Глава 10,

в которой Нина с папой идут на воскресник

В воскресенье, проведя в приюте занятие по рисунку, я сразу вернулась домой. Когда я загремела связкой ключей, вешая их на крючок, в спальне захлопнулись дверцы шкафа. По звуку мне показалось, что шкаф заперли на ключ. С недоумением я заглянула в спальню. Ничего необычного – небольшой беспорядок, папа на кровати в привычной позе: сидит по-турецки с ноутбуком на коленях.

– Привет. Когда будешь готова выходить?

Посмотрела на шкаф – дверцы плотно закрыты. Впервые заметила на одной из дверей замочную скважину. Проверю позже.

– Сейчас, только отмою руки от краски и переоденусь.

Я показала ему разноцветные руки – сегодня мы тренировались наносить аквагрим.

– Что наденешь?

– Не знаю. Платье, наверное.

У меня было одно-единственное дежурное платье на каждый год. На все торжественные случаи: дни рождения, семейные праздники, походы в театр или на концерт. К школе предыдущее платье становилось мало, и мы покупали следующее. В этом году у меня было простое синее платье с белым ремешком, по колено длиной.

Надела платье, но оказалось, что голова для него недостаточно чистая. Пришлось мыть волосы. Потом я показалась себе слишком бледной, припудрила мешки под глазами и подкрасила губы блеском. Через час мы с папой вышли из дома и двинулись знакомым маршрутом.

«остерегайтесь голого льва». Мой невидимый помощник написал во множественном числе. Значило ли это, что мы должны остерегаться его вдвоем, вместе с папой? Я наблюдала за папой краем глаза и задавала себе вопрос: почему он скрывает от меня, что до сих пор ее ищет?

На неделе я зашла на сайт компании Вадима Петровича. Аккуратная верстка, фотографии лаборатории. Информация о том, чем компания занимается – разработкой лекарства от туберкулеза с наименьшей сопротивляемостью со стороны бактерии. На сайте были и фотографии сотрудников: человек десять, включая директора, натянуто улыбались с профессионально сделанных портретов. Из них я узнала пятерых из «старой гвардии» – тех, кто работал с мамой раньше. Остальные были мне незнакомы.

На сайте НИИ я нашла фотографии с III Международной научно-практической конференции фтизиатров. Команда Вадима Петровича – тогда еще сотрудники института – позировала с медалями и дипломами. Мама стояла с краю в сером приталенном платье, очень изящная, с грустными глазами и без улыбки. Я впервые видела эти ее фото и скачала их себе на ноутбук. На всех этих фото был и голый лев.

Когда мне было года два-три, я, как все дети, любила играть и коверкала слова. С маминым директором, которого я часто видела у нее на работе, у меня была особая игра. Я подбегала к нему близко, поднимала голову и кричала: «Голову вверх!» Видимо, я хотела сказать, что, чтобы рассмотреть этого человека, нужно задирать голову. А однажды папа спросил у мамы, почему я называю ее научного руководителя голым львом. Это очень ее насмешило.

В нарядном доме на Пестеля мы поднялись по лестнице с витыми перилами и позвонили в звонок. Дверь нам открыла жена Вадима Петровича, в прихожей разувались другие гости со своими детьми.

Квартира изменилась. Между гостиной и кабинетом теперь не было стены, комнаты слились в одну. Рабочий стол с кожаным крутящимся креслом переставили в угол у окна, а вместо старого пианино стояло электронное Casio. Некоторые гости были красными и в халатах – оказалось, что в бывшей детской теперь устроили сауну. Чем бы ни занималась новая компания Вадима Петровича, зарабатывал он больше, чем раньше.

Но посреди гостиной всё так же стоял огромный стол, уставленный едой. На отдельном столике – напитки: ни одной бутылки с газировкой, сплошь графины со свежевыжатым соком и домашними лимонадами.

– Ни-ина, какая ты стала больша-а-ая! – восклицали старые знакомые и трепали меня по щеке.

Сообщали, что я похожа на маму. Или на папу. Или на обоих родителей.

Я узнавала их в лицо: за эти годы они тоже наверняка изменились, но я не могла вспомнить деталей и определить разницу.

Все мои ровесники стали подростками. Они, очевидно, дружили между собой, но меня сторонились. Сделав пару безуспешных попыток влиться в их разговор, я с видом, будто мне все равно, взяла высокий бокал с клубничным лимонадом и отошла в сторону. С ним села на кожаное кресло за рабочим столом. Отсюда открывался вид на всю гостиную.

Папу окружили мамины друзья, расспрашивали его, как прошли три года и есть ли новости. Папа терпеливо отвечал на все вопросы.

Вместо хрустальной люстры висел дизайнерский светильник, похожий на осьминога-мутанта, каждое щупальце которого заканчивалось лампой с оранжевой спиралью.

– Красивая люстра, правда? – раздался надо мной голос Вадима Петровича, а я от неожиданности плеснула лимонада на платье.

– Да, красивая. Похожа на морское чудовище. – Я стряхнула капли с подола.

Он рассмеялся, продемонстрировав идеальные зубы, и отпил из своего стакана.

– О маме есть какие-нибудь новости? На связь не выходила? – неожиданно спросил он, внимательно глядя мне в глаза.

Пораженная прямотой вопроса и тем, что он задается повторно, я молчала. Опасайся голого льва.

– Нет, не выходила. – И, набрав воздуха, продолжила: – Папа думает, что она… ее уже нет в живых.

И показательно опустила глаза в бокал с лимонадом, поболтала льдом. Льдинки брякнули друг о друга.

– Жаль, очень жаль. Она подавала большие надежды как микробиолог. Очень талантливая. – И он пустился в воспоминания, когда мама была еще студенткой на его кафедре. Вполуха я слушала историю о компании, как он говорил, «биотех-стартапе», который они запустили с коллегами. Звучали непонятные слова об учредителях, акциях, грантах. И о возможной полной победе над туберкулезом. Годы ушли на получение разрешений и тесты. Вот-вот препарат наконец должен выйти на рынок. Жаль, очень жаль, что мама не с ними. Минут через пять его окликнули, он кивнул мне, поставил на стол пустой стакан и отошел.

Атака на папу закончилась, он беседовал в группке старых знакомых, потягивая коктейль. Поискал меня глазами, подмигнул. Я подмигнула в ответ.

Встала и прошлась по изменившейся гостиной. Потом захотелось посмотреть кухню – наверняка там тоже новый ремонт. Но в дверях кухни меня остановило произнесенное вслух мамино имя. Я притаилась за углом у порога, откуда меня не могли увидеть.

– Говорят, подозревали мужа. Что-то там с алиби не стыковалось.

– Да ну. И что в итоге?

– Вот. Ходит как огурчик. Ничего не нашли, но кто знает.

– А с ней что?

– Числится пропавшей без вести.

Я пошла обратно в гостиную. Папу подозревали. У папы не стыковалось алиби. Кого же мне следовало остерегаться? Папу или голого льва, который не подозревался в ее исчезновении, вернее – меня передернуло от этой мысли, – в ее убийстве.

– Ты похожа на маму, – раздался голос из-за спины.

Я повернулась. Мамина коллега Катя.

– Особенно улыбка.

– Неужели вы ее еще помните? – резко ответила я и тут же пожалела.

Катино лицо вытянулось от моей грубости. Я поспешила извиниться:

– Простите, я не хотела… Недавно я видела фотографии с последней конференции по физи… фтизи…

– Фтизиатрии.

– Физиартрии. Мы с ней похожи только внешне.

Катя рассмеялась.

– Удивительно, но так же говорит Мира. Что у нее с папой ничего общего.

– Мира? – не поняла я.

Она с удивлением на меня посмотрела:

– Ну, дочь Алексея, который тоже пропал без вести.

Дядя Леша. Мира. Как я могла о них забыть?

– Когда он пропал?

– Месяца за два до твоей мамы. Она ничего тебе не говорила? – Катя нахмурилась, ей явно не хотелось говорить о плохом.

– Нет, я ничего не знала.

– Она очень переживала, они дружили с института. Мира с мамой иногда приходят на вечеринки. – Катя окинула взглядом гостей. – Может, придут позже.

Катю позвал кто-то из взрослых, и она с облегчением закончила неприятный для нее разговор. Вечер проходил как обычно: играли в крокодила, пели песенки.

Дядю Лешу я хорошо знала – они бывали у нас дома. После маминого исчезновения мне не приходило в голову спросить, почему они больше не приходят к нам в гости.

И все-таки Клочков не рассказал мне всего. И про сомнительное папино алиби. Полночи я ворочалась, раздумывала, что это могло значить, и заснула с мыслью, что нужно разузнать всё с самого начала.