Вернувшись в овраг, мы обнаружили, что Бамбелви по-прежнему храпит как ни в чем не бывало. Хотя столб пламени нельзя было сравнить с извержением вулкана, его слова насчет крепкого сна определенно оказались правдой. Мы с Рией осторожно укрыли Галви, который так устал, что едва держался на ногах, краем плаща шута. Затем на нас навалилась усталость, и мы буквально упали на жесткие камни. Сжимая в руках посох, я провалился в сон.

Прошло совсем немного времени, и первые лучи утренней зари, как ласковые пальцы, коснулись моего лица. Очнувшись, я обнаружил, что Бамбелви уже в поте лица пытается произвести впечатление на маленького Галви своим шутовским искусством. Заметив испуганное выражение на круглом лице малыша, я понял, что успехами он пока не может похвастаться.

– Вот почему, – объяснял унылый шут, – меня называют Бамбелви Весельчаком.

Галви смотрел на него глазами, полными слез.

– А теперь позволь продемонстрировать тебе еще один из моих талантов шута. – Бамбелви яростно затряс головой, загремел бубенчиками и плотно завернулся в плащ. – Сейчас ты услышишь знаменитую загадку о колокольчиках.

Риа, которая тоже проснулась и наблюдала за происходящим, хотела возразить. Но я поднял руку.

– Давай уже, наконец, выслушаем эту загадку, будь она неладна. За эти несколько недель он все уши нам прожужжал о ней.

Она усмехнулась.

– Да, думаю, ты прав. А ты готов съесть свои башмаки, если кто-нибудь из нас засмеется?

– Готов. – Я облизал губы с таким видом, будто всю жизнь мечтал о таком деликатесе на завтрак. – А затем, если нам повезет, мы найдем что-нибудь повкуснее в деревне народа Слантос.

Бамбелви откашлялся, отчего его многочисленные дряблые подбородки задрожали.

– Вот теперь можно начинать, – объявил он. И замолчал в ожидании ответа, словно не мог до конца поверить в то, что ему позволили рассказать эту несчастную загадку.

– Ну, мы ждем, – поторопил его я. – Но не собираемся ждать весь день.

Рот шута широко раскрылся. Затем закрылся. Снова открылся. Снова закрылся.

Я подался вперед.

– Ну что?

На лице Бамбелви отразился ужас. Он еще раз откашлялся. Топнул ногой по высохшей земле, зазвенел колокольчиками. Но не произнес ни слова.

– Так ты будешь загадывать нам эту свою загадку или нет?

Шут прикусил губу и с мрачным видом покачал головой.

– Прошло… слишком много времени, – пробурчал он. – Слишком много людей за все эти годы запрещали мне ее загадывать. И вот теперь, когда вы мне разрешили, я не могу… ее вспомнить! – Он испустил тяжкий вздох. – Истинная правда, истинная правда, истинная правда!

Мы с Рией выпучили глаза, а Галви ухмыльнулся от уха до уха. Мальчик обернулся ко мне.

– А вы отведете меня в деревню? С вами я чувствую себя в безопасности.

Я похлопал ссутулившегося Бамбелви по плечу.

– Возможно, в один прекрасный день ты ее вспомнишь.

– Если это и случится, – пробормотал он, – я, скорее всего, провалю представление.

Через несколько минут наш маленький отряд уже шагал навстречу солнцу, поднимавшемуся над горизонтом. Как обычно, мы с Рией шли впереди, но сейчас я нес на плечах Галви. Бамбелви, еще более мрачный, чем обычно, ковылял последним.

К моему облегчению, вскоре начался длинный, хотя и неровный спуск. Мы оставили позади выжженные солнцем пустоши и сумрачные утесы Темных холмов. Но я не мог избавиться от дурных предчувствий. Мне казалось, что встреченный нами гоблин – лишь один из первых воинов армии Рита Гавра. Я боялся, что скоро целые отряды их начнут по ночам выползать из укрытий. И не мог забыть того, что бросил начатое дело, так и не превратил эти суровые места в землю, пригодную для обитания.

К полудню мы достигли широкой, поросшей травой равнины. Появились птицы и насекомые, воздух наполнился чириканьем и жужжанием, и все чаще на пути попадались рощицы каких-то деревьев. Форма их листьев напоминала человеческую ладонь. Однажды дорогу нам перешло семейство лисиц с пушистыми хвостами. Среди ветвей ивы сидела белка и разглядывала нас огромными глазами, напомнив мне друга Рии, Икстму. И умирающую женщину, порученную его заботам.

Прежде чем увидеть деревню, мы почувствовали запах.

Над полями плыл густой, насыщенный аромат свежего хлеба, и запах усиливался по мере того, как мы продвигались вперед. С каждой минутой он становился все сильнее и напомнил мне о том, как давно я не ел горячего, хрустящего, только что выпеченного хлеба. Мне казалось, что я чувствую вкус мякиша. Пшеничного. Кукурузного. Ячменного.

В эту невидимую ткань были вплетены и другие ароматы. Пахло чем-то резким, пряным, похожим на ярко-оранжевые фрукты, которые мы с Рией ели так давно под сенью дерева шоморра. Чем-то острым, свежим, словно измельченные листья и стебли мяты, которые Элен часто добавляла в чай. И чем-то сладким, как мед, который пчелы делают из нектара, собранного на лугах, поросших клевером. Я чувствовал и другие, незнакомые ароматы. Запахов было множество. Здесь смешались ароматы насыщенные, колючие и грубые, мягкие и приятные. Кроме того, в воздухе витало нечто такое, что нельзя было назвать ароматом в полном смысле этого слова. Скорее, это было чувство. Подход, точка зрения. Даже… мысль.

Когда мы, наконец, достигли долины, населенной народом Слантос, и вдали показались невысокие дома бурого цвета, ароматы съестного окутали нас плотным облаком. У меня буквально слюнки потекли. Я вспомнил, как отведал хлеба народа Слантос в прошлый раз, в подземном жилище Каирпре. Как же он назвал его? Хлеб-амброзия! Пища богов, древние греки наверняка согласились бы с ним. Сначала этот хлеб показался мне ничем не примечательным, и я с трудом отгрыз кусок подсохшей корки, твердой, как деревяшка. Но после того, как я энергично разжевал хлеб, корочка превратилась в мякоть с острым привкусом. Проглотив кусочек, я сразу же насытился, почувствовал себя сильным, высоким, ощутил прилив энергии, на несколько мгновений даже забыл о вечной боли между лопатками.

Затем я вспомнил кое-что еще. Каирпре с набитым ртом предупредил меня об одной вещи. «Ни один человек из других областей Финкайры еще не пробовал самого лучшего хлеба Слантоса! Эти люди готовы защищать свои драгоценные рецепты ценой собственной жизни». Меня охватил страх, и я стиснул посох. Если народ Слантос не желает ни с кем делиться рецептами хлеба, как, во имя всего святого, мне убедить их расстаться с гораздо более ценным сокровищем – душой Песни Имени?

Завидев издалека ворота деревни, Галви вскрикнул от радости, спрыгнул с моей спины и понесся вперед, размахивая руками, как птенец, только что вылетевший из гнезда, машет крыльями. Дальше, за воротами, над крышами невысоких домов, поднимались столбы дыма. Здания всевозможных размеров были выстроены из крупных бурых кирпичей, скрепленных желтым известковым раствором. Я улыбнулся – мне пришло в голову, что эти жилища похожи на гигантские краюхи хлеба, густо намазанные маслом.

Бамбелви, который за все утро не проронил ни слова, причмокнул губами.

– Как вы думаете, у них есть обычай предлагать гостям хлеба? Или они всех, кто приходит, прогоняют голодными?

– Я думаю, – ответила Риа, – что у народа Слантос вообще нет обычая принимать гостей. По эту сторону Орлиного каньона кроме них живут только… – Она внезапно смолкла и с опаской покосилась на меня.

– Ты имела в виду пещеру, что находится к югу отсюда. – Я убрал со лба прядь волос. – Да, здесь живут лишь мерзкие твари и изгои вроде Стангмара, человека, который когда-то был моим отцом.

Риа смотрела на меня с сочувствием.

– Он по-прежнему твой отец.

Я быстро зашагал к воротам деревни.

– Ничего подобного. У меня нет отца.

Она помолчала, откашлялась.

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Я сама никогда даже не видела ни отца, ни матери.

– Но у тебя, по крайней мере, есть Арбасса. Лес Друма. Ты всегда говорила, что это твоя настоящая семья.

Она неопределенно усмехнулась, но ничего не сказала.

Когда мы подошли к деревянным воротам, створки которых были укреплены на двух вековых елях, страж, стоявший в тени ствола, выступил вперед. Тряхнув головой, чтобы убрать мешавшие ему русые волосы, он прищурился и по очереди оглядел нас. Его меч оставался в ножнах, но он все же взялся за эфес. К аромату свежевыпеченного хлеба, витавшему над деревней, добавилось явственное ощущение приближавшихся неприятностей.

Стражник настороженно уставился на мой посох.

– Это, случайно, не то самое магическое орудие, которое убило гоблина?

Я изумленно захлопал глазами.

– Ты уже знаешь об этом?

– Об этом уже известно половине деревни, – фыркнул страж. – Мальчишка Галви рассказывает историю о гоблине всем, кто соглашается его слушать.

– В таком случае, ты нас пропустишь?

Человек снова тряхнул волосами.

– Я этого не говорил. – Он недоверчиво оглядел магическое орудие. – Откуда мне знать, что с помощью этого посоха ты не причинишь вреда жителям деревни?

– Потому что я не причинил вреда с его помощью тебе. Здесь и сейчас.

Стражник напрягся и сделал движение, словно собирался выхватить меч из ножен.

– Придется тебе придумать причину получше. Может, ты лазутчик! Пришел сюда, чтобы выведать наши тайны. Или прислужник гоблинов – откуда мне знать, что это не так?

Риа сердито засопела и вышла вперед.

– Тогда почему, как ты думаешь, он убил этого гоблина сегодня ночью?

– Это хитрость, уловка, девочка с листьями. – Человек с мечом провел рукой по редеющим волосам. – Ответьте мне на такой вопрос. Зачем бы мальчишке, девчонке из леса и… – Он смолк, рассматривая Бамбелви. – И нищему попрошайке, кем бы вы там ни были, проделывать такой путь до страны Слантос? Могу поклясться, что вы очутились здесь не случайно.

– Верно, – осторожно ответил я. – Ваша деревня знаменита на весь остров своим хлебом. Я и мои друзья хотели бы поучиться у вас искусству хлебопечения.

Привратник продолжал сверлить меня недоверчивым взглядом.

– А мне кажется, что ты хочешь узнать у нас кое-что еще.

Я вспомнил предупреждение Каирпре, и у меня пересохло в горле.

– Я не ищу ничего такого, чего вы не могли бы отдать без опасений.

Стражник поднял голову и взглянул на ветви ели, словно спрашивал у дерева совета. Через некоторое время он глубоко вздохнул.

– Ну что ж, хорошо. Я впущу вас – но не потому, что поверил вашим речам. Откровенно говоря, они по-прежнему вызывают у меня подозрения. Я пропущу вас потому, что вы помогли малышу Галви.

И привратник отошел в сторону, в тень могучей ели. Хотя я чувствовал на себе его пристальный взгляд, я не обернулся. Остальные последовали моему примеру.

Войдя в деревню, я сразу заметил посреди главной площади высокое сооружение, похожее на гигантскую спираль или винтовую лестницу, только вместо ступеней здесь были канавки. У основания сооружения шумели и прыгали играющие дети, рядом выстроилась очередь взрослых – одни подходили, другие уходили. Люди, нагруженные ведрами, корзинами и кувшинами, напоминали обитателей муравейника, таскающих на спинах груз. Я заметил на золотистой поверхности сооружения какую-то рябь. Казалось, оно шевелилось. Словно было живым.

За исключением немногих людей, которые исподтишка указывали на мой посох и перешептывались, большинство жителей деревни были поглощены своими делами и не обращали на нас ни малейшего внимания. Обойдя кучку детей, игравших в какую-то игру с палочками, я с опаской приблизился к странному сооружению. Мне показалось, что оно служило основным источником аппетитных запахов, витавших вокруг деревни. И поверхность его действительно двигалась. Густая золотистая масса медленно стекала из расположенного на вершине отверстия по нескольким спиральным канавкам и, в конце концов, попадала в широкий бассейн, расположенный у основания. Именно из этого бассейна люди черпали ведрами ароматную жидкость, после чего с полными сосудами спешили по домам. Несколько человек лили молоко, сыпали муку и другие продукты в многочисленные отверстия в основании сооружения.

– Фонтан, – пробормотал я, ошеломленно разглядывая невиданную штуку. – Хлебный фонтан.

– Ты хочешь сказать, фонтан из теста. – Риа склонилась над резервуаром, в котором булькала странная масса. – По-моему, напоминает мед, только погуще. Должно быть, они используют эту желтую субстанию как тесто для того, чтобы печь некоторые виды хлеба.

– Точнее, все виды хлеба.

Мы вздрогнули от неожиданности и, обернувшись, увидели упитанного светловолосого мужчину с красными щеками, который наполнял большие кувшины содержимым фонтана. Его уши, как и у всех людей Финкайры, были слегка заостренными. Но голос и выражение лица незнакомца показались мне необычными: в них читались одновременно презрение, упрек и радость. Я подумал, что этот человек, наверное, или очень любит жизнь, или сильно ненавидит ее. Но не смог определить, какой из вариантов верный.

Когда кувшины наполнились доверху, так, что содержимое почти выливалось, толстяк вытащил их из бассейна, прижал к внушительному животу и некоторое время разглядывал нас.

– Чужаки, да? Не очень-то мы любим чужаков.

Я не понял толком, настроен он враждебно или просто шутит, но ответил:

– Я бы хотел научиться печь хлеб. Ты можешь помочь мне?

– Могу, – произнес он ворчливо. А может быть, насмешливо. – Но сейчас я слишком занят. Приходи в другой день. – Он отвернулся и пошел прочь.

– В другой день будет уже поздно! – Я побежал за незнакомцем и, стараясь не отставать, зашагал рядом с ним по направлению к одному из домов. – Пожалуйста, дай мне хотя бы краем глаза взглянуть, как вы печете хлеб!

– Нет, – отрезал он. – Я же сказал тебе, что…

В этот момент он налетел на двух грязных мальчишек примерно такого же возраста, как Галви, которые ссорились из-за буханки хлеба, покрытой синими точками. Один из кувшинов выскользнул из его рук, упал и разбился на множество осколков, а золотистая жидкость из фонтана растеклась по земле.

– Только посмотри, что ты наделал! – прорычал пекарь, но на этот раз грозно, а отнюдь не в шутку, и наклонился, чтобы собрать черепки. Увидев, что я хочу помочь, он сердито отмахнулся. – Уходи прочь, парень! Мне не нужна твоя помощь.

Сердце у меня упало, я отвернулся и медленно побрел обратно к хлебному фонтану. Я шаркал ногами в пыли, едва замечая восхитительный аромат. Риа, которая видела, что произошло, расстроенно покачала головой. Она не хуже меня знала, что все наши труды и усилия, предпринятые до сегодняшнего дня, будут напрасны, если мы не сумеем найти то, ради чего пришли в Слантос.

Проходя мимо двух ссорящихся мальчишек, которые были похожи на близнецов, я заметил, что стычка вот-вот перейдет в настоящую драку. Сжимая кулаки, они выкрикивали угрозы друг другу в лицо. Один попытался наступить на хлеб с синими точками, лежавший у ног другого. Второй мальчишка, раздувая ноздри, злобно взревел и бросился на противника.

Сунув посох за пояс, я шагнул вперед, стал между ними, схватил одного за ворот туники, второго за плечо и изо всех сил постарался их разнять. Оба вопили и пинались. Наконец, понимая, что у меня больше не осталось сил держать извивающихся детей, я отпустил их и быстро подхватил с земли хлеб.

Я поднял над головой буханку, которая стала бурой от пыли.

– Вы из-за этого ссоритесь?

– Это мое! – крикнул один.

– Нет, мое! – взвизгнул другой.

Оба упрямо попытались схватить хлеб, но я держал буханку высоко, и дети не могли ее достать. Не обращая внимания на их сердитые вопли и брань, я помахал хлебом, зажатым в вытянутой руке. Он был еще теплым, и от него сладко пахло патокой.

– А теперь, – строго спросил я, – хотите узнать, как вам обоим получить хлеба поровну?

Один мальчишка с недоверчивым видом наклонил голову.

– И как это?

Я в притворном испуге огляделся по сторонам.

– Я могу вам сказать, но только с условием, что вы сохраните это в тайне.

Малыши поразмыслили над моим предложением, затем одновременно закивали.

Я опустился на колени рядом с ними и шепотом принялся рассказывать. Они слушали меня внимательно, с круглыми от изумления глазами. Договорив, я протянул им пресловутый хлеб. Они уселись здесь же, в пыли, и через несколько мгновений рты их были набиты едой.

– Неплохо!

Подняв голову, я обнаружил рядом того самого толстяка – он пристально разглядывал меня.

– Расскажи мне, парень, как тебе удалось заставить их разделить хлеб?

Я поднялся с земли и вытащил из-за пояса посох.

– На самом деле, ничего сложного. Я всего лишь предложил им откусывать от буханки по очереди. – Я усмехнулся. – А еще я сказал им, что, если они не помирятся и не поделят хлеб поровну, я съем его сам.

Человек издал низкий гортанный звук, который можно было принять как за смешок, так и за стон. Затем поскреб лицо и взглянул на меня с каким-то новым выражением – возможно, с уважением. Или с тревогой. Трудно было определить. Наконец он заговорил, и слова развеяли мои сомнения.

– Если ты все еще хочешь что-нибудь узнать о хлебопечении, парень, иди за мной.