ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТАРАН ДЛЯ «СЕРЕБРЯНЫХ ВРАТ»

— Я никогда не препятствовал капитанам лично подбирать стажеров себе в команду, — сказал арбитр Хатори Санада, не сводя глаз с сидевшей рядом со мной Каролины. Облаченная в «форсбоди», она смотрелась в нашей компании очень естественно. — Признаться, Гроулер-сан, у тебя замечательный вкус. Я не возражаю против стажировки этой девочки в «Молоте Тора» — твоего поручительства за нее вполне достаточно. И когда в мире будет восстановлен порядок, мы наверняка заключим с Каролиной-сан контракт. Проявит себя с лучшей стороны — станет суперзвездой. Это я ей гарантирую — потенциал бойца в ней чувствуется. Наречем ее… — Он с прищуром посмотрел на Кэрри и, осененный идеей, щелкнул пальцами: — Немезида! Хотя нет, в «Двести килотонн» уже играет такая… Или вот: Черная Гарпия! Этот псевдоним ещё не занят. Хорошо звучит: «На арене — Черная Гарпия, ученица великого Гроулера!» Тебе ли не знать, капитан, как обожает зритель помпезные прелюдии.

Хатори не подозревал, что моя «ученица» узнала о своей стажировке у меня в команде лишь за час перед тем, как получила боевой псевдоним. За час Каролина превосходно освоилась в новой шкуре: помалкивала и держалась с невозмутимым достоинством, присущим истинным реалерам. В общем, четко следовала моим рекомендациям, полученным еще в арсенале. Лишь на миг в глазах Кэрри мелькнуло недоумение — когда я представил её арбитру как стажера «Молота Тора». Но смекалистая девушка живо включилась в игру, догадывалась, что весь этот блеф затеян нарочно, дабы оправдать, почему я вообще доверил ей дорогостоящие турнирные доспехи. А легенда нам была нужна убедительная, так как помимо Санада то же самое требовалось доказать присутствующим здесь моим собратьям по оружию, которые выразили бы недовольство при виде простой болельщицы, одетой в «форсбоди» с чужого плеча. Теперь всё зависело от Каролины: сумеет подтвердить легенду, не уронив достоинство, — хорошо; выкажет слабость — будут неприятности. В первую очередь, разумеется, у меня, но и Кэрри придется выслушать о себе много нелестного. Пока же новоиспеченная Черная Гарпия не давала поводов усомниться в моих словах: придав себе гордый, даже чуть надменный вид, она прекрасно вживалась в роль будущей суперзвезды, заставляя «учителя» испытывать за нее неподдельную гордость. Мало того, похоже, что наша ситуация Каролину не только не пугала, а определенно ей нравилась. Я лишь опасался, как бы стажерка не нарвалась на провокацию кого-нибудь из реалеров — в реал-технофайтинге пренебрежение к новичкам мало чем отличалось от такового в любом другим виде спорта.

Наум Исаакович не заключал со мной никаких предварительных договоренностей — просто не успел, — поэтому глядел на Гарпию-дочь так, словно видел ее первый раз в жизни. Дядя Наум являлся самым слабым звеном в моей легенде. Однако звено это на удивление стойко выдержало самый напряженный — начальный — момент нашего «испытания на прочность», и сейчас в отношении Кауфмана я был уже спокоен. Он ещё не отошел от испуга, может быть, поэтому и держал рот на замке, доверив мне самому разбираться с арбитром и остальными. Впрочем, испуганное помалкивание дяди Наума отнюдь не означало, что он не размышляет над ситуацией, в которую мы угодили по его рассеянности…

Оставленный нами на страже у арсенала, вымотанный до предела дядя Наум все-таки не выдержал и задремал. Поэтому он и проворонил группу людей, подошедшую к арсеналу по коридору. Смотри Кауфман в оба, он без труда засек бы появившегося там на десять минут раньше человека. Им был Деструктор — один из «Всадников Апокалипсиса», патрулирующий подступы к арсеналу. Деструктор не разглядел спавшего в уголке Наума Исааковича, зато сразу же заметил распахнутые двери арсенала. Предчувствуя самое худшее — проникших в оружейную комнату фиаскеров, — дозорный сломя голову бросился за подмогой.

Хатори Санада лично явился к оружейной комнате в сопровождении мощной группы поддержки, удостоверился, что Деструктору действительно не померещились взломанные ринголиевые двери, а после этого с удивлением обнаружил у входа щуплого человечка спящего на контейнере с оборудованием. Вид у человечка был настолько мирный, что принять его за злобного фиаскера можно было разве что сослепу.

Пробуждение у дяди Наума выдалось не из приятных. Нависшая над ним толпа плечистых незнакомцев являла собой не кошмарный сон, а суровую реальность. От испуга у Кауфмана перехватило дыхание, поэтому он и не сумел нас предупредить.

У нежданных гостей сразу же появилась масса вопросов к Науму Исааковичу, на которые он принялся сбивчиво, но охотно отвечать. Кауфмана безмерно радовало, что гости верят ему на слово и не выпытывают ответы при помощи пудовых кулаков. А когда взломщик обмолвился, что пришел сюда не один, а в компании капитана Гроулера, гнев незнакомцев сменился удивлением и они стали заметно дружелюбнее. После этого Кауфман окончательно уверился, что телесные наказания за вторжение на чужую территорию отменяются. Он даже с гордостью признался высокомерному тучному человеку — явному лидеру пленившей его группы, — каким образом вскрыл двери арсенала. И хоть Санада из объяснения все равно ничего не понял, однако выслушал пленника с огромным интересом.

Когда мы с Каролиной предстали пред очи арбитра, прибывшие с ним реалеры встречали нас, держа в руках расхватанное с ближайших пирамид оружие. Само собой, что прямо в лоб мне никто не целился, но поспешность, с какой парни вооружились, и их настороженное поведение выдавали, что доверия к нежданно-негаданно явившемуся капитану Гроулеру у них нет. К тому же идущая за мной экипированная по-боевому Каролина была, как и ее отец, в кругах реал-технофайтинга настоящей «персона инкогнито». Чужаки в оружейной комнате также заставляли нервничать Санада и компании.

Я тоже рисковал, выходя к собратьям с открытым забралом, но только так можно было доказать наши мирные намерения. Арбитра и реалеров удивило наше появление, меня, в свою очередь, удивило такое количество знакомых людей на стадиуме. По личному опыту я знал, что в межсезонье реалеры предпочитают отдыхать где угодно, лишь бы подальше от «Сибири» — за три месяца турниров стадиум, в котором приходилось торчать практически безвылазно, успевал всем нам изрядно надоесть. С Хатори все ясно: он — босс и мог быть на службе даже в межсезонье; кое у кого из реалеров тоже могли найтись причины заглянуть на «Сибирь». Но что за повод пригнал сюда в полном составе «Всадников Апокалипсиса» и некоторых членов других команд? Вряд ли они собрались здесь после начала всепланетной трагедии. Чтобы созвать столько народу, требовалась, во-первых, связь, а во-вторых, инстант-коннектор — подавляющая часть присутствующих здесь проживала гораздо дальше, чем мы, а добросердечный сосед с антикварным автомобилем был только у меня — уверен на сто с лишним процентов. Хотелось бы знать, что происходило на «Сибири» в день Большого Катаклизма и почему это благородное собрание до сих пор не желает расходиться…

Убедившись, что застигнутые врасплох гости ведут себя пристойно, реалеры расслабились и расступились, дозволяя мне лицезреть арбитра. Я собрался было поприветствовать их согласно обычаю дяди Наума, но передумал. Мало того, что не оценят, так еще подвох учуют — чего это, дескать, Гроулер вдруг нашим здоровьем обеспокоился? Но, как бы то ни было, встреча с собратьями, пусть и неприветливыми, была для нас предпочтительнее, чем столкновение с бандой фиаскеров.

Для Каролины момент встречи выдался вдвойне волнительным, ибо ей в кои-то веки довелось живьем увидеть своего кумира. Капитан «Всадников» Ахиллес сопровождал арбитра и также успел вооружиться. Сказать по правде, сегодня Блондин, как мы частенько величали его за глаза («Курносый и белокурый грек — это нонсенс!» — заметил нам однажды по этому поводу Рамфоринх, как раз и бывший, в отличие от Ахиллеса, чистокровным греком), уже не походил на канонический эталон реалера, каким привыкла видеть его Кэрри: всклокоченные волосы, помятое лицо, небритость, поношенная одежда; впрочем, все мы за два месяца жизни в Жестоком Новом Мире так или иначе утратили прежний картинный облик всенародных любимцев.. Но для преданных поклонниц, наподобие Каролины Кауфман, это, разумеется, не должно было служить поводом для разочарования.

Я бросил на Кэрри настороженный взгляд, ожидая от нее типичной для болельщицы восторженной реакции, пусть даже непроизвольной — как-никак момент обязывал, — но девушка вновь удивила меня своим потрясающим хладнокровием. Несомненно, эмоции переполняли Каролину, и это было заметно по румянцу, выступившему у нее на щеках. Но то, что румянец — признак волнения, догадывались лишь я, немного знающий дочь Наума Исааковича, да ее отец. Для Хатори, Ахиллеса и «Всадников» смятение Кэрри оставалось в тайне. Они наблюдали уверенную молодую особу, которая знала себе цену и в то же время не выходила за рамки приличия, обязательные для новичка. Девушка держалась на полшага позади меня, показывая всем, кто ее капитан и кому она подчиняется. И пусть это был лишь вынужденный спектакль, я чувствовал себя польщенным — Ахиллес и его ребята наблюдали перед собой хоть маленькую, но слаженную команду реалеров, даже не подозревая, что образовалась она каких-то пять минут назад.

Оправдательный приговор, вынесенный мне после гибели Спайдермена, не повлиял на отношение «Всадников» к невольному убийце их бывшего капитана. И пусть новый капитан сумел-таки вывести команду обычных середняков к чемпионскому титулу — что так и не успел сделать покойный Спайдермен, — Ахиллес до сих пор любил при случае высказать, какого великого человека лишился реал-технофайтинг благодаря моему стремлению победить любой ценой. Конечно, во многом Блондин был прав. Но когда он вновь и вновь повторял свои обвинения во всеуслышание, я начинал подозревать, что Ахиллес не столько поддерживает память о действительно великом реалере, сколько не дает высохнуть пятну позора на моей репутации. Естественно, что он делал это с определенным умыслом. Несмотря на потерю лидерства, «Молот Тора» был и оставался для «Всадников Апокалипсиса» серьезным конкурентом, бороться с которым следовало как на арене, так и вне её. Я тоже не питал любви к конкурентам, однако считал, что выяснение отношений не должно выходить за пределы полигонов. Вне стадиума текла совершенно другая жизнь, которую я всегда разграничивал со спортивной карьерой. Многие не соглашались со мной. Даже члены моей команды порой настаивали, чтобы я отвечал на словесные нападки конкурентов адекватным образом, но втянуть меня в околотурнирные дрязги пока ещё никому не удалось.

Говорят, я принадлежал к реалерам старой закалки, что выражалось и в стиле игры, и в обычной жизни. Судить не буду, со стороны виднее. Вот и сейчас я был приветлив со всеми без исключения. А то, что кто-то при этом соблюдал приличия, кто-то глядел косо, а кто-то и вовсе отворачивался — дело субъективное. По существу, я разговаривал лишь с Хатори Санада — самым дружелюбным членом этого тайного общества, — однако было заметно, что арбитр тоже относится к нам с подозрением…

Прозрачная кварцевая стена высотных апартаментов Санада, куда нас проводили хозяева «Сибири», выходила на площадь Победителей. Из окон апартаментов нельзя было видеть, что творится у подножия стадиума, но вторая половина площади просматривалась хорошо Я заметил, что фиаскеры уже покинули подножие обелиска — падалыцики не обладали терпением для долгой засады. Для них было куда проще подыскать себе новую зазевавшуюся жертву.

— Так вот, значит, кого они гоняли по площади пару часов назад, — понимающе кивнул арбитр. — Последние три недели мы на них уже не обращаем внимания — научены дегенераты кое-чему, поумнели, сюда больше не лезут. Не знаю, что творится на западных полигонах — возможно, там фиаскеры гуляют в открытую, — но в восточном секторе стадиума подобного отребья уже не наблюдается. Мы навели здесь порядок, потому что тут — сердце нашей «Сибири», согласен, капитан? Ну а теперь, когда твой друг Наум-сан разрешил для нас громадную проблему, мы восстановим порядок не только на стадиуме, но и на прилегающих территориях… Впрочем, что это я все о проблемах да о проблемах. Вы ведь наверняка проголодались. Не составите нам компанию? Обсудим возникшие вопросы, так сказать, в неофициальной обстановке.

И он подал знак одному из стоявших за нашими спи-нами реалеров. Тот удалился.

Я покосился на Ахиллеса и его бойцов, уже облаченных в «форсбоди» и вооруженных кое-чем помощнее обломков труб, которые реалеры единодушно побросали за ненадобностью у взломанных дверей арсенала. Любопытно, что будет, если мы откажемся от ужина и, сославшись на занятость, откланяемся? Само собой, после того, как вкратце объясним, какие цели преследуем, — мы же вежливые люди, в конце концов…

Как-то слабо верилось, что арбитр сотоварищи скажут нам что-нибудь в духе «Что ж, желаем удачи; спасибо, что зашли — приятно было пообщаться». Да уж, приятно! Удивляюсь, почему нас вообще до сих пор не разоружили. Черт бы побрал эту неопределенность! Такое впечатление, будто хозяева только и ждут, когда я выкину какую-нибудь глупость, чтобы пристрелить меня с чистой совестью. Гостеприимство, в котором навязчивости куда больше, чем вежливости! Мы с Кауфманами походили сейчас на важных арестантов, удостоившихся привилегии разделить трапезу с начальником тюрьмы. Да, похоже, выбора и впрямь нет, поэтому приглашение на ужин придется принять.

Несколько расторопных, пропахших дымом слуг, в коих я без труда узнал бывших турнир-корректоров, накрыли стол на пять персон. Ими же были поданы к столу зажаренные на огне полуфабрикаты: на вид — полная гадость, но мой желудок не согласился с такой точкой зрения и требовательно заурчал. Запивалось все это весьма дорогим, разлитым в настоящие стеклянные бутылки вином, смотревшимся рядом с неаппетитными полуфабрикатами словно блестящий жемчуг в сером прибрежном иле.

Почетный гость, для которого предназначался пятый прибор, уже присутствовал в апартаментах — это был Ахиллес. Вернув свои доспехи, капитан «Всадников» обрёл более-менее привычный облик всемирно известного любимца публики. Ему оставалось лишь привести в порядок свою растрепанную шевелюру да сбрить щетину. Хатори дал знак, и мы расселись по разные стороны стола, словно на переговорах: гости — я и Кауфманы — напротив представителей местной власти.

Санада приступил к трапезе, не дожидаясь, пока остальные примутся за еду. Нелегкая сегодня была у Хатори жизнь, при его-то комплекции. Хотя что такое на самом деле потеря трех десятков килограммов для человека весом более двух центнеров? На первый взгляд даже незаметно, разве что щеки у круглолицего Санада впали, отчего его азиатские глаза перестали казаться чересчур узкими.

— Итак, Гроулер, какого дьявола тебя занесло на стадиум? Неужели ты проперся это расстояние и вскрыл арсенал только ради того, чтобы познакомить стажера с амуницией? — Ахиллес поглощал пищу не так жадно, как арбитр, поэтому мог позволить себе отвлекаться на разговоры. Заговорив со мной без разрешения, Блондин невольно выказал мне еще одну примечательную деталь. «Всадники Апокалипсиса» и прочие отиравшиеся здесь реалеры подчинялись арбитру явно не по жестким правилам турнирной субординации. Больше походило на деловое партнерство. А вот равноправное или нет — еще предстояло выяснить.

Задав вопрос, Ахиллес смерил Каролину недвусмысленным взглядом прославленного любимца женщин, неофициальный титул которого он всегда носил А Кэрри, которая при солнечном свете смотрелась и вовсе неотразимо, продолжала играть свою не лишенную шарма роль воинственной амазонки. Она ответила Ахиллесу немым презрением, отчего тот, судя по его оскорбленной физиономии, ощутил себя отвергнутым юношей, чья подружка не оценила его пылкой любви. Вот она какая, наша Кэрри — настоящий алмаз! Способен ли ты, Ахиллес, совладать с такой, если привык иметь дело лишь с податливыми как воск и мгновенно тающими при твоем появлении болельщицами?

— Нет, конечно, Ахиллес, мы прибыли сюда не за этим, — ответил я. — В городе опасно ходить без оружия. Мы решили зайти на стадиум по дороге в штаб-квартиру маршалов.

Я решил быть откровенным, поскольку не видел смысла скрывать правду. Недоверие недоверием, но разве все мы так или иначе не стремимся к единой цели — восстановлению привычного порядка вещей?

— Вот как? — Услыхав мой ответ, Хатори даже не донёс до рта ложку. — И зачем вы шли к маршалам, если не секрет?

— Наум Исаакович считает, что он мог бы помочь Макросовету разрешить кризис и вернуть обратно виртомир. — Я кивнул на дядю Наума, робко смакующего дорогое вино. — Для этого ему требуется правительственный терминал, который поблизости имеется только в Пирамиде.

Арбитр и Ахиллес переглянулись. По выражению их лиц было сложно определить, как отреагировали они на мои слова. Я не покривил душой и теперь ожидал ответной откровенности. Однако хозяева, по-видимому, сочли, что время для этого пока не настало. Вместо разъяснений Санада переключился на беседу с дядей Наумом — инициатором дерзкого проекта глобальных масштабов, в двух словах описанного мной.

— А вы, как я погляжу, весьма претенциозный человек, Наум-сан, — сказал Хатори, однако в голосе его чувствовалась не усмешка, а уважение — Судя по тому, как легко вам удалось устранить проблему, над которой мы безрезультатно бьемся вот уже два месяца, вы — специалист высокого уровня. Наверняка в молодости работали на правительство. Я прав?

— Смею огорчить вас, любезный Хатори, но вы таки заблуждаетесь, — смущенно потупился Кауфман. — Я — скромный контролер птицеводческой фермы в Дели.

Вскрывшаяся правда заставила отложить ложку даже Ахиллеса.

— И кто научил тебя отпирать заклинившие ринголиевые двери толщиной в четыре пальца? — с присущей ему бесцеремонностью полюбопытствовал Блондин, неохотно переводя взгляд с красавицы дочери а отца.

— Будет правильнее сказать, что я — самоучка, — признался Кауфман. — Уделяю много времени изучению тех вещей, на которых в современном обществе не принято акцентировать внимание. Или которые давным-давно позабыты за ненадобностью.

Я усмехнулся: метко подмечено. Вот она, формула развития современного гения: копай глубже и двигайся не вперед, а к истокам, Против течения то есть. Идти наперекор всему, порой даже наперекор здравому смыслу, — удел настоящих гениев, которых не путает и перспектива остаться непризнанными.

— Не видел бы я собственными глазами, на что вы способны, счел бы ваши слова бахвальством излишне самоуверенного человека, — заметил арбитр, возвращаясь к еде. — А вас не затруднит, Наум-сан, хотя бы в общих чертах рассказать, как вы собираетесь искоренить всепланетное зло? И почему именно с правительственного терминала?

— Что вы, господин Хатори, нисколько не затруднит, — и не подумал отпираться Кауфман, доливая себе еще вина — Сочту за честь поговорить с умными людьми, которым тоже не безразлична судьба этого мира.

Доверчивость — слабое место большинства добрых гениев. Дядю Наума подкупила заинтересованность, с какой хозяева отнеслись к его идеям. Любитель поговорить, в жизни он тем не менее редко оказывался перед аудиторией, готовой внимать каждому его слову. Сроду бы не подумал, что в лице арбитра Наум Исаакович найдет себе благодарного слушателя. Про Ахиллеса я бы та-кого не сказал: судя по его презрительно-равнодушной реакции, он бы с удовольствием заткнул рот разговорчивому Кауфману своим пудовым кулаком. Но проявленное Хатори любопытство и моя легко предсказуемая реакция на такой поступок удерживали Блондина от всплеска эмоций. Я бы на месте дяди Наума трижды подумал, прежде чем распинаться перед этой скрытной публикой, но, к сожалению, предупреждать его на сей счёт было уже поздно, а прерывать на полуслове — подозрительно для хозяев.

— Если не возражаете, я хотел бы начать издалека, — приступил к делу Кауфман, пригубив немного вина. Дядю Наума просто распирало от желания выговориться — это было заметно по его возбужденному состоянию. — Так вы поймете меня гораздо лучше… Не секрет, что с некоторых пор наша жизнь протекает как бы в двух параллельных измерениях. В двух мирах — реальном и виртуальном, более известном как виртомир. Статус последнего весьма условен: мир, где можно присутствовать сознанием, но не телом, сегодня столь же реален, как и первый. Судите сами: современный человек проводит в нем больше половины собственной жизни. Больше, чем даже во сне! А некоторые пользовали «Серебряных Врат» и вовсе возвращаются в действительность лишь для того, чтобы их бренное тело не умерло от голода… Хорошо ли это для человека, естественно ли? К чему мы стремимся? Пусть прозвучит банально, но сегодня мы живем для того, чтобы есть, и едим для того, чтобы жить. Что грандиозного произошло в жизни человечества за прошедшие пару веков? Да, наши беспилотные разведчики таки добрались до Плутона и Харона и теперь производят разведку их недр. Лет через двадцать у нас появится еще один сырьевой придаток, тридцатый или тридцать первый — не помню, давно сбился со счета. Замечательно, конечно, но чем мы похвалимся ещё?

Наум Исаакович обвел вопросительным взглядом внимавшую ему аудиторию и остановил глаза на бутылке вина, после чего сам себе ответил:

— Разве только тем, что наши машины до сих пор не разучились делать божественные напитки… М-да… Мы с вами живем в счастливейшее время за всю историю планеты, — продолжил он. — Мы решили почти все неразрешимые проблемы эры Сепаратизма. Мы превратили в сырьевые источники все пригодные для освоения планеты и спутники в Солнечной системе, наловчились даже из пояса астероидов извлекать наиболее богатые рудой образчики и «потрошить» их прямо на месте! Это позволило нам оставить в покое практически истощенные недра матушки-Земли. Мы устранили экологические проблемы — атмосфера в центре наших гигаполисов сравнима по чистоте с воздухом альпийских заповедников. Мы обладаем источниками дешевой неиссякаемой энергии и автоматизировали производство и быт везде, где только возможно. А связь? Когда-то я мог при желании полностью контролировать технологический процесс на птицеферме в Дели, сидя у себя дома в Западной Сибири. Сказка, да и только! Люди эры Сепаратизма мечтали о таком лишь в самых смелых мечтах… Естественно, за жизнь в раю приходится кое-чем расплачиваться. Без этого нельзя. Нам приходится жестко контролировать рождаемость, но плата эта чисто символическая, поверьте мне.

— Однако так ли уж она необходима? — заметил я, поскольку подобная тема всегда задевала незаконнорожденного Гроулера за живое. — Люди дикой эры Сепаратизма обходились и без столь радикальных мер.

— Ошибочно считать, что в эру Сепаратизма не было контроля над рождаемостью, — ответил Кауфман. — Действительно, в те годы подобная мера являлась непопулярной, однако ее с лихвой компенсировали многочисленные войны. В нашем цивилизованном мире с извечной проблемой перенаселения справляются обычные законы… На эту тему можно спорить долго, однако не будем отвлекаться от основной. Благодаря массовому повышению уровня жизни неизбежно произошло следующее: со временем научно-технический прогресс прекратил карабкаться в гору и как бы вышел на ровное плато, где и топчется по сей день. И правильно, зачем человечеству штурмовать новые высоты эволюции? Оно достигло всего, к чему стремилось тысячелетиями. О чем еще нам можно мечтать? О покорении звезд? Мечта хорошая, но нынче она непопулярна. Кому охота вкладывать капитал в призрачные мечты, когда освоение ближнего космоса окупает вложения стабильнее и быстрее? Даже без финансирования разработок нового оборудования — у имеющейся техники сроки службы исчисляются столетиями. Технический прогресс плавно перешел в застой. Прискорбно, но это уже давно свершившийся факт…

Наум Исаакович печально вздохнул и выпил еще вина; прежде чем проглотить, с видом ценителя благородных напитков долго перекатывал его во рту, рассмотрел на свет вино в бокале, затем удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Виртуальный мир «Серебряных Врат» — одно из лучших порождений научно-технического прогресса. Но виртомир тоже прекратил развиваться, достигнув верхней точки своих возможностей, пусть потрясающих, но далеко не беспредельных. У всех на слуху его главный девиз: «Серебряные Врата» — пропуск в мир без границ». Звучит заманчиво, но разве это правда? Границами обладает любой мир, как реальный, так и виртуальный. Другой вопрос: что нужно для того, чтобы преодолеть эти границы? С реальным миром все понятно: наши межпланетные челноки сильно расширили границы околоземного пространства, со временем превратив в таковое едва ли не половину Солнечной системы. Как любой землянин, я безусловно рад за человечество. Однако вместе с этим я испытываю горечь, поскольку знаю, что мне, как и большинству землян, никогда не пересечь границ своей планеты — туристов во внепланетные промышленные зоны не допускают. А как хочется порой просто из любопытства слетать на Марс или Венеру… Впрочем, опять отвлекся… То же и с границами якобы безграничного виртомира. Не знаю, как вас, господин арбитр, — вы все-таки человек, наделённый кое-какой властью, — а лично меня «Серебряные Врата» никогда не выпустят за пределы дозволенного. Ради своей же безопасности — незачем дяде Науму соваться туда, где он мало что смыслит и может ненароком навредить. Я имею в виду Закрытую зону виртомира. Однако это вовсе не значит, что у меня не получится составить о ней представление на основе сведений, доступных широкой публике. Помните мое кредо: внимание к мелочам и поиск корня проблемы? За последний месяц я провел кое-какие любопытные исследования и изучил ряд фактов, напрямую касающихся устройства «Серебряных Врат». Благодаря этому мне удалось вывести приблизительную теорию возникновения нашего кризиса. Так что кто знает — возможно, в итоге я окажусь прав.

— А почему, Наум-сан, вы решили, что обнаружили именно корень проблемы, а не его второстепенные придатки? — осведомился Санада.

— Открою вам секрет, — хитро подмигнул ему Кауфман, заметно опьяневший от нескольких глотков вина. Мне его пространные хмельные речи не нравились все больше и больше, потому что хозяева своих карт пока не раскрыли — Дядя Наум, господа, владеет уникальными документами. Они достались мне по наследству. Обладание этими документами я бы приравнял к владению ковчегом Завета, не иначе. Мое наследство столь же бесценно, пусть и выглядит лишь горой старых бумаг. Согласитесь, все-таки поразительно, до какой степени виртомир стал напоминать реальный. И главное их сходство в том, что мы живем по их законам, понятия не имея, кто и когда эти законы устанавливал. Правда, с виртуальным миром дела обстоят не столь безнадежно. Имена его многочисленных создателей, среди которых был и мой прапрадедушка, еще не стёрлись со скрижалей истории. Но главное, остались воспоминания этих людей. Вы, конечно, можете посетить исторический сектор «Серебряных Врат» и найти там много полезной информации, однако такого вы там точно не отыщете..

С этими словами Кауфман извлек из сумки, в кото-рой волочил с собой почти половину семейного архива, потрепанную книжицу. Она не принадлежала к рукописным трудам предка дяди Наума, а была полноценной древней книгой, с четким печатным шрифтом и оформленной в цвете обложкой. Наум Исаакович берег сумку с наследством как зеницу ока и не доверял нести ее даже нам. На привалах он иногда доставал на свет кое-какие документы и продолжал их изучение даже в дороге. Эту книгу из его коллекции мне еще не доводилось видеть и я глядел на нее с не меньшим интересом, чем хозяева стадиума.

— А, знаю! — встрепенулся Ахиллес. — Это… как её… Старье, которое делали из бумаги…

— Книга, — напомнил арбитр. — У меня дома в кунсткамере есть десяток похожих, только потолще.

— Вы абсолютно правы, — подтвердил Наум Исаакович. — Удивительно, правда: за всю свою многовековую историю человечество так и не изобрело более надёжного носителя информации. В банк памяти моего инфоресивера можно вместить содержимое миллионов книг, но попробуйте сегодня извлечь оттуда хотя бы слово. А то, что хранится здесь, — он погладил ладонью обложку своего сокровища, — люди прочтут и через сто, и через двести лет… Если, конечно, к тому времени окончательно не разучатся читать.

— Позвольте-ка взглянуть, Наум-сан, — попросил Хатори, и Наум Исаакович протянул ему книгу. Санада повертел ее в руках, озадаченно наморщил лоб, после чего произнес: — Я в совершенстве владею русским и английским языками, поэтому могу перевести заголовок. А вот понять его смысл — нет. Бессмыслица какая-то: «Окна для чайников»! Впрочем, в отличие от вас я не знаток технической терминологии прошлого и потому воздержусь от комментариев. О чем здесь написано?

— Для меня тоже стало загадкой упоминание кухонной утвари в названии этой книги, — признался Кауфман. — В тексте о посуде ни слова, так что затрудняюсь сказать, при чем здесь чайники. Ну да оставим эту странную игру слов на совести авторов — все-таки ценность книги не в заголовке, а в её содержимом. Об окнах в общепринятом их представлении здесь также не упоминается, но тут уже нет никакой загадки. Под ними подразумеваются как раз те самые «Окна», что послужили когда-то прообразом наших «Серебряных Врат».

— Что, раньше они прямо так и назывались — «Окна»? — переспросил Ахиллес. — Впервые об этом слышу.

— Действительно, малоизвестный ныне исторический факт, — согласился дядя Наум. — Однако «Серебряные Врата» обязаны своему существованию именно этим «Окнам». А также целому ряду менее популярных в те годы операционных систем, о которых здесь тоже вскользь упоминается. Эти примитивные, по современным меркам, системы и есть те самые неотесанные камни, что закладывались в фундамент нашего виртомира.

— И уважаемый Наум-сан берется по замшелым камням определить, почему рухнула наша грандиозная сверкающая башня? — недоверчиво усмехнулся Хатори.

— Я бы не стал на вашем месте выражаться так категорично: «рухнула», — возразил Наум Исаакович. — Пошатнулась, осела, дала трещину — вот более правильные определения. Я был готов поверить в тотальный крах Единого Информационного Пространства в первый день кризиса, когда наши ключи не выдавали абсолютно никакой информации.

— Но они и сегодня не выдают! — возразил Ахиллес. — Ничего, кроме этой чертовой синевы, будь она проклята!

— Вы таки неправы, молодой человек, — не согласился Кауфман, хмелея и смелея с одинаковой скоростью. — Чертова синева, или, как ее принято называть у контролеров, Синий Экран Смерти, на самом деле символизирует не агонию умирающего. Это своеобразная защитная реакция «Серебряных Врат», которая информирует нас о требующих устранения неполадках в системе. Это явление описано и моим прапрадедом, и в других книгах наряду с массой прочих неприятностей, от которых не были застрахованы операционные системы прошлого.

— Абсурд! — фыркнул Ахиллес. — Разве можно изучать неисправности… к примеру, файермэйкера, основываясь на знаниях о луке и стрелах?

— Ну зачем же так категорично, — произнес Наум Исаакович. — На знании не о луке и стрелах, а об огнемёте, что применялся в войнах конца эры Сепаратизма. Разумеется, конструкция огнемёта с тех пор существенно изменилась, но принцип его работы остался прежним. Та же разница между «Окнами» и «Вратами» — различия огромны, но сам принцип работы схожий. Поэтому я и рассчитываю на помощь вот этих старинных бумажных консультантов. Возможно, истина лежит не так глубоко, как нам кажется

— Да что ты всё твердишь о каких-то принципах и бумажках! — не выдержал Блондин. — «Возможно», «вероятно»! Я вон тоже догадываюсь, как работает кухонный комбайн. Однако когда он вдруг ни с того ни с сего начал пережаривать бифштексы, я не полез в его нутро выяснять, в чем проблема, а просто вызвал контролёра. Догадки догадками, но есть в мире такие проблемы, решение которых требует конкретных знаний. Наша — из их числа. Ты собираешься проводить эксперименты со сложной и незнакомой системой! Это тебе не двери арсенала взломать — здесь даже твоего крутого ума может оказаться недостаточно.

— Ахиллес-сан прав, — поддержал его арбитр. — Неужели вы считаете себя умнее контролеров правительственных терминалов? Согласитесь, если эти парни до сих пор не решили проблему, значит, она и впрямь крайне серьёзна.

— Я вам скажу, почему они не решили проблему.

— Как, вы и это знаете?! — воскликнул Санада и переглянулся с Блондином. Их немой обмен взглядами продолжался мгновение, однако от меня не ускользнуло, что они не на шутку встревожились.

Так-так, чем дальше, тем загадочнее и загадочнее! Что же за скелеты рассованы по шкафам стадиума «Сибирь«, о которых капитану Гроулеру знать не положено? Может, спросить напрямую, какого дьявола вся эта компания тут околачивается? Любопытно, что ответят… Нет, пока воздержусь: парни слишком нервничают, и вероятность того, что я получу правдивый ответ, мизерна.

— Да, знаю, — без обиняков заявил Кауфман. — Недавно я беседовал с контролером, который следил за работой инстант-коннектора. Весьма ответственный пост, надо заметить. Его занимают лишь высококвалифицированные специалисты. Точнее, квалифицированные настолько, насколько их подготовила лучшая из всех ментор-систем Великого Альянса — «Прима» к слову сказать, все маршалы тоже проходят подготовку в «Приме». И чем же, разрешите спросить, занимались лучшие из лучших контролеров в роковой для человечества день? Правильно — тем, чем и должны были: старались устранить кризис всеми известными им способами, прописанными в служебных инструкциях. Я уточнил: проблемы начались в шесть тридцать утра по местному времени, когда даже самые стойкие пользователи развлекательного сектора «Серебряных Врат» уже спали. Поэтому неудивительно, что в моем поселке практически не нашлось граждан, которые стали свидетелями столь знаменательного события. Но даже если бы я встретил таковых, все равно мало что понял бы из их рассказа. Мне мог помочь лишь настоящий действующий контролер уровня «Прима», и я таки отыскал этого человека, чем теперь и горжусь. Итак, господа, что же происходило в Едином Информационном Пространстве, а конкретно на контрольных терминалах инстант-коннектора, в то злосчастное утро? Все началось со внештатной, но уже имевшей аналоги ситуации «фрозен тайм» Справиться с ней…

— Погодите, Наум-сан, — перебил его арбитр. — Не всем в этой комнате довелось служить контролерами. Что означает «замороженное время»?

— Редчайшая, но в принципе хрестоматийная ситуация, — пояснил Кауфман. — Иногда «Серебряные Врата» наотрез отказываются подчиняться командам пользователя и оставляют вас наедине с застывшим виртомиром. Сам я в такое положение не попадал, но, судя по воспоминаниям очевидцев, — пренеприятное состояние, от которого особо впечатлительные граждане могут легко сойти с ума. Если, конечно, не догадаются снять инфоресивер.

— Последний раз с «фрозен тайм» сталкивались в Мексике три года назад, — добавила Каролина — единственная из присутствующих, кто в данный момент являлся контролером. — Землетрясение вызвало сбой в работе главного регионального терминала, отчего кризис поразил весь гигаполис. О подобных случаях в обязательном порядке информируют всех контролеров планеты. Ментор-системы готовят их к ситуации «фрозен тайм», и ликвидация проблемы занимает обычно минуту-две. Мексиканцы управились за полторы.

— При «фрозен тайм» в бой вступает старая, проверенная временем подсистема «Контральто Д», — уточнил дядя Наум. — Ради пущей гарантии запускается вручную с сенсорной панели при помощи трех контролёров. Работает безотказно, надо только опять же вручную выбрать правильную команду суфлера. После чего «замороженное время» оттаивает и виртомир снова оживает. Так происходило всегда, по крайней мере, последние полтора века. Три с лишним десятка случаев возникновения ситуации «фрозен тайм» добавили седин столкнувшимся с ними контролерам, однако были разрешены в кратчайшие сроки и без катастрофических последствий. Но только не в последний раз.

— Не подействовало «Контральто Д»? — догадался Ахиллес.

— Не только не подействовало, но и вообще не запустилось, — подтвердил Кауфман. — Контролеры инскона следуют особым инструкциям: прежде чем запускать отладочную подсистему, вся без исключения транспортная инфраструктура в экстренном порядке переключается в аварийный режим. Вне зависимости от места возникновения неполадки аварийный режим вводится по всей Транс-сети. Представляете, какой ужас испытали контролеры инскона, когда увидели, что помимо основной системы отказала и аварийная? Боты полностью потеряли управление — это же катастрофа глобальных масштабов! Оставалась последняя надежда на «Контральто Д». Но подсистема, как верно заметил капитан Ахиллес, тоже не функционировала… Я был контролером и могу понять душевное состояние ребят, находившихся в тот момент на Службе. Я не удивился, когда услышал от свидетеля этой трагедии, что старший их смены умер на месте от разрыва сердца, а еще один контролер сошел с ума. Капитан Гроулер присутствовал при нашей беседе и может подтвердить, с каким ужасом мой гость рассказывал о случившемся.

— В свои двадцать пять лет он выглядел на все пять-десят, — сказал я. — Никому не пожелал бы пережить то, что пережил он. Преждевременная седина в его годы не красит.

— Что верно, то верно, — согласился дядя Наум. — Только самые выдержанные из контролеров продолжали бороться с упрямой «Контральто Д» и аварийным управлением. Само собой, безрезультатно. Поразивший систему «фрозен тайм» не поддавался ликвидации. Причем его воздействие распространилось не только на инстант-коннектор, как решили поначалу контролеры, но и блокировало весь без исключения служебный сектор «Серебряных Врат».

— Кое-кто из моих бойцов успел застать это твое «замороженное время», — произнес Ахиллес, закончив ужин и задумчиво поигрывая ложкой. — Говорят, оно продлилось совсем недолго. А перед тем как пикры погасли, вроде бы на них промелькнуло какое-то идиотское предупреждение.

— Да, на терминалах инстант-коннектора тоже видели эту надпись. Я даже записал ее со слов моего собеседника: он дословно запомнил то «последнее пророчество» виртомира. Одну секунду… — Наум Исаакович вытащил из кармана блокнот и долго листал его, пока не наткнулся на нужную пометку. — Вот оно! Цитирую: «Приложение „Рубикон“ произвело недопустимую операцию и будет закрыто. Данное приложение противоречит политике Законотворца и подлежит немедленному помещению в карантинный сектор. Код системной ошибки…» и далее число из двенадцати цифр. А в конце вопрос: «Произвести изоляцию приложения „Рубикон“?»…

Дядя Наум посмотрел на каждого сидящего за столом, словно надеялся, что кому-то из нас окажется знакомой зачитанная им белиберда. Тщетно надеялся, чему, впрочем, и не удивился. Потом все же великодушно пояснил:

— Идиотским это предупреждение кажется только при поверхностном взгляде. На самом деле, в нем зашифрована причина постигшего нас несчастья. Именно после изоляции некорректного приложения «Серебряные Врата» сначала отключились на сутки, а потом воскресли в образе «синего призрака смерти».

— Вы что-то знаете об инсталляторе «Рубикон»? — холодно прищурился арбитр.

— А вам, любезный господин Хатори, известно, что это загадочное приложение относится к инсталляторам? — незамедлительно отреагировал вопросом на вопрос Кауфман.

Санада в замешательстве прикусил губу. Ахиллес прекратил поигрывать ложкой и исподлобья уставился на арбитра. Тот явно спохватился, да поздно — дядя Наум мог десять раз пропустить мимо ушей напоминание об осторожности, но при разговоре на технические темы был чутким, как кошка, стерегущая мышь. Я всеми силами старался скрыть собственное волнение, однако всё же не сдержался и забарабанил пальцами по столу.

— Я знаю о «Рубиконе» лишь в общих чертах, — пояснил Хатори, не став отрицать то, в чем невольно сознался. — Эта закрытая правительственная система для внесения поправок и дополнений в законодательный сектор «Серебряных Врат». Кто-то из моих друзей однажды упоминал о ней в разговоре.

Звучало неубедительно, и Кауфман тоже наверняка это почувствовал. Но виду не подал. Если требовалось, он умел мастерски прикидываться простачком нарочито приветливая улыбка, открытый, немного наивный взгляд, добродушный голос… Нервозных собеседников это успокаивало безотказно.

— Значит, вот что за птица этот «Рубикон», — проговорил дядя Наум. — Заартачившаяся правительственная система из Закрытой зоны. Это, конечно, усложняет нам задачу, но на терминал удаленного доступа мне следует попасть в любом случае. Чтобы завершить начатое контролерами дело и окончательно разобраться с «Рубиконом», мне требуется войти в Закрытую зону «Серебряных Врат» на правах Законотворца. Сделать это я смогу лишь с правительственного терминала.

— На чьих правах? — переспросил арбитр. — Я не ослышался, на правах того самого Законотворца, чьей политике якобы неугоден «Рубикон»?

— Совершенно верно.

— Но кто он вообще такой — Законотворец, на чьи права вы вознамерились посягнуть? Раньше, до кризиса, мне не встречалось даже упоминаний об этом человеке.

— Вы таки опять заблуждаетесь, — возразил всезнающий дядя Наум, ткнув пальцем в раскрытую перед ним книгу. — Законотворец «Серебряных Врат» — это тот человек, которого в эпоху «Окон» называли системным администратором. Огромная многофункциональная система не может существовать сама по себе. До того, как я впервые столкнулся с упоминанием о Законотворце, я ошибочно полагал, что «Серебряные Врата» существуют лишь благодаря усилиям служащих Великому Альянсу контролеров. Но проанализировав новые данные и документы прапрадедушки, я пришел к выводу, что контролеры никоим образом не влияют на политику виртомира. Равно как и маршалы — те призваны лишь следить за исполнением законов. Законотворец «Серебряных Врат» подобен законодателю реального мира. Более того, поскольку эти два мира неотделимы друг от друга, я уверен, что Законотворец — это кто-то из членов Макросовета. И человек этот обладает воистину огромными возможностями. Для виртомира он — натуральный бог… Но, к сожалению, бог далеко не всемогущий, ибо не сумел предотвратить Апокалипсис.

— И ты собрался занять место этого бога? — усмехнулся Ахиллес.

— Разумеется, временно, — уточнил Наум Исаакович. — Для начала я постараюсь через правительственный терминал отыскать самого Законотворца. Скажу сразу, что надежда на это мала. Я боюсь, что с этим человеком случилось что-то непоправимое.

— Он умер? — почти в один голос спросили арбитр и капитан «Всадников».

— Не исключено, — кивнул Кауфман. — Причем умер еще до кризиса, иначе почему прежде стабильный «Рубикон» вдруг вызвал столь резкое отторжение у «Серебряных Врат»? Возможно ли такое под контролем Законотворца? Ведь «Рубикон» — не что иное, как один из его инструментов. Докопаться до причин катастрофы и по мере сил помочь Макросовету ее ликвидировать — мой гражданский долг. Пока не знаю точно, как я это сделаю, но буду стараться. Клянусь вам в этом перед лицом дочери.

После этих патетических слов дядя Наум скромно потупился, что выглядело вовсе не наигранно, а вполне искренне. В апартаментах воцарилось молчание — каждый из присутствующих думал о чем-то своем. Кауфман — видимо, о трудностях на пути к воплощению задуманных планов. Трудностей ожидалось много, и вряд ли мы могли предвидеть хотя бы половину из них. В отличии от дяди Наума, я наперед не загадывал и сейчас проигрывал в уме самые безболезненные варианты расставания с этой вроде бы дружественной, но уж очень скрытной компанией. Каролина невозмутимо поглядывала то на отца, то на меня, то на хозяев, а о чем думала — тайна. Вероятно, просто старалась хорошо доиграть свою роль Черной Гарпии.

Судя по тому, как откровенно Ахиллес пялился на Кэрри, он думал не столько о мировых проблемах, сколько о том, каковы у него шансы затащить в постель несговорчивую брюнетку. Ранее в подобных вопросах ему всегда играл на руку титул чемпиона, но на сей раз у Блондина оказались незавидные карты — Каролина пока не выказала к нему расположения даже полунамеком, Ахиллес спешно искал причины этой странной, по его мнению, холодности. Искал старательно, но пока безрезультатно.

О чем размышлял арбитр Хатори, предположить было трудно. И потому, когда он наконец-то нарушил растянувшуюся на несколько минут паузу, пришлось признать, что если бы я даже очень постарался, то все равно не угадал его мысли. Как выяснилось, все это время Санада не просто обдумывал вышесказанное Он еще и собирался с духом, дабы раскрыть нам кое-какую правду. А вот с каким умыслом он это сделал, неизвестно. Слабо верилось, что только из чувства гражданской солидарности с Кауфманом. Я сильно сомневался, что помимо дяди Наума и его дочери вижу здесь еще хотя бы одного порядочного человека.

— Вам не воспользоваться терминалом удаленного доступа даже при поддержке маршалов, — неожиданно заявил арбитр. Судя по твердости его голоса, он не предполагал, а утверждал.

— С помощью маршалов я намеревался отыскать местного контролера, — пояснил дядя Наум. — По логике, он тоже должен являться одним из них. Доверять государственные секреты гражданскому лицу — дело сомнительное.

— Вы совершенно правы, — подтвердил Санада. — Только смею вас заверить, что даже если вам повезет и вы найдете этого маршала, пользы от него будет немного. Контролера правительственного терминала зовут Семен Петренко. Я с ним знаком и случайно встретил его, когда он бежал из центра. Теперь это совершенно другой человек. Семья Петренко погибла в аварии на инстант-коннекторе, и Семен сошёл с ума. Как мне показалось, уже безвозвратно.

— Но… вы таки убеждены, что мы говорим об одном и том же человеке? — растерялся Кауфман.

— Разумеется. Больше никто из маршалов, кроме Петренко, не служил на правительственном терминале.

— И у него не осталось дублеров?

— Зачем ему дублеры? Терминал использовался редко: сеансы связи с Женевой проводились два-три раза в неделю. Семен даже не присутствовал на терминале постоянно — при срочных сеансах его просто вызывали туда.

— Что ж, очень жаль бедного господина Петренко, — приуныл Наум Исаакович. — А я так рассчитывал на его помощь… Значит, придется выкручиваться самому.

— Повторяю: в одиночку вы ничего там не сделаете, Наум-сан, — напомнил Хатори. — Доступ в Закрытую зону виртомира защищен паролем. Не спорю, во взломе войс-блокираторов вам нет равных. Но пароль — эта штука посерьезнее. Ваши железные игрушки против него бессильны.

— Я должен попробовать в любом случае, — сверкнул глазами несгибаемый дядя Наум. — Буду биться над паролем столько, сколько потребуется. Хоть целый год…

— Могу ускорить вам работу на триста шестьдесят четыре дня, — снисходительно улыбнулся арбитр. — Я знаю пароль для входа в Закрытую зону.

— Вы?! — изумился Кауфман. Меня тоже не оставила равнодушным такая сногсшибательная новость. — Но откуда? Вы же не маршал, а всего-навсего… главный спортсмен!

Применительно к тучному арбитру словно «спортсмен» звучало весьма забавно, если не сказать — издевательски, но Санада не оскорбился.

— Всё очень просто, — не стал темнить Хатори. — Каждая отрасль игровой индустрии контролируется государством, но с реал-технофайтингом случай особый. Мы не просто находимся под контролем правительства а принадлежим ему со всеми потрохами. В действительности хозяин здесь не я, как принято считать, а Макро-совет. Я всего лишь его доверенное лицо и главный исполнительный директор. Для Гроулера-сан это, несомненно, большой сюрприз.

— И не говорите, — согласился я. — Сроду бы не подумал, что работаю на правительство.

— Тем не менее, по сути, это так. Когда сотню лет назад реал-технофайтинг стал чрезвычайно прибыльным предприятием, разгорелась грандиозная подковерная борьба за обладание его контрольным пакетом акций. Нечто подобное происходило когда-то с Единым Информационным Пространством и Транс-сетью.

— Победил в этой борьбе, естественно, сильнейший, — заметил я. — Против закона не попрешь, а против тех, кто его творит, — тем более.

— Как и во все времена, — кивнул арбитр, — Открытая монополизация игорной отрасли не делает чести правительству, так что анонимность наших хозяев вызвана скорее этическими соображениями, нежели правовыми. Я, как доверенное лицо, подчиняюсь непосредственно Макросовету и потому владею паролем для входа в Закрытую зону. Так что оказать содействие в вашей благородной миссии, уважаемый Наум-сан, будет для меня не прихотью, а исполнением гражданского долга.

Опять высокопарные речи! Вот только, в отличие от дяди Наума, в искренность арбитра мне почему-то верилось слабо…

В город вошла новая сила, внушающая уважение одним своим видом. Сила эта была уже хорошо известна в центре, но раньше она не покидала пределов стадиума «Сибирь». Не потому, что боялась другой, более серьёзной силы — таковой здесь попросту не существовало, — а потому, что у нее просто отсутствовала цель. Истекшие сутки кардинально изменили ситуацию. Сила не только нашла для себя достойное применение, но и стала ещё внушительнее, заполучив мощное оружие и пополнив ряды новыми бойцами. Было бы чересчур амбициозно заявлять, что сила эта являлась в данный момент самой могущественной на планете, но в пределах гигаполиса Западная Сибирь конкурентов у нее, бесспорно, не имелось.

Моё недоверие к старым знакомым понемногу улеглось — нам с Кэрри не приказывали снять «форсбоди» и сдать оружие. С негласного дозволения хранителей стадиума мы просто примкнули к ним на равных правах так, по крайней мере, мне казалось). Нам была уже растолкована причина их внеурочного собрания. Оказывается, эта пестрая компания околачивалась на стадиуме в преддверии грядущего юбилейного чемпионата и готовила для церемонии его открытия какие-то показательные выступления. Команда чемпионов — «Всадники Апокалипсиса» — и три десятка специально приглашенных игроков других команд под руководством арбитра Санада репетировали рекламное шоу, когда грянул гром и все они очутились отрезанными от своих домов, разбросанных по планете. Со слов Хатори, кое-кто из «шоуменов», проживающих, подобно мне, поблизости, отказался дожидаться окончания кризиса и отправился домой пешком. Оставшиеся на стадиуме арбитр, реалеры и турнир-корректоры сочли преступлением бросать без надзора переполненный оружием арсенал. Тот хоть и был замурован наглухо, однако, как показала практика, для смекалистых людей ринголиевые двери не являлись непреодолимым препятствием.

«Вот и вся загадка, капитан Гроулер, — убеждали меня кристально честные глаза Хатори и товарищей по оружию. — А вы что про нас подумали?»

Что подумал? Да полная ерунда вся эта ваша история, вот что! Мыльный пузырь, который я при желании прихлопну одним щелчком. Показательное шоу? Тогда почему я наблюдаю аж два десятка реалеров из команд второго и третьего эшелонов, а из «Молота Тора», до сих пор стойко удерживающегося в первой пятерке, нет ни единого представителя? Неужели под моим командованием не играют достойные реал-технофайтеры? Про себя умолчу: я давно не эталон — старик, по гроб жизни замаранный в скандалах, — но птенцы под моим крылом подобрались как на подбор — талантливые, целеустремленные, рвущиеся в небо. Весьма странно, что никто не вспомнил о них, когда зашел разговор о перспективных реалерах следующего поколения, обязанных участвовать в юбилейном мероприятии.

Впрочем, я решил пока оставить свои сомнения при себе: худой мир лучше доброй ссоры. Однако не прекратил приглядывать краем глаза за бывшими соперниками по аренам. Сегодня превращать их в соперников было опасно. По количеству пролитой крови эти парни за два месяца догнали и с лихвой перегнали меня. Так что кичиться перед ними своей пресловутой кровожадностью у меня теперь вряд ли получится. Разумнее было бы вообще не поворачиваться к ним спиной, но такое было просто физически невозможно: личная гвардия арбитра окружала нас с Кауфманами со всех сторон.

Заперев арсенал и оставив на его охране маленькую но вооруженную до зубов группу, мы покинули «Сибирь» через главные ворота и зашагали по направлению к Пирамиде. Шли не таясь, гордо расправив плечи — так, как всегда выходили на турнирную арену Что ни говори, а мы до сих пор оставались той силой, принизить которую было не так-то легко. За отсутствием маршалов пришлось возложить на себя почетную обязанность хозяев этого города. Да, это выглядело противозаконно, однако иного пути для нас не существовало — претендентов на звание короля улиц имелось предостаточно, только цели, к которым рвались соискатели трона, радикально разнились с нашими.

Оставленные стеречь арсенал бойцы вышли вслед за нами на ступени стадиумной лестницы. Они долго стояли, провожая нас взглядами и держа оружие на виду. Их выход носил демонстративно-устрашающий характер: отиравшиеся возле площади фиаскеры должны были крепко-накрепко усвоить — реалеры не бросили «Сибирь» на произвол судьбы, как раз наоборот — вернув себе оружие и доспехи, они подготовились к обороне более тщательно. Самым недоверчивым фиаскерам не возбранялось подойти поближе и проверить, только они предпочли воздержаться от подобных исследований.

Арбитр также отправился вместе с нами. Само собой, тучный Санада не стал даже пробовать шагать в од-ном темпе с облаченными в интерактивные доспехи крепышами. Хатори вышел из затруднительного положения древним азиатским способом — приказал телохранителям соорудить ему из кресла и труб что-то наподобие паланкина. Тащили паланкин двое «Всадников» включивших «форсбоди» на полную мощность и потому не испытывающих при транспортировке тяжелого пассажира особых затруднений. Со стороны наша процессия напоминала шествие восточного султана, только без верблюдов, знамен, опахал, экзотических одеяний и прочей соответствующей эпохе атрибутики. Да и Хатори мало чем походил на султана, разве что комплекцией.

Дядя Наум перестал бояться наших грозных попутчиков, однако всё-таки предпочитал держаться поближе ко мне и Каролине, которая тоже не слишком отдалялась от меня. Девушка немного освоилась в нашем обществе, почувствовала себя более раскрепощенно и порой очень колко парировала шуточки своих новых сотоварищей по оружию». Досталось даже Ахиллесу, вздумавшему отпустить ей комплимент. Вернее, то, что Блондин подразумевал под комплиментом, поскольку галантных манер не имел отродясь. Он пообещал Каролине на первом же турнире от души «надавать по симпатичной упругой попке». Кэрри в ответ порекомендовала ему присматривать за своей задницей, до которой тоже рано или поздно доберется чей-нибудь ботинок, а возможно, даже ботинок самой Черной Гарпии. Ахиллес покосился на ухмыляющиеся лица собратьев, потом на меня, буркнул: «Смотри, выскочка, как бы тебе не пожалеть о своих словах» — и прекратил приставания.

Я готов был зааплодировать Каролине Наумовне, способной без боя укрепить свой авторитет среди реалеров. Но воздержался: не мой стиль — публично хвалить учеников. Распекать за ошибки — другое дело, это полезно. Однако ругать Черную Гарпию было пока не за что. Она не грубила старшему, она лишь показывала, что не станет молча сносить никчемные комментарии в адрес своих «симпатичных и упругих» частей тела.

По расчетам, путь до штаб-квартиры маршалов дол-жен был занять у нас полтора-два дня. Затратили мы все три: дядя Наум и Хатори нуждались в регулярном отдыхе. Нам в «форсбоди» можно было вообще обойтись без промежуточных дневных привалов — шагай да шагай себе на здоровье: в интерактивных доспехах силы расходовались предельно экономно. Не будь с нами арбитра и Кауфмана, мы бы достигли цели за пару двенадцатичасовых бросков, но двое пожилых людей вынуждали нас двигаться в умеренном темпе и делать через каждые три часа короткие передышки. Глядя на восседавшего в паланкине Санада, трудно было поверить, что арбитр тоже устает, однако такой способ передвижения казался удобным только с виду. Боссу постоянно приходилось сидеть так, будто он проглотил палку — одно неловкое движение, и он мог вывалиться из шаткого паланкина, даже несмотря на крепкие руки носильщиков. Балансирование отнимало у арбитра почти все силы. Но как ни крути, а идущему пешком Науму Исааковичу было всё равно тяжелее, пусть и шагал он налегке, разделив свою драгоценную бумажную поклажу между мной и дочерью.

К вечеру первого дня пути мы наткнулись на крупную банду фиаскеров — куда большую по количеству, нежели та, что гнала меня и Кауфманов по площади. Фиаскеры облюбовали для обитания широкую эстакаду. Позиция ими была занята стратегически выгодная. Пролегающая над инсконом эстакада являлась единственным пешеходным переходом между кварталами на участке в несколько километров. Легко угадывалось, чем занимались здесь фиаскеры. Сложенные у перил коробки с продуктами и выпивкой, а также небольшие очереди запуганных граждан, столпившиеся у противоположных концов эстакады, указывали, что фиаскеры возродили одну из традиций эры Сепаратизма, а именно — взимание дорожной пошлины. Из всех способов добычи пищи ублюдки выбрали самый простой. Им очень хотелось съесть рыбку и при этом, что вполне логично, не замочить ноги. Но вопреки древней истине, всё у фиаскеров складывалось весьма удачно. Причина успеха крылась лишь в количестве и наглости тех, кто не желал лезть в воду.

Была ли плата за проход по эстакаде справедливой или нет, мы не выяснили, поскольку платить всё равно не собирались. Выйдя на эстакаду с оружием наперевес, мы направились к пропускному пункту, не сбавляя шага и деликатно отстраняя к перилам выстроившихся в очередь граждан. Они же вылупились на нас, как на спустившихся с небес божеств. Можно было сразу определить, кто считал нас добрыми богами, а кто — злыми. Правда, испуганных взглядов наблюдалось гораздо больше — в справедливость высших сил здесь верили только отчаянные оптимисты, а таковых остались единицы. Часть особо недоверчивых горожан и вовсе подхватила под мышки свои коробки и резво пустилась прочь от эстакады: трудно было предсказать, чьей победой завершится схватка двух хищников, зато вовсе не требовалось гадать, что станет со свидетелем, который в пылу драки мог случайно попасть в их когтистые лапы.

Но наиболее прозорливыми оказались всё-таки те, чьё любопытство пересилило страх и кто вопреки инстинкту самосохранения не сбежал с моста. Им, как стервятникам, довелось учинить славный «пир на костях», оставшихся на эстакаде после нашего столкновения с фиаскерами. Сами мы подбирать трофеи отказались, потому что не испытывали пока нужды в продовольствии.

— Эй, «сибиряки», что за дела?! — возмутился вышедший нам навстречу верзила с гипертрофированной мускулатурой (парень раньше наверняка злоупотреблял бодистимуляторами) и явно атрофированными мозгами. — Какого черта вам здесь надо? Мы не суемся на стадиум, и вы не суйтесь в наш район! Проваливайте отсюда — это наша территория! Или платите по закону, как все, — у нас такой порядок!..

Шедший первым Ахиллес в ответ не произнес ни слова — просто ухватил верзилу за горло и при помощи гиперстрайка швырнул его через перила вниз с полукилометровой высоты.

Фиаскеры были готовы сопротивляться, скорее всего, они даже атаковали бы нас, позволь мы им это — сотня воинственных, вооруженных чем попало людей давно лишилась чувства страха. Но мы были начеку: едва Ахиллес весьма убедительно объяснил фиаскерам, что мы не вступаем в переговоры, как «Всадники» направили оружие на остальных и дали по ним короткий беспорядочный залп.

Свистнули парализаторы, награждая многочасовыми судорогами тех, кто угодил под их излучение. Пролаял пулемет, успевший за две секунды прострелить ноги почти полудюжине врагов. Ампулы кальтенвальтера покрыли бирюзовой коркой еще двух фиаскеров — оба они должны были умереть через несколько минут от удушья. Истошно завопил и заметался между товарищей объятый огнем фиаскер, обращенный в живой факел одним из наших файермэйкеров. Приятели попытались сбить с несчастного пламя куртками, но тот, обезумев от боли, со всего маху налетел на перила, перекувыркнулся через них и последовал за вожаком.

Но больше всего бед натворила автоматическая ракетница самого Ахиллеса, излюбленный «самум» которого остался в арсенале. Капитан «Всадников» стрелял последним и целился наверняка. Врезавшаяся в толпу фиаскеров ракета разметала всех и вся в радиусе пяти метров, но воздействие её этим не ограничилось. Турнирные ракеты не разлетаются на осколки, а поражают противника исключительно ударной волной. Однако в данном случае вышло по-иному. Угодивший в зону поражения хлам, из которого банда соорудила на эстакаде заградительные барьеры, с силой разметало во все стороны. Обломки заграждения покалечили множество оказавшихся поблизости фиаскеров, так что после ракетного выстрела число жертв нашей короткой атаки возросло почти вдвое.

Чувство командной солидарности заставило и меня выхватить из кобуры «метеор». Я даже отыскал для себя цель, но так по ней и не выстрелил. После того, как прогремел взрыв, любая стрельба уже была излишней — банда в панике ретировалась, а стрелять во вражеские спины я не испытывал ни малейшего желания. Каролина тоже держала «самум» на изготовку и, напряженно прикусив губу, хладнокровно наблюдала за происходящим.

Кэрри и ее отцу было нелегко. Увиденная ими воочию экзекуция произошла всего-то в десятке шагов от них. Но Кауфманы крепились и не отводили глаз от ужасающей картины. Только дядя Наум едва заметно покачал головой, осуждая столь жестокие методы препротивной борьбы. Высказывать протест во весь голос он не осмелился, хотя ему явно хотелось это сделать. Кауфман стерпел, поскольку чего-чего, но терпения у него имелось в избытке. Я уже не сомневался, что Наум Исаакович и его дочь выдержат все тяготы — на удивление жизнестойкие ребята, пусть иногда и склонны проявлять сугубо человеческие слабости…

Схватка хищников, а вернее, расправа сильного над слабым, завершилась; начался пир стервятников. Сложенные вдоль перил коробки с отобранными продуктами очутились без надзора, и их в мгновение ока растащили обрадованные этому факту горожане, которых только что едва не затоптали бежавшие хозяева эстакады. С опаской косясь на нас, люди хватали первое, что попадало им под руки, и разбегались кто куда. Их даже не волновало, что коробки забрызганы кровью, а вокруг стонут и корчатся раненые фиаскеры. Обижаемые и притесняемые жители центра дорвались до бесхозного продовольствия, оставить которое здесь было бы преступлением перед их голодающими семьями.

Как все изменилось вокруг! Мог ли я два месяца назад увидеть подобную сцену прямо в центре родного гигаполиса? Куда катится мир!..

Или уже докатился, что дальше некуда?

Арбитр равнодушно поглядел со своего паланкина на раненых и контуженых врагов, ничего не сказал и подал знак следовать дальше. Сбежавшие фиаскеры вернутся и позаботятся о пострадавших приятелях, после чего удостоверятся, что права на их территорию никто не отобрал, и непременно возобновят свое прибыльное занятие. Мы — проходимцы. Нас не беспокоила судьба тех, кто провозгласил себя здешними королями, — прежде чем короноваться, эти глупцы должны были подготовиться к тому, что права на корону придётся отстаивать ценой немалых жертв. Ничего не поделаешь — издержки королевского статуса…

Нас также не беспокоила дальнейшая участь местного населения, получившего временную свободу от гнета самозваных диктаторов. В центре уже имелись крупные общины, с успехом противостоящие диким фиаскерским бандам. Ничто не мешало людям объединиться и создать новые. Если же с нашим уходом всё здесь вернется на круги своя — значит, так тому и быть. Мы радели за судьбу всего мира, поэтому не отягощали себя заботами о малой его толике. Вернется порядок в мир — будет порядок и на этой земле. Как хотелось надеяться.

Я тоже возражал против той тактики, что использовали на эстакаде «Всадники Апокалипсиса», — при наличии «форсбоди» разумнее было бы обойтись простыми зуботычинами. Однако пришлось признать, что зло-вещая слава, которая начала быстро опережать нашу группу, сыграла нам на руку. Можно сказать, что слава эта прорубила для нас безопасную просеку в кишевших разнообразными гадами джунглях. На всем протяжении маршрута до Пирамиды нас ожидали свободные от фиаскеров улицы, пустынные эстакады и безлюдные межъярусные переходы. Почти идиллия, только плакатов «Счастливого пути!» недоставало.

Правда, изредка эту идиллию нарушали стихийные обвалы крупного мусора, сыпавшегося на наши головы с верхних ярусов. Сегодня разрушения не были в городе такой уж редкостью — частенько этому способствовали сами горожане, громившие в поисках необходимого всё, что только попадалось им на дороге. Но мы не верили в случайность обвалов, поскольку происходили они подозрительно регулярно.

Униженные хозяева улиц таким образом намекали, что они о нас помнят. Потрепанный хищник теперь не лез в открытый бой, а кусался исподтишка. Поэтому следовало соблюдать осторожность и поглядывать не только по сторонам, но и вверх.

Мы не отстреливались, когда враг бомбил нас мусором, — берегли боеприпасы, да и вычислить укрывшегося на высоте противника было не так-то просто. А он под конец нашего пути обнаглел настолько, что однажды угостил натуральной лавиной из автосэйлеров, Полимерные коробки торговых автоматов загрохотали в десяти метрах впереди, рассыпая нам под ноги остатки своего неразграбленного содержимого. Лишь хорошая реакция спасла нас от вражеских поползновений — турнирные инстинкты в агрессивной среде не утрачивались, а, наоборот, обострялись еще сильнее.

Будет неправильно сказать, что за три дня пути мы сплотились в дружную команду. Свыклись друг с другом — это вернее. Мы с Кауфманами не разрушали наш маленький сплоченный коллектив: я держал их в поле зрения, потому что обещал приглядывать за ними, они не отходили от меня по той же причине. Иногда во время остановок к нам присоединялся Хатори, ещё реже — Ахиллес; остальным реалерам до нас и вовсе не было дела. Беседовали о разном, но предпочитали не затрагивать серьезные темы. Просто все чувствовали себя усталыми, и ничего путного из тех разговоров не вышло бы. Я судил об этом по себе: сколько ни пытался дядя Наум за время пути объяснить мне детали своего замысла, сколько ни тряс у меня перед носом дневниками прапрадедушки, я каждый раз уходил от разговора — чересчур заумно все это выглядело для капитана Гроулера. Вероятно, в спокойной обстановке я бы вник во все премудрости и познал принцип спасения мира по Кауфману, но только не сегодня. Трудно постигать древние истины, удерживая при этом ушки на макушке и поминутно озираясь в ожидании вражеской атаки.

Я верил в идеи Наума Исааковича и без доказательств, надеясь, что впоследствии он растолкует мне всё не спеша и популярно. Разумеется, когда наша грандиозная авантюра благополучно завершится. В противном случае специфические знания об изнанке «Серебряных Врат» вряд ли окажутся для меня интересными. A тем более будут мной где-либо востребованы. Тогда уж лучше потратить время более практично. Например, ознакомиться с устройством печных термоэлементов — эта наука уж точно не отложится в голове бесполезным бал-ластом и всегда будет востребована в условиях Жестокого Нового Мира.

Почти все, что рассказывали о штаб-квартире маршалов забредавшие к нам в поселок беженцы, на поверку оказалось правдой. Все, кроме того, что она якобы сильно разрушена. В нескольких километрах к востоку от Пирамиды действительно находился участок с разрушенными зданиями, подобный тому, какой мы с Кауфманами наблюдали по прибытии в центр. Саму штаб-квартиру разрушения миновали, а обратить ее в руины могла разве что ядерная ракета эры Сепаратизма. Гигантская белокаменная пирамида с вершиной из ярко-красного кварца — там располагался знаменитый зал Закона, в котором хранился один из первых экземпляров конституции Великого Альянса, — пребывала в запустении, что было различимо уже издали. Окон в Пирамиде не имелось, так что определить, был ли внутри пожар, мы не могли. Хотя что-то похожее на следы копоти, издалека приметной на белых стенах, наблюдалось у немногочисленных выходов из здания.

Именно эти следы придавали Пирамиде пятнистую чёрно-белую окраску березовой коры. Фиаскеры, чьих рук дело мы наблюдали, не добрались только до кварцевой верхушки Пирамиды, хотя разнести вдребезги зал Закона должно было, по идее, считаться делом чести для любого уважающего себя вандала; наверное, лентяи просто поленились взбираться по лестницам на километровую высоту. Кроваво-красный наконечник — отличительная черта всех маршальских Пирамид планеты, как и прежде, сверкал на солнце рубиновыми искра-ми, отчего сразу же выделял штаб-квартиру слуг закона из массы прочих строений, тоже довольно оригинальных по архитектуре.

Главный вход в Пирамиду располагался на пятом ярусе, на который мы заблаговременно спустились еще вчера. Возле входа признаки отгремевшего здесь сражения были весьма отчетливы. Мембраны силовых полей в воротах Пирамиды отключились, как и везде, а защитники из гуманных маршалов вышли не чета защитникам стадиума — закаленным в турнирных баталиях реалерам. На полный разгром маршальского войска указывали несколько валявшихся у входа скелетов, обглоданных бродячими собаками. Скелеты и обрывки мундиров на них как бы символизировали то плачевное состояние, в каком находился сегодня институт блюстителей правосудия. Впрочем, делать выводы из увиденного о состоянии этого института по всему миру было пока преждевременно. Хотя, принимая в расчет примитивную психологию типичного фиаскера (сыт — доволен, голоден — зол), следовало догадываться, что положение дел в остальных гигаполисах Великого Альянса вряд ли сильно отличается от нашего — бунты, погромы, грабежи…

— Сомнительно, что здесь кто-либо остался, — пред-положил Хатори, спустившись с паланкина и подбирая с земли маршальскую фуражку. — Нам довелось повоевать с осатаневшими глюкоманами. Если эти твари чувствуют в противнике слабость, они только звереют. Маршалам в том бою победа не светила в любом случае. И потому, что их было мало, и потому, что они не были готовы убивать…

Разбросанные останки еще двух с лишним десятков тел были обнаружены нами сразу при входе в штаб-квартиру. Уличный воздух постоянно проникал в парадный холл через широкие ворота, однако мерзкий запах тлена все равно не выветривался отсюда. Практически все скелеты были одеты в разодранные маршальские мундиры — здесь происходила даже не битва а массовая резня. При взгляде на ее последствия версия арбитра о тотальном разгроме защитников Пирамиды показалась мне убедительной. Соотношение противников в этом сражении сложилось далеко не в пользу маршалов. Да и продлилось побоище наверняка от силы несколько минут. Я был уверен, что на других ярусах здания увижу такую же удручающую картину, но, к моему облегчению, идти туда не потребовалось.

Разъяренные фиаскеры не удовлетворились лишь убийством тех, кто всегда ограничивал их свободу и заносил правонарушителей в позорный Желтый, а особо отличившихся — в Красный списки. Обстановка холла также хранила на себе следы безудержной агрессии нападавших. Все кварцевые и полимерные детали убранства были педантично обращены в осколки, а те, что разбить и растоптать было уже посложнее, валялись раскиданными и покореженными. Некогда аккуратно подстриженные кустики были выдраны с корнями, а экзотические деревья топорщили обломанные ветви. Даже цветы — вечный символ любви и мира — были безжалостно вытоптаны. Какой удар испытала бы при виде всего этого наша соседка, любительница роз Гертруда Линдстром! Человеческие скелеты, и те, наверное, не шокировали бы ее так сильно, как варварски уничтоженная клумба…

Наум Исаакович, старательно избегавший смотреть на истлевшие тела, резонно забеспокоился по поводу сохранности правительственного терминала, чья участь так же могла оказаться плачевной.

— Напрасно волнуетесь, — утешил его арбитр. — Даже самый тупой из фиаскеров не станет спускаться на нулевой уровень, где расположен терминал. Что он там забыл? Во-первых, здесь и наверху-то нечем поживиться, а внизу и подавно: раздатчиков глюкомази маршалы не держат. А во-вторых, кому захочется потом карабкаться обратно вверх по лестнице на полукилометровую высоту? Нижние ярусы Пирамиды — это полностью изолированные от внешнего мира бункеры со стенами толщиной в несколько метров.

В отличие от ленивых фиаскеров, мы были вынуждены спускаться к самому основанию Пирамиды. Ради этого пришлось напяливать шлемы со встроенными лайтерами, поскольку свет в шахте и на нижних ярусах отсутствовал. Ахиллес оставил в холле трёх бойцов для охраны единственного пути к отступлению — при желании враг легко загнал бы нас здесь в безвыходную западню, — а затем мы отправились разыскивать лестницу, ведущую на нулевой ярус. Поиски пришлось вести вслепую, поскольку даже часто бывавший в Пирамиде Санада понятия не имел, где находится аварийный выход. Как и все визитеры, он всегда пользовался либо лифтом, либо транспортным экспресс-модулем.

Доступ к лестничной шахте обнаружился в одном из служебных помещений. Мы бы искали вход в него гораздо дольше, если бы фиаскеры не выломали поблизости все зеленые насаждения. Шахта скрывалась за обычной дверью, замаскированной под декоративную облицовку, и уходила вниз, во мрак и неизвестность. Лучи наших лайтеров не достигали дна шахты, растворяясь во тьме где-то на полпути. Спускаться на нулевой ярус по этой головокружительной тропе не хотелось, однако альтернативы ей не было. Разве что тоннели для модулей, но для пожилого дяди Наума и тучного Хатори они являлись вовсе непреодолимыми.

Перед началом спуска арбитр выгрузил свое габаритное тело из паланкина, решив пройти остаток пути своим ходом, опираясь на руки реалеров. Вероятно, ему уже до колик осточертела трехдневная болтанка в шатком кресле, а может, он побоялся ненароком вывалиться из него в пропасть. Широкая винтовая лестница, шедшая вдоль стен шахты, изобиловала ровными площадками для отдыха, так что пешее передвижение не стало для Санада чересчур суровым испытанием. Кауфман поглядел на Хатори и тоже без лишних напоминаний оперся на руки мне с Кэрри — ему, как никому другому, требовалось беречь силы перед предстоящей работой. Мы бережно подхватили нашего драгоценного гения под локти — сегодня, когда на нас были надеты «форсбоди», невесомое тело дяди Наума и вовсе не причиняло нам неудобств.

Мне редко доводилось посещать нулевые ярусы высотных городских районов, а в Западной Сибири я не наведывался туда еще ни разу. Сложно было сказать, какие ощущения испытал бы я снаружи Пирамиды, но когда наши подкованные ботинки наконец ступили на твердый пол, нависающие со всех сторон монументальные стены надавили мне на психику всей своей массой. Только здесь, у поверхности земли, житель гигаполиса осознает, кем он является в действительности жалкой букашкой, копошащейся у подножия гигантских скал, пусть рукотворных, но от этого не менее внушительных. Острее всего это должно было чувствоваться в первый день кризиса, когда «скалы» вокруг вдруг начали рушиться… Мне же, чтобы испытать мерзкое чувство собственного ничтожества, хватило лишь воображения и взгляда вверх.

Пока я нервно поигрывал пальцами на рукояти «метеора» и озирался по сторонам, привыкая к непривычной атмосфере, дядя Наум узрел для себя во мраке, пронизанном лучами лайтеров, кое-что любопытное. Он тут же кинулся исследовать находку, после чего подозвал меня и попросил посветить ему, дабы он, по его словам, избавил нас от одного маленького неудобства. Кроме зловещей атмосферы, разогнать которую Кауфману было явно не по силам, неудобством здесь можно было считать только отсутствие освещения. Поэтому до меня сразу дошло, чем занимается Наум Исаакович, ковыряющий отверткой и пассатижами в обнаруженной им стенной нише.

Хатори, Ахиллес и прочие столпились вокруг нас, пытаясь вникнуть в смысл происходящего. Всем им следовало бы запомнить эту минуту, поскольку они удостоились чести присутствовать на древнем таинстве, описанном ещё в Библии, а именно: превращении тьмы в свет. В данный момент дядя Наум действительно претендовал на роль бога, ибо собирался ни много ни мало отменить на планете Апокалипсис.

А вот согласится ли с этим настоящий творец, предсказывать было рановато. Зная об обидчивости этого типа, не следовало особо надеяться на его поддержку. Хотя, с другой стороны, существовала вероятность, что творцу самому надоело глядеть на Жестокий Новый Мир, поэтому он не станет препятствовать любимым детям возвращать прежний порядок вещей.

Лайтеры на стенах вспыхнули столь неожиданно, что все мы невольно вздрогнули. Окружающая обстановка сразу преобразилась до неузнаваемости, а львиная доля моих страхов бесследно испарилась. Яркий свет — это как-то привычнее и спокойнее.

— Как вам такое удается, Наум-сан? — восхитился Хатори работой гения. — Да я ключ к виску медленнее прицепляю, чем вы проделываете свои умопомрачительные фокусы!

— Прямо такие уж умопомрачительные? — разулыбался Наум Исаакович. — Нет, конечно, в жизни мне порой попадались и настоящие головоломки, но для этого фокуса много ума не надо. Все, что я сделал, — упростил схему работы освещения до элементарной. Надо было лишь исключить из схемы всё связанное с дистанционным управлением. Источник питания и источник света — оба они прекрасно функционируют и без дополнительных устройств. Конечно, отсутствие автоматического контроля представляет жуткие неудобства, однако в нашем положении будет скорее неудобно без света, нежели без регулятора яркости. Что ж, любезный Хатори-сан, комфорт я вам обеспечил. Теперь показывайте дяде Науму, где терминал…

Как и предполагалось, не нашлось среди фиаскеров такого фанатичного вандала, который готов был преодолеть километр крутых лестничных пролетов ради того, чтобы побуянить в столь экзотическом месте. Именно это, а также кромешная тьма спасли правительственный терминал от разрушения.

Здесь было где разгуляться вандалам Рассчитанная на возможность ручного управления, система удаленного доступа в Закрытую зону являлась крайне громоздкой и сложной. Ну и, разумеется, несовременной, мягко говоря. Мыслимое ли дело: для контроля в ней использовались не последние достижения видеотехнологии, пикчерз-креаторы, недавно вышедшие из обихода голопроекционные мониторы, а допотопные настенные панели псевдообъемного изображения — тонкие и гибкие; если не ошибаюсь, в старину их в шутку называли «простынями».

Да, разбить правительственный терминал — это не инфоресивер под каблук сунуть: топнул, и все дела. Для его уничтожения требовалось куда больше времени и усердия. Пять широких дисплеев-«простыней» располагались перед креслом контролера так, чтобы обеспечить работающему на терминале человеку максимальный угол обзора. Слева и справа от дисплеев виднелась добрая сотня погасших микролайтеров, каждый из которых обязан был сигнализировать о чём-то своём. Это напоминало сигнализацию на пульте ручного управления настройками «форсбоди» — примитивная, но предельно доходчивая схема.

Впрочем, обычные инфоресиверы здесь также были. Большие ключи контролеров, с пикрами повышенной интерактивности, лежали рядом с терминалом. Однако Кауфман не стал даже приближаться к ним.

— Ключи — это стандартная схема доступа, — пояснял дядя Наум. — Они нам не помогут, даже в том случае, если полностью работоспособны. У нас есть пароль для входа в Закрытую зону, но, к сожалению, нет персон-маркера местного контролера, а без него инфоресивер не активировать. Поэтому придется воспользоваться вот этой дублирующей системой. — Он указал на нагромождение древнего оборудования. — Как я и предполагал, на терминале она таки имеется. Никогда не доводилось общаться с подобным анахронизмом. Жутко не терпится попробовать.

И Кауфман в возбуждении направился к терминалу. Но вёл дядя Наум себя настороженно, будто входил в храм древнего божества и опасался ненароком пробудить его своим вторжением. Тем не менее страх надо было обуздать, поскольку мы сюда затем и пожаловали, чтобы растормошить капризное божество по имени «Серебряные Врата».

Панель ручного управления дублирующей системой была небольшой, но обилие на ней разнообразных сенсоров, помеченных буквами, цифрами и непонятными символами, не позволяло говорить об удобстве, тем более о простоте ее эксплуатации. Однако при виде панели Кауфман отнюдь не пал духом, а, наоборот, радостно потёр ладони и провозгласил:

— Так вот она какая — настоящая клавиатура! Это вам не ее современное трехкнопочное подобие — пульт отладочной подсистемы «Контральто Д». Работа на клавиатуре, замечу вам, ненамного проще игры на фортепиано. Став виртуозом ручного управления «Серебряными Вратами», я могу при желании делать с ними всё, что захочу. Даже при полностью отключенном войс-командере! К сожалению, времени на мастерское освоение этого инструмента у меня нет, но основные аккорды сыграть двумя пальцами попробую. Для начала проверим, как обстоят дела с питанием…

Питание было в полном порядке. Об этом нас немедленно известили замерцавшие вокруг дисплеев лайтеры, когда Наум Исаакович нажал пальцем самую большую и самую заметную кнопку на панели. Послышался легкий шелест, и откуда-то со стороны терминала в лицо мне повеяло тёплым ветерком. Несколько лайтеров плавно поменяли цвет с красного на синий.

— Принудительное охлаждение, — пояснил Кауфман. — Судя по всему, у начинки этой штуки весьма высокая теплоотдача . Итак, приступим.

Дядя Наум медленно опустился в кресло контролера, с опаской занес руки над панелью, но касаться сенсоров не спешил. Он явно пребывал в нерешительности, поскольку на лице его опять промелькнула широкая гамма чувств — характерный для Кауфмана признак волнения. А пока Наум Исаакович сомневался, все пять дисплеев вдруг ни с того ни с сего замерцали вразнобой обилием гигантских беспорядочных чисел. У меня зарябило в глазах, а напуганный дядя Наум отшатнулся и отдернул руки от панели. Лицо его раскраснелось и покрылось потом, а дыхание перехватило.

— Это не я! — заявил он осипшим от испуга гол сом. — Это… это… Один момент, любезные!

Он пристально всмотрелся в мелькающие перед ним числа, которые вскоре сменились скупыми непереводимыми терминами, среди которых, правда, изредка попадались и узнаваемые слова. Из известных чаще всего встречалось слово «загрузка», хотя кто, кого и чем здесь загружал, лично я пока затруднялся объяснить.

— Все в порядке! — с облегчением выдохнул Кауфман. — Происходит то, что и должно происходить. Активация питания повлекла за собой старт дублирующей операционной системы. Конечно же, как я сразу не подумал: при ручном управлении старт всегда осуществляется автоматически! Это сильно упрощает работу контролёра в аварийной ситуации… — Дядя Наум сцепил пальцы в замок и, отрешенно глядя перед собой, в полголоса пробормотал: — Все хорошо, все хорошо… Без паники, без паники… Так, собраться, собраться… Если я всё правильно запомнил, с минуту на минуту должна появиться… Ага, вот и она!

Каскады мелькающих терминов пропали, и на дисплеях нарисовалась знакомая мне с детства эмблема-заставка «Серебряных Врат». Как и прежде, она вращалась и жизнерадостно переливалась яркими цветами, однако наблюдать ее в таком неприглядном — плоском — виде было непривычно. Всё равно, что рассматривать картину какого-нибудь великого художника, перерисованную ребенком. Впрочем, ущербная заставка недолго мозолила нам глаза. Уже через минуту на её фоне появилось непроницаемо-суровое лицо человека с колючим взором и плотно сжатыми губами. Почему-то незнакомец живо напомнил мне того самого маршала, который проводил разбирательство по факту совершенного мной непредумышленного убийства капитана Спайдермена. Хладнокровие и неподкупность — все это было отражено даже во внешности глядевшего на нас с дисплея человека.

— Добро пожаловать в Закрытую зону «Серебряных Врат», — равнодушно произнес незнакомец, едва размыкая губы, после чего представился: — Я — привратник Уильям. Напоминаю, что для работы на этом терминале вам требуется обладать правами допуска в Единое Информационное Пространство не ниже первой категории. А теперь попрошу ввести ваш персональный код.

— Вы знаете этого господина? — пристально вглядываясь в лицо привратника, спросил Кауфман у Санада.

— Никогда раньше не видел, — недоуменно пожал плечами арбитр, после чего приблизился к терминалу и обратился к человеку на центральном мониторе:— Прошу прощения, кто вы такой?

Вместо ответа привратник снова потребовал у него код. В голосе Уильяма не слышалось ни капли раздражения. По-моему, он был готов повторять свое требование столько, сколько будет нужно, и я сомневался, что уловлю разницу в его интонации между тысячным вопросом и первым.

— Судя по всему, мы имеем дело не с человеком, а с обычной виртоличностью, причём не самой любезной, — не оборачиваясь, пояснил Кауфман. — И господин Билл просит у нас пароль. Таки дайте ему то, что он хочет, Хатори-сан, иначе мы будем топтаться у этих «ворот» до бесконечности.

— Но я его знать не знаю! — возмутился Санада. — Раньше для пропуска в Закрытую зону достаточно было просто назвать пароль после заставки, и все! Откуда этот привратник здесь взялся?

— Пока неизвестно, — ответил дядя Наум, — но есть подозрение, что он имеет прямое отношение к Законотворцу, который, как вы помните, диктует здесь политику.

— Что ж, мне не остается иного выхода, как поверить вам, Наум-сан, — развел руками Хатори. — Опрометчиво, конечно, доверять пароль незнакомой виртоличности, но вы правы — выхода у нас нет.

И он принялся размеренно и громко проговаривать длинную абстрактную комбинацию из букв и цифр, которую, к счастью, помнил наизусть.

— Прошу вас, не так быстро, — произнес Наум Исаакович, старательно нажимая одним пальцем сенсоры на клавиатуре. — Я за вами не поспеваю, а ошибаться нам нельзя ни в коем разе. Господин Билл может счесть нас за злоумышленников и полностью блокировать доступ в зону. Вот тогда точно пиши пропало…

Писать это грустное слово Кауфману не пришлось. Привратник Уильям остался доволен паролем и улыбнулся нам скупой служебной улыбкой.

— Благодарю вас, господин Санада, — произнес он, после чего лицо его переместилось с центрального дисплея на правый, а на центральном возникла псевдообъёмная, но бедноватая на детали пастораль: живописные зелёные холмы и прозрачно-голубое небо над ними. — Вы ввели правильный код доступа и имеете право находиться в Закрытой правительственной зоне. Напоминаю, что в данный момент вы не можете по техническим причинам покинуть эту зону и выйти в Открытую. Также вы не можете воспользоваться следующими функциями правительственного терминала…

И Уильям взялся нудно перечислять, в чём сегодня ограничены привилегированные посетители Закрытой зоны и с какими проблемами они могут столкнуться. Судя по нескончаемой череде ограничений, работа для дяди Наума ожидалась не сахар.

— Хватит! — не выдержал арбитр. — Достаточно, Уильям! Скажи лучше, как нам… Эй, да хватит же! Наум Исаакович, как мне поговорить с ним?

— Нет доступа к войс-командеру, — словно отвечая на вопрос, продолжал бубнить Уильям. — Чтобы включить войс-командер, воспользуйтесь панелью ручного управления. Если у вас возникают затруднения при работе ручным управлением, вызовите контролера либо проконсультируйтесь со справочной службой, активировав сенсор «эф-один». Сенсор расположен в верхнем левом углу панели. Активация осуществляется путем нажатия…

— Знаком с ним пять минут, а уже готов убить зануду! — процедил сквозь зубы Хатори. — И кто только служил прототипом этого Билла?

Услыхав про справочную службу, Кауфман незамедлительно отыскал нужный сенсор и нажал на него. Травянистые холмы преобразились в изысканную гостиную с пылающим камином, а привратник обрел тело и переместился в мягкое кожаное кресло, стоявшее возле камина. Настроение Уильяма тоже изменилось с официально-делового на радушное. «Задавайте ваши вопросы, я вас внимательно слушаю», — показывал весь его вид: расслабленная поза, склоненная набок голова, заинтересованный взгляд. Окошко суфлера, на котором отражались вводимые Кауфманом с клавиатуры буквы было выполнено в виде инкрустированной золотой рамой картины, висевшей по левую руку от привратника.

Восстановленный войс-командер был первым успехом Наума Исааковича, достигнутым им в Закрытой зоне. Минут двадцать Кауфман неловко манипулировал сенсорами, вписывая вопросы в диалоговое окно, выслушивал ответы привратника, поминутно сверялся с притащенной из дома библиотекой, которую разложил перед собой, и периодически нажимал на большой сенсор, помеченный изогнутой стрелкой. Пот лил с дяди Наума градом, однако мой несгибаемый сосед всё-таки отыскал верный язык общения и с этим оборудованием. Результатом тому служил привратник Уильям, который в одну прекрасную минуту обрел слух и стал понимать, о чём его спрашивают, без посредства клавиатуры.

— Спросите, что ему известно о ситуации в Женеве, — первым делом потребовал Санада у Кауфмана.

— Теперь вы можете спрашивать его сами, — поправил тот арбитра. — Только боюсь, он всё равно не скажет. Как я уже понял, господин Билл не полноценная виртоличность, вроде виртуальных адвокатов и им подобных, коими изобилует мир «Серебряных Врат». Уровень искусственного интеллекта привратника приблизительно соответствует технологическому уровню этого оборудования. Поэтому вы с Уильямом и незнакомы: он — это всего лишь часть аварийной системы. Он призван помогать пользователю разбираться в устаревших технологиях без помощи ключа. Справочник, облечённый в максимально удобную форму, так что нельзя требовать от него знания текущей политической обстановки. Впрочем, убедитесь сами…

Привратник выслушал Хатори, а затем виновато развёл руками и попросил конкретизировать вопрос. Всё, что он мог ответить по теме, касалось только истории славного города Женева и ее определяющей роли в современном мировом порядке. Обладай мы массой свободного времени, наверняка с удовольствием послу-шали бы познавательную лекцию, но в данный момент нам было не до виртуальных экскурсий.

— Хорошо, тогда свяжите меня с членом Макросовета Клаусом Штраубом, — снова потребовал арбитр.

В этот раз отказ Уильяма был категоричен: с господином Штраубом нет связи, так как в данный момент он не зарегистрирован в Закрытой зоне.

Hе успел ещё Санада огорченно поморщиться, а расторопный дядя Наум тут же отреагировал на заявление привратника вопросом: а с кем тогда любезный Уильям может установить сейчас связь?

К нашей безмерной радости, Уильям обладал на сей счёт конкретной информацией. Не скажу за остальных моих спутников, а я ощущал себя Робинзоном Крузо, обнаружившим после долгих лет одиночества на берегу своего острова человеческие следы. На нашем острове, изолированном от прочего виртомира, следы также имелись и принадлежали не дикарям, а вполне цивилизованным людям — маршалам-контролерам аналогичных терминалов, расположенных в Торонто, Мельбурне, Владивостоке, Панаме и Тель-Авиве. Представители пяти гигаполисов пребывали на связи, и едва услужливый привратник известил маршалов о появлении в Закрытой зоне нового пользователя, как все тут же выказали желание познакомиться с новичком.

Недостатком этого общения являлось отсутствие между нами визуального и звукового контакта, но на такие мелочи, с сегодняшней точки зрения, неудобства пенять было уже глупо. Активированный Кауфманом войс-командер нашего терминала прекрасно распознавал речь и при поддержке окна суфлера преобразовывал ее во вполне связный текст. А он тут же редактировался и купировался до некоего усредненно-лаконичного стандарта, обязанного облегчать общение вслепую. И пусть за этими скупыми строками терялась личность собеседника, зато общение между нами было предельно понятным. Я мысленно возблагодарил всех известных мне богов за то, что они одарили человечество письменностью и не дали позабыть её даже тогда, когда в ней уже практически отпала надобность. Иначе нам пришлось бы совсем туго, не научись мы в своё время читать.

Кауфман чуть не ошалел от свалившейся на него удачи. Отчаявшись после известия о сумасшествии местного контролера, он внезапно обрёл контакт с пятерыми его коллегами сразу. И пусть они находились от Западной Сибири по разные концы света, система аварийной связи Закрытой зоны собрала всех нас как бы за одним общим столом. Не на пир, разумеется, а на военный совет. Время пировать еще не пришло.

Однако война войной, а потратить часок на простое человеческое общение никто из нас не отказался, ведь беседовали мы не с подобными Уильяму виртоличностями, а с живыми людьми. Все-таки плохо, что мы не слышали голоса друг друга, но то, что при этом мы были избавлены от ручного набора текстов, ускоряло и на порядок облегчало общение. Не имеющий должного навыка работы на клавиатуре, дядя Наум уже через час отбил бы себе пальцы, если и вовсе не рехнулся от такого энергоёмкого и скрупулезного труда.

Информационный голод — вот как назывался массовый недуг, поразивший нас в Жестоком Новом Мире. Волны разнообразной информации, ранее захлестывавшие мозг современного человека через инфоресивер, превратились сегодня в жалкие, пересыхающие ручейки слухов, передаваемых из уст в уста. Тому, кто родился и вырос у бушующего информационного океана, было неимоверно трудно приспосабливаться к жизни в безводной пустыне скудных кривотолков. Поэтому едва нам представился случай вновь ощутить себя частью Единого Информационного Пространства, мы жадно припали к этому источнику, забыв и о постоянной опасности, и о том, где находимся, и об усталости, и о голоде… Разве что причину, по которой сюда пожаловали, не забыли, и то лишь потому, что других тем для разговора не предлагалось.

Пять разбросанных по миру адресов, при рабочем инсконе считавшихся бы соседними, а ныне отделенных друг от друга непреодолимыми преградами — океанами и тысячами километров бездорожья. Пять источников информации, из которой уже можно было складывать целостную картину современного мира. Пять человек, тщетно пытающихся вернуть этому миру прежний облик. И вот к пятерке отважных присоединился шестой радетель о судьбе человечества, исполненный неординарных идей и беспричинного, по нынешним меркам, оптимизма. Событие по-своему значимое, что и било единодушно признано всеми участниками Всемирного Антикризисного Комитета — единственного обитателя с грехом пополам функционирующей Закрытой зоны.

Ещё месяц назад в Комитете было не пять, а гораздо больше членов, однако остальные пропали из Закрытой Зоны и назад не вернулись. Причины их исчезновения объяснилась лишь с пропажей последнего сгинувшего маршала. На протяжении целого часа он вел драматичный репортаж о том, как в дверь к нему ломится толпа остервенелых фиаскеров, после чего связь с ним оборвалась на полуслове. Поредевшему и подавленному Комитету оставалось лишь гадать о дальнейшей судьбе своего члена. Судьба, та не представляла загадки и могла с одинаковой вероятностью настигнуть каждого комитетчика, проводившего у своего терминала дни и ночи напролет.

В Жестоком Новом Мире маршалы превратились в вымирающий вид. Комитет уже знал, что вымирание маршалов было повсеместным и, как ни прискорбно это звучало, неизбежным.

Пятеро маршалов да еще виртоличность Уильям — не очень сообразительный для равноправного членства в Комитете, но прекрасно сведущий в законах Закрытой зоны, а потому единогласно зачисленный на должность распорядителя — в данный момент это были все обитатели современного виртомира… Или даже не мира, а так — мирка. Маленького кораллового рифа в сравнении с прежним континентом, ушедшим на дно подобно мифической Атлантиде. Кто-то из комитетчиков волею обстоятельств уже остался на терминале в одиночестве, кого-то еще охраняли чудом выжившие собратья-маршалы. Кто-то пребывал на грани отчаяния, в ком-то еще теплился оптимизм. Появляющиеся в окне войс-командера отредактированные строки не раскрывали душевное состояние их автора, но общее представление о его современном взгляде на жизнь складывалось.

Кауфман, вошедший в Закрытую зону под именем Хатори Санада, так и продолжал выдавать себя за него. Развалившийся в кресле арбитр неотлучно находился рядом со своим протеже, внимательно наблюдал за его действиями, но в беседу не влезал, безоговорочно доверив обсуждение технических аспектов дела Науму Исааковичу. Мы с Каролиной и остальные реалеры разместились кто где; кому не хватило кресел, те приволокли их из соседнего помещения. Ахиллес отправил разведывательную группу на обследование Пирамиды, а сам предпочел остаться с нами.

Привратник Уильям тоже находился здесь, выбрав себе один из второстепенных мониторов. Хитрец делал вид, что дремлет у своего камина, хотя, когда к нему обращались за советом, реагировал без промедления, а иногда и самостоятельно вносил какой-нибудь своевременный комментарий. Уильям был единственным членом Комитета, кто разговаривал с нами нормальным человеческим голосом, хотя отдавать его в пользу того или иного решения привратнику возбранялось. Но виртоличность не жаловалась на дискриминацию, поскольку была напрочь лишена такого качества, как обидчивость. Как, впрочем, и лишена подавляющего большинства других человеческих чувств.

Комитет заседал второй месяц кряду, но результатов его деятельности не наблюдалось. Все стандартные сценарии борьбы с кризисом были опробованы и отвергнуты, поскольку ещё в первый день стало ясно, что они неэффективны. Оставалось уповать на нестандартные методы, представлявшие собой все мыслимые и немыслимые эксперименты с привычными командами, попытки расшифровать код системной ошибки при помощи отнюдь но выдающихся способностей привратника Уильяма, и ещё пару-тройку совсем экзотических способов, которым ментор-система «Прима» никогда не обучала контролеров, так как сроду не додумалась бы до такого абсурда. В списке предпринятых экстренных мер не фигурировали только молебны и пляски с бубнами. Да и то наверняка лишь по причине отсутствия у маршалов молитвенника и шаманского музыкального инструмента, звуки коего, по слухам, изгоняли злых духов.

Все попытки реанимации «Серебряных Врат» разбивались о Синий Экран Смерти, словно снежки о стену. Положение усугубляло и то, что сам Макросовет упорно хранил молчание. Из-за этого Комитет всё больше склонялся к мысли о некой масштабной катастрофе, постигшей столицу цивилизованного мира. На Женеву рухнул метеорит или сдетонировала припрятанная где-нибудь со времен эры Сепаратизма ядерная боеголовка — такие теории были предложены Науму Исааковичу в качестве основополагающих.

Кауфман, отнюдь не смущенный тем, что комитетчики обращались к нему по имени Хатори, разнёс эти теории вдребезги одним лишь фактом, что Комитет до сих пор вполне успешно общается между собой в Закрытой зоне, чего никогда бы не случилось, если бы в Женеве был уничтожен главный сервер Единого Информационного Пространства или как там в действительности называется технический центр, в базе которого хранятся системные файлы «Серебряных Врат» и к чему раньше посредством локальных трансляторов подключались наши ключи-инфоресиверы.

Осведомленность арбитра в подобных деталях изумила технически подкованных комитетчиков, а тот, в свою очередь, удивленно уставился на дядю Наума, листавшего дневники прапрадедушки в поисках новых контраргументов. Маршал из Тель-Авива — судя по всему, самый опытный член Комитета — признался, что в наши дни о технических тонкостях работы «Серебряных Врат» не ведают девяносто процентов контролеров, искренне считающих, будто виртомир существует сам по себе, наподобие естественного радиационного фона планеты. Безусловно, арбитр прав: в Женеве действительно есть технический центр, только именуется он не главным сервером — откуда вообще взялся такой безликий термин? — а Хранилищем Всемирного Наследия. Неизвестно, как другим контролерам, а тем, кто обучался в ментор-системе «Прима», об этом рассказывали.

Хранилище Всемирного Наследия было сконструировано по принципу гигантского инфоресивера: в его накопителях, на не подверженных износу самоклонирущихся бионосителях, хранилась вся база данных «Серебряных Врат». Мириады процессоров неустанно обрабатывали информацию и перенаправляли ее на мультиканальный передатчик, столь мощный, что его сигналы четко и практически без задержек принимались даже на базах Плутона и Харона. Напичканное биотехнологиями Хранилище больше походило на постоянно самоомолаживающийся организм, который питался энергией либериаловых генераторов и был надежно защищён сверхпрочными стенами. Комитетчики согласились с господином Санада: действительно, он рассудил здраво — этот организм был пока жив, так что следовало вести речь о его болезни, а не о смерти. Тяжелой, неизвестной науке болезни, от которой требовалось оперативно разработать лекарство.

Наум Исаакович высказал опасение, что о лекарствах, по всей видимости, говорить поздно — болезнь сильно запущена, поэтому «Серебряным Вратам» требуется уже не терапевтическое лечение, а хирургическое вмешательство. А вместо того, чтобы разъяснить маршалам суть своего диагноза, поинтересовался, кто такой этот самый Законотворец, политике которого внезапно начал противоречить инсталлятор «Рубикон».

Прежде чем ответить, Комитет выдержал длинную паузу, очень похожую на заговорщическое перешептывание, которое и впрямь имело бы место, будь у комитетчиков отдельный канал для переговоров. Однако за неимением такового они явно не совещались, а выжидали, кто же из них ответит на вопрос первым. Почему-то в Антикризисном Комитете долго не находилось желающих утолить любопытство западносибирского всезнайки

— Вообще-то, это закрытая информация, — наконец отозвался маршал из Владивостока. — Но раз уж вы, господин Санада, являетесь доверенным лицом Макросовета и обладаете паролем для входа в Закрытую зону, значит, в связи со сложившимися обстоятельствами вам можно приоткрыть кое-какие государственные тайны. Как считаете, уважаемые коллеги?

Коллеги помялись, но все же согласились: новый член Комитета показал себя на удивление осведомленным человеком, а значит, в любознательности ему не откажешь. Люди, любознательные от природы, — особая категория человечества. Они вполне могут подкинуть свежую идею даже в той области, где разбираются постольку-поскольку. Одна голова — хорошо, пять — лучше, а плюс к ним шестая и светлая — так и вовсе дар свыше.

— Вы один у терминала, господин Санада? — спросил панамский маршал. — Если нет, боюсь, разговор на затронутую вами тему не состоится.

Дядя Наум вопросительно посмотрел на Хатори: следует ли отвечать правдиво, если на честный ответ мы получим вежливый отказ, после чего дальнейший диалог скорее всего потеряет всякий смысл. Раздумывая над решением, арбитр неторопливо пригладил волосы, побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, затем шепотом произнес:

— Ответьте: я здесь один. Спросят, где маршалы, — скажите всю правду: в Западной Сибири их больше нет.

И почему-то угрюмо покосился на привратника, словно тот поймал его на лжи и уже готовился уведомить об этом Комитет. Но Уильям продолжал дремать у виртуального камина, будучи абсолютно равнодушным к нашему обману. Даже если привратник и наблюдал за нами втайне при помощи скрытых в зале ключей, вряд ли он собирал информацию для комитетчиков, поскольку маршалов наш ответ полностью удовлетворил. А мы, согрешив против одной истины, выведали для себя другую — ту, за которой сюда и пожаловали…

— Должность Законотворца всегда принадлежала председателю Макросовета, — сообщил маршал из Торонто после того, как арбитр уверил Комитет в том, что конфиденциальность соблюдена. — Только глава правительства обладает правом регулировать политику виртомира. Вы понимаете, господин Санада, что глупо применять законы реального мира в Едином Информационном Пространстве. Организовывать в виртомире что-то наподобие демократического совета, выбранного из числа пользователей, нельзя — здесь иные правила. Как бы мы ни называли «Серебряные Врата» — виртомир, государство в государстве, страна неограниченных свобод и возможностей, вторая реальность и тому подобное, — виртомир всегда был, есть и будет искусственно созданным продуктом. Хрупкой дорогой вещью, если хотите. И у каждой такой вещи должен быть хозяин, причем желательно один — полноправный и ответственный. Хозяин неустанно печется о собственности и принимает все меры для ее сохранности. А также при надобности корректирует выявленные недостатки. «Серебряные Врата» обладают стратегическим значением, так что кому, как не председателю Макросовета, взять их под свою опеку?

— Значит, всем известный господин Паскаль Фортран и ость наш Законотворец? — попросил уточнения арбитр Кауфман.

— Совершенно верно, — подтвердил комитетчик. — Но во избежание разногласий с остальными членами Макросовета все они также обладают правами Законотворца. Всеми правами, кроме одного: права самовольно вносить изменения в порядок работы «Серебряных Врат» при дееспособном председателе. Поэтому мы и сочли, что Женева стерта с лица земли — все, кто мог справиться с обязанностями Законотворца, пропали без вести, отчего кризис продолжается до сих пор.

— А вы не связываете его чрезмерную затянутость с тем, что Законотворец просто не сумел устранить проблему с инсталлятором «Рубикон», который, по всей видимости, и послужил причиной кризиса?

— Устранение проблемных компонентов виртомира есть прямая обязанность Законотворца, — ответил маршал из Австралии. — Разве у вас, господин арбитр, возникают проблемы с удалением из игры травмированного игрока? С «травмированными» компонентами «Серебряных Врат» ситуация аналогичная. Разве что замена игроков в ходе боя у вас не практикуется, а удаленные компоненты Единого Информационного Пространства восстанавливаются из архивов Хранилища Всемирного Наследия. Все члены Макросовета ознакомлены с восстановительными процедурами. Паскаль Фортран тоже знает их до тонкостей. Так что невольно напрашивается вывод: в Женеве произошла катастрофа. И не менее серьёзная, чем падение метеорита или ядерный взрыв, это однозначно.

Здесь уже Кауфман возражать не стал, дочитал послание, поразмыслил над ним с полминуты, после его развернулся к Хатори и попросил:

— Хатори-сан, могу ли я попытаться от вашего имени получить права Законотворца? С санкции любезных маршалов, разумеется.

— То есть вы хотите сказать, что сейчас мы с вами замахнемся на полномочия самого председателя Макросовета? — уточнил Санада.

— Только на те бразды правления, которыми Паскаль Фортран руководит виртомиром, — уточнил Наум Исаакович. — Остального нам не надо.

— И вас не пугает перспектива оказаться в Антарктиде за подобное самоуправство? — криво ухмыльнулся арбитр. Его почему-то не смутила предложенная идея, хотя Хатори следовало бы беспокоиться сильнее своего протеже: постороннее лицо — Кауфман — попал в Закрытую зону с его разрешения.

— Да хватит вам нагонять тоску — какая, помилуй господи, Антарктида! — отмахнулся дядя Наум. — Если у нас все получится, я сразу же сложу с себя полномочия Законотворца и добровольно передам их Антикризисному Комитету — дальше пусть поступают так, как велит им закон Паскаль Фортран — разумный человек. Уверен, он проявит к нам снисхождение, потому что победителей не судят. А если не получится… Но давайте-таки надеяться на лучшее.

— Ну что ж, Наум-сан, дерзайте, коли уверены, — вздохнул арбитр. — Ведь не зря же мы, в конце концов, проделали весь этот путь…

Комитет осмеял дерзкое заявление новичка. Смех этот мы, само собой, не слышали, но исходя из того, что тон общения маршалов перешёл на снисходительный, они не отнеслись к предложению Кауфмана серьезно.

— Понимаете ли, в чем дело, уважаемый господин Санада, — вежливо ответил нам маршал из Тель-Авива. Несмотря на корректный тон, это всё равно прозвучало как «разжевываю специально для тупых». — Ваша идея не нова. Мы обсуждали ее накануне. Да, действительно, в отличие от Открытой зоны виртомира, попасть в зону Законотворца из Закрытой гораздо проще. Сделать это можно двумя путями: надо либо знать пароль Законотворца, либо отключить систему распознавания паролей. Первый путь для нас тупиковый, так как отгадать пароль председателя Макросовета попросту невозможно. Второй путь проще: привратник Уильям, помимо прочих его ипостасей, и есть эта самая система распознавания. По сути, Уильям — стандартная виртоличность, которую можно нейтрализовать через аварийную подсистему «Контральто Д». Единственная и непреодолимая проблема — сам привратник лишает нас доступа к «Контральто Д»! Сначала привратник отказался сообщить нам, каким образом подсистема запускается с дублирующего терминала. Но путем логического анализа нам удалось вычислить три ключевых сенсора. Уильям подтвердил, что порядок набора символов верен, однако он не может допустить нас к аварийной подсистеме из соображений безопасности. Что я вам всё это рассказываю, сами проверьте ради интереса. Вы ведь наверняка не знаете, как запустить «Контральто Д» с аварийного терминала, поэтому проделайте следующее…

— Спасибо, уже догадался, — перебив контролера, не без гордости заявил дядя Наум. В действительности он, конечно же, не догадался, а нашёл ответ в бумагах прапрадедушки. — Прямо сейчас и проверю.

Потревоженный нажатием трех секретных сенсоров, Уильям моментально вышел из дремы и, изобразив дежурную улыбку, уведомил нас, что, к сожалению, до-ступ господину Санада к «Контральто Д» закрыт по той же причине, что и Комитету. Затем лицемер извинился и предупредил, что о попытке восьмого запуска подряд временно запрещённого в Закрытой зоне приложения будет доложено куда следует. Заерзав от возбуждения, Кауфман потребовал от привратника доложить немедленно — ещё бы, ведь это был реальный шанс выйти на контакт с самим Законотворцем! Уильям тут же сослался на отсутствие связи, однако заверил нас, что, как только она снова появится, доклад о злостном правонарушении будет отправлен на рассмотрение в приоритетном порядке.

Я невесело усмехнулся: как будто по прошествии кризиса у председателя Макросовета — если тот, конечно, еще жив — не найдется иных забот, как изучать доклад о каких-то трех сенсорах, нажатых вопреки запрету восемь раз подряд! Прав был Хатори, когда хотел убить этого редкостного зануду Уильяма. Я и так недолюбливал коренных обитателей виртомира, а после знакомства с привратником и вовсе готов был поддержать политику геноцида по отношению к виртоличностям. Конечно, если вдруг Макросовет задумает когда-нибудь претворить ее в жизнь, как поступил в свое время с виртоклонами — виртуальными двойниками реально существующих людей; проблема конфликта с ними имела место пару десятилетий назад. Виртуальное клонирование личности давно находилось под запретом, в отличие от создания обычных искусственных личностей, абсолютно покладистых жителей Единого Информационного Пространства.

К сожалению, сегодня устраивать геноцид собратьев Уильяма было и вовсе натуральным кощунством. Наоборот, последняя оставшаяся в мире виртоличность нуждалась в охране, как любая экзотика. Пожалуй, я погорячился: пусть привратник живет, тем более что самостоятельно размножаться таким, как он, один черт не дозволено.

Однако Наум Исаакович не разделял моих либеральных взглядов и устроил с экзотическим занудой борьбу не на жизнь, а на смерть. Добряк дядя Наум вознамерился попросту убить ненавистного Билла, поскольку тот остался единственной преградой между ним и заветной целью. Правда, об истинных намерениях Кауфмана я догадался лишь тогда, когда он уже совершил свое грязное дело. Было трудно охарактеризовать выбранный им метод убийства, но я отнёс бы его к отравлению. Самому элегантному из всех известных случаев отравлений, для которого даже не пришлось изготавливать смертоносное зелье. Жертва Кауфмана скончалась от яда собственных сомнений, что оказался для виртоличности столь же губительным, как и цианид для обычного человека.

Потерпев неудачу с «Контральто Д», дядя Наум пару минут пребывал в глубокой задумчивости, играя в гляделки с привратником, однако сдал позиции и в этой игре. Впадать в дремоту Уильям уже не хотел, видимо, всё-таки предчувствовал что-то нехорошее, поэтому и насторожился. А Кауфман, собравшись с мыслями, задал ему замаскированному под джентльмена церберу, казалось бы, совершенно отвлеченный вопрос:

— Уильям, я хочу знать дату начала твоей службы привратником.

Тот без промедления назвал нужные данные, похожие на то, какие указывались в свидетельствах о рождении ещё у моих прадедов. Привратник не усмотрел подвоха вопросе Наума Исааковича, поэтому отвечал, как и положено любому носителю искусственного интеллекта — быстро и правдиво.

— Боже мой, какой замшелый экземпляр нам подсунули! — скривил лицо Кауфман, — Если мне не изменяет память, наш нелюбезный Билл принадлежит ко второму или третьему поколению виртоличностей. Адвокат, с которым я однажды имел дело, годился бы Уильяму в правнуки.

— И что из этого следует? — поинтересовался арбитр. Похоже, он слегка разуверился в могуществе своего персонального контролера.

— А то, что преклонный возраст этой виртоличности окажется нам только на руку. Я хорошо понимаю логику Законотворца, эксплуатирующего в Закрытой зоне старьё позапрошлого века. Первые виртоличности всегда были и будут оставаться образцовыми исполнителями. Их природа довольно проста: примитивная симуляция человеческой психологии и необходимый для полноценного общения с собеседником багаж знаний. Другими словами, ничего лишнего. Если Уильяму понятен вопрос, он даст исчерпывающую консультацию. Если нет — заставит вас формулировать вопрос до тех пор, пока не уловит смысл, либо честно признается что не знает ответа. Логическое мышление у него развито, но прямолинейно, как магистраль инскона, и совершенно не склонно к импровизациям.

— И что же из того? — уже не скрывал раздражения Санада. — Не пора ли вам наконец перейти от слов к делу?

— Все-все, уже перехожу, — компанейски подмигнул ему Кауфман, возвращаясь к клавиатуре и нажимах сенсор вызова справочной службы.

— Уильям, нужна консультация, — обратился Наум Исаакович к мгновенно оживившемуся привратнику. — Возникла проблема: мой виртуальный переводчик постоянно уверяет меня, что все переводчики его версии неисправны и всегда выдают заведомо ложную информацию, Хотелось бы знать, верить мне этому заявлению или нет.

— О чем вы, Наум-сан?.. — недоуменно вылупился на Кауфмана арбитр, но тот поднес палец к губам, требуя тишины.

— Ваш переводчик неисправен, — не долго думая отозвался Уильям и порекомендовал: — Замените его на переводчик более поздней версии, если таковая имеется.

— Уильям, тебя же не спрашивают, заменять его на новый или нет, — уточнил Наум Исаакович. — Я просто хочу выяснить, говорит ли он правду.

— Предупреждение о технической неисправности правдиво, — подтвердил привратник. — В противном случае оно бы не появилось.

— Почему же ты уверен в его правдивости, Уильям? — ехидно прищурился дядя Наум. — Ведь в предупреждении говорится, что ВСЕ переводчики данной версии ВСЕГДА предоставляют недостоверную информацию. А раз так, значит, я не должен верить и этой.

Возникла короткая пауза. Взгляд привратника на пять секунд стал холодным, но потом вновь ожил.

— Видимо, я сделал неправильные выводы, — признался Уильям. Его виртуальный образ на дисплее несколько раз конвульсивно дернулся, словно кто-то невидимый одну за одной вонзил Биллу в зад с полдюжины иголок. Причём вонзил с такой силой, что вместе с привратником подпрыгивало и кресло. — Сведениям, полученным от вашего переводчика, нельзя доверять.

— Но если его сведениям нельзя доверять, значит, выходит, что предупреждение было все-таки правдой — все до единого переводчики той версии лгут! — ударил с другого фланга Кауфман. — Как же мне верить в эту правду, если, по-твоему, она — ложь?

Пауза затянулась на полминуты. Теперь уже задергался не только Уильям, но и всё изображение, которое начало двигаться по монитору заметными рывками. Даже огонь в камине заплясал по-иному: периодически застывал, а после вновь оттаивал. Хатори и все мы с любопытством наблюдали за происходящими с привратником метаморфозами.

А вот дядю Наума они, кажется, совсем не удивляли. Он глядел на дисплей плотоядными глазами готового к прыжку хищника. Этакого осторожного мелкого хищника, который атакует лишь в том случае, если точно уверен, что совладает с жертвой. Тогда-то я и догадался, что упрямый привратник обречён. Кауфман медленно, но верно уничтожал его при помощи некой мистической силы, нежданно-негаданно проснувшейся в нем после прочтения колдовских рукописей его прапрадеда. Иного объяснения я в тот момент не находил.

— По… по всей видимости, я оп… опять… пять… ошибся. — Речь Уильяма задрожала вместе с его изображением. — Технической инфор… формации вашего переводчика сле… ле… дует верить.

— Верить в то, что он, как и ВСЕ переводчики его версии, ВСЕГДА говорит неправду? Как я могу верить в неправду? — Дядя Наум снова поменял вектор атаки. — Ты противоречишь себе, Уильям! Так верить или не верить, любезный? Мне требуется конкретный ответ.

— Нет… То есть да… Не верить… Верить в любом случае… Кроме этого случая… Требуется время на обдумывание… Недостаточно данных… Ваш запрос некорректен… Некор-р-р-р-р-р-р!..

Рычал, разумеется, не хищник Кауфман, а его жертва, доведенная неразрешимой дилеммой не до белого каления, а как раз наоборот — до полного замораживания. Картинка на дисплее стала полностью статичной; сидящий в кресле Уильям обратился в манекен, пялившийся перед собой остекленевшими глазами, а огонь в камине стал подобен тому, какой в нарисованном виде украшал каморку папы Карло — мифического создателя деревянных и совершенно неуправляемых модулей. Застыл даже звук — разбитый параличом привратник так и продолжал выговаривать слово «некорректен», наполняя нашу комнату угнетающе монотонным рычанием.

— Уильям? Уильям, ты меня слышишь? — участливо поинтересовался Кауфман, только в голосе его слышалась не забота, а скорее любопытство отравителя, проверяющего результат проделанной работы. Переспросив привратника еще два раза, наш злой гений наконец удостоверился, что жертва не симулирует агонию. После чего злорадно ухмыльнулся, довольно потер ладони и во всеуслышание объявил:

— Господа, перед вами классический «фрозен тайм», только произошедший не стихийно, а смоделированный искусственно! История показала, что в мире высоких технологий эта болезнь неизлечима, как и человеческая глупость.

— Что ты с ним сделал, чокнутый умник? — спросил Ахиллес, удивленно привстав со стула и морщась от неприятного рокота, что продолжал вибрировать в помещении.

— Всего-навсего загрузил логический процессор Уильяма по полной программе, — пояснил дядя Наум. — Умственное переутомление — оно никому не идет на пользу: ни людям, ни виртоличностям. Ничто так быстро не переутомляет мозг, как чрезмерная зацикленность на заведомо неразрешимых задачах. Главное было подобрать нашему Биллу подходящую загадку, Яйцо и курица — слишком примитивно. Билл бесконечно мусолил бы эту затертую до дыр тему, как жвачку, без малейшего вреда для своих виртуальных мозгов. Теорема Криузера-Манхаймера? Слишком круто для простого привратника. Да и наверняка эта неразрешимая загадка современности уже прописана у него в памяти, поэтому он просто отказался бы ее решать, А вот изрядно подзабытый в наши дни Критский парадокс — именно то, что надо. Я лишь чуть-чуть осовременил оригинал — «критянин утверждает, что все критяне всегда врут», — дабы наша виртоличность его лучше восприняла. О, этот коварный Критский парадокс! Вы таки не поверите, но некоторые из древних философов сходили с ума и накладывали на себя руки от бессилия разорвать эту петлю. Если бы бедняга Билл знал об этом, он бы, конечно, сразу отказался со мной разговаривать.

— И отправил Законотворцу отчёт о готовящейся диверсии! — хохотнул Санада. — Страшный вы чело-век, Наум-сан, как я погляжу. Опасно воевать с вами на этом поле.

Я тоже мысленно согласился с Хатори: да, что ни говори, а в умелых руках даже философия может стать грозным оружием!

Сидя на фоне застывшего пламени камина, Уильям, парализованный тяжкой умственной работой, так и продолжал рычать на одной ноте, словно двигатель внутреннего сгорания. Привратнику было уже не до выполнения служебных обязанностей, ибо голову его занимал мучительный поиск разгадки извечной философской проблемы. Разобраться с ней в стиле Александра Македонского, который, не мудрствуя лукаво, разрубил Гордиев узел, не получалось. Парадокс Кауфмана, подброшенный Уильяму лично автором головоломки, требовал взвешенного и вдумчивого подхода. Привратник чуял, что истина где-то рядом, но все время от него ускользает. К сожалению, уровень искусственного интеллекта Уильяма был не настолько высок, чтобы уразуметь: коварная истина бегает от него по замкнутому кругу…

— Что происходит? Что вы наделали? Что случилось с привратником? — одно за другим начали появляться в окне суфлера послания от взволнованных комитетчиков.

— Все в полном порядке, господа, — утешил их Хатори-Кауфман. — Доступ в зону Законотворца свободен. — А затем с разрешения арбитра потребовал: — Как доверенное лицо члена Макросовета Клауса Штрауба, я прошу у Антикризисного Комитета маршалов выдать мне санкцию на временное пользование правами Законотворца. Обязуюсь сложить их с себя, как только работоспособность «Серебряных Врат» будет восстановлена.

Вызванное Кауфманом окно аварийной подсистемы «Контральто Д» появилось на мониторе безо всяких проблем, как и положено при возникновении ситуации «фрозен тайм». В окне сразу же бросалась в глаза предупреждающая надпись: «Защитная система „Привратник“ не отвечает». Это было, конечно, слегка утрировано, потому что правильнее звучало бы «глубоко задумался» или «погружен в себя» Но упрощенная до предела «Контральто Д» не разбиралась в таких тонкостях.

Также она настоятельно не рекомендовала входить зону Законотворца без сопровождения привратника. Однако, поскольку проводник из находившегося в ступоре Уильяма был никакой, Кауфман без сожаления нанес ему добивающий удар — при помощи аварийной подсистемы выгнал забастовавшего привратника из Закрытой зоны в три шеи. Так сказать, отправил размышлявшего о вечном виртофилософа прямиком в эту самую вечность. И поделом: здесь сейчас и без него забот хватало.

— Ваши таланты, господин Санада, нас просто восхищают! — польстил арбитру, а вместе с ним и дяде Науму маршал из Тель-Авива. — Где вы получили такие потрясающие знания?

— Где мы получили такие потрясающие знания? — Кауфман переадресовал вопрос Хатори. От арбитра явно требовали назвать ментор-систему, в которой он проходил обучение, так что вполне возможно, это была проверка.

— Соврите что-нибудь правдоподобное, похоже, вы в этом большой специалист, — махнул рукой Санада. — А вообще я обучался в стандартной группе «Втора».

— А я — еще ниже… — озадаченно почесал в затылке Наум Исаакович, — Нет, замахиваясь на права Законотворца, такие вещи лучше не афишировать. Скажем лучше вот что.. Я слишком много времени провожу в образовательном секторе, изучаю историю развития «Серебряных Врат» и принципы их работы, — ответил Кауфман комитетчикам, немного погрешив против истины. — Такое, знаете ли, у меня хобби. Даже не надеялся, что когда-нибудь оно сослужит мне службу.

— Вы, бесспорно, доказали, что способны оперативно и верно ориентироваться в обстановке, — продолжал маршал. — Что не удалось нам, к нашему глубокому сожалению… Вы устранили на нашем пути довольно серьёзное препятствие в лице привратника. По сути, это уже вмешательство в политику Законотворца, однако вмешательство конструктивное, и Антикризисный Комитет готов оправдать ваш поступок перед Макросоветом. Безусловно, тот факт, что вы являетесь доверенным лицом уважаемого Клауса Штрауба, тоже говорит в вашу пользу. Лично я не вижу альтернативной кандидатуры на должность временно исполняющего обязанности Законотворца. Думаю, коллеги меня поддержат.

— С конституционной позиции этот поступок будет считаться противозаконным, — заметил маршал из Торонто, — но если говорить по существу, разве наш с вами Антикризисный Комитет не является самопровозглашенным? Речь в данный момент идет не о законности нашего решения, а о его своевременности, Моё мнение. более действенной тактики нам в ближайшее время не выработать.

— Согласен, — заявил маршал из Владивостока. — Законы умалчивают, как поступать в нашей ситуации, и потому будем руководствоваться здравым смыслом. Господин Санада открыл для нас вход туда куда бы мы попали еще не скоро… Если вообще попали бы, Следовательно, ему в эту дверь по праву первооткрывателя и входить.

Остальные комитетчики высказались аналогично. Единодушие их было объяснимо: даже если кто-либо из них и имел что-то возразить на решение большинства, он не хотел создавать в рядах Комитета раскол. Не то время, чтобы дробиться на фракции, — в трудный час сплоченность и выдержка нужны как никогда.

— Прежде чем покидать Закрытую зону, хорошенько запомните несколько правил, господин Санада, — произнес напоследок контролер из Тель-Авива. — Первое: всегда находитесь с нами на связи. Условия в зоне Законотворца такие, что вы будете единственным, кто сможет производить в ней какие-либо операции. У нас не получится ни отследить, ни тем более оперативно вмешаться в ваши действия. Вы должны все время помнить это и оставаться в поле нашего зрения. Второе: избавившись от привратника, вы автоматически лишили себя поддержки справочной службы. Так что направлять ваши действия и предупреждать об их последствиях теперь некому. Вы непременно столкнетесь с огромным количеством малознакомых вам систем. Каких именно — для нас это такая же загадка, поэтому не особо надейтесь на нашу помощь. Однако докладывайте обо всем, что вызовет сомнение, — будем выходить из тупика совместными усилиями. И третье условие, господин Санада: перед тем как приступить к работе в зоне Законотворца, хорошенько позаботьтесь о вашей личной безопасности. Нельзя допустить, чтобы именно сейчас с вами случилась беда. Извините за прямоту, но нас беспокоит не столько ваша жизнь, сколько то, что начатое вами дело не будет должным образом завершено.

— По поводу последнего условия не волнуйтесь, — отозвался дядя Наум, оглядываясь на внушительную свиту арбитра. — Я надежно заперся, и у меня достаточно провизии, чтобы просидеть здесь безвылазно долгое время. Насчёт остального тоже не следует переживать — буду держать вас в курсе каждого своего шага.

— В таком случае желаем удачи! — ответил за всех комитетчиков маршал из Тель-Авива. — Возвращайтесь с победой.

— Непременно, — уверил их дядя Наум.

Ключевая команда для входа в зону Законотворца располагалась в окне «Контральто Д» отдельно от прочих и была выделена красным цветом. Подсказка эта предназначалась исключительно для председателя Макрвосовета. Для остальных пользователей Закрытой зоны аварийная подсистема при «живом» привратнике являюсь попросту недоступной. Наум Исаакович четко и с расстановкой произнес команду для доступа, после чего изображение на всех мониторах пропало, а на смену ему пришла зловещая чернота, от которой даже в освещённой лайтерами комнате стало пасмурно и неуютно.

Мы вторгались туда, куда вряд ли кто-нибудь из нас попал бы в обычной жизни. И не только потому, что нас не пропустили бы маршалы и привратник. Рядовым гражданам Великого Альянса здесь попросту нечего было делать — уже через минуту пребывания в зоне Законотворца им стало бы невыносимо скучно. Не скажу за любознательного дядю Науму, а мне — наверняка.

Всё здесь было покрыто мраком, как в замке Дракулы. Даже войс-командер по форме напоминал летучую мышь. Вероятно, скудность дизайна обители Законотворца обязана была не отвлекать его от работы, однако, очутись на его месте, я уже через день умолял бы освободить меня от этой тоскливой должности. Серость и тоска — неотъемлемые атрибуты бремени власти, которое нес на своих плечах председатель Макросовета.

Я со страхом ожидал, что вот-вот из мрака выглянет разгневанный Паскаль Фортран и разразится страшными проклятьями. Зона Законотворца принадлежала ему, а кому понравится, когда бесцеремонные чужаки нарушат твое уединение? К тому же взломав перед этим систему защиты. Беззаконие чистой воды, чреватое для каждого из нас занесением в Желтый Список, а для рецидивиста Кауфмана, пожалуй, и в Красный.

Однако все прошло гладко, и, видимо, наша беседе с Паскалем Фортраном была отложена до лучших времен. Призрак Смерти, появлению которого здесь я бы в принципе не удивился, также обнёс нас своей чашей и не выплеснул нам в лица адское синее варево. Вскоре мы немного привыкли к темным мониторам, а они, как бы в утешение, порадовали нас приветствиями. Пусть дежурными, но куда более приятными, чем предупреждения о нарушенной конфиденциальности и угрозы пожаловаться кому следует.

Впрочем, одно предупреждение все-таки было:

«Внимание! Вы — незарегистрированный пользователь зоны Законотворца, — гласила надпись, выскочившая на центральный монитор после приветствия. — Пожалуйста, назовите ваше имя».

Торжественно, словно принимая присягу, дядя Наум произнёс имя арбитра, после чего проследил, как оно прописалось в окне войс-командера, официально подтверждая, что исполняющий обязанности Законотворца вступил в должность. Арбитр наблюдал за своим протеже с таким надменным видом, будто Кауфман был по меньшей мере его учеником, который наконец-то справился с трудной задачкой, однако за нерасторопность ему не приходилось рассчитывать ни на награду, ни даже на похвалу.

Не понравился мне этот взгляд Хатори, жутко не понравился. Но больше не понравился жест, который Санада тайком сделал Ахиллесу за спиной Кауфмана. Уж кому-кому, но мне не требовалось объяснять, что означал этот жест. Это был знак турнирного общения реалеров, и о значении его арбитр был, разумеется, осведомлён.

«Приготовиться!» — так обычно мы без слов предупреждаем товарищей по команде, когда желаем сохранить тишину на канале связи.

К чему приготовиться, черт вас всех побери?

Изобразив почесывание затылка, я неторопливо поднёс руку к торчавшему из-за плеча прикладу баллисты, находившейся в кобуре «форсбоди». Самое интересное, что Ахиллес поступил схожим образом: сделав вид, что выковыривает соринку из прицела ракетницы, он переложил оружие к себе на колени. Я готов был публично признать себя законченным параноиком, если в ближайшую минуту не произойдет чего-то экстроординарного. А вот если произойдет, то признавать себя придется в лучшем случае разоруженным пленником, в худшем…

Нет, лучше все-таки быть параноиком. Говорят, безумцам иногда везет, а покойникам удача улыбается лишь в том случае, если им довелось умереть быстро и без мучений. Ракетница Ахиллеса такой шанс предоставляла. Однако имея при себе баллисту, я бы предпочёл воспользоваться шансом на жизнь, пусть менее вероятным, но более заманчивым.

— Что ж, премного благодарен вам, любезный Хатори-сан, за то, что помогли осуществиться моим планам, — безмятежно улыбнулся дядя Наум, наблюдая, как на мониторе десятками появляются списки всевозможных служб и систем, входящих в арсенал Законотворца. Для меня — темный лес, для Кауфмана, возможно, и не такой темный, к тому же у него имелся компас в виде наследия прапрадедушки, а с компасами он умел обращаться.

— Вы неверно выразились, Наум-сан, — поправил его новоиспеченный Законотворец, грузно поднимая свое массивное тело из кресла. — Это я должен выразить вам благодарность. А также всевышнему, который смилостивился надо мной и прислал вас в качестве своего щедрого дара. И впрямь, после такого знамения поневоле в бога уверуешь! Не я вам помог, а вы — мне. За это я отблагодарю вас не менее щедро: вы назначаетесь моим первым помощником, а ваша дочь и Гроулер-сан могут поступить ко мне на службу!

— Боюсь, я плохо вас понимаю… — Глаза дяди Наума обеспокоенно забегали, а голос задрожал.

— Сейчас все поймете! — Голос Санада стал холоден, как воды Ледовитого океана. — Я отправляю Макросовет и его председателя в бессрочную отставку и беру власть над Великим Альянсом в свои руки! Все вы недавно убедились, что на самом деле эта кучка всенародно избранных слюнтяев и их хваленые маршалы — беспомощнее младенцев! Посмотрите, к какому бардаку они нас привели! Кому нужны такие правители? Отныне власть на планете переходит к тем, кто гарантирует народу настоящий порядок! Мы по праву забираем то, что даровано нам богом! Вы, трое, можете присоединиться ко мне, как разумно поступили вот эти воистину великие бойцы!..

Хатори указал на «Всадников Апокалипсиса», в напряжении переминавшихся с ноги на ногу. Я перестал почесывать затылок и сомкнул пальцы на прикладе баллисты. Меня сейчас больше интересовал не разглагольствующий арбитр, а Ахиллес, весь подобравшийся, как перед прыжком, и периодически косившийся на нас с Каролиной. Блондин явно прикидывал шансы на случай, если дело дойдет до потасовки: успеет ли он опередить меня в скорости реакции?

Правильно беспокоишься, щенок: снаряд «метеора» в любом случае быстрее ракеты, так что уступи я тебе долю секунды при выхватывании оружия, с лихвой отыграю ее на выстреле. Рано еще записывать Гроулера в старики; опустей у него пороховницы, он давно покинул бы турнирную арену…

— Но ведь это же… это же… — Знающий объяснение всему и вся, сейчас Наум Исаакович затруднялся подобрать комментарий к услышанному. — Государственный переворот! Просто уму непостижимо!

— Вам придется смириться с этим, мой высокообразованный друг, — панибратски похлопал его по плечу арбитр. — Буду честен: ваши таланты позарез нужны новом правительству, поэтому вы не имеете права отказать мне в помощи. Считайте, что вас призвали на период кризисного положения исполнить свой гражданский долг.

— Я… я отказываюсь участвовать в вашей авантюре! — воспылал праведным гневом Кауфман. — Никогда!

— Что ж, в таком случае буду вынужден заставить вас силой… О, дьявол! Гроулер-сан! Немедленно опустите оружие! Выполнять! Это приказ!

— Я не на арене, чтобы подчиняться вашим приказам! — прорычал я, глядя на свору заговорщиков через прицел баллисты. Умница Кэрри со своим «самумом» шустро последовала моему примеру, замешкавшись лишь на пару секунд. — Любой, кто хоть пальцем тронет этого человека, будет иметь дело со мной! Все к стене, или я разнесу ваш чертов терминал! Дядя Наум, живо сюда!

— Повредите терминал — умрете все! — взвизгнул Санада, пятясь за спины ощетинившихся стволами «Всадников». — Я не выпущу вас живыми!

Толстяк был прав: два ствола против двадцати — невыгодный расклад. Кроме того, уже через секунду наше плачевное положение усугубилось. Не успел Кауфман сделать и шага, как Ахиллес молниеносно ухватил его за шею и прикрылся им словно щитом. Каролина рванулась было на выручку отцу, не иначе намереваясь сцепиться со своим бывшим кумиром врукопашную. Но я придержал её — прежде чем она добежала бы до врага, Блондин успел бы три раза оторвать дяде Науму голову. Ахиллес скалился нам злорадной ухмылкой, однако так и не смог полностью спрятать за ней терзающий его страх. Царствующий ныне чемпион реал-технофайтинга боялся давно свергнутого с трона ветерана — неужели у меня получалось скрывать страх гораздо лучше? Вот уж не ожидал, поскольку свои трясущиеся поджилки я ощущал даже под доспехами…

— Ты проиграл, Гроулер! — находясь под защитой верной гвардии, рассмеялся арбитр. — Я даю тебе последнюю возможность присоединиться к победителям!

— Черта с два он к нам присоединится, и мы уже не раз это с вами обсуждали! — взревел Ахиллес, не сводя с меня лютого взгляда. — Вы заблуждаетесь, Хатори-сан, если думаете, что мы будем работать в одной команде с тем, кто подло прикончил лучшего из нас! Или вы забираете назад свое предложение, или мы выходим из игры! Яне шучу!

— Да, Гроулер, похоже, у тебя, как и у меня, больше нет выбора, — поморщился Санада. Разногласия с командиром своей гвардии именно в этот момент ему были абсолютно не нужны, поэтому он и пошел на попятную. — Советую бросить оружие и сдаться. Иначе сам понимаешь…

Я молчал.

— Даем тебе на размышление десять секунд, — поставил условие Ахиллес, крепче стискивая горло заложника. — После этого пеняй на себя.

Какой великодушный жест — десять секунд1 Как ой добр, наш всеми обожаемый чемпион! Поменяйся мы с ним местами, я не дал бы ему ни одной…

Удерживаемый Блондином, дядя Наум дышал часто и хрипло и не отрываясь смотрел на меня. Не на любимую дочь, за которую, безусловно, переживал, а именно на меня. Смотрел пристально, словно хотел без слов, намеком указать на что-то важное. А затем легко улыбнулся, подмигнул и едва заметно кивнул.

К своему великому сожалению, я его не понимал. Абсолютно.

А время, отпущенное нам, неумолимо уходило…