В 1882 году Вагнер приехал в Венецию для поправки здоровья. Вместе с женой Козимой (дочерью Листа) и детьми он поселился в роскошном палаццо Вендрамин.
13 февраля 1883 года он встал в 6 утра и в своем кабинете работал над статьей «О женственном начале в человеке», начатой два дня назад. Так как здоровье композитора внушало опасения, в соседней комнате дежурила горничная его жены.
Около двух часов дня горничная услышала стон. Вбежав в кабинет, она увидела, что Вагнер склонился к столу и, казалось, ожидает, когда боль пройдет. Вдруг он потянул за шнур колокольчика со словами:
– Жена… доктор… жена… доктор…
Это были его последние слова. Домочадцы застали его уже без сознания.
Впрочем, по одной из версий, Вагнер, умирая на руках Козимы, уронил на пол брегет, ее подарок, и успел еще пробормотать:
– Мои часы…
На рабочем столе композитора остались три листка с набросками для статьи. Третий листок был только начат; в самом верху стояли слова:
«Любовь – трагизм».
24 октября 1793 года группа из 21 депутата-жирондиста предстала перед якобинским Революционным трибуналом. 30 октября все они, включая Валазе, были приговорены к смерти.
Выслушав приговор, Валазе достал спрятанный под его одеждой стилет и закололся в зале суда. Чуть ли не в любой книге по истории Великой революции можно прочесть, что вождь жирондистов Бриссо, заметив, как побледнел Валазе после вынесения приговора, спросил:
– Валазе, ты дрожишь?
В ответ он услышал:
– Нет, я умираю!
Этот диалог украсил бы любую трагедию. Но откуда о нем известно?
Сразу после процесса жирондист Пеньер издал книжку «Защита Шарля Элеонора Дюфриш-Валазе». Конечно, он не упустил бы случая привести диалог Валазе с Бриссо, будь он ему известен. Однако Пеньер вкладывает в уста Валазе совсем другие слова: «Нет, трусы! Разбойники, я не доставлю вам удовольствия затащить меня живым на эшафот; я умираю, но умираю свободным!»
Трагический диалог был приведен спустя 10 лет в «Исторических опытах о причинах и следствиях революции…» К. Ф. Больё. А имя Жака Бриссо в этой истории появилось лишь к середине XIX века.
В середине 1920-х годов Валентино считался главным голливудским героем-любовником – не только на экране, но и в скандальной хронике.
Но летом 1926 года ему страшно не повезло. 15 августа в номере нью-йоркского отеля «Амбассадор» он вдруг почувствовал резкую боль и потерял сознание. В больнице ошиблись с диагнозом, сделали не ту операцию и неделю спустя актер уже умирал от заражения крови. Дальнейшее известно только из книги его агента Джорджа Ульмана «Валентино, каким я его знал».
В шесть утра 23 августа Ульман зашел в палату. Рудольф узнал его, назвал по имени, а потом произнес:
– Разве не ужасно, что прошлой ночью мы потерялись в этом лесу?
Солнце уже освещало комнату, и Ульман решил задернуть жалюзи. Но Рудольф слабо махнул рукой и со странной улыбкой сказал:
– Не опускай жалюзи. Я чувствую себя превосходно. Я хочу, чтобы солнечный свет меня поприветствовал.
Эта просьба была необычной: Валентино не выносил солнечного света и велел задрапировать черным все окна своего голливудского особняка. Почуяв неладное, Ульман послал за священником. Когда тот прибыл, умирающий пробормотал какое-то итальянское слово, которого никто не смог разобрать.
При известии о смерти кумира около сотни женщин пытались покончить с собой. Тринадцати это удалось.
Весной 1890 года Ван Гог поселился в Овер-сюр-Уаз, местечке под Парижем. К этому времени он стал находить признание у критиков и любителей живописи. Однако настроение художника становилось все более мрачным. Это сильнейшим образом ощущается в его последнем шедевре – картине «Вороны над полем пшеницы», написанной в 20-х числах июля.
27 июля Ван Гог вышел на прогулку с мольбертом и выстрелил себе в сердце из револьвера. Однако пуля прошла ниже; Винсент даже смог вернуться в свою гостиницу. Наутро он ответил жандармам, выяснявшим обстоятельства происшествия: «Мое тело принадлежит мне, и я волен делать с ним что захочу».
После обеда приехал срочно вызванный брат художника Тео – самый близкий к нему человек на протяжении всей его жизни. Винсент сказал ему: «Я хотел бы уйти именно так». Эти слова приведены в воспоминаниях Йоханны Ван Гог, вдовы Тео.
Тео говорил брату, что надеется на его выздоровление, а также на то, что отчаяние перестанет его преследовать. Винсент ответил:
– Печаль будет длиться вечно.
Так рассказывал Тео в письме к сестре.
Винсент умер в половине второго ночи 29 июля от потери крови. Незадолго до самоубийства он написал брату письмо, оставшееся неоконченным. Здесь говорилось:
«Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка…»
Корнелиус был основателем промышленной династии Вандербильтов. В 1840-е годы он стал крупнейшим судовладельцем США; отсюда его прозвище «Командор». К концу жизни Вандербильт считался самым богатым человеком на свете. В 81 год он тяжело заболел и десять месяцев не покидал своего нью-йоркского особняка. Здесь он и умер 4 января 1877 года.
Смерть Вандербильта стала излюбленной темой для проповедников. Рассказывали, что, умирая, он попросил спеть для него старый протестантский гимн «Приидите, грешники, кто беден и нищ». Слушая гимн, обладатель несметных богатств воскликнул:
– Да, да, пойте – это я беден и нищ!
Далее проповедники цитировали Книгу псалмов, где сказано, что богатый, равно как бедный, «умирая, не возьмет ничего», а также: «Я беден и нищ, но Господь печется о мне».
Духовные пастыри, однако, несколько подретушировали реальность. При умирающем находился преподобный Чарльз Димс, его давний и близкий друг. В посмертно изданной «Автобиографии» Димса кончина Вандербильта описана со всеми подробностями.
«Командор» до последней минуты был в сознании и спокойно прощался с родными. Несколько из них начали петь его любимые духовные гимны, в том числе «Приидите, грешники…» «Командор», запинаясь, пробовал им подпевать. Затем он попросил Димса помолиться за него и благословить. Получив благословение, он взял преподобного за руку и сказал, что это хорошая молитва и что он никогда не переставал верить в Иисуса. Это и были его последние слова.
Почти все состояние Корнелиуса унаследовал его старший сын Уильям, умерший в 1885 году. Уильям удвоил наследство отца; тем не менее на смертном одре он будто бы произнес:
– В моей жизни, в сущности, было не больше радостей и удовольствий, чем у моего соседа по улице, который стоит каких-нибудь полмиллиона.
Эти слова приведены в сборнике последних слов знаменитостей, вышедшем в 1961 году, и они, разумеется, вымышлены.