В 1843 году Белинский женился на Марии Орловой, классной даме московского Екатерининского института. Вместе с ними поселилась Агриппина Орлова, сестра Марии, и лишь от нее мы знаем о последних днях великого критика.
Умиравший от чахотки Белинский накануне смерти был очень тих, не кашлял. В час дня он попросил позвать жену. Та, увидев его сидящим на постели с испуганными глазами, спросила:
– Ты, верно, чего-нибудь испугался?
– Как не испугаться! – живого человека жарить хотят.
Жена успокоила его, но через некоторое время он стал приподниматься. Необыкновенно громко, но отрывочно, он начал произносить речь, обращенную как будто к народу. Он говорил о гении, о честности, спешил, задыхался и вдруг с невыразимой тоской воскликнул:
– А они меня не понимают, совсем не понимают! Это ничего: теперь не понимают – после поймут. А ты-то понимаешь ли меня?
– Конечно понимаю.
– Ну, так растолкуй им и детям.
Речь его становилась все тише и невнятнее. Вдруг заплакала его трехлетняя дочь Оля; он услышал ее: «Бедный ребенок, ее одну, одну оставили!» – «Нет, она не одна – сестра с ней».
Умер он тихо, в шестом часу утра 26 мая 1848 года.
В 1877 году Белл женился на своей ученице Мейбел Хаббард. Она потеряла слух в пятилетнем возрасте и до конца жизни оставалась совершенно глухой. Существует даже легенда, что Белл начал свои опыты, приведшие к изобретению телефона, пытаясь создать аппарат, который позволил бы Мейбел слышать. Вместе они прожили сорок пять лет в любви и полном согласии.
Последние годы жизни Белл провел в своем поместье в канадской провинции Новая Шотландия.
2 августа 1922 года 75-летний Белл умирал на руках у жены. Мейбел прошептала ему:
– Не покидай меня.
Белл сделал рукой движение, на языке жестов означавшее:
– Нет, – и тут же скончался.
Во время его похорон все телефоны в стране на минуту умолкли.
Андрей Белый был один из творцов русского символизма. В 1912 году он стал приверженцем антропософии, которую ее основатель Рудольф Штайнер определял как «путь познания, стремящийся привести духовное в человеке к духовному во Вселенной».
В 1931 году женой Андрея Белого стала Клавдия Николаевна Васильева, арестованная чекистами «за антропософию» и освобожденная благодаря хлопотам Белого.
15 июля 1933 года в Коктебеле с Белым, по-видимому, случился инсульт, который местные врачи сочли тепловым ударом. Последний месяц своей жизни, с 8 декабря 1933 по 8 января 1934 года, он провел в психиатрической клинике Корсакова. Этот месяц описан в дневнике его жены.
В бреду больной странствовал по странам Древнего Востока. 27 декабря Клавдия Николаевна записывает: «Все еще “путешествие”. Ассирия, Вавилон, воины.
– Жутко среди этих стен. Что ты мечешься по этим коридорам? Египтянка ты, что ли?»
3 января он говорил жене «с невероятной силой любви»:
– … Таинственно зарождаюсь от тебя… Волненьем охвачен… Тепло любви… Приближаются души…
А в ночь на 4-е:
– Проблемы нового сознания, перед которыми стоим… Надо разрешить… Подготовиться. Адамантовая, гранитная сталь проблемы духа… Должны быть сказаны совершенно новые слова… Перед огромностью их охватывает жуть…
Утром 4-го его состояние резко ухудшилось. Однако около часу ночи 5 января он, по словам жены, «не спит… переполнен счастьем»:
– Осуществилось. Я ведь не знал счастья. Теперь оно сходит… ключами лестницы… Младенец шевелится. Может быть – два… Спасибо тебе, Клодинька… Такая ночь…
Это последние известные нам слова Андрея Белого.
О мистическом «рождении младенца», то есть нового духовного «Я», он писал уже в 1918 году:
Мы – вспыхнули, но для земли – погасли.
Мы – тихий стих.
Мы – образуем солнечные ясли.
Младенец – в них.
Когда-то он назвал своей эпитафией стихотворение 1907 года «Друзьям»:
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел…
Эти строки ныне считают провидческими, истолковывая «солнечные стрелы» как солнечный удар, будто бы убивший поэта.
Бентам выступал за равноправие женщин, право на развод, отмену смертной казни и запрет телесного наказания детей (что представлялось тогда совершенной нелепостью). Главным принципом морали была для него «наибольшая сумма счастья наибольшего числа людей».
В последние годы жизни его ближайшим другом стал врач Саутвуд Смит. Бентам умер 6 июня 1832 года, и его последние слова были обращены к Смиту:
– Я чувствую приближение смерти, и наша задача теперь – свести страдания к минимуму. Пусть никто из прислуги не входит в комнату, и держите подальше молодежь: это их огорчит, а помочь они не могут ничем. Но я не должен оставаться один: со мной останешься ты, и только ты. Так мы уменьшим страдания до степени, наименьшей из возможных.
Свои бренные останки Бентам пожертвовал медицинской науке, завещав, чтобы Смит публично вскрыл и препарировал его тело. Прежде ничего подобного в Англии не бывало.
Вскрытие состоялось три дня спустя после кончины философа в лондонской Школе анатомии. Но прежде Смит прочел перед собравшимися длинную лекцию, посвященную Бентаму; в ней-то и приведены его последние слова.
Мумия Бентама, согласно его воле, находится в Университетском колледже Лондона. Она одета в костюм и на 100-летие и 150-летие колледжа доставлялась на заседание Совета колледжа, причем в протоколах Бентам указан в качестве «присутствующего, но не участвующего в голосовании».