Поскольку Элен слишком ослабела и не могла идти, мы с Рией соорудили носилки из лиан, найденных на дюне, моего посоха и ветви, отломанной от сухого куста боярышника. Пока мы работали, переплетая лианы и укрепляя ими носилки, я рассказал Рии то, что узнал от раковины, и попросил ее отвести нас в Лес, к Арбассе. Но в тот момент, когда я произносил имя древнего дерева, у меня возникло дурное предчувствие. Оно всякий раз посещало меня при мысли о возвращении в дом Рии, хотя я не мог понять, чем оно было вызвано.

Риа, напротив, не выказала ни тревоги, ни удивления, услышав, что надписи на стенах Арбассы содержат указание на местонахождение врат в потусторонний мир. Мне это было понятно: я знал, что прежде Арбасса не раз давала ей ответы на множество вопросов. Девочка лишь молча кивнула, продолжая связывать лианы. Наконец мы закончили с носилками и уложили на них маму. Прикоснувшись к ее лбу, я понял, что жар усиливается. Тем не менее, несмотря на тяжелое состояние, она ни разу не пожаловалась.

Однако того же нельзя было сказать о Бамбелви. Едва мы тронулись в путь, как «шут», державший носилки сзади, принялся изображать говорящую раковину. Через некоторое время, сообразив, что слушатели не находят его представление забавным, он переключился на подробное описание поведения своей шапки с бубенцами, словно это была королевская корона. Не получив восторженной реакции, он начал ныть, что перенос столь тяжелого груза может повредить его хрупкой спине и лишить возможности выступать в качестве шута. Я ничего не отвечал, хотя меня не раз одолевало искушение заставить замолчать и его, и его бубенчики, запихав шутовской колпак ему в рот.

Риа шла впереди, и ремень Цветущей Арфы был перекинут через ее плечо. Носилки были тяжелыми, но сильнее всего давило мне на плечи бремя вины. Когда мы, спускаясь с гребня дюны, проходили мимо зловещего алого «колокольчика», мне стало совсем худо, и я едва переставлял ноги, как будто они налились свинцом.

Прежде чем войти под своды Леса Друма, мы миновали цветущий луг. Среди зелени журчали ручьи, высокие травы колыхались, отчего луг был похож на волнующееся море. Звенящие ручейки рисовали причудливые узоры среди травы, окаймляли заросли тростника сверкающими серебряными лентами. При других обстоятельствах красота этого места очаровала бы меня – красота, которую создал не магический инструмент, не великий волшебник. Красота, которая была здесь всегда, испокон веков.

И вот мы ступили под своды древнего леса. Под ногами потрескивали мелкие веточки, шуршала опавшая хвоя. Залитый солнцем луг остался позади, и вокруг воцарился таинственный полумрак. В воздухе плыл сильный запах древесной смолы – иногда резкий, иногда сладкий. Над головами трещали и перешептывались ветви. Казалось, что за стволами беззвучно перемещаются какие-то тени.

И снова при встрече с Лесом у меня возникло то же тревожное чувство, что и в прошлый раз. Это было не просто скопление живых существ разнообразных видов и размеров. Лес сам был живым существом. Когда-то он подарил мне посох из ветви тсуги. Но сейчас – я был в этом уверен – Лес наблюдал за мной настороженно, недоверчиво, подозрительно.

Я больно ударился большим пальцем ноги о корень, торчавший из земли. Стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть, я крепче сжал ручки носилок. С тех пор как я покинул этот лес, мое «второе зрение» усовершенствовалось, но все равно в полутьме многие предметы выглядели нечеткими. Солнце освещало только верхушки деревьев, и лишь изредка узкие лучики проникали сквозь плотный зеленый балдахин и достигали земли. Но я не собирался замедлять шаг, чтобы оглядываться по сторонам. У меня не было времени. Точнее, времени не было у моей матери.

Мы с Бамбелви, ни на минуту не останавливаясь, чтобы передохнуть, углублялись следом за Рией в чащу леса. Странное, тревожное впечатление, будто деревья наблюдают за нами, следят за каждым нашим движением, постепенно усиливалось. Ветки возбужденно шуршали и стучали, когда мы проходили мимо. Прочие обитатели Леса, судя по всему, тоже узнали о нашем появлении. Время от времени я замечал чей-то пушистый хвост, мелькнувший вдали, или пару горящих желтых глаз. Среди тяжелых темных ветвей слышались звуки: неизвестные существа верещали, завывали. Один раз совсем близко от тропы, по которой мы шли, раздалось громкое, продолжительное царапанье – как будто кто-то острыми когтями сдирал с дерева кору. Или сдирал шкуру с добычи.

Руки и плечи ныли, но я не думал об этом: стоны Элен, которые становились все громче и жалобнее, причиняли мне жестокую боль. Бамбелви, видимо, тронутый ее страданиями, прекратил болтать и ворчать, хотя звон бубенчиков не утихал. И несмотря на то, что Риа двигалась среди деревьев легко, словно летний ветерок, она часто с озабоченным видом оглядывалась на женщину, лежавшую на носилках.

Так прошло несколько часов. Мы миновали непроходимые чащи, погруженные в сумрак поляны, покрытые коврами мха и заросшие папоротниками. В плечах пульсировала невыносимая боль – они буквально готовы были разорваться. Пальцы онемели, и я ежесекундно боялся уронить носилки. Неужели нет более короткого пути, раздраженно думал я. Неужели Риа заблудилась – как такое возможно? В горле пересохло, и в конце концов я, откашлявшись, открыл рот, чтобы окликнуть ее.

В этот момент далеко впереди, за ветвями деревьев, мелькнуло светлое пятно. Пока мы продирались через заросли высоких папоротников, которые цеплялись за мои штаны, свет становился все ярче. Лес редел, между стволами появилось свободное пространство. Прохладный ветерок, несущий свежий аромат мяты, овевал мое лицо, покрытое каплями пота.

Мы вышли на поляну, поросшую высокой травой. Посередине из паутины крепких, сильных корней к небу поднимался величественный дуб. Арбасса. Она была старше, чем выглядела, и выше всех других деревьев. Ее массивный ствол, который, казалось, был образован пятью или шестью стволами дуба, объединившимися в один, был гладким внизу, и лишь на высоте, в несколько раз превышавшей мой рост, от ствола отходили толстые сучья. Ветви дерева поднимались к небесам и исчезали за облаками.

Среди нижних ветвей, поблизости от ствола, находилось «гнездо» Рии, дом, образованный ветвями самого дерева. Ветви изогнулись и сплелись таким образом, что получились стены, пол и крыша. Окна были «задернуты» дрожащими занавесями из зеленых листьев. Я вспомнил, как впервые увидел это жилище ночью, когда оно было освещено изнутри и сияло, как звезда.

Риа подняла руки к небу, словно ветви дерева.

– Арбасса.

Величественный дуб дрогнул от корней до верхушки кроны, и на нас обрушился дождь из капель росы. Я с неприятным, неловким чувством вспомнил свою неуклюжую попытку заставить буковое дерево в Темных холмах склониться передо мной. В тот день Риа назвала меня глупцом за то, что я хотел совершить подобный поступок. Я не знал, была ли она права или нет, но сейчас, осторожно опуская на траву носилки, на которых лежала мама, я прекрасно понимал, что совершил гораздо более глупый поступок, призвав ее сюда.

– Розмарин, – сказала Элен голосом, охрипшим от стонов. Она указывала на куст с тонкими острыми листочками, который рос на краю поляны. – Принеси мне веточку. Пожалуйста.

Риа стремительно, словно молния, бросилась к кусту и мгновение спустя уже протягивала больной зеленую ветку.

– Вот, возьми. У него такой приятный аромат, напоминает запах сосны или ели, нагретой на солнце. Как ты назвала его?

– Розмарин. – Мать покатала веточку в пальцах, растерла листья, и над поляной поплыл сильный пряный запах. Она поднесла растертые листья к лицу и сделала глубокий вдох.

Выражение страдания на несколько мгновений исчезло с ее лица. Она опустила руки.

– Греки называли его «земными звездочками». Разве не прекрасно?

Риа кивнула, и ее кудри взметнулись над плечами.

– И он хорошо помогает от ревматизма, правда?

Элен удивленно взглянула на девочку.

– Откуда, Бога ради, ты это знаешь?

– Квен, моя подруга, пользовалась им при болях в руках. – На лице Рии промелькнула тень. – То есть она была моей подругой.

– Она заключила сделку с гоблинами, – объяснил я. – И в результате получилось так, что мы едва не погибли. Она была из дре… Риа, как ты называла этих существ?

– Из древолюдей. Наполовину дерево, наполовину человек. Она была последней из своего народа. – Риа смолкла и несколько мгновений прислушивалась к шепоту дубовых листьев над головой. – Она заботилась обо мне с тех пор, как я была совсем ребенком, – она нашла меня брошенной в лесу.

Элен поморщилась от боли, но не отвела взгляда от лица Рии.

– А ты не… ты не тоскуешь по своей настоящей семье, девочка?

Риа легкомысленно отмахнулась.

– Ой, нет. Нисколько. Моя семья – это здешние деревья. Особенно Арбасса.

И снова ветви затрепетали, осыпая нас росой. Но я все же заметил, что, несмотря на беззаботный тон, каким Риа ответила моей матери, в ее серо-голубых глазах затаилась печаль. Я никогда не видел в ее взгляде такой грусти.

Бамбелви, нахмурив брови, сжав губы и собрав подбородки, наклонился над носилками и прикоснулся ко лбу моей матери.

– У тебя лихорадка, – мрачно сказал он. – Ты еще горячее, чем прежде. Именно на такой случай у меня имеется загадка о бубенчиках. Это одна из самых забавных загадок, которые я знаю, – особенно потому, что я больше не знаю никаких загадок. Загадать тебе?

– Нет, – я грубо оттолкнул его прочь. – От твоих загадок и песен ей станет только хуже!

Он надулся, и подбородки задрожали над застежкой плаща.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда. – Он расправил плечи. – Но попомни мои слова: однажды придет день, и я кого-нибудь все-таки рассмешу.

– Уверен?

– Да. Возможно, даже тебя самого.

– Отлично. Обещаю, что в тот день, когда это случится, я съем свои башмаки. – Я хмуро взглянул на него. – А теперь убирайся отсюда. Ты хуже, чем проклятье, чума и ураган, вместе взятые.

Элен застонала, пошевелилась на носилках. Она пристально смотрела на Рию, в ее синих глазах я увидел тревогу и озабоченность, и она, казалось, собиралась что-то сказать. Но по какой-то причине промолчала и снова понюхала веточку розмарина. Повернувшись ко мне, мать попросила:

– Принеси мне, пожалуйста, пучок мелиссы. Ее запах помогает облегчить головную боль. Ты не знаешь, эта трава не растет здесь?

– Точно не знаю. Риа тебе скажет.

Риа, по-прежнему погруженная в какие-то невеселые размышления, кивнула.

– И немного ромашки, дитя мое, если сумеешь найти. Она часто растет рядом с хвойными деревьями, вместе с маленькими белыми грибами, у которых на ножках красные волоски.

– Деревья покажут мне, где искать целебные травы. – Риа взглянула на могучие ветви Арбассы. – Но сначала мы должны внести тебя в дом.

Она скинула удобные башмаки, сделанные из коры, и ступила в небольшое пространство, окруженное корнями. Риа произнесла длинную, шипящую фразу на языке дуба, и корни сомкнулись вокруг ее ступней, отчего она стала похожа на молодое деревце, отпрыск Арбассы. Она развела руки, словно желая обнять огромный ствол, и тогда одна раскидистая ветка склонилась и обняла Рию. В следующий миг ветка вернулась на место, корни раздвинулись, и в стволе дерева появилась щель. Она с треском расширялась, и, в конце концов, в стволе дуба образовалась дверь. Риа вошла внутрь и жестом пригласила нас следовать за собой.

Когда я наклонился, чтобы взяться за ручки носилок, мой взгляд упал на лицо матери. Щеки и лоб были покрыты капельками пота. На лице было написано безграничное страдание. Видеть ее такой было невыносимо, и мне снова стало так больно, будто мне в сердце вонзили копье. И все же… я не мог избавиться от странного чувства, что эта боль была вызвана не только моим безрассудным поступком.

Бамбелви, бормоча что-то себе под нос, поднял носилки. Вдвоем мы двинулись через лабиринт корней к двери. Когда до входа в дом оставалась пара шагов, кора начала смыкаться. Точно так же, как и в тот, первый раз, когда я хотел войти в дом Рии! Снова дерево не желало впускать меня внутрь.

Риа резко вскрикнула, замахала руками и сурово прошипела что-то – наверное, упрек. Дерево содрогнулось. Непокорная «дверь» перестала закрываться, затем медленно открылась. Риа бросила на меня мрачный взгляд, молча отвернулась и начала взбираться по винтовой лестнице с неровными, узловатыми ступенями, находившейся внутри ствола. Когда я вошел следом, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, меня поразил сильный запах сырости, похожий на запах опавших листьев после дождя. И снова я подивился гигантским размерам дубового ствола. Арбасса изнутри казалась еще шире и толще, чем снаружи. Но несмотря на то, что помещение было просторным, мне пришлось постараться, чтобы в полумраке не задеть носилками стены и держать их ровно. Я все время боялся, что мать соскользнет на лестницу.

Медленно, осторожно мы поднимались по ступеням из живого дерева. Странные руны, сложные и запутанные, словно паутина, тянулись вдоль стен. Письмена, переплетавшиеся между собой, снизу доверху заполняли стены, окружавшие лестницу. Но они были непонятны мне, как и прежде. Меня охватило отчаяние.

Наконец мы добрались до плотной занавеси из листьев, которая служила дверью в дом Рии. Раздвинув ее, мы вошли в помещение с деревянным полом, образованным переплетением ветвей. Деревянная мебель «росла» прямо из живых веток и сучьев дуба. Я узнал низкий столик у очага, два прочных стула, небольшой шкафчик цвета меда, края которого были украшены зелеными листьями.

– О, – едва слышно вздохнула Элен, повернув голову, чтобы лучше рассмотреть обстановку. – Здесь так красиво!

Я кивнул Бамбелви, и мы, стараясь действовать как можно осторожнее, опустили носилки на пол. Мать с большим трудом села, но морщинки у нее на лбу немного разгладились. Она оглядывалась, пораженная видом комнаты. Мои мысли, однако, были заняты винтовой лестницей.

Словно догадавшись о моем состоянии, Риа прикоснулась к моей руке.

– Мне нужно найти кое-какие целебные травы для твоей мамы. – Она сняла с плеча Цветущую Арфу и прислонила ее к стене рядом с носилками. – У тебя тоже много работы, если ты по-прежнему надеешься спасти ее.