Глава 7,

в которой Нина учится кататься на скейтборде

– Теперь отталкивайся ногой. Ногой отталкивайся! Да не руками от меня, а ногой от земли!

– Легко сказать!

– Давай уже!

Я оттолкнулась, проехала сантиметров десять и судорожно схватилась за Ванино плечо, балансируя на скейте.

– Пробуй еще раз.

– Можетнуегонафиииииии-и-и-и, – завыла я – и вдруг снова поехала.

– Едешь, едешь! Отцепись от меня! – Ваня пытался оторвать мою руку.

– Нет! – Я вцепилась в него обеими руками.

– Ну ладно, передохнём.

Я спрыгнула с доски как раз напротив стеклянной двери магазина. Посмотрела в отражение и спрятала спутанный хвост в капюшон. В Парадном квартале было, как всегда, пустовато и ветрено. Зато удобно учиться кататься на скейте – никого не собьешь.

Ваня сел на скамейку у входа в магазин.

– У Насти лучше получается?

– Нет, – мрачно ответил он.

– Нам и на самокатах неплохо.

Ваня раздраженно фыркнул.

Пару недель назад он решил, что мы уже выросли из самокатов и нам пора переходить на скейтборды. На собственные деньги, заработанные на домашках по математике для старших классов, он купил подержанную доску, чтоб тренироваться. Но нам с Настей она не покорялась.

– Можешь кататься на скейте, а мы останемся на самокатах.

Он молчал и раздраженно щелкал кнопкой кармана куртки. Я ждала, когда его отпустит.

– Хочешь мороженого? – предложил он.

– Давай.

Он зашел в магазин.

Я снова посмотрелась в его стеклянные двери, как в зеркало. Девчонка в куртке, джинсах и кроссовках. Капюшон и перчатки с обрезанными пальцами – так меньше руки мерзнут, когда рисуешь. Пальцы – черные от карандашей.

Наверное, мама не позволила бы, чтобы я ходила так, как обычные подростки. Она всегда наряжала меня, не в розовые кружева и бантики, как большинство мам, а в элегантные платья, почти как у взрослых. Похожие на те, что носила сама.

Когда папы не было дома, я включала компьютер в его комнате и пересматривала старые фотографии. На них я выглядела как картинка из глянцевого журнала.

– Ты моя красотка, – говорила мама, застегивая последнюю пуговку, а потом целовала в нос.

В первый год после того, как она пропала, я донашивала старые вещи. Через год папа заметил, что я из них выросла и пора бы, как он выразился, обновить гардероб. С тех пор я обновляла гардероб три раза: джинсы, футболки, куртки, шапки и шарфы отличались только размером. С маминого исчезновения я получала от окружающих слишком много сочувствия. Горы невыносимого понимания. Безликая одежда была как защита. Она делала меня менее заметной. Не выделяла из толпы.

Ваня вышел из магазина, держа в руках пластиковый стаканчик с мороженым.

– Только на одно хватило, – смущенно сказал он, протягивая мне ложку. – Стоит как крыло от боинга.

– Ну да. Это же элитный квартал. И мороженое тут тоже элитное.

Мы ковыряли ложками в стаканчике.

– А ничего так, – сказала я, выскребая розовые остатки с кусочками клубники.

– Еще бы.

Настроение у него улучшилось. Он прочитал состав и поискал, куда выбросить стаканчик. Возвращаясь от урны, бодро спросил:

– Ну что, продолжим?

Я притворилась мертвой. Он наклонился ко мне:

– Ты еще дышишь, поднимайся.

Я поднялась, стараясь не смотреть на свое отражение в двери магазина. Взялась за Ванино плечо и встала на скейт обеими ногами.

– Теперь отталкивайся правой ногой.

Оттолкнулась.

– Я сказал – правой!

На фотографиях в папином компьютере была хорошенькая девочка. Пухлая трехлетка в платье в красно-синюю клетку, кокетливо склонив голову, позирует, сидя на лосе-качалке. Семилетняя девочка с челкой сидит на изогнутой иве, нависающей над прудом, и напряженно улыбается – я ужасно боялась соскользнуть со ствола. Девятилетняя девочка во взрослом платьефутляре, на груди блестит брошь, сидит на кожаном диване, а на подлокотниках – мама и папа. Мама тоже в сдержанном платье-футляре того синего оттенка, который подчеркивал цвет ее глаз. Папа как обычно: в рубашке-поло, джинсах, замшевых ботинках. Хотя мама и его пыталась уговорить одеться понаряднее. Красивая одежда была ее второй одержимостью после науки.

Последний год я часто думала, что мама с папой были совсем не похожи. Мама любила наряжаться и ходить в гости. Папа одевался как придется и проводил свободное время со мной или за компьютерными играми. Мама была увлечена наукой, исследованиями, рассказывала мне на ночь байки про эволюционный отбор, а папу интересовали только языки программирования, команды и функции. И мы с мамой, разумеется. Ну и еще хороший эспрессо и отстрел зомби в компьютерных игрушках. Ему не были нужны вечеринки, костюмы, научные исследования. Маму волновали моя социализация, успеваемость по английскому и возможная дислексия. Папу ничего такого не беспокоило. Он говорил, что я отличный ребенок.

– Ехать на маленькой скорости не получится. Нужно разогнаться и лавировать.

– А если я не хочу лавировать?

– Придется захотеть, – прокряхтел Ваня. Я снова вцепилась в него обеими руками. – Так. Давай еще раз.

Я забралась на скейт, раскинув руки для равновесия. Было очень страшно. Оттолкнулась и медленно поехала. Оттолкнулась еще раз и поехала быстрее.

– Молодец! – кричал Ваня мне в спину. – Теперь усиливай давление, чтобы повернуть!

Я усилила, но не повернула. Усилила еще раз, но только разогналась и поняла, что не контролирую скейт. Меня несло прямо на мам и нянек, болтавших на детской площадке.

– Стой, куда?! – вопил сзади Ваня.

Наконец я нашла правильную точку нажима и повернула, не доезжая до разбегавшихся нянек. Теперь скейт несло прямо в витрину салона красоты.

– Спрыгивай, спрыгивай!

– А-а-а-а!

Спрыгнуть у меня не хватило смелости. Я присела на доске и неловко повалилась вместе с ней прямо у входа в салон. И снова смотрела на свое отражение: потертая мышиная куртка, лохматый хвост свисает из капюшона. Болел локоть.

– Ударилась? Сильно? – Ваня подбежал и тряс меня за руку.

– Знаешь что… – заторможенно сказала я.

– Что?

– Иди ты со своим скейтом. – Я поднялась и, потирая ушибленный локоть, пошла прочь из элитного квартала.