Взгляд бездонных глаз Дагды скользнул по стволу дерева, по сверкающим каплям росы, устремился к корявым корням, которые исчезали в бескрайнем тумане, и задержался там на мгновение, словно сквозь белую завесу бог видел то, что происходило в горних мирах. Наконец он заговорил:

– А теперь посмотрим, что я могу сделать для этой девочки, с которой вы связаны не только узами дружбы, но и узами крови.

Он протянул здоровую руку к Рии, лежавшей на одеяле из белой мглы. Она была неподвижной и безжизненной, словно статуя. Краски сошли с ее лица, а наряд из ветвей и листьев увял. Сердце сжалось от страшной тоски, я испугался, что она умерла слишком давно, что тело ее остыло и теперь даже величайший из богов не сумеет оживить ее. Ведь Гври сказала мне, что Дагда, несмотря на все свое могущество, не может вернуть к жизни того, кто ушел.

Он закрыл глаза и очень осторожно поднял безвольную руку мертвой. Казалось, он к чему-то прислушивается. Затем, не открывая глаз, он приказал мне:

– Ты можешь отпустить ее, Мерлин.

Я подчинился не сразу, потому что боялся, что это будет означать для Рии верную смерть. Я подумал, что как только ее дух покинет меня, как только он улетит, я потеряю всякую надежду снова увидеть ее живой. Мне очень хотелось услышать смех своей сестры, но сильнее этого желания был страх потерять ее навсегда.

– Мерлин, – повторил Дагда. – Пора.

И я позволил ей уйти. Я почувствовал, как где-то в глубине моего существа ожил ее дух. Затем ее душа оставила меня. Сначала у меня возникло ощущение, словно кровь медленно, тонкой струйкой вытекает из меня, а потом она хлынула рекой, разрушающей плотину. Мои незрячие глаза наполнились слезами, потому что я знал: неважно, вернется ли Риа в свое смертное тело или нет, мы с ней никогда больше не будем настолько близки, абсолютно близки.

Я медленно, очень медленно выдохнул. Обрывки тумана сплелись в воздухе между нами, образуя мерцающий мост, соединявший наши тела. Магический мост парил в воздухе всего мгновение, а затем исчез.

Только после этого я обратил внимание на рваную рану на виске Рии. Рана начала заживать, закрываться изнутри. Кожа стягивалась, кровавые пятна цвета ржавчины исчезали с ее волнистых волос, с шеи, с ее зеленого костюма. Краски возвращались на лицо. Листья и стебли, составлявшие ее костюм, снова зазеленели.

Указательный палец Рии задрожал. Шея распрямилась. Ее серо-голубые глаза открылись, и одновременно открыл глаза Дагда. Пристально глядя на корни, с которых свисали ветви омелы, она робко вздохнула. Обернувшись к Дагде, она улыбнулась и сказала:

– Ты живешь на дереве, так же, как и я!

Ее смех, звонкий, словно колокольчик, разнесся над туманной долиной. Я засмеялся вместе с ней, и Дагда разразился глубоким, раскатистым смехом. Он даже дрожал от радости, и величественное дерево тоже начало раскачиваться под небесами. Капли росы падали сверху, разлетались и искрились. Несчастье, примостившийся на моем плече, весело заклекотал. Мне показалось, что сама вселенная присоединилась к нам и тоже смеялась.

Сверкая глазами, Риа села и повернула ко мне голову.

– Мерлин, ты сделал это! Ты спас меня.

– Нет. Тебя спас Дагда.

– Не без твоей помощи, юноша. – Старик убрал со лба седые пряди. – Ты хранил ее дух так же бережно, как и ее смертное тело, и поэтому не дал ей умереть по-настоящему. Она достаточно долго оставалась с нами, и я сумел вернуть ее тебе.

Взгляд его переместился на Рию.

– Ты тоже помогла мне.

– Я?

Старик медленно кивнул.

– Ты наделена светлой, лучезарной душой, Рианнон. Необычайно светлой. Ты обладаешь неисчерпаемой жизненной силой; пожалуй, она может сравниться с могуществом, которое я вложил в одно из Сокровищ Финкайры – Огненный Шар.

Риа покраснела.

Я вспомнил мерцающую оранжевую сферу, которую спас из-под развалин Черного замка.

– Он имеет какое-то отношение к исцелению, верно?

– Да, к исцелению. Но не тела, а души. Потому что Огненный Шар в руках мудрого человека может возвращать душе надежду, радость, волю к жизни, желание жить.

Дагда обернулся ко мне.

– Ты, Мерлин, лучше других знаешь, как ярко сияет душа твоей сестры.

Я вдруг понял, что до сих пор ощущаю в душе, в сердце, присутствие Рии. Частица души моей сестры осталась во мне. И я знал, что она останется со мной навсегда.

– Да, – сказал хрупкий седой старик. – Твое обучение искусству волшебства только началось. Но близкое знакомство с мудростью и душой твоей сестры было частью его. Важной частью.

– Моя восьмая Песня, можно сказать.

– Да.

Я взглянул на Рию.

– Айла пыталась сказать мне это, а я ее не понял. Но теперь, как мне кажется, я начинаю улавливать, в чем смысл.

Она прикоснулась к своему амулету.

– Другими словами… ты научился слушать инстинкты.

Несчастье издал звук, который можно было принять за смех.

Проведя рукой по туманной завесе, которая поднималась снизу, я внимательно всмотрелся в лицо Дагды.

– Инстинкт говорит мне, что Финкайра – мой настоящий дом. Но все же… другой инстинкт говорит, что это не так. В чем же правда?

Старик грустно улыбнулся.

– А, ты начинаешь учиться! Так же, как истинная любовь, заключающая в себе одновременно радость и печаль, инстинкты часто говорят нам противоположные вещи. Однако в этом случае я могу ответить на твой вопрос. Людям из иных мест не суждено долго жить на Финкайре. Да, ты чувствуешь себя здесь как дома, но все же в один прекрасный день ты должен будешь вернуться на Землю. Ты можешь остаться еще ненадолго, потому что у тебя есть здесь незаконченное дело, но в конце концов тебе придется уйти.

Я до боли прикусил губу.

– Ты всемогущ, разве ты не можешь позволить мне остаться?

Дагда покачал головой, глядя на меня с состраданием.

– Я мог бы это сделать, но не стану. Между двумя мирами должна сохраняться преграда, потому что каждый из них соткан из своей, особенной ткани, имеет свою душу, и их самостоятельность нужно уважать. – Он тяжело вздохнул. – Вот почему я вынужден воевать с Рита Гавром одновременно на нескольких полях сражений. Ему хотелось бы разорвать ткани Мира Иного, Земли и Финкайры – для того, чтобы сплести из них свой собственный извращенный мир. Он стремится лишь к одному: править всеми мирами, сделаться повелителем вселенной.

– Именно поэтому жители Финкайры потеряли крылья? – спросила Риа, взглянув на клубившиеся вверху облака. – Потому что забыли, что нужно уважать мир, в котором живешь?

– Ты действительно наделена большой проницательностью, Рианнон. Ты на верном пути, но остальное ты должна узнать сама.

– Дагда, могу я спросить у тебя кое о чем? – Я помолчал, с трудом подыскивая слова. – Есть пророчество. В нем говорится, что лишь дитя, рожденное от человека с Земли, может победить Рита Гавра и его приспешников. Это правда? А если правда, то скажи, этот ребенок – один из нас?

Седовласый бог прикоснулся к веточке омелы, свисавшей с корней дерева поблизости от нас.

– Я не могу поведать тебе всего, что ты желаешь узнать, но могу сказать вот что. Это пророчество заключает в себе зерно истины, и даже более того. Но все же, хотя именно твоя сестра уничтожила Балора, единственный человек, который может остановить Рита Гавра и помешать захвату Финкайры, – это ты.

Я снова испытал чувство, будто мне не хватает воздуха, горло словно стиснула рука великана. Внезапно я вспомнил тень смерти и то, как она набросилась на Элен, проникла в ее тело.

– Пусть я умру, сражаясь с Рита Гавром, сейчас для меня важнее другое. Есть ли какой-то способ – любой, неважно какой – спасти от гибели нашу мать?

Риа перевела озабоченный взгляд с меня на Дагду. Несчастье забегал по моему плечу, взволнованно захлопал крыльями.

Бог в образе дряхлого старика тяжело вздохнул.

– У вас еще есть время, хотя его совсем немного. Лишь несколько часов остается до того момента, когда убывающая луна исчезнет. А когда истечет время жизни луны, закончится и жизнь твоей матери.

– Мы пришли за Эликсиром, – умоляющим тоном проговорил я. – Ты можешь дать его нам?

Дагда наклонился к крупной, толстой ветви. Он осторожно прикоснулся кончиком пальца к одной из капель росы. Капля отделилась от ветви, накрыла палец, словно крошечная хрустальная чашечка. Он снял эту чашечку, и она осталась на его ладони, похожая на маленький хрустальный флакон.

Он слегка поморщился. В этот момент в крошечном флаконе появилась единственная капля алой жидкости. Кровь самого Дагды. Когда сосуд наполнился до краев, его горлышко само собой запечаталось.

– Ну вот. – Он говорил хрипло, с трудом, словно приготовление эликсира лишило его сил. Слегка дрожащей рукой он протянул мне сосуд. – Возьми.

Когда я развязал свой кожаный мешочек и положил туда флакон, то почувствовал, как когти Несчастья впились в мое плечо. Сокол потерся о мою шею головой, покрытой мягкими перышками.

Дагда угадал мой вопрос раньше, чем я успел его задать.

– Нет, Мерлин, он не может пойти с тобой. Твой друг Несчастье отдал свою жизнь в Черном замке для того, чтобы спасти тебя. И теперь он принадлежит этому миру.

Птица едва слышно свистнула. Вокруг нас сгущались клубы тумана, и мой взгляд встретился со взглядом черных глаз, обведенных желтым ободком. Мы смотрели друг на друга в последний раз.

– Я буду очень скучать по тебе, Несчастье.

Птица снова потерлась о мою шею, взлетела и исчезла в небе.

На лице Дагды тоже отразилась боль.

– Сейчас тебе не станет от этого легче, Мерлин, но я скажу тебе вот что: однажды, в далекой стране, ты почувствуешь на плече хватку когтей другой птицы.

– Мне не нужна другая птица.

– Я понимаю. – Старик протянул ко мне здоровую руку, погладил меня по щеке. – Сейчас ваши пути разошлись. Но никому не дано знать всех поворотов дорог и сюрпризов, которые ждут вас в мирах живых и мертвых.

– Даже тебе?

– Даже мне. – Дагда снял с моих плеч мантию из омелы. – А теперь идите, дети, и не падайте духом.

Когда волна плотного тумана хлынула на меня, поглотив все вокруг, я услышал последний, прощальный крик Несчастья.