными сухариками и солёными огурчиками для мужчин и коньяк с шоколадом, за неимением в буфете джина, для Сильвии.

А тут вскоре и Секонд обернулся, доставив Президента в сопровождении Мятлева, поскольку вопрос касался непосредственно его сферы.

После нескольких протокольно-дежурных фраз, какими положено обмениваться главам союзных государств (хотя никаких договоров ещё не было заключено), Император и перешёл именно к этому вопросу. О необходимости составить, заключить и подписать хоть какую-то предварительную бумагу, которую можно будет предъявить общественности обеих стран, ну и мировым сообществам, если вдруг потребуется.

Президент после событий на даче и суток, проведённых в этой Москве, выглядел совсем не так самоуверенно, как при первой встрече. Зато гораздо спокойнее. Не только решил всё для себя и страны, но и смирился с этой перспективой.

– Что вы подразумеваете? – спросил он.

– Ну, что-то в этом роде: «Мы, высокие договаривающиеся стороны в лице «имярек» заключили настоящее соглашение тогда-то и там-то. Движимые тем-то и тем-то Стороны обязываются оказывать друг другу немедленную и безвозмездную помощь в случае, если каждая из них явится жертвой внешней агрессии или внутренних беспорядков, справиться с которыми своими силами не в состоянии…» Пусть Ляхов, он у нас академик, и ваш представитель сядут и изложат, как положено. А мы посмотрим, да и подпишем. Времени очень мало. Мои бойцы готовы выступить к вам…

Олег вопросительно посмотрел на Тарханова.

– Шесть отрядов «Печенег» с полным снаряжением смогут выступить через два часа. Два батальона штурмгвардии – через три. Места переправы подготовлены. На месте их уже ждут. Что касается армейских частей – не моя компетенция.

– Кто будет командовать сводной бригадой?

– Предлагаю поручить полковнику Уварову. У него достаточный опыт, а теперь и чин. Труднее, чем в Варшаве и под Берендеевкой, в Москве не будет. Тем более – планируем придать ему несколько военных советников из местных, тоже вполне подготовленных.

– Отставить. Командовать будешь ты. Ляхов – начальник штаба. Уварова используйте по своему усмотрению. Он хорош в роли начальника «пожарной команды». Генерал Чекменёв считает, что самостоятельные роли такого уровня ему поручать рано…

– Ваше Величество, я… – попытался возразить Игорь Викторович.

Он как раз планировал противоположное – Уварова командиром, а Тарханова или Ляхова приставить к нему в роли представителей Ставки Главного командования.

– Поздно спорить. Я твоё мнение о графе учёл и принял решение. Посмотрим, что получится.

Что подтолкнуло Олега к такому варианту, было никому не понятно. Совсем ведь недавно он спорил с Чекменёвым с противоположной позиции, защищая право графа на самостоятельность и инициативу. Кроме, может быть, Сильвии. Император – любитель импровизаций, возможно, имеет на Уварова и его подразделение собственные, до поры не разглашаемые планы. Никак он не мог забыть Берендеевку и роль Валерия в её защите. Берестин со своей дивизией позже подошёл, а то ведь только рота отчаянного капитана держала фронт…

Президент и Мятлев сидели с растерянными и расстроенными лицами. Действительно, получается, что их здесь в грош не ставят, как в своё время американский посол диктаторов банановых республик, вроде Гватемалы или Гондураса. Хорошо же начинается «сотрудничество».

Но не таков был Олег, чтобы допускать подобные бестактные проколы. Он действительно собирался соблюдать в отношении «коллеги» принцип полного равноправия. Тот ведь ещё не догадывается, что имеет на руках весьма сильные козыри и самому Императору в скором времени предстоит идти к нему на поклон.

– Все эти силы и моих лучших солдат я передаю в ваше оперативное подчинение, дорогой Георгий. Своего генерала, – он указал на Мятлева, – можете назначить верховным координатором операции. Ему с удовольствием поможет как бы нейтральное лицо: генерал-лейтенант Берестин является начальником полевого штаба Верховного правителя суверенной республики Югороссия, он сейчас к нам прямо из тысяча девятьсот двадцать пятого года. Но, несмотря на возраст, – позволил себе элегантно пошутить Его Величество, – Алексей Михайлович выдающийся стратег и, насколько мне известно, ваш соотечественник и в какой-то мере современник. Прошу любить и жаловать.

У Президента голова окончательно пошла кругом, и Олег Константинович, сам переживший некогда определённое потрясение от знакомства с новой картиной мироустройства, снова кивнул Чекменёву. Давай, мол, «гвардейский тычок».

– В какой мере? – спросил Президент, прожевав почти силой предложенный Мятлевым огурчик, вообще-то удивительно вкусный. Секрет специально на то поставленного засольщика.

– Да родился я в Москве, ещё при жизни Сталина. И дожил там почти до Горбачёва. Потом – обстоятельства… Пришлось постранствовать. Но за обстановкой дома слежу. Ваших, как, впрочем, и горбачёвских ошибок точно не сделал бы, – абсолютно неполиткорректно ответил Берестин.

– Отчего вы так уверены? – заступился за друга и начальника Мятлев. – Всякий мнит себя стратегом…

– Алексей Михайлович, прошу заметить, всё ж таки выиграл в той ветке, что образовалась после гибели генерала Корнилова, Гражданскую войну, – как бы вскользь вставил Секонд.

– Всё, господа, некогда нам в историю углубляться, – пресёк Чекменёв готовую начаться очередную дискуссию об альтернативной истории. – Времени нет. Ляхов, вы проект договора что, ещё и писать не начали?

– Так точно, то есть никак нет, начал. И даже закончил…

Вадим вынул из планшета заранее отпечатанный и оформленный с соблюдением всех бюрократических и дипломатических тонкостей документ. В двух экземплярах, на гербовой бумаге и, как выражаются писаря, с «заделанными подписями».

– Извольте ознакомиться…

Сначала бумагу просмотрел Чекменёв, потом Мятлев, Император сделал отстраняющий жест, я, мол, и так всё знаю, мне читать незачем. Укажите, как нормальному генералу, пальцем, где подписывать – и достаточно.

Зато Президент читал внимательно, будто мелкий шрифт условий кредита без поручителей изучал.

В целом, кажется, возражений не имел, только, дойдя до пункта седьмого, приподнял бровь, потом задал вопрос:

– А вот это – как понимать?

Прочитал вслух:

– «Вооружённые силы осуществляющей помощь стороны должны быть выведены с территории союзника немедленно (в случае получения такого предложения) или по завершении заранее обусловленной задачи (или оговоренных сроков), с учётом реально складывающейся обстановки, технических условий и практических возможностей».

– То есть всё-таки оккупация на зависящий только от «оказывающей помощь стороны» срок? Всегда можно сослаться на «складывающуюся обстановку».

– Вы в армии служили? – спросил Император, положив на край пепельницы сигару, только что увлечённо раскуриваемую.

– Не пришлось, – развёл руками Президент.

– Жаль. Ну вот вам вводная. Наш, допустим, корпус ведёт войсковую операцию по защите ваших интересов на Кавказе, в Закавказье или на Памире. Предположим, зимой. Вдруг вы сепаратно, за нашей спиной договариваетесь с инсургентами или внешним агрессором и требуете, чтобы в недельный срок мои войска покинули район боевых действий. А Сурамский перевал, Рокский тоннель, Военно-Грузинская дорога завалены снегом и непроходимы. Большая часть корпуса связана операциями батальонного и полкового масштаба на двухсоткилометровом фронте. Часть войск отрезана или блокирована в местах расквартирования, часть находится в постоянном огневом контакте. Я вам даю ознакомиться с рапортом комкора, что до мая вывести войска организованно и без потерь невозможно. Сейчас ноябрь. Солдаты просто вынуждены будут ещё полгода сражаться в полную силу, просто в целях собственного выживания. Ваши действия?

Президент опустил глаза. На таком уровне он разговаривать не привык со своих студенческих времён. После этого научился все вопросы решать политкорректно, нередко – «по понятиям», но ни местные, ни зарубежные партнёры, не говоря о подчинённых, не ставили его перед необходимостью отвечать быстро, прямо и однозначно, заведомо отметая всякую амбивалентность. Нормальный кантовский принцип «исключённого третьего», как и слова Христа: «И пусть слова ваши будут да – да, нет – нет. А остальное от лукавого», – Президент давно забыл.

– Но…

– На войне «но» не бывает. Я спросил – согласны ли вы с тем, что реальные обстоятельства, технические возможности да и вопрос простого выживания личного состава могут войти в противоречия с вашим сиюминутным желанием или капризом?

– Конечно, спорить трудно. При такой постановке…

– Другой и не будет. Я мыслю конкретными категориями. И вам советую делать также. Жизнь стремительно меняется, и прежней никогда уже не будет. Большинство людей до августа четырнадцатого года этого не понимали, за что и поплатились. Продолжим. Я так понял, что вы пришли ко мне, морально готовые к тому, что до наведения порядка боевыми действиями руководить будут всё-таки мои люди, а ваши – им всемерно содействовать. Надеюсь, ненужных разногласий до тех пор, пока к вам вернётся вся полнота власти, мы постараемся избегать. Итак, Сергей Васильевич, доложите предварительные соображения по выдвижению и развёртыванию…

Секонд и Мятлев вдвоём вышли в небольшой коридорчик, откуда винтовая чугунная лестница вела вниз, к центральному вестибюлю, мимо него и ещё ниже, к тамбуру, выводящему на неприметное боковое крыльцо. Леонид Ефимович настоял на том, что он должен лично увидеть встречу «переходящих границу» передовых отрядов с теми, кого Фёст по спецсвязи, явно развлекаясь даже в таких обстоятельствах, назвал ядром своей личной Армии Крайовой. Мятлев понял, в чём соль, а Секонд – не совсем.

Стали на ступеньках, в освещённом одиноким фонарём пространстве между дверью и высоким каменным парапетом. Опять, по инерции, одновременно достали сигареты, закурили, вдыхая дым пополам со свежим, пахнущим близким дождём и палыми листьями воздухом.

– Ничему не удивляйся, интересного, равно как и непонятного, впереди много. Сейчас мы вместе с Тархановым едем на базу «печенегов». Президент пока остаётся в Кремле. Они с Чекменёвым будут отслеживать текущую обстановку. На базе переодеваемся, вооружаемся и вместе с войском переправляемся к Фёсту, Герте и Людмиле. На месте посмотрим, есть там хоть какой собственный резерв сопротивления. Мы-то в любом случае справимся, но лучше б вы сами… – сказал Секонд.

– Фёст это раньше тебя понял.

– В смысле?

– Когда про АК сказал. Надо бы тебе «Пепел и алмаз» посмотреть, для расширения кругозора. – Сам Мятлев начиная с детских лет смотрел этот фильм раз десять, наверное. И другие подобные тоже, так что польские расклады тех времён знал хорошо. – Суть в чём – когда эти самые аковцы поняли, что сами страну и даже Варшаву освободить от немцев не сумели, они начали мстить не оккупантам, а освободителям. Такой вот психологический парадокс, «стокгольмский синдром» наоборот. Поэтому очень я надеюсь достаточно собственных сил на борьбу мобилизовать. Лучше всего, если до победы о вашем существовании широкие массы вообще не узнают. Вот после…

По ступенькам почти бегом спустился Тарханов. И одновременно из темноты за углом выехал его персональный полуброневик-полулимузин высокой проходимости со сдвинутой к корме невысокой рубкой пулемётной спарки.

– Ого! Солидно. Вы что, на нашу сторону на этом ехать собираетесь? Впрочем, почему и нет? Сойдёт за какую-нибудь очередную экзотическую покупку нашего министра обороны.

– Садитесь, поехали, быстренько, – сразу заторопил их Тарханов. Ему в кои веки довелось лично возглавить военную операцию глобального, без шуток, масштаба (в перспективе, конечно), и он был по-хорошему возбуждён.

– Давай, гони по осевой и сирену включай. Уваров позвонил только что, через десять минут назначил построение. Скоро, наверное, и штурмгвардия доложится…