Уильям Сомерсет Моэм

(1874–1965)

английский писатель

На склоне лет Моэм, оценивая свои творческие достижения, поместил себя в «самый первый ряд второразрядных писателей».

Незадолго до смерти он беседовал со своим племянником Робертом (более известным под именем Робин). «Каким было самое счастливое воспоминание твоей жизни?» – спросил Робин. «Не могу вспомнить ни одного», – ответил писатель.

В другой раз он сказал: «Вся моя жизнь была неудачей, и теперь уже ничего не поправишь. Слишком поздно». На его глазах выступили слезы. А потом он добавил, уже улыбаясь:

– Знаешь ли, умирать – дело ужасно тягостное и скучное. И я советую тебе никогда им не заниматься.

Эти слова приведены в книге Робина Моэма «Разговоры с Вилли».

11 декабря 1965 года с писателем случился инсульт, а 15-го он умер, не приходя в сознание, на 92-м году жизни, в городке близ Ниццы.

Незадолго до этого он упал и сильно расшиб голову. На другой день он упал снова. Когда Алан Сирл, его секретарь, стал его поднимать, он произнес:

– Ну что же, Алан. Я хочу сказать тебе «спасибо» и «до свиданья».

Так рассказано в книге Ричарда Корделла «Сомерсет Моэм: Писатель на все времена».

Сергей Иванович Муравьев-Апостол

(1795–1826)

декабрист, один из директоров южного общества

Казнь пятерых декабристов состоялась на рассвете 25 июля 1826 года в Петропавловской крепости. По пути к эшафоту Муравьев-Апостол не переставал ободрять своего молодого друга Михаила Бестужева-Рюмина.

Осужденных сопровождал протоиерей Мысловский. Согласно декабристу Н. Р. Цебрикову, Муравьев-Апостол сказал: «Вы ведете пять разбойников на Голгофу». – «И которые, – отвечал священник, – будут одесную [т. е. по правую руку] Отца».

При виде виселицы Муравьев-Апостол воскликнул: «Какая позорная смерть! Для нас все равно, но жаль, что пятно ляжет на детей наших. – И потом, несколько помолчав: – Ну, нечего делать; Христос также страдал, быв менее нас виноват. Мы чисты в своей совести, и нас Бог не оставит». Так сообщается в «Рассказе самовидца» (вероятно, полицейского чиновника).

У виселицы Муравьев-Апостол стал на колени и громко произнес:

– Боже, спаси Россию и царя!

«Для многих, – замечает декабрист И. Якушкин, – такая молитва казалась непонятной, но Сергей Муравьев был с глубокими христианскими убеждениями и молил за царя, как молил Иисус на кресте за врагов своих».

Модест Петрович Мусоргский

(1839–1881)

композитор

В конце 1875 года Мусоргского покинул его друг (и, как некоторые полагают, главная любовь композитора), поэт Арсений Голенищев-Кутузов. В ночь на 30 декабря Мусоргский в отчаянии пишет В. Стасову: «Один останусь – и останусь один. Ведь умирать одному придется…»

Эти слова оказались пророческими.

Его пристрастие к спиртному лишь возросло. Со службы его отчислили. 11 февраля 1881 года на музыкальном вечере, где Мусоргский подрабатывал аккомпаниатором, он потерял сознание. Друзья поместили его в Николаевский военный госпиталь на казенный кошт, записав как «вольнонаемного денщика младшего ординатора Бертенсона».

На какое-то время ему стало лучше. Он позировал Репину для портрета, ныне знакомого каждому; мечтал о поездке за границу. Музыкальный критик Михаил Иванов в некрологе писал, что Мусоргский требовал, чтобы его посадили в кресло:

– Надо же быть вежливым, меня навещают дамы; что же подумают обо мне?

Он умер от паралича сердца на рассвете 16 марта, в свой 42-й день рождения. Согласно М. Иванову, возле умирающего были лишь двое фельдшеров. По их словам, он два раза сильно вскрикнул и через четверть часа скончался.

Певица Александра Молас, ссылаясь на рассказ больничной сиделки, писала, что перед смертью композитор вдруг громко закричал:

– Все кончено. Ах, я несчастный!

Мухаммед (Магомет)

(571–632)

основатель ислама

В марте 632 года Мухаммед совершил прощальное паломничество в Мекку. На горе Арафат он произнес проповедь; считается, что именно тогда появился стих пятой суры Корана: «Сегодня Я завершил для вас вашу религию…».

Вернувшись в Медину, Мухаммед тяжело заболел. Сведения о его последних словах, содержащиеся в различных хадисах (преданиях о поступках и словах пророка) разноречивы. Мы последуем сборнику аль-Бухари как наиболее авторитетному.

Когда страдания Мухаммеда усилились, он сказал: «Принесите сюда принадлежности для письма, и я продиктую для вас то, благодаря чему вы не собьетесь с правильного пути». Однако Умар, один из его сподвижников, возразил: «Пророк серьезно болен, а у нас есть Коран, и этого нам достаточно». Мнения разделились, поднялся шум, и тогда Мухаммед сказал: «Оставьте меня, не следует спорить в моем присутствии». Согласно распространенному толкованию, Омар не хотел, чтобы Мухаммед оставил письменный документ об избрании своего преемника.

Умер Мухаммед 8 июня на руках своей любимой жены Аиши. Перед смертью он погрузил руку в кувшин с водой и, отерев лицо влажной рукой, сказал:

– Никто не достоин поклонения, кроме Аллаха.

И добавил:

– Смерть имеет свои муки.

Тут он поднял руки к небу и стал взывать к Аллаху до тех пор, пока жизнь его не кончилась, а руки не упали вниз.

Владимир Владимирович Набоков

(1899–1977)

писатель

С 1961 года Набоков жил в гостинице швейцарского городка Монтрё. 7 июня 1977 года его отвезли в больницу Лозанны с высокой температурой. Прогнозы врачей были безрадостны: «их акцент смещался от кровати к могиле», – замечает сын писателя Дмитрий. 2 июля писатель умер на руках у жены и сына.

Известно, что, помимо литературы, его главными увлечениями были шахматная композиция и энтомология. В энтомологических экспедициях он исколесил Америку и открыл 20 новых видов бабочек. Дмитрий в своем дневнике записал:

«За несколько дней до его смерти был момент, который запомнился мне особенно ясно. Во время предпоследнего прощания, когда я поцеловал его вечно горячий лоб – как делал годы назад, прощаясь с ним, – глаза отца внезапно наполнились слезами. Я спросил почему. Он ответил, что у некой бабочки сейчас как раз самый лёт, и по глазам его было ясно, что он уже не надеется ее увидеть».

Эта запись приводит на память образ впервые взлетающей, только что родившейся бабочки в финале набоковского рассказа «Рождество»:

«И тогда простертые крылья, загнутые на концах, темно-бархатные, с четырьмя слюдяными оконцами, вздохнули в порыве нежного, восхитительного, почти человеческого счастья».