Глава 16,

в которой Нина с Ваней идут на свидание, и оно проходит, скажем так, нетипично

Сегодня суббота, и мы с Ваней идем на свидание. Я помыла и заплела в косу волосы, подкрасила губы и надела новую толстовку. Раньше я никогда не ходила на свидание. Бабушка сразу поняла, куда я собираюсь, и изо всех сил старалась мне помочь, не подавая виду, что догадалась.

– Может, лучше платье?

– Да мы просто в кино с друзьями, – небрежно отмахивалась я.

– Сережки не хочешь надеть?

– Всё равно будет не видно.

Она ушла на кухню, но через минуту вернулась.

– Дать духи? У меня с собой.

– Не надо, спасибо.

Я зашла за Ваней сама. По правилам этикета, конечно, ему следовало зайти за мной, но тогда Настя и все остальные догадались бы, что мы идем вместе не потому, что мне надо помочь с этюдником. У них в прихожей, пока Ваня одевался, как всегда, было людно: выходили поздороваться родители, бабушка, зашедший в гости двоюродный бабушкин племянник.

Я заглянула в комнату близнецов. Настя сидела над пазлом. Два медвежонка были уже готовы. Края пазла приближались к медведице, но ее контур еще не был выложен, да и часть вокруг нее, судя по образцу на коробке, собрать было сложнее всего. Если пороги, волны и брызги в других частях пазла были хоть как-то различимы, то возле медведицы они сливались в сплошное неразборчивое мельтешение. Настя брала по одной детали и примеряла ее в несколько мест, потом откладывала.

– Куда идете? – полюбопытствовала мама, выглядывая из кухни.

– На этюды, – ответила я, глядя прямо перед собой.

– А-а, вот что, – протянула она.

– Какие этюды вечером? – спросил папа, выглядывая из-за мамы.

Она ткнула его в бок.

– Понял, – протянул он, уходя обратно.

– Какие этюды? – заинтересовался двоюродный племянник, выходя из туалета.

– В Летнем, – объяснила ему бабушка, подталкивая в сторону гостиной.

– Так света же недостаточно, – племянник не понимал и не уходил.

– Там фонари, – бабушка приподняла брови, продолжая подталкивать его к гостиной.

– Тогда понятно.

Бабушка наконец вытолкала его из прихожей.

– Куда идем? – спросила я Ваню, когда мы спускались по лестнице.

Он достал из кармана куртки и показал мне два билета в кино.

– Очень оригинально.

– Ну а что?

И мы пошли в кино.

Вечерние сеансы сводили меня с ума. Слишком много людей, гомон, из-за которого порой не слышно фильма, дурацкие шуточки, обнимашки в холле.

Мы отстояли в длинной очереди за попкорном, в зал вошли последними и уже в темноте пробирались к своим местам. Минут двадцать шла реклама, потом начался фильм. Но я никак не могла привыкнуть, что я на свидании, и Ваня, кажется, тоже. Мы ерзали на креслах и переглядывались.

– Может, пойдем отсюда? – тоскливо предложила я.

– Пойдем, – согласился Ваня, и мы во второй раз прошлись по ногам соседей.

– Хочешь, поиграем в автоматы? – предложил он, когда мы вышли на улицу.

– Да ну его. Пойдем куда-нибудь пешком?

– Куда?

– Вот туда. – Я махнула рукой вдоль Невского.

Мы прошли прямо, уворачиваясь от ребят на скейтах, которые то выскакивали из-за спины, то летели прямо на нас через толпу. Я привычно отмечала: вот батизаурус в кожаной куртке, наверняка приехал с севера, вот мечехвост, судя по жестикуляции, итальянец. Мы свернули на Владимирский. Здесь было не так людно, можно сбавить скорость и дольше рассматривать прохожих. Вот немецкие туристы фотографируют друг друга с видом на Владимирский собор. Тучи сгущались прямо над ним, спускались ниже к позолоченным крестам и куполам. Вот-вот они упадут на звонницу.

Ваня потряс меня за руку, я очнулась. Мы прошли мимо собора и вышли на Загородный. Я оглянулась – туча миновала собор и двинула в сторону Песков. В переулке Джамбула мы остановились, чтобы сделать несколько фотографий. Фонтан не работал, сквозняк с Фонтанки гонял сухие листья по дну. Слова поэмы запылились, позолота на них стерлась. Я искала хороший ракурс, чтобы сфотографировать памятник, но Джамбул никак не выходил красиво – ни сбоку, ни с покатого слива фонтана, ни со спины. Мы снова взялись за руки и вышли на сумрачную, холодную набережную Фонтанки.

Обычно в конце апреля небо светлое, но в этом году небо затягивало черным днем и ночью. Мутная вода Фонтанки не отражала света. Она как-то безразлично несла свои воды к Аничкову мосту, потом к Прачечному, а там вливалась в Неву. Прохожие спешили мимо, глядя себе под ноги.

Мы перешли на противоположную сторону набережной и там спустились к воде. Из проплывавшего мимо закрытого теплохода нас внимательно разглядывали кутавшиеся в пледы мозазавры. Некоторые надели шапки и завернулись в пледы по уши.

– Холодно им там, наверное, – сказал Ваня.

Мозазавры его не услышали и проплыли мимо. Никто из них не фотографировал – апатия охватывала даже туристов. На каменном подходе к воде пахло мочой и были разбросаны бутылки. Рядом валялись пластиковые стаканчики, и ветер сдувал их в реку.

Проплыл еще один туристический теплоход. Пассажиры снова нас рассматривали – двое подростков в капюшонах, натянутых на самые глаза, пинают в реку пивные бутылки.

– Ты когда-нибудь была в ротонде? – спросил Ваня.

Я подумала, что свидание у нас несколько необычное, и ответила:

– Нет, но папа что-то давно рассказывал. Что это?

– Жилая парадная с круглой лестницей. Мы ходили туда в прошлом году. Тебя не было?

– Нет. Кажется, в тот день мы ездили на этюды, – припомнила я.

– Знаешь, там один парень вошел в дверь под лестницей…

– И через пятнадцать минут вышел седым стариком! – перебила я его. – Какие еще байки знаешь?

– Еще можно написать на стене или колонне желание, и оно обязательно сбудется.

– Сто процентов?

– Сто сорок шесть.

– А маркер у тебя есть? – спросила я.

Ваня достал из кармана и показал мне черный маркер.

– Ты что, знал, что мы сюда пойдем?

– Допускал такую возможность.

Мы прошли совсем немного, дождались зеленого на переходе и оказались на Гороховой. С обеих сторон стояли два одинаковых зеленых дома.

– В одном доме ротонда есть, в другом – нет. Раньше, в восьмидесятых, тут тусовались рокеры. Ну, Цой там и другие. Панки.

– А-а, – протянула я. С роком я была знакома очень поверхностно.

Мы дошли до нужной арки, и Ваня набрал код. В обшарпанном дворе повернули налево, подошли к какой-то двери, и Ваня нажал на кнопку звонка. Дверь щелкнула и открылась. Мы вошли. Дорогу нам преградил молодой человек в тренировочном костюме и тапочках на босу ногу.

– Вход в ротонду платный.

Ваня протянул ему сто рублей. Консьерж помедлил, но бумажку взял.

– Вообще-то в это время по сто с каждого, но так и быть, пусть будет детский билет, – сказал он, пропуская нас вперед.

Мы вошли в обычную парадную – стены до половины выкрашены синей краской, в закутке у лестницы стоят коляски и велосипеды, у батареи – кошачьи миски с кормом и водой. Но лестница раздваивалась и, закручиваясь, уходила вверх, круглый купол поддерживали колонны, под синей краской угадывались старые надписи.

– Ротонда – самое мистическое место Петербурга, – раздалось за спиной. Мы оглянулись и увидели, что консьерж намерен провести экскурсию. – Один молодой человек зашел в комнату под лестницей и через пятнадцать минут…

– Знаем, знаем, – перебил его Ваня. – Мы не туристы.

Мы стали подниматься по лестнице.

– Говорят, по лестнице в ротонде в Петербург спустился сам сатана, – сказал консьерж нам в спину.

Мы не ответили и поднялись на второй этаж. Консьерж с видом человека, выполнившего свой долг, сел на подоконник и, прислонившись к окну, обложенному подушками и пледами, продолжил смотреть фильм на планшете. Он смотрел его без наушников, и до нас долетали звуки визжащих по асфальту шин и выстрелов.

– Что за чудак, – пробурчал Ваня.

– Как думаешь, это правда?

– Байки, – ответил он, заглядывая вниз.

– А вдруг, если дождаться полуночи, к нам спустится сам сатана? – спросила я, рассматривая крашеныеперекрашеные двери в коммуналки.

– Хочешь проверить? – он потянул меня к себе, но в этот момент у меня в кармане требовательно звякнула эсэмэска.

Я отстранилась и полезла в карман.

«Ты где?» – бесцеремонно спрашивала Мира.

«В Ротонде», – ответила я и положила телефон в карман.

Обняла его, пряча губы.

– Будешь писать? – спросил он, протягивая мне маркер.

Я взяла маркер и спустилась пролетом ниже.

– Писать на стенах запрещено, – раздался голос снизу.

– Я не пишу, – ответила я, и телефон снова брякнул.

«На Гороховой?»

«Да».

Поднялась на несколько ступенек выше, чтобы консьерж меня не видел, задумалась. Я загадывала желания два раза в году: перед тем, как лечь спать на Новый год, и перед тем, как задуть свечи на торте на день рождения. Всегда казалось, что чем сильнее чего-то хочешь, тем вероятнее это сбудется. Но слова консьержа придавали надежде какую-то мрачную окраску, фатальную неотвратимость, как любил говорить Никитин.

«Встретимся через 15 минут в шаверме справа от Сенной».

«Хорошо», – ответила я, написала желание и вернулась к Ване.

– Что загадала?

– Так, мелочи, – ответила я. – Мне нужно встретиться с Мирой на Сенной.

– Сейчас? – удивился он.

Я кивнула.

– Странное свидание, – сказал он, спускаясь. – Не хочешь пофоткаться?

– Не очень, – ответила я.

Мы попрощались с консьержем и вышли на улицу, где почти стемнело.

Мира ждала нас в тесном закутке, где с одной стороны вертелся истекающий жиром мясной стержень, с другой к стеклянной стене лепился узкий столик, заляпанный майонезом и залитый сладким чаем.

Мира сидела в самом углу, натянув капюшон почти до носа.

– Это кто? – Она бесцеремонно ткнула пальцем в Ваню.

– Друг, – ответила я и, увидев ее напряжение, добавила: – Он всё знает.

Мира отвернулась к столику.

– Я пару раз заходила в холл особняка. Помнишь, раньше, когда мы ходили к родителям, там была вахтерша?

– Зинаида Петровна.

– Не важно. В общем, сейчас там всё по-другому, но охранник всё равно есть. Знаешь, я подумала, что если…

– Если он такой же рассеянный, как Зинаида Петровна, – продолжила я ее мысль.

– И пустит нас внутрь.

– Но что мы сможем там сделать? Кабинеты, наверное, заперты. Оборудование под замком, компьютеры запаролены.

– Можно попробовать, – пожала плечами Мира, игнорируя недоумевающий взгляд Вани, который он переводил с меня на нее.

– И камеры слежения наверняка есть, – предположила я.

– Конечно, есть, даже снаружи, – подтвердила Мира.

– Нас же сразу найдут.

– Ну и что? Что они нам сделают? Ну, вызовут в полицию, самое большее. В среду. – Она смотрела на меня, а я завороженно глядела на наше с Ваней отражение в ее зрачках.

– Когда? – шепотом переспросила я.

– В среду. По средам там меньше всего народу. В три часа, когда все разойдутся на обед.

– Ты давно за ними следишь?

– Где-то полгода, – прошептала она, настороженно приподняв капюшон, когда в ларек вошел посетитель. Мужчина заказал две шавермы с собой и прислонился к дальнему углу, уткнувшись в телефон.

– Мне пора. Встретимся в блинной в три. – Она застегнула куртку и, не попрощавшись, выскользнула на улицу.

– Тебе не кажется, что она заигралась в шпионов? – спросил Ваня, глядя ей вслед.

– Снаружи всё не так, как есть на самом деле, – ответила я. – И потом, нам в самом деле ничего не смогут сделать. Пойдем и посмотрим.

– Нина, тебя заберут в полицию.

– Угу. Я даже знаю куда. Мы были там с папой, когда…

– Хочешь попасть в обезьянник?

– Детей не сажают в обезьянник.

– Вы уже не дети, вам четырнадцать.

– Я не буду брать с собой паспорт.

– И сообщат в школу.

– Пусть сообщают.

– И поставят на учет.

– Пусть ставят.

– Ваш план нелогичен, подумай сама…

– Не хочу думать. Хочу, чтобы она вернулась.

Я уставилась в окно. Хотелось закричать или ударить его, такого рассудительного. Посчитала до десяти, глубоко вздохнула. Светофор напротив ларька загорелся красным. Машины снова поехали по Садовой улице.

Ваня молчал, пережидая.

– Давайте я с вами, – предложил он через минуту.

Я немного подумала.

– Тебе лучше наблюдать издалека. Будешь на связи на всякий случай. Посидишь в блинной, например. А нас подстрахует одна моя знакомая.

– Какая еще знакомая?

Я не ответила, достала телефон и написала сообщение Улитке.