12

норна

Последний раз Настя приехала 14 ноября.

В том году выпал очень ранний снег. За окном по нему топтались собаки, перетаскивая хозяев с места на место. Между опавшими яблонями всё было исчерчено пунктирами следов. Тут и там сияли помпоны разноцветных шапок, и я думал: надо же, новый год включили авансом.

И вдруг стук.

Подбегаю, распахиваю – правда она.

Как только поднялась на второй этаж? Она не могла стоять, не могла сидеть, даже лежала с трудом. К ней было страшно прикасаться – казалось, она в момент истлеет, осыпется черным пеплом.

Бедная моя Настя.

– Давай доделаем как надо, – сказала она, вымучивая из себя улыбку. – Ты же со мной, да?

– Ну да, – сказал я, – а что…

* * *

Первую ее раскраску я видел по пути в Камбоджу. А после шамана она стала рисовать их одну за другой. Линии, пятна, сполохи – мешанина цветов, куча мала из отходов геометрического производства.

Она называла их «гибель богов», утверждала, что нет ничего лучше, чем сжигать разных гадов через разрисованных персонажей.

Кого сжигать?

Хапуг-алюминщиков. Убийц-энергетиков. Тех, кто их покрывает.

Чушь, конечно, – говорил я.

Она отвечала: ну да, чушь, но дело не в этом. Значение имеет только цена. Сколько вынешь из себя, столько и получишь.

– Херопрактика какая-то, – сказал я на это.

На первой Настиной картинке был красноярский карнавал – у нас как-то так сложилось, что в июне мэр непременно наряжается жирафом, а губернатор натягивает мушкетерские ботфорты. Потом они все вместе строятся свиньей и шлепают по Мира мимо электрических розовых пальм в кадках. Мне иногда эта дичь даже нравилась, казалась наркоманскими кинопробами к Линчу – в красноярских декорациях это не худшая эстетика.

Настя вывела алюминиевого короля, который несет в руках голову Железного дровосека, а своей у него уже нет. Среди сопровождающих – Страшила, губернатор Лев и марширующие маки, из которых идет дым – потому что они на самом деле заводские трубы, которые прикрыты листочками.

Где-то через месяц завод в очередной раз брали с ОМОНом. У нас то и дело начинались азербайджанские войны, только на этот раз алюминиевый магнат не дотянул до перемирия. Сначала говорили, будто его зацепила шальная пуля. Однако потом все увидели закрытый гроб на похоронах, и тут уж началось. Рассказывали, будто короля пытали, а потом задушили. Что отрубили нос и уши. И даже, мол, саму голову – топором. Так и не нашли.

– Вот это ты угадала, – удивленно сказал я Насте.

– Ага, – ухмыльнулась она, – угадала.

Вторым был хозяин Приангарья. Большая вода в две трети картины, а под ней – желтой подводной лодкой – веселый Нагльфар тащит за собой на веревке утопленников. Один из них – глава корпорации развития.

Несчастный случай на рыбалке. Упал с яхты и под винты.

Бедная моя Настя.

Она сказала: давай доделаем как надо. И я ответил: давай.

Ее хватило на целых три. Никто не вытягивает столько, потом даже двух ни разу не было. А у нее вышло.

Только вот этих идиотских часов в углу она никогда не рисовала. Это уже после придумали, для красоты. Но с тех самых пор, как они взялись переизобретать Хиропрактика, их будильник отстает.

Про это забыли, но я по-прежнему держу в памяти.

Они еще очень удивятся, Настя. Наверняка удивятся.

подох как миленький

Это был хороший зимний вечер. Лучший за месяц, как минимум. Выборы кончились два дня назад, деньги упали на счет. Ас звонил с поздравлениями. И вообще все звонили.

Позавчера Георгий радовался. Нет, не так: позавчера он был счастлив. Решил, что купит жене новый «Range Rover Evoque», она заглядывалась на красный. И на Новый год надо – на острова. Какие сейчас самые понтовые острова? Сейшелы или Карибы? Вот на них.

И зачем, кстати, ждать Нового года? Почему не на следующей неделе? На следующей и надо будет. Взять билеты, а Галке ничего не говорить. И чтобы бунгало на берегу, и море подкатывалось прямо к порогу. Есть же у них такие? Да по-любому есть!

И, кстати, про что-нибудь ближе к центру тоже можно подумать. Комплекс «Зиларт», да? Вот надо будет съездить – глянуть…

Всё это Георгий сегодня отложил на потом, потому что сегодня наконец появилось солнце. Оно всплыло как подлодка, которую уже давно списали на боевые потери. Прожгло в серой взвеси себе кусок неба и свесилось из зенита.

Георгий взял Мартышку и поволок ее в парк. Валялись в сугробах. Соня носилась вокруг горки. Потом купили мороженое в маленьком пустом кафе «Веселые призраки». И пока он расставлял тарелки, Сонька болтала ногами.

Когда шли назад, на небе – впервые чуть не за месяц – нарисовалась луна. Большая, как Звезда смерти. Соня, сидевшая у Георгия на плечах, всё оборачивалась, чтобы еще на нее посмотреть…

Слава позвонил в 21:15. Обычно он после восьми вообще мобилу не берет – сколько раз Ас на него шипел, но тому хоть бы хны.

– Ну что, – сказал Слава хмуро, – собирайся, старик; через сорок минут на Беговой. Титан хлопнулся.

– Чего? – переспросил Георгий.

– Подох как миленький, – скучным голосом изложил Славик. – Ладно, давай заводи ноги – надо быстро собраться на разговор.

Георгий хотел на машине, но руки реально начали трястись как у алкаша в завязке. Взял «убер». С плохо сдерживаемой ненавистью смотрел на висок и затылок молодого кавказца-водителя. Тянуло с размаху впечатать в этот висок тяжелую железяку. Или выстрелить. Выстрелить даже лучше. Ударом голову мотнет влево, череп треснет, и струя крови, как вишневый сок в рекламе, медленно взмоет в воздух…

– Можно вас спросить? – включился водитель.

– Смотря о чем, – мрачно сказал Георгий, пытаясь отогнать видение.

Водитель посмотрел в его сторону одним глазом и резко замотал головой – как будто в него все-таки выстрелили, только поочередно с двух сторон.

– Ты же местный, да? Москвич?

– Допустим. – Георгий давным-давно перестал воспринимать переезд родителей из Калуги как акт эмиграции. Он и в Калуге этой был за всю жизнь всего два раза – проездом.

Водитель экстатично кивнул, будто хотел сказать некому третьему собеседнику: «А я что тебе с самого начала затирал?!» Георгий даже испугался, как бы он не стукнулся головой о руль.

– Как москвич – скажи мне: как вы тут живете?!

Георгий вздохнул. Он знал, что это не вопрос, а предупреждение о намерениях говорящего. Что-то вроде «закурить есть?».

– Чем это вас обидел город?

Водитель дернулся, но на сей раз более-менее безопасно.

– Да тут же все – волки! – вскрикнул он, описав правой рукой дугу в воздухе. – Менты – волки! За жилье – волки дерут! А эти, в телевизоре?! Ты вон – тоже волк… – заявил водитель, продемонстрировав Георгию кривую ухмылку, которую, очевидно, следовало трактовать так, что ее обладатель шутит.

– Если тут одни звери, зачем же вы сюда приехали? – стараясь улыбаться в масть, поинтересовался Георгий.

– Зачем! – воскликнул водитель и сделал паузу, будто пробуя слово на вкус. – Да я думал, здесь люди!

– Езжали бы тогда обратно, – предложил Георгий. – У вас-то, поди, человек человечку – нежная овечка.

– Хрен тебе, – добродушно сообщил водитель и по-детски засмеялся, – я теперь сам волк.

– Я теперь сам волк, – неизвестно с чего объявил Георгий Славе вместо приветствия.

Славик не удивился.

– Вот и из тебя говно полезло, – сообщил он с удовлетворением, – а то корчишь всё конференцию журнала «Эксперт» какую-то. Карму на редиску не променяешь, старик.

Георгий поморщился.

– Слушай, слей куда-нибудь эту свою мудрость веков, а?

Слава закатил глаза, но промолчал. Он выставил на барную стойку кафе, где они сели, ноут и повернул экран к Георгию.

– Та-а-ак, – тоскливо протянул Георгий, просто чтобы не молчать.

– Аск, – понуро отозвался Слава.

Новость была уже в топе Яндекса. Виктор Николаевич Махин, 77 лет, 1940-го года рождения. Время смерти. Причина смерти. Пока не называется, но по сведениям… сердца…

– Это «Лайф».

– Догадался.

Некоторое время сидели молча. Георгий жевал коктейльную соломинку.

– К нам какие претензии-то? – вдруг затараторил Слава. – Мы всё сделали – при свидетелях. У меня все отчеты… Избрали же? Избрали!

– Он успел удостоверение получить?

Слава мгновенно скис.

– Завтра.

– Да, – сказал Георгий, – завтра.

Снова промолчали.

– Ас не звонил? Или ты ему?

– Неа. А зачем?

– Ну да.

– Тогда давай края сводить.

Слава кивнул.

– Двадцать штук Подберезкинских, – стал писать в блокноте Георгий. – Еще по семь – бонус. И что-то на организацию по мелочи, это, может быть, даже забудется. У тебя сколько было? Мне кажется, не больше штуки. Если разбиваем пополам, получается по 17 с половиной плюс-минус.

Он раздумывал, говорить ли про личную премию. А если говорить, захочет ли Слава ее вписывать в общую ведомость?

– Мне бы со своим разобраться, – сказал Слава.

– Не понял?

– Всё ты понял, Гоша. Ты работал с Подберезкиным, я – с Лидией.

Ага, сообразил Георгий, понятно.

– И много? – уточнил он.

– Нормально.

Снова помолчали.

Слава тряхнул головой и взлохматил волосы.

– Ладно, это всё цветочки, неполадки в пробирной палатке. Давай думать, как рассчитаемся с Асом. Там счет покрупнее: ему-то проект мы так и не сдали.

Георгий боялся, что шеф в какой-то момент позвонит. Он даже представлял, как именно телефон начнет жужжать и ползать по крышке стола, будто муха с оторванным крылом, а сам он будет стоять рядом, исходить по́том и не знать – брать трубку или нет. Он хотел выключить мобильник, но это показалось ему даже не дезертирством, а попыткой зажмуриться и спрятаться под стол.

И всё же, сколько бы Георгий ни сидел в напряжении, прислушиваясь, не завибрировала ли трубка, всё было тихо. У Аса не было к нему никаких вопросов, не было и желания потребовать немедленного отчета. От этого тоже становилось тоскливо. Георгий понимал: это шеф ждет его обращения. Объяснения. Может, даже ритуального двойного самоубийства – на пару со Славой. Оттягивать эту сцену вряд ли удастся долго – может, несколько часов, может – до завтра. Но не исключено, что времени еще меньше, поскольку как раз сегодняшние минуты стоят как биткоин в суперпозиции.

Вместо Аса через телеграм позвонил Слава. Георгий вздрогнул, с ужасом взглянул на экран айфона, но, поняв, что это такой же тайсентай, как и он сам, ответил.

– Ну что? – мрачно поинтересовался Слава. Собственно, это был не вопрос, а завуалированная жалоба на то, что никаких обнадеживающих новостей нет.

– Сам знаешь, – сказал Георгий и сбросил вызов. У него не было желания играть со Славой в доктора-психоаналитика.

Георгий попробовал представить, что́ скажет Ас, – и не смог. Шефа Конюшни ему приходилось видеть в ярости лишь дважды. Первый раз Ас внешне оставался холоден и даже будто немного замедлился (или это просто тот случай так въелся в память, что теперь протягивается только в замедленной перемотке?). Александр Сергеевич продолжал говорить и что-то писать, только время от времени поворачивая голову и сосредоточенно рассматривая дальний угол кабинета. В конце концов, он снял трубку рабочего телефона и надиктовал одну и ту же тусклую депешу нескольким людям – текст теперь было совершенно невозможно восстановить. Всё это закончилось разгромом РБК. Офис частично сгорел, погибших не было, но оказалось полно народу с ожогами.

Второй раз был, наоборот, громкий. Ас с перекошенным лицом, покрытый красными пятнами, как если бы ему вместо ботокса вкололи томатного сока, кричал на отдел аналитики и его начальника Мишу. Вроде бы кто-то из них слил отчет на сторону. Мишу прямо из кабинета забрала безопасность. Отдел передали Георгию, а сам Миша дематериализовался. После этого чего только ни болтали: и про труп, который нашли в Павшинской пойме, и про потерявшего память парня с проломленной головой, и про спецсизо мэрии. Георгий кривился от этих выдумок, пока однажды не наткнулся на «трудовую» Миши, которую тот так и не забрал. Он не стал никого расспрашивать, как так вышло, он решил, что имеющихся знаний ему вполне достаточно.

Георгий не наезжал на профильного вице-мэра и ничего на сторону не отдавал. Он, конечно, взял деньги Подберезкина, но на такое традиционно смотрели сквозь пальцы. Не мог он и предотвратить смерть Махина – не бог ведь и даже не воинский начальник. Но вот получить удостоверение сразу на следующий день после выборов мог как два пальца. Мог послать того же Подберезкина, да и у самого Георгия это наверняка бы получилось – его уже хорошо знали в избиркоме.

В общем, мог. Но вместо этого он, как мудак, хотел – с помпой, сопровождением, с фото в федеральных СМИ. Теперь же – подпрыгивай не подпрыгивай…

Он позвонил своему старому корешу Сереге – когда-то они вместе скакали по регионам, выбирая заксобрание Орла или, там, мэра Апатитов. Серега позже нашел себе подходящего депутата Госдумы и вместе с ним поселился на Охотном ряду. Сейчас он служил в парламентском аппарате, и Георгий подумал, что можно попытаться воспользоваться его наколками.

Серега легко согласился встретиться, даже не спросил – зачем. Может, подумал, что Георгия одолели ностальгические грезы?

В полпервого они уже сидели в кафешке бывшей гостиницы «Москва». Георгий когда-то любил это здание – конструктивистский вывих на теле прибранной Юрием Михайловичем столицы. Мэру она была неродная, и он «Москву» в итоге срыл. А на ее месте возвел ее же муляж.

И вот теперь Георгий сидел внутри этого муляжа и думал, что всё происходящее напоминает историю даже не про сбой в матрице, а про более глубокий надлом реальности: черная дыра в фейковой вселенной внутри ее же декорации.

Он рассеянно кивал в такт словам Сереги, вертя в руках коробочку с зубочистками. Пробовал задавать вежливые вопросы, но получалось больше невпопад. Наконец, на очередном витке рассказа о путешествии Сереги в Сингапур, Георгий не выдержал.

– Слушай, – сказал он с тяжелым вздохом, – а можно было бы получить Махинское удостоверение?

Серега споткнулся на полуслове и удивленно уставился на Георгия. Вопроса он не понял.

– Подожди, – сказал он, сведя брови к переносице, – он же помер?

– Ага, – признал Георгий, – но нужно одну проблему решить.

– Какую проблему? – тупо спросил по-прежнему контуженный вопросом Серега.

– Ну там… с престолонаследием.

– Чего?

Георгий снова вздохнул – во все легкие.

– Шефу надо, – грустно пояснил он.

На самом деле его просьба казалась бредовой только на первый взгляд. Удостоверение – очевидное доказательство того, что работа выполнена, сделка состоялась. По этим «корочкам» родственники, отодвинутые теперь от заказов стройкомплекса, могли требовать у организаторов соглашения с Махиным свою долю, а мэрия – в коем-то веке умерить притязания родственников. Без удостоверения же сделки просто не было, был только мертвый 77-летний старик, не доковылявший до конца дистанции.

Ничего этого, понятное дело, говорить Сереге Георгий не стал.

– Слушай, – вместо этого взялся уговаривать он, – это же ерунда, формальность. Я его верну тебе через неделю (в этом Георгий вовсе не был уверен, но потом уже не будет особой разницы), за кампанию отчитаться надо.

– А ты причем? – продолжал тупить Серега, – не ты же его грохнул? – Тут он пристально посмотрел в глаза Георгию и постарался улыбнуться. – Всегда же наша работа заканчивалась день в день.

– Так-то оно так, – тоскливо согласился Георгий, – но тут были особые условия. Сережа, горю я без этой «корочки»!

– Старик, мне голову снимут, ты что.

– Тебе вряд ли, – продолжал давить Георгий. – Даже если обнаружат, я рассчитаюсь. Серьезно. А если не поможешь, мне-то снимут наверняка.

Серега откинулся на спинку стула. Ему явно захотелось быть как можно дальше от Георгия, даже в этом помещении.

– Не-е-ет, старик, так не пойдет, – протянул он. – Стукни Костику в АП, а? Если они мигнут моему руководству, тогда всё отрегулируем в лучшем виде. А так – извини.

Георгий кивнул.

– Поговорю, – сказал он безо всякой надежды.

– Да-да, думаю, он тебе поможет. Ты расскажи, как вообще-то?..

Позвонил Слава.

– Ну как? – спросил он будто даже с издевкой. Будто он наблюдает со стороны, как тонет кто-нибудь ему крайне несимпатичный, а сам он не тонет, а наоборот, отталкивает его палкой от берега.

– А у тебя? – не менее ядовито осведомился Георгий.

– У меня богато, – подчеркнуто бодро отчитался Слава, – кенты в мэрии – аут, президентские – съехали с темы. И еще ведьма прислала человека.

– Лидия?

– А кто же.

И Слава поведал, как у его двери, минуя консьержа, нарисовался крепкий чел с предложением «поговорить и рассчитаться». Слава крепкому парню не открыл, а вместо этого попытался связаться с Мироном – еще одним контактом в АП.

– Это который рулит «Лидерами России»? – вспомнил Георгий.

– Да, он такой серьезный… деятель. Мог бы дать волну по газетам и телеграм-каналам. Мол, смотрите, кто пришел, – ура, избрали крепкого профессионала – Махин победил на довыборах с титаническим отрывом.

– Удалось дозвониться?

– Удалось, – сказал Слава, – я ему даже почти успел рассказать. Но он в ответ рассказал о наших дальнейших перспективах… В общем, посоветовал нам кому-нибудь срочно продаться. А то не разрулим.

– Кому?

Слава помолчал.

– Знать бы.

Георгий провел вечер в лихорадочных попытках до кого-нибудь дозвониться. Он даже взялся просматривать списки друзей в соцсетях, надеясь обнаружить волшебного помощника, о котором случайно не вспомнил раньше.

Кто-то не брал трубку, кто-то дистанционно похлопывал Георгия по плечу, говоря: сочувствую, старик, такая жизнь пошла – пиздец… Пресс-сек вице-премьера даже предложил переговорить с аппаратом спикера, но дней через пять – как вернется из Владика.

Когда записная книжка кончилась, Георгий достал коробку с кучей малой Мартышкиного лего и взялся собирать из него неведомого зверя о шести ногах. Ему всегда лучше думалась под щелканье встающих в пазы деталек. Правда, Мартышка обижается – она не любит, когда игрушками играют без нее.

Ему действительно стало спокойнее. Возможно, еще и оттого, что Георгий твердо решил сдаваться. Завтра утром надо позвонить Асу и к обеду добраться до конторы. И всё. И хватит.

Не стал будить Галку и заснул на диване в зале.

Ему снился сон, где он – маленький мальчик – вместе со своим школьным приятелем – погибшим лет пять назад Севой – выкапывал потемневшую от времени безразмерную железяку. Лопаты то и дело отскакивали от нее с глухим стуком. Георгий пробовал понять, где же она кончается – подкапывал тут и там, но везде лопата погружалась в землю всего на пару сантиметров, утыкаясь в преграду.

Чем дольше они копали, тем страшнее Георгию становилось, потому что он начал догадываться, что металл под ними – бок исполинской чешуйчатой зверюги. Он копал и думал: надо бы сказать Севе, что пора остановиться – кто знает, что это такое. Но Сева так увлеченно разгребал кучи рыхлой земли, так вглядывался в черненый металл, что Георгий только вздыхал и копал дальше.

Он остановился только в тот момент, когда пространство вокруг внезапно стало светлеть, сделалось из темного сначала тусклым, а потом и вовсе наполнилось подземным свечением. Георгий стал испуганно оглядываться по сторонам. И точно – вдалеке, на границе видимости, он увидел два светящихся змеиных глаза. Он отбросил лопату и закричал.

Звонил телефон.

– Да! – выкрикнул Георгий, которого колотило от перетекшего в реальность сонного ужаса.

– Собирайся, старик. Минут через тридцать за тобой заеду – прокатимся, – безапелляционно сообщил Слава.

Всё еще не до конца избавившийся от видения Георгий ничего не спросил. Он встал, с ужасом глянул на часы – 9:40, все уже ушли, не став его будить. Выглянул в окно и долго рассматривал двор. Вроде никого. Пока. Может, это всё фигня? Может, дурацкая паника? Всё же надо позвонить Асу. Дождаться Славу и позвонить.

Напарник проходить отказался.

– Телефон отруби, батарею вынь, – распорядился он.

– У меня несъемная.

– Тем хуже. Всё равно отруби.

Дождавшись, когда Георгий унесет трубку на кухню, он сообщил:

– Нас готов принять Надир.

Георгий не поверил. Надир давно отошел от дел Конюшни. Надир – шишка и советник Верховного. И потом: он же первым сгрузит их Асу, они же ближайшие кореша.

– Ты, блять, совсем с катушек слетел! – зашипел Георгий. – Теперь он нам точно головы отвернет!

Слава поморщился.

– Ты что-то быстро обгадился, старичок. Вон, глянь, из штанины капает. Нам нужна сделка, нужны те, кто способен ее организовать.

– Ты про Мишу помнишь?!

– Про Мишу – это сказки всё. Вон Овечкин, поди, и придумал.

– А Катька?

– Катька вела себя как сука. Да ладно, никто тебя не убьет, не зарежет. Ты другого бойся – если нас выпрут, ты без конторы нахер никому нужен не будешь. Ты же больше делать ничего не умеешь.

– Интересно, – заметил на это Георгий. – Интересно, как ты себя из этого выносишь. Сам-то ты что умеешь?

– Я-то? А я такое же говно, как и ты. Только я не строю из себя капитана Америку. Ладно, собирайся, не будем заставлять человека ждать. А то в самом деле что-нибудь ненужное случится.

У подъезда стоял мент. Георгию даже показалось – один из тех, с которыми встречался титан. Георгий чуть задержал на нем взгляд, и мент тут же шагнул навстречу Махинским провожатым.

– Поехали – покатаемся, – повторил он формулу Славы.

Слава в ответ выхватил травмат. Он давно его возил с собой, даже время от времени хвастал, доставая из потайного кармана бардачка. Но наставленное на кого-то дуло Георгий видел впервые.

– Я же всё равно знаю, где ты живешь, – с веселым удивлением заметил мент. – В курсе, что за вооруженное сопротивление полиции получают?

– В курсе, – сказал Слава беззаботно. – А ты не знаешь, как долго ищут двуручных ментов, которые не делились со своими?

Мент переминался с ноги на ногу.

– Я тебе за эти разговорчики лично жопу порву, – так же беззаботно пообещал он.

– Обещал Вася на лягушке жениться.

Георгия всю дорогу трясло.

– Чей он? – спросил он Славу.

– Да хрен его знает, может, Лидии, а может, в самом деле, Александр Сергеевич прислал за нами присматривать. Какая теперь разница.

– Какая теперь разница, – повторил Георгий.

Георгию у Надира бывать не приходилось – всё же охраняемая резиденция, особый статус. Да Ас и не разрешил бы без него – по рангу не положено. К таким вещам он относится трепетно.

Два кольца проверок, как в аэропорту. За стеной в два человеческих роста автоматчики в масках. Георгию хотелось добавить – хмурые, хоть лиц ниндзя он и не видел.

Кремовый особняк с глумливыми женскими лицами на фронтоне после знакомства со стражей представлялся несмешной шуткой, холстом с нарисованным очагом. Георгий даже взялся искать глазами какую-нибудь другую постройку – вход в настоящий мир госуправления, но ничего не обнаружил.

Их машину остановил великан-часовой в куртке «Памятники Москвы» и поинтересовался, отметились ли гости «в протоколе».

– Нас ждет Надир Харисович.

– Отметьтесь сначала, – посоветовал бугай.

В протоколе – каморке со стороны левой усмехающейся девы – выдали анкету на двух страницах. Григорий быстро пробежал имя-адрес-род деятельности, но остановился на вопросе: «Приходилось ли вам бывать в Индии? Перечислите все случаи».

– Почему Индия? – ткнул он локтем Славу.

– Потому что она тоже родина слонов. Ты не отвлекайся, старик, нас уже ждут.

Охранник проводил компаньонов на второй этаж по неожиданно крутой винтовой лестнице. Взявшись за набалдашник на перилах, Григорий с удивлением обнаружил, что тот сработан в виде вороньей головы. В огромном, хотелось сказать – бальном – зале, пол которого был устлан красно-синими квадратами, проходила выставка антикварной мебели. По крайней мере, никак иначе наличие расставленных в линию шкафов, комодов и трельяжей Григорий бы объяснить не смог.

Улыбчивая тень светловолосой девушки указала рукой в сторону нужного кабинета и тут же растаяла. Слава, который явно помнил особенности этого места, сразу же с силой навалился плечом на входную дверь – и всё равно не без труда сдвинул деревянную колоду с места. Визитеры протиснулись в полутемный зал, где в дальнем углу, слившись с огромным креслом, восседал Надир.

Свет давала только небольшая лампочка на журнальном столике возле хозяина, и для посетителей не было предусмотрено особого режима – массивные люстры, осиными гнездами зависшие под потолком, остались безжизненными. Почти на ощупь Слава и Георгий добрались до кресел напротив хозяйского и кое-как в них расположились.

Надир сидел с полузакрытыми глазами и казался не то уснувшим, не то соскользнувшим в транс. Георгий подумал, что на вид ему лет 100, а то и все 120. Больше всего предок Конюшни был похож на высеченного из камня исполина, подлинного титана. Георгий и забыл, каким огромным и даже устрашающим может быть господин Советник.

Повисла пауза, во время которой Георгий всё время искоса поглядывал на Славу, но тот не торопил начало разговора. Наконец, Надир провел ладонями по лицу, как делают мусульмане во время молитвы, и вдруг из-под ладоней выглянули нисколько не сонные, властные черные глаза.

– Ну здравствуйте, братцы-кролики, – сказал Надир добродушно.

Он и теперь продолжал выглядеть статуей, памятником самому себе – даже только что пришедшие в движение руки снова обратились в камень.

– Здравствуйте, Надир Харисович, – эхом друг друга отозвались визитеры.

Надир ухмыльнулся.

– Вот и добрались меня навестить, да? Рассказывайте.

Слава бросил «не встревай без надобности» взгляд на Георгия и заговорил:

– Надир Харисович, мы, собственно, по поводу Махина. С его избранием… вы знаете…

– Знаю, – откликнулся Надир. – С избранием всё в порядке, с остальным теперь будут проблемы.

– Уже есть, Надир Харисович.

Надир снова ухмыльнулся, и Георгию не понравилось, как он это сделал.

– Вы правильно опасаетесь Сашу, – сказал хозяин Славе. – Мы сами его, хм, побаиваемся. А история с Махиным – интересная, конечно. Правильно, что пришли. Неправильно, что только сейчас. Слышишь, Слава?

Слава скорбно закивал, но Надир этого, казалось, не увидел. Он вдруг опять соскользнул в сон или во что-то такое, что заменяет титанам палаты Морфея. Его глаза закрылись, и владелец кремового особняка с полминуты сидел неподвижно.

Вернувшись в дневной мир, Надир подмигнул Георгию.

– В общем, так, – сказал он. – Теперь я задам несколько вопросов, и от того, насколько честно и подробно вы на них ответите, будет зависеть, что с вами сделается дальше.

Это «сделается» Георгию не понравилось категорически. Зря мы сюда сунулись, подумал он. Этот нас сейчас просто раздавит. К Асу надо было бежать, к Асу. Ну что я за идиот!

– Не подведите и меня, и себя, – продолжал Надир, – хорошо? Вранье в этой ситуации будет стоить слишком дорого. Согласны?

– Да, Надир Харисович, – снова одновременно выпалили Слава и Георгий.

– Тогда поехали. Слава, от кого ты получил указание заниматься Махиным?

– От Александра Сергеевича. Он сказал – мол, мэрия договорилась с родственниками, будешь курировать избрание.

– Куда избрание?

– В Думу, в вице-спикеры.

– Что ты тогда подумал?

– В смысле?

– Ну, что ты подумал о том, зачем вашему шефу Махин?

– Подумал: подряд поступил. Может, даже от вас. И что кинут Махина наверняка.

– Так. А когда ты поменял мнение?

– Когда правительство ушло в отставку, и стали говорить, мол, теперь спикер в случае чего – и.о. президента.

– Как ты описал для себя ситуацию?

– М-м-м. Вы подстраховываетесь. Ставите третье лицо с прицелом на второе.

– Что ты сделал?

– Ничего.

– Слава, что ты сделал?

– Ну, правда, ничего! С Лидией только договорился… ну, про аппарат вице-спикера.

– Что тебя возьмут в Думу?

– Да.

– Саше сообщил?

– Нет, но он сам откуда-то узнал.

– Он сказал, кто еще должен войти в аппарат?

– Нет.

– Очень хорошо подумай, Слава.

Слава не просто хорошо задумался, Георгий увидел, как тот раскачивается, впившись взглядом в несуществующую точку на полу. Бородка, и та скрутилась знаком вопроса.

– Там что-то было про работу с людьми этого… которого потом в «Лукоморье» грохнули…

– Валерия?

– Да!

– Интересно. И Саша тебя ведь не стал отговаривать от перехода в Думу?

– Нет. Сказал, что, когда всё кончится, будем продолжать работать вместе.

Надир засмеялся.

– Очень хорошо. Георгий, теперь ты.

Георгий вздрогнул и уставился на Надира.

– Кто, кроме Саши и вас двоих, знал подробности кампании Махина?

– Да никто, наверное… Катерина, может. У нее там какая-то его помощница в подружках.

– Да, Катерина. Ну, с этим уже решено. Кто еще?

– Подберезкин. Родственник какой-то. Но он не все подробности, так, общие вещи.

– От кого поступили заказы на картины?

– На картины?

– Гоша, не надо. На картины Хиропрактика.

– А-а-а! Да эта дурная тетка из префектуры. Как ее там… – Георгий защелкал пальцами, силясь вспомнить имя.

– Ты сам занимался реализацией?

– Чем? А, включением в персонажи картины. Нет, я Александру Сергеевичу передал.

– А он?

– Смеялся. Сказал, как-нибудь пока заморочить ей голову.

– Смеялся, значит. Кто потом обращался по поводу персонажей?

– Никто.

– Гоша, это очень серьезный разговор. Всех вспоминай, с кого брали и с кого не брали за услугу.

Георгий аж подался вперед, приложив обе ладони к груди, как будто готов был вырвать и бросить к ногам Надира само свое сердце.

– Честное слово! – чуть не закричал он.

Надир ухмыльнулся.

– Честное-пречестное, – передразнил он.

Георгий испуганно сглотнул.

– Слушайте, ну, может, Борисов еще, я его там спрашивал: контакты, выходы разные…

– Борисов? А какие у него контакты?

– Ну, художники разные, хиппари… он же из активистов каких-то бывших…

– Еще вспоминай. Кто из мэрии?

– Нет-нет, из мэрии точно никого.

– Куратором от них был Аверин?

– Да.

– Часто звонил, интересовался, присылал кого-нибудь?

– Нет, что вы. Он только в самом начале со мной. Потом только с Александром Сергеевичем.

Надир опять закрыл глаза, но на сей раз тут же открыл их снова.

– Значит так, братцы, – объявил он, – пойдете сейчас возьмете у девчонок бумагу и ручку, посидите полчасика и всех-всех перепишите, кто обращался к вам или вашему шефу по поводу картин – с пояснениями, чего именно хотели, и что делал Александр Сергеевич. Когда с этим справитесь, машина вас отвезет в Думу – выписать удостоверение. Я договорился, несколько дней объявлять не будут. Из Думы сразу к Олдину – винитесь перед ним, говорите, что не знали, как получить махинскую «корочку». Потом вам помогла Ирина Деева – это управделами, сами придумаете, откуда ее знаете. И упаси вас бог проболтаться об этом нашем разговоре, ясно?

Слава с Георгием закивали.

– Ясно, Слава?

– Да, Надир Харисович.

– Ясно, Георгий?

– Конечно, Надир Харисович.

– Тогда шуршите давайте. Дальше потом поговорим.

Визитеры повскакивали со своих мест и чуть ли не бегом бросились к входной двери. Она не открывалась. Сдвинуть монолит удалось только вдвоем, когда Слава обеими руками схватился за ручку, а Георгий что есть силы потянул на себя косяк.

Когда махинские «избиратели» провалились в дневной мир, в мире темном, шагах в трех от Надира, отодвинулась тонкая панель, в просвете которой обозначился помощник.

– Что с ними делать? – спросил он.

Надир болезненно поморщился.

– Пока как я и сказал. И смотри, чтобы не вильнули, когда узнают про смерть спикера. Собачья башка, да? Сработала собачья башка, всё как и предполагали.

– Спикер не выкарабкается?

– Без головы-то? Не думаю.

– Вроде бы же… – начал было помощник, но сам же и осекся.

Надир закрыл глаза.

– Слушай, Леня, – сквозь накатывающую красно-черную волну проговорил он, – ты сейчас не телеграм читай, а держи лучше ситуацию. Четкие данные, понял? А не байки. Мы долго вырисовывали это всё и совсем близко подошли. Теперь нельзя обосраться. И чтобы наше дело обосрали – тоже нельзя. Полшага – и мы повынимаем кости из всей этой продавшейся сволочи. Они думают, что они себе избрали Махина. Нет, это они нам его избрали…

В это время Георгий со Славой спускались по вороньей лестнице, и Георгий чувствовал, как мир кружится вокруг него и одновременно наползает несгибаемой тяжестью в ноги.

– Слушай, – пробормотал Георгий, – меня, наверное, на очко пробило, но он какой-то нереально страшный же сегодня. И еще эти закрытые глаза, подмигивания, а?

– Всегда боялся, – облизнув пересохшие губы, признался Слава.

протечка

Опять этот звук.

Ас прошел к ванной и распахнул дверь. Так и есть, из намокшего пятна на потолке падает мелкий дождь.

– Твою мать! – застонал он и в ярости швырнул об пол тонометр, который держал в руках.

Он достал из кармана телефон и вызвал из быстрого набора «Женю. Домоуправление». Пять гудков, семь…

– Да, – со вздохом отозвался Женя.

– Доброе утро, – ядовито поприветствовал его Ас. – Всё та же история.

– В том же месте? – без удивления осведомился Женя.

– Почти.

– Сейчас кого-нибудь пошлю.

– Да не надо никого посылать! – заорал Ас. – Я, блять, тебе за что плачу?! Каждые две недели, Женя! Две недели! Ты мне предлагаешь и дальше жить в этом говне?! Немедленно сюда сам!

Ас бросил трубку в прихожей и снова заглянул в ванную. Нет, сильнее лить не стало, всё та же мелко-мерзкая морось.

– Сучьи дети, – сказал Ас неизвестно о ком и ушел на кухню.

Женя нарисовался минут через 20. Помятый, в веселеньком поло с корабликами. Морячок.

– Это такой дом, – вместо обычного «здрасьте» сообщил он, – я же вам говорил, мы ничего не можем, это когда стояк вреза́ли…

– Даже не начинай, – предупредил его Ас.

– Да что «не начинай»-то? – запротестовал Женя. – Да вы хоть кого позовите, спроси́те, раз мне не верите.

На это Ас промолчал. Вызывали уже. Правда, говорят, конструкция такая. Неудачная. Но это же труба, а не адронный коллайдер. Это дом, а не ракета-носитель «Ангара»!

Женя тем временем задумчиво смотрел на рейнфорест в ванной.

– Теплая, – сообщил он, потрогав каплющую воду.

– Да что ты говоришь!

– Ну что, пойду смотреть, что там наверху сделать можно.

– Иди-иди, – сказал Ас. Он внезапно почувствовал, что заряд ярости необъяснимо тает, уступая место апатии.

– Это же, наверное, и у Богданчикова протекло, раз до меня спустилось? – спросил он.

– Да уж наверняка.

– А мне вот интересно, ему-то вы как это всё объясняете?

– Да как, – пожал плечами Женя, – вот как вам.

– И он вам головы не отворачивает?

– А толку-то, – сказал Женя, – вода от этого капать не перестанет.

По пути в Конюшню Ас заставлял себя не думать об этой ерунде. О бесконечной течи в свежем элитном доме на Никитском. Черт, расскажи кому, не поверят!

Спокойно. Вот Хиропрактик. Хорошая была идея – кто бы ее изначально ни придумал. Богатая. Даже удивительно, что остальные не ухватились.

Когда появилась первая картинка – «Каток», а через два дня слетела голова президентского управделами, многие в шутку заговорили: мол, это призрак нарисованного Кремля вышел на охоту. Все заговорили, а Ас сделал выводы. Один раз – случайность, но два – уже тенденция. И он решил этот второй раз организовать. Бог с ним, что автора первой картинки цензоры так и не нашли. Мы уже давно умеем производить авторов без их помощи, верно, Надир?

Ас мысленно отсалютовал учителю.

Вышло не так уж и плохо. Этот питерский Хиропрактик-2 идеально попал в формат. Настрогал разных историй, часы судного дня придумал. Оставалось только смотреть, чтобы кто-нибудь ненужный не влез в проект. Ну, он в итоге попытался. Этот Валерий Петрович, президентский пизденыш, решил, что может диктовать. Угрожать. Вымогать что-то там. Они вместе с его телевизионным дружком говорили, у них компромат. Переписка.

Ас скормил обоих Георгию. Однако и после того, как советника смешали с говном крупнейшие блоги, Валерий не сделал нужных выводов. Он даже и не подумал договариваться, наоборот, начал сильнее давить. Еще чуть-чуть, и он мог бы превратиться в большую проблему. Хорошо, что дед тогда еще не артачился – нарисовал как надо.

А вот «старших» Ас переоценил. Он-то думал, они могут на время замириться ради общей угрозы, но нет. Решили, что за ними наконец пришли, и бросились врассыпную. Всё время жили в ожидании, оказывается.

Вот и выдвижение Махина прошло почти незамеченным, не до того было. А потом уже титан стоял одной ногой в Госдуме, пойди его подвинь.

Сейчас, подумал Ас, когда всё посыпалось, Махин и вовсе становится Колоссом. Правда, колоссом мертвым, но пока это неважно. А через неделю-две будет совсем другая повестка.

Так быстро, спросил он себя. Да, пожалуй, не дольше. Премьер слился, и правительство глубоко и.о., а спикер – на только что опубликованной серии картинок. Зная его – моментально сдернет в Италию. Или в Майами? Да нет, в Майами побоится. Хотя черт его знает, где, они думают, лучше укрываться. С какого Дона у них нет выдачи. Инаугурация через пять дней, а всё летит в пизду, как и обещал Егор Летов, человек и аэропорт.

Думал ли Ас, что посыпется действительно всё? Скорее, нет. Махина бы вполне хватило и без роли великого кормчего. Только оказалось, что, как в старом анекдоте, стоит вытащить гвоздик, и…

В приемной его ждал Денис.

Ас удивленно приподнял бровь, опер в ответ показал в сторону переговорки. Это была его особая гордость – категорированное помещение, оборудованное глушилками, микрофонами, камерами и бог знает чем еще. Все интимные беседы происходили здесь. Неинтимные зачастую тоже – Денис даже приучил Аса просматривать записи встреч, чтобы изучать реакции визави на те или иные слова. Иногда это и впрямь бывало полезно.

Телефоны при входе Денис сам собрал в спецкороб, щелкнул кнопками на стене, запер дверь.

Ас, продолжая удивленно на эти приготовления поглядывать, сел за стол. Ничего хорошего ждать от внезапных игр Дениса в шпионы не приходилось.

– Началось? – поинтересовался он.

Денис хмыкнул. И даже не хмыкнул, а издал такой двусмысленный крякающий звук, в котором сразу читалось: «еще бы», и «вот этого не надо», и даже, пожалуй, «не шутите так».

Сколько лишнего времени мы тратим на составления слов в предложения, подумал Ас.

– Давай по делу.

– Давайте, Александр Сергеевич.

Денис тоже приземлился за стол, выставив перед собой руки, напоминающие садовые инструменты. Электрические грабли?

– Это про Борисова, – сказал он. – Помните, мы говорили про его дочь. Увезли, родительские права, туда-сюда?

– Да, – нетерпеливо ответил Ас, – не тяни кота за хвост.

– У него нет дочери.

Ас озадаченно посмотрел на Дениса. Он прикусил нижнюю губу и тряхнул головой.

– Нет – в смысле не было? – переспросил он. – Или с ней что-то случилось?

– Нет – в смысле не указана ни в каких документах. Я проверил все базы – у него никогда не было детей.

– Та-а-ак, – протянул Ас, задумчиво постукивая пальцами по крышке стола, – очень интересно. То есть он ее придумал? А зачем? Или что, это дефект легенды? Но это же глупо совсем… А что с женой? С другими родственниками?

– Там еще интереснее. Вот, – Денис протянул Асу ксерокопию.

– Ни пса не понятно, – сказал Ас, разглядывая темные пятна, в которых тонули буквы.

– Выписка из Красноярска, – пояснил Денис. – О жене. Брак не регистрировали. Активистка всяких движений. Административные аресты, сопротивление полиции, митинги. Пропала. То ли сама, то ли помогли. Вроде как выехала за рубеж. Это всё.

– А что тут интересного?

– О ней тоже почти нет документов. Подчищены. В паспортной базе она не значится. Соответственно, никаких выходов на родственников.

– Так, – повторил Ас.

Этого он не ожидал. Врешь-врешь, а нечаянно правду скажешь. Вот кого надо было сдавать безопасности! Или он просто больной, подумал Ас. Шизофрения, воображаемые друзья, дочь-снегурка. Тоже, конечно, история.

– И как ты это проморгал? – поинтересовался Ас. – Ты же понимаешь, что́ это может значить?

Денис молчал.

– Немедленно отправляй человека в Красноярск – собрать, что можно, на месте. Чтобы завтра отчет – кто это всё организует. Борисова – в подвал, засылай оперов. Все его ящики, аккаунты, что найдешь, вытряхивай.

– Уже начали.

– Начали, – зло повторил Ас. – Результат где?

Он встал из-за стола.

– Есть еще одно.

Это ему совсем не понравилось. Денис вообще-то не про драматические эффекты. Ас молча сел на место и уставился на опера. Денис мялся. Денис прятал глаза.

– В общем, так, – сказал он, по-прежнему глядя в сторону и будто растирая в пальцах что-то невидимое, – приняли же этого связного чувачка. Илью. Ну, а наши, как и договаривались, его вели: и до встречи с этим, Черным. И после – из рук в руки, так сказать… Мне только что доложили. Он, короче, Борисову всё отдал.

Ас засмеялся. Это нервное, подумал он, точно нервное. Но смеяться не перестал.

– Ты мне хочешь сказать, что Борисов – Черный?

Денис пожал плечами.

Какая ирония, подумал Ас. Это просто адски смешно. Комиссар Жюв выследил Фантомаса.

– Я знаю, – сказал Ас, – ты плохо обо мне думаешь, Денис.

Денис дернул башкой. Денис открыл и закрыл рот.

– А что тебя смущает? – поинтересовался Ас.

– Нас всех на этом повяжут, – выдавил, наконец, Денис.

– Так, – сказал Ас, – спокойно. Нам нужно было, чтобы этот Черный взял рисунки. Он взял. Нам нужно, чтобы он их передал исполнителям. Он передал – граффити уже всплывают, причем залпом, как мы и хотели. Спикер вот-вот брякнется… Ничего не меняет, если это действительно он. Ничего не меняет, если Борисов не попадется чужим раньше срока. А после срока его возьмут твои. Ты же послал? Вот и ладушки.

Зазвонил рабочий телефон. Совсем офонарели, подумал Ас, десять вечера же.

Он схватил трубку и яростно в нее выкрикнул:

– Я занят!

– Александр Сергеевич, Александр Сергеевич, – забормотал охранник, – там какие-то в камуфляже ворота режут!

последняя

В обезболивающем полубреду он куда-то прыгал. Кажется, с пригорка – подминая под себя ногу. Удивленно смотрел, как она заламывается, будто резиновый сапог. А потом мучился от страха, что эта мягкая мерзотность перекинется дальше, например, на руки. Ему казалось, что если не смотреть на пальцы, то, может, еще и обойдется. Но он не мог на них не смотреть.

С трудом выпроставшись изо всей этой дряни, он разлепил веки и схватил ртом воздух. Как аквалангист, чудом всплывший, когда уже кончился весь кислород, как реанимированный утопленник.

– Господи, – пробормотал он и судорожно сглотнул.

Он попробовал раздышаться, но это оказалось сродни тому, как если бы он полосовал себя ножом по ребрам. Не так смертельно, как вчера вечером, но всё равно почти нестерпимо. Пришлось втягивать в себя воздух по чуть-чуть, с долгими перерывами.

Наконец, он смог повести головой, и первое, что обнаружил – кого-то, кто сидел на полу в нескольких шагах от его кресла, фигуру в черном. Или не в черном? В этом медикаментозном полумраке что угодно может показаться.

Фигура подалась вперед, и он опознал в ней коротко стриженную круглолицую девушку. Всё же, наверное, действительно в черном.

– Привет, дочь, – сказал он так буднично, как если бы говорил ей это каждый вечер, возвращаясь с работы. Внутри ожило огромное удивление, но вовсе не от того, что она здесь. Больше поражало, что ее визит кажется само собой разумеющимся.

– Здравствуй, папа.

Она выглядит похудевшей, подумал Надир. Одни глаза остались. Разве у нее были черные глаза?

– Хорошо выглядишь, – сказал он ей, стараясь улыбнуться.

– Ты как всегда врешь, папа.

– Не всегда.

– Вот опять.

Похудевшая, но всё такая же юная. Аберрации памяти ведь наверняка, да? Ей же сейчас должно быть уже тридцать три… тридцать четыре?

– Ничего, – сказал Надир, прислушиваясь к тому, как со свистом вырывается воздух из легких, – уже не очень долго. Потерпи.

Скорее бы уже, думал он. Вот сейчас эту историю с перетряской гнилой «элитки» доделаем, и всё, хватит.

– Папа, – сказала дочь, – я никогда не хотела, чтобы с тобой такое происходило.

– Не знаю, – засомневался Надир. – Правда, не хотела?

– Не хотела, – подтвердила гостья.

– Ну и хорошо, – сказал он с облегчением. Боль чуть-чуть отступила, и он сделал, наконец, первый полный вдох. – Ты ко мне по поводу своих друзей?

Гостья покачала головой.

– Из-за двенадцатой.

– А-а, – кивнул Надир, – ну да. Еще одна осталась?

– Последняя, папа.

Господи, подумал Надир, великий Боже, сколько же я ее не видел? Четыре года? Пять? Да и до этого… Надо было забрать ее. Даже если через силу. А лучше – договориться как-то. Что я, не смог бы договориться с дочерью? Со всеми договариваюсь, а здесь бы не смог? Всё пошло не так. Вот бы здесь удивились, если бы поняли, что у меня всё пошло не так…

Его начало знобить. Он уже знал: сначала будет чувство, будто голым окунули в сугроб. Холод, что не согреться. Потом, наоборот, начнет жечь внутренности. Желудок нальется болью, станет одной сплошной раной. И не будет более сильного желания, чем вырвать его голыми руками. Даже руки потянутся – придется их сдерживать…

– Ты забрал мои раскраски, папа.

– Ох, – Надир не смог подавить стон, – какие раскраски, Настя?

– Хоть сейчас не прикидывайся.

Она всегда дерзила, подумал Надир. Даже на один день из нее не получалось то, что я хотел. А что тогда на границе устроила…

– Настя, у меня только мои раскраски…

– Папа, скажи, а ты вот сейчас врешь по инерции? Ты как себе объясняешь, зачем?

Зачем, подумал Надир. Слово бесхозной металлической деталью лежало в голове, но никакая инструкция к нему не прилагалась. Что оно здесь делает? Какой в нем смысл?

– Папа, – позвала Настя.

– Да, Настюша.

– Не зови меня так.

– Извини, не буду.

Он хотел сказать, что вообще больше не будет, но испугался, что это как-то не так прозвучит. Не хватало еще, чтобы она его неправильно поняла.

– Двенадцатая, папа.

– Настя, ты можешь больше за это не бояться. Всё уже давно под контролем, я занимаюсь.

Даже слишком давно занимаюсь. Только идиотам может показаться, что эта хиропрактика покатилась сама собой. И только редкостным идиотам, вроде Саши Олдина, – что ее катят они.

– Ты зря втянул Диму в твою войну башен.

– Не путай, – сказал Надир, – это ты его втянула. Я всего лишь дал ему возможность помогать твоему проекту.

– Это давно не мой проект. Хоть по итогу и никакой разницы. Теперь отпусти Диму.

– Дочь, ты сама знаешь правила.

– Какие правила, папа?

Да, подумал Надир, какие еще правила? Какие теперь правила, и зачем я ей про них говорю?

– Прости, папа, но тебе нужно вставать.

Еще как нужно, Настюша. Жаль, что уже не выйдет.

– Леня! – крикнул Надир.

В кабинет (или правильнее – в палату?) мгновенно, как будто сидел прямо под дверью и ловил каждый шорох, влетел помощник.

– Надир Харисович, отпустило немного?

– Отпустило, Леня.

Помощник потянулся к выключателю, но, заметив гримасу страха на лице Надира, не стал зажигать свет. В Настину сторону он не смотрел.

– Леня, – сказал Надир, болезненно сглатывая, – пока я прихожу в человеческое состояние, тебе нужно будет кое-что сделать. Очень серьезное. Ты же помнишь, мы говорили в пятницу про Олдина и последние «картинные» события?

– Конечно, Надир Харисович.

– Надо за ним посылать, Леня. Очень быстро и очень осторожно.

Помощник от неожиданности присвистнул.

– Вот это да, – сказал он, мотая головой, – вы думаете, прямо вот так? Сейчас?

– Я думаю, что иначе опоздаем.

– Понял, Надир Харисович.

– А раз понял, запускай по эстафете. Доклад – каждые пятнадцать минут.

Надир перевел взгляд на дочь.

– Двенадцатая, – повторила Настя. – Хочешь ты, папа, или нет, но я ее забираю.

№ один

Они думают, что двенадцать – это последняя картинка. Они даже придумали название. «Гибель богов». Все знают, что на ней будет Верховный. Все в курсе, что это значит. И что оно неостановимо как полдень – тоже. Бом-бом двенадцать раз, джентльмены пьют и закусывают.

Вот только как именно? Тут разные ставки. Давай, не томи уже, чувак. Покажи нам класс, Хиропрактик.

На что это похоже, Настя? Тебе кажется, на Саяно-Шушенскую? Одни бегут, сломя голову, другие ждут: рванет – не рванет?

Может быть. Но я вот всё вспоминаю тот рисунок на стене кхмерской хижины. Они зарезали друг друга сами, скрипач был не нужен. Ну хорошо, может быть, только чуть-чуть подтолкнуть в самом начале.

А теперь всё так ускорилось. Я не успеваю смотреть, как картинки вокруг меня сменяют друг друга, словно пляшущие стекляшки в калейдоскопе.

Как ты думаешь, это я поворачиваю трубку?

Москва замерла перед телеэкранами, по которым в тишине змеится черная колбаса правительственного кортежа.

Первые две машины идут – как тральщики по неизвестным водам. Как будто со всех сторон смотрят, ухмыляясь, чужие перископы, и вот-вот даст залп береговая батарея. Хотя вокруг, да и, наверное, по всей Тверской, нет вообще никого. Еще вчера стоявшие тут и там автомобили эвакуированы, в арках – верные – в божью коровку – поливалки. Два вертолета сверху. И еще эти собранные элитные ребята на крышах. Впрочем, их-то как раз не заметно. Если не знаешь. Да даже если знаешь.

Должны быть зеваки, обязательно должны: толпиться, бросать цветы. Но никого похожего. Потом как-нибудь наверняка объяснят. Но сейчас лучше так.

За первыми – разведывательными – выставив во все стороны бронированные черепашьи бока, ползет остальной кортеж. Кто в нем голова – демонстрировать не положено. Может, вон тот ЗИЛ – с двумя орлиными флажками, а, может, узкоглазый «Линкольн» – один из двух. Или вообще вон та, черт ее знает, какой она марки, слева. Но уж одна-то из них – обязательно.

Верховный же здесь со своими машинами. Со своими солдатиками. Со своими флажками. Вон в той или, может, в этой.

Или не здесь? Может, правда, уже не здесь?

– Такое впечатление, – говорит в камеру корреспондент «Евроньюс» Штефан Гробе, – что центр города в одночасье стал пространством пьесы экспериментального театра. Он задрапирован будто перед спектаклем: дома́ закрыты серо-голубыми полотнищами – чтобы избежать появления граффити. После случившихся неделю назад беспорядков кругом расставлено немыслимое число полицейских и военных – в том числе в камуфляже, который на фоне снега смотрится постмодернистским жестом. Не видно только зрителей. Жителям настоятельно рекомендовано не выходить в эти часы на улицу. Ну, вы понимаете. Местные таблоиды с прошлой субботы поднимали панику – пугали ядовитыми красками, террористическими атаками и еще бог знает чем.

Нам запретили снимать кортеж и места́ его возможного проезда, поэтому мы еще раз показываем архивные кадры разгона митинга, с которого начался новый виток напряженности. Посмотрите, как…

Я встряхиваю калейдоскоп. Теперь падают желтые кругляшки.

Слава с удивленным видом смотрит на ответсека «Комиссарки», который плетет сложные вежливо-ритуальные отмазы. Вывод при этом следует ровно один – он отказывается ставить очередную согласованную статью в номер.

Немолодой лохматый мужик в потасканной водолазке, заискивающий шутник и дважды лауреат премии мэрии за что-то неважно что. Танцор за десятку. А тут…

– Слушайте, – говорит он сконфуженно, – ну вы же понимаете, сейчас не лучшее время для этого.

Слава не понимает. Какое еще время? Кто ты вообще такой?

– Я даже сегодня оплачу, если нужно, – всё еще не до конца вникнув в логику происходящего, уверяет Слава.

– Слушайте, – отвечает ответсек, разглядывая носок своего не особенно чистого ботинка, – да не в этом же дело…

Новый поворот трубки. Расцветает пурпурная звезда.

Георгий смотрит, как в топе Яндекса гнездится что-то невообразимое. Что-то с длинными щупальцами и фасеточными глазами. Что-то даже еще более инопланетное. То, чего нельзя называть.

– Пиздец, – упавшим голосом говорит он аналитику Володе, – это что вообще такое?

Володя сидит за соседним компом и тоже боязливо поглядывает на экран. Он никогда раньше не видел враждебные формы жизни так близко.

– Ну, может, у них после вчерашней атаки алгоритмы соскочили? – неуверенно предполагает он.

– Думаешь, поломали?

Володя пожимает плечами.

– Вроде же объявляли, что восстановились…

– Кто может на такое играть? – недоумевает Георгий. – Чего сейчас блогерам-то заправлять будем?

Володя не знает. Володя не имеет ни малейшего представления.

– О, – говорит он, – связь упала.

У Георгия на мобильнике тоже нет сети. Обе сим-карты ушли в ноль.

– Может, они это сами, – говорит Володя, тыча пальцем в экран.

– Кто сами?

– Да хрен их знает. Журналисты. Яндекс.

Георгий продолжает смотреть на верхний заголовок в топе: «Источники: президентский кортеж остановился, не доехав до конца маршрута. Возможно покушение».

А теперь зеленый вихрь сметает сложный красный орнамент.

В парке «Зарядье» маршируют омоновцы с огромными дырчатыми щитами. Двумя шеренгами они рассекают пешеходную зону. Часовые занимают подходы. Подъехавший камуфляжный грузовик распахивает задние двери, и из них сыпятся всё новые серо-голубые гвардейцы. У них тоже щиты-щиты-щиты. Как будто омоновцы, на римский манер, сейчас построятся черепахой и пойдут брать приступом хорошо видный отсюда Кремль.

Почему только они так небрежно одеты? У кого-то нет шлема, кто-то вместо форменной куртки нацепил серый «адидасовский» бомбер или вместо берец красные кроссовки. Что еще за махновщина?

– Детский сад, – фыркает Сашка Овечкин, глядя на фейковую гвардию. – Ну вот кому это надо? Только народ подставляешь.

Леха Четверг улыбается.

– Всё сказал? – интересуется он. – Бери щит и дуй к остальным, господин советник.

– Никуда я не пойду, – взбрыкивает Овечкин, – сами лепите эту херню.

Леха улыбается. Ничего другого он и не ждал.

– Какая ты киса, – говорит он Овечкину, и тут же двоим подошедшим: – мужики, суньте его пока в скотовозку к цензорам. Чтоб не побежал докладывать, как обычно.

Омоновцы ставят щиты домиком – один к одному, на них тут же ложатся щиты-перекрытия, а сверху опять «домики». Монтировать пирамиду помогают залезшие на крышу грузовика.

Башня идет вверх. Вот в ней уже три этажа, четыре.

Из грузовика выгружают обклеенное блестками кресло. По рукам передают выше и выше. Аккуратно ставят трон на вершину карточно-щитового домика.

– Всё! – кричит Леха. – Готово! Теперь просто держим, мужики. Просто держим до усрачки! Через усрачку держим! Пока этого гада с его бронепидорами не разорвут!

По-моему, хватит, Настя. Последний, хорошо?

В Сити с неба летят осколки высоток. Башня «Федерация» рассыпается на ровные разноцветные прямоугольники. Сотни прямоугольников. Тысячи.

Вроде бы это открытки, Настя. Очень похоже на них.

Я стою под открыточным вихрем, который жалит острыми краями. Я ловлю открытку за открыткой, и вижу, что все они близнецы-братья.

Хорошо помню эту раскраску. Первую твою московскую. Внутренний двор Кремля, в котором не осталось никаких зданий. Теперь здесь каток с разноцветным льдом. Пестрые фигурки схематичных человечков, разноцветные курточки-шапочки. Такая мультяшка шестидесятых, еще одна серия про «Матч-реванш».

Если приглядываться, то в толпе можно различить лица… но они не важны. А вот ближе к зрителю, справа в углу, примостился слегка подтаявший сутулый снеговик со съехавшим на бок ведром-шлемом на голове. Он разочарованно смотрит на распотрошенную кремлевскую изнанку, удивленно разводя руками-ветками. У этого снеговика очень знакомое лицо. Лицо, которое теперь не спрятать и за бронебоками «Линкольна». Твоя магия действует, Настя. Даже если ее нет.

Когда ты делала набросок, я говорил, что назвал бы картинку «Верховный» или, там, «Генералиссимус Мороз». Тебе не нравилось. Ты сказала: пусть будет просто «#один». И так действительно лучше.

Ты знаешь, я думал, мы с тобой не успеем. Мы же не Джеймс Бонды. И никакие не Штирлицы. Штирлиц – это вообще что-то из анекдотов. «Не один ты по родине скучаешь», «из форточки дуло»… мне по-прежнему не смешно.

Но я был готов не успеть. А ты?

Мобильная связь упала, а до этого мне пришла горсть одинаковых сообщений из телеграма. Вроде бы кортеж почему-то остановился. Как ты думаешь, почему бы, а?

Может быть, теперь, когда случилось всё, о чем мы договаривались, ты, наконец, захочешь со мной встретиться. Как бы это было славно, Настя. Как бы это было здорово! Я бы повернул за угол на следующем перекрестке, а там бы оказались не опера Аса, а ты.

Давай так и будет, Настя. Десять шагов. Пять.

Я поворачиваю.