Когда я очнулся, то обнаружил, что мы сидим на зеленом лугу, на краю крутого обрыва. Вдали, у подножия утеса, шумело море. Взглянув вниз, я увидел колонии моевок и белокрылых крачек, ютившиеся на небольших скальных полках. Птицы пронзительно кричали, ворковали, высиживали яйца, кормили птенцов. В лицо ударил холодный ветер. Сильно пахло морем, соленой водой. Белая линия прибоя сменялась зеленой водой, которая постепенно темнела, нефритовый цвет переходил в ярко-синий. По ту сторону широкого пролива я с трудом различил очертания небольшого островка, темного и загадочного. За ним вздымалась белая туманная стена, окружавшая Финкайру со всех сторон.

Я обернулся к Рии и Бамбелви, которые, как и я, изумленно озирались по сторонам. Подумать только, ведь всего несколько секунд назад мы были в хрустальном гроте Великой Элузы! Где бы мы сейчас ни находились, было понятно, что отсюда до пещеры очень далеко. Какое же это чудесное искусство, переносить других на огромное расстояние! Она даже позаботилась о моем посохе. Я сделал себе мысленную заметку уделить больше внимания пятому уроку, Прыжку, если до него дойдет очередь.

Риа проворно вскочила на ноги.

– Посмотрите туда, – воскликнула она, указывая на островок. – Ты его видишь?

Я тоже поднялся, опираясь на посох.

– Да, я вижу, там остров. Кажется каким-то призрачным, нереальным, правда?

Риа пристально смотрела в сторону моря.

– Это потому, что он действительно почти нереальный. Это Забытый остров. Я уверена.

У меня по спине пробежал холодок.

– Седьмая Песня! Именно туда я должен отправиться, чтобы научиться Видению. – Я на миг обернулся к Рии и снова уставился на остров, окутанный облаками тумана, которые постоянно смещались и передвигались, как живые. – Ты видела его прежде?

– Нет.

– Тогда почему ты так уверена, что это Забытый остров?

– Я знаю о нем из рассказов Арбассы, откуда же еще! Это единственная часть Финкайры, не связанная с большим островом. Никто – говорят, даже сам Дагда – не ступал на него уже много веков. Кроме морских людей, которые обитают в этом проливе, никто не знает, как пересечь его, потому что здесь проходит сильное подводное течение. Кроме того, остров защищен мощными чарами, до сих пор не утратившими силу.

Чайка, шумно хлопая крыльями, пролетела прямо над моей головой, и я едва успел увернуться. Но все равно не мог отвести «мысленного взора» от загадочного острова.

– Судя по всему, людям туда вход заказан. – У меня возникло неприятное ощущение где-то в области желудка. – Видимо, на это есть веская причина.

Риа вздохнула, глядя на загадочный остров.

– Некоторые считают, что запрет появляться на острове как-то связан с утратой крыльев жителями Финкайры, и возник он давным-давно.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда, – нараспев произнес Бамбелви. Он приближался к нам со своим всегдашним унылым выражением лица, шаркая ногами и гремя бубенчиками. – Это был самый печальный день во всей трагической истории нашего народа.

Неужели такое возможно, промелькнуло у меня в голове, неужели этот шут-неудачник с вечной кислой миной знает, как люди лишились крыльев? Сердце учащенно забилось от радости.

– Тебе известно, что случилось?

Бамбелви повернул ко мне свое длинное лицо.

– Никто не знает этого. Никто!

Я нахмурился. Айла, сестра ветра, знала. Но не захотела рассказать. Я пожалел о том, что потерял возможность еще раз спросить ее об этом. Это было невозможно, так же невозможно, как угнаться за ветром. Наверное, подумал я, сейчас она уже оставила позади океан, разделяющий миры, и носится где-то над страной Гвинед.

Наконец, Риа отвернулась от моря.

– А ты не хочешь узнать, где именно мы находимся?

Я слегка подтолкнул ее локтем.

– Ты по-прежнему говоришь, как проводник.

– Потому что тебе по-прежнему нужен проводник, – усмехнувшись, заметила она. – Мы попали прямо в Фаро Ланна. На этом месте когда-то было поселение древолюдей.

Прислушиваясь к реву прибоя, который доносился снизу, я пристально осмотрел плато. С трех сторон нас окружали отвесные желтоватые утесы. За исключением нескольких куч растрескавшихся и источенных ветром и дождем камней – возможно, остатков стен или очагов – плато покрывала лишь высокая трава. Далеко на севере я различил темно-зеленую полосу леса. Дальше горизонт скрывался за пурпурной дымкой. Возможно, это были Туманные холмы.

Неприметная бурая бабочка взлетела с травинки и устроилась у меня на запястье. Она ползала, перебирая крошечными лапками. Мне стало щекотно, и я тряхнул рукой. Насекомое взлетело, покружилось рядом и уселось на узловатый набалдашник посоха. Бабочка замерла и, благодаря цвету крыльев, почти слилась с темно-коричневым деревом.

Я обвел рукой поросшее травой плато.

– Не пойму, каким образом мы можем узнать здесь что-то об искусстве Преображения древолюдей. Если они когда-нибудь и жили на этом берегу, от них ничего не осталось.

– Таким был их образ жизни. – Риа подняла круглый белый камешек и бросила его с обрыва в море. – Древолюди были по натуре странниками, они вечно искали себе новую родину. Искали место, где им захотелось бы пустить корни, подобно настоящим деревьям, и которое можно было бы называть настоящим домом. Их единственное постоянное поселение находилось здесь, на приморском утесе, но, как видишь, оно было довольно убогим. Лишь примитивные укрытия от непогоды для стариков и детей. Ни библиотек, ни рынков, ни домов для собраний. Большинство древолюдей проводили свои дни, бесконечно бродя по Финкайре, и возвращались сюда лишь затем, чтобы найти себе пару, или когда близилось время умирать.

– И что же с ними случилось?

– Я думаю, что они слишком увлеклись поисками, и со временем все меньше и меньше древолюдей возвращалось домой. Настал день, когда вообще никто не вернулся. Дома развалились, соломенные крыши разметало ветром, некому было их чинить. А сами древолюди вымерли, один за другим.

Я поддал ногой пучок травы.

– Да, я могу понять такую страсть к путешествиям. Я знаю, что это у меня в крови. Но, судя по твоему рассказу, они никогда и нигде не чувствовали себя дома.

Риа задумчиво смотрела на меня, и ветер с моря шуршал листьями ее одежд.

– А чувствовать себя дома – это есть, как ты выражаешься, у тебя в крови?

– Надеюсь на это, хотя и не уверен. А как насчет тебя?

С ее лица исчезло всякое выражение.

– Мой дом – Арбасса. И моя семья – тоже. Кроме нее, у меня никогда не было другой семьи.

– Если не считать Квен.

Она закусила губу.

– Раньше и Квен принадлежала к моей семье. Но больше я не считаю ее родственницей. Она отказалась от меня, когда поддалась на уговоры гоблинов и поверила их лживым посулам.

Бабочка взлетела с посоха. Порхая, она направилась к Бамбелви, который по-прежнему мрачно пялился через пролив на Забытый остров. Однако, прежде чем приземлиться, бабочка передумала и вернулась на палку из древесины тсуги. Я присмотрелся к ней и увидел, что одно из тусклых коричневых крылышек было сильно повреждено. Бабочка медленно расправила крылья, затем снова сложила их.

Я обратился к Рии, изображая уверенность, которой вовсе не чувствовал:

– Мы должны найти ее.

– Кого?

– Квен. Возможно, она сумеет рассказать мне то, о чем молчат эти мертвые груды камней.

У Рии сделалось такое лицо, будто она только что съела пригоршню кислых ягод.

– Значит, наше дело пропащее. Не представляю, как и где ее искать, даже если она осталась в живых после потери руки. Кроме того, в случае, если мы ее все-таки найдем, доверять ей нельзя.

Она помолчала и зло выплюнула:

– Она предательница, гадкое существо с насквозь прогнившей душой!

Могучая волна, разбившаяся о камни далеко внизу, обрызгала моевок и крачек, и птицы разразились возмущенными криками.

– Мне нет до этого дела! Я должен ее найти! Кто-то наверняка видел ее после того, как она сбежала от гоблинов. Если древолюди настолько редки в наше время, то ей будет трудно остаться незамеченной, верно?

Риа покачала головой.

– Ты не понял. Древолюди не только постоянно меняют место жительства. Им надоедает долгое время находиться в одном и том же теле.

– Ты хочешь сказать…

– Да, именно это я и хочу сказать! Они умеют менять облик! Тебе известно, что большинство деревьев меняют цвет листвы осенью, а весной облачаются в новый наряд! Древолюди зашли гораздо дальше. Прежде они часто превращались в медведей, или в орлов, или в лягушек. Именно поэтому о них упоминается в Песне о Преображении. Они превосходно владели этим искусством.

Моя надежда на успех, и без того хрупкая, словно бабочка, примостившаяся на посохе, разбилась на мелкие осколки.

– Выходит, Квен, если она еще жива, может выглядеть как угодно.

– Совершенно верно.

Бамбелви, догадавшись об отчаянии, которое захлестнуло меня, заговорил:

– Я могу спеть тебе песню, если хочешь. Какую-нибудь легкомысленную, веселую.

Поскольку у меня не было сил возражать и браниться с ним, он запел, в такт пению покачивая головой в шутовском колпаке.

– Замолчи! – крикнула Риа. – Если ты действительно питаешь такое отвращение ко всему и вся, почему бы тебе не спрыгнуть с этой скалы и не положить конец своим страданиям?

Бамбелви нахмурился, собрав кожу на лбу в многочисленные складки.

– Почему ты не слушала? Это же радостная песня! Одна из моих любимых. – Он вздохнул. – О боги, я, должно быть, опять провалил представление. Как обычно. Ну ничего, попробую снова.

– Нет! – раздался голос.

Но голос этот принадлежал не Рии. И не мне. Он принадлежал бурой бабочке.

Крошечное существо с силой захлопало крыльями, взлетело с посоха, поднялось в воздух и, вращаясь вокруг своей оси, устремилось вниз. За мгновение перед тем, как насекомое упало в траву, раздался громкий треск дерева. Бабочка исчезла.

Перед нами возникла тощая, вся словно искривленная болезнью женщина – точнее, наполовину женщина, а наполовину дерево. Волосы ее, грубые и жесткие, как солома, падали на лицо, покрытое сморщенной кожей, похожей на кору. Кора обрамляла два темных каплевидных глаза. Существо было облачено в коричневое бесформенное платье, почти полностью скрывавшее тело. Видны были лишь широкие ступни с узловатыми пальцами, напоминавшими корни. Один рукав платья был пуст, на другой руке, на самом маленьком из шести пальцев, поблескивало серебряное кольцо. Женщину окутывало облако сладкого аромата яблоневого цвета, составлявшего резкий контраст с угрюмым, печальным выражением ее лица.

Риа стояла неподвижно, как засохшее деревце.

– Квен.

– Ты говоришшшшь правду, – прошептала женщина-дерево голосом, напоминавшим шуршание сухих осенних листьев. – Это дейсссствительно Квен. Та же ссссамая Квен, которая заботилассссь о тебе, когда ты была ссссовсссем малышшшкой, и исссцелила тебя от множесссства болезней и напасссстей.

– И которая собиралась продать меня гоблинам!

Квен провела рукой по спутанным волосам.

– Я вовсссе не хотела, чтобы так сссслучилоссь. Они посссссулили мне многое и сссссказали, что не причинят тебе вреда.

– Ты должна была сразу понять, что они лгут. Никто не доверяет боевым гоблинам. – Девочка пристально смотрела на фигуру, напоминавшую согбенное дерево, изуродованное ветром и непогодой. – А теперь никто на этом острове не доверяет тебе.

– Думаешшшь, я не зззнаю этого?

Моевка приземлилась поблизости от нас и начала рвать клювом траву. Но несмотря на то, что птица дергала и тащила изо всех сил, жесткие стебли не подавались.

– Сссссмотрите, – предложила Квен, шагнула к птице и самым ласковым тоном, на какой только была способна, спросила: – Ессссли я предложу тебе помочь сссстроить гнездо, добрая птица, ты мне позволишшшшь?

Моевка издала резкий крик и сердито захлопала крыльями, отгоняя женщину-дерево. Так продолжалось несколько минут. Птица успокоилась не сразу и, вернувшись к своему занятию, все же продолжала искоса настороженно поглядывать на Квен.

Та с печальным видом обернулась к Рии.

– Ну, вот видишшшшь? Такова моя учасссссть.

– И ты ее заслужила, заслужила, чтобы тебя презирали и гнали прочь!

– Я несссчассстна, сссовершенно несссчассстна! Я думала, что ничего хуже сссо мной уже не может сссслучитьссся. И вот появляетессссь вы. – Она указала узловатым пальцем на Бамбелви. – Сссс этим человеком… голоссссом рока.

Шут поднял голову, и в его глазах сверкнули искорки надежды.

– Может быть, ты предпочитаешь загадки? Я знаю одну потрясающую загадку про бубенчики.

– Нет! – душераздирающе вскрикнула женщина, похожая на дерево. – Прошшшу тебя, Риа. Я бесссконечно ссссожалею. Неужели ты так и не просссстишь меня?

Девочка скрестила на груди руки, перевитые зелеными ветвями.

– Никогда.

Я почувствовал странный болезненный укол в сердце. Слово «никогда» прозвучало у меня в ушах как смертный приговор, словно где-то захлопнулась тяжелая дверь и кто-то с грохотом задвинул железный засов. К собственному изумлению, я почувствовал, что вовсе не злюсь на Квен. Конечно, она совершила отвратительный поступок. Поступок, о котором она глубоко сожалела. Но разве я сам не совершал поступков, о которых мне впоследствии приходилось жалеть?

Я подошел к Рии и прошептал:

– Я знаю, это нелегко. Но может быть, тебе все же следует простить ее.

Девочка окинула меня холодным взглядом.

– Как я могу простить ей то, что она натворила?

– Точно так же, как моя мать простила меня после всего, что я причинил ей. – В этот момент я вспомнил слова матери, сказанные мне на прощание. «Бабочка способна превращаться из незаметного, иногда противного на вид червячка в самое прекрасное создание на свете. И душа, сын мой, тоже на это способна». Я прикусил губу. – Квен поступила очень плохо, я этого не отрицаю. Но она заслуживает еще одного шанса в этой жизни, Риа.

– Почему ты так решил?

– Потому что… ну, потому что она еще может измениться. Все мы, все живые существа, обладаем способностью к преображению.

Внезапно мой посох вспыхнул ярко-голубым светом. Деревянная палка зашипела, ее охватило неизвестно откуда взявшееся пламя. Спустя долю секунды свет погас, и шипение смолкло. Повертев посох в руке, я заметил выжженную на дереве отметину синего цвета, цвета сумеречного неба. Отметину в форме бабочки. И в этот миг я понял, что дух Туаты, по-прежнему витавший поблизости, коснулся посоха. И еще я понял, что каким-то образом мне удалось постичь душу Песни Преображения.

Риа неуверенно протянула руку женщине-дереву. Квен, на глазах у которой блеснули слезы, взяла ее в свою. Несколько минут девочка и старуха-дерево молча смотрели друг на друга.

Наконец, женщина обернулась ко мне.

– Ессссть ли какой-нибудь ссспособ отблагодарить тебя?

– Мне не нужно никакой благодарности, кроме радости видеть ваше примирение.

– Ты уверен в том, что я ничего не ссссмогу ссссделать для тебя?

– Ты ничем не можешь нам помочь, если только ты не знакома с искусством Прыжка, – ответил я. – Нам сейчас нужно попасть на озеро Лица, далеко на севере.

– Десять дней тащиться пешком, – простонал Бамбелви. – Скорее, даже двенадцать. Нет, четырнадцать, я уверен.

Глаза Квен, похожие на капли, изучали меня.

– Я не владею иссскуссством Прыжка, но исссскусство Преображения может вам пригодитьсссся.

У Рии перехватило дыхание.

– О, Квен, если бы мы только могли плавать, как рыбы…

– Вы ссссмогли бы добратьсссся до нужного месссста бысссстрее на нессссколько дней.

Я так и подскочил на месте.

– Это на самом деле возможно?

Квен вытянула единственную руку в сторону Бамбелви и пошевелила пальцами. На ее лице появилась кривая ухмылка.

– Ты, гласссс ссссудьбы, отправишьсссся первым.

– Нет, – умоляюще простонал он, попятившись. – Ты этого не сделаешь. Ты не можешь.

– Флиппна сссслиппппна, хахнавэй ссссвишшш, – нараспев заговорила Квен. – Келпоно бабблим табблим фишшшш.

Внезапно Бамбелви замер, сообразив, что находится почти на самом краю утеса. Он взглянул вниз, на бушующий прибой, глаза его стали круглыми от страха, рукава захлопали на ветру. Потом шут посмотрел на Квен, и глаза его стали еще больше.

– П-прошу тебя, – заикался он. – Я ненавижу рыб-б-у! Она такая с-с-кользкая, такая мок-к-края, вся насквозь. Т-такая…

Щелк.

Неуклюжая рыба с гигантскими глазами, с опущенными уголками рта и четырьмя подбородками беспомощно забилась на траве и через несколько секунд полетела вниз с обрыва. Но мне было совсем не смешно, потому что я знал, что стану следующим.