Глава 25

Сто двенадцать дней…

Сталин умер…

И надо было жить без него.

Как?

В определенной мере на это ответило совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 6 марта 1953 года. Сам факт такого объединенного заседания был экстраординарным, но и повод был таким же. Заседание прошло на следующий день после дня официальной кончины Сталина и санкционировало «ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства»…

15 марта открылась 4-я сессия Верховного Совета СССР, которая одобрила решения, принятые 6 марта, и придала им силу закона.

Ворошилов заменил на посту Председателя Президиума Верховного Совета Шверника, «рекомендованного» Председателем ВЦСПС.

Председателем Совета Министров стал Маленков, его первыми заместителями: Берия, Молотов, Булганин и Каганович.

Ряд нынешних «историков» той эпохи, описывая первые траурные дни, усматривает хитрый ход Берии в том, что он, мол, первый предложил избрать Председателем Совмина Маленкова, а тот, в благодарность, назвал фамилию Берии первой, предлагая кандидатуры своих первых заместителей. И этим-де обеспечивал Берии первенство среди равных.

Но все такие объяснения – от лукавого, хотя для того, чтобы это в полной мере понять, мне пришлось просидеть вечер над подшивкой «Правды» за 1953 год. И из газет видно, что 4-ю сессию открыл председатель Моссовета Яснов, а затем первым выступил Хрущев, предлагая избрать Ворошилова Председателем Президиума ВС СССР. И это было чисто «техническое» выступление. Следующее за ним выступление Берии, предложившего назначить Председателем Совмина Маленкова, было таким же.

Думаю, и за неделю до сессии – 6 марта – предложение Берии о Маленкове, высказанное в кругу высшего руководства, было тоже вполне «техническим», без оттенка интриги.

Да, собственно, кто другой мог реально возглавить тогда Совет Министров, кроме Маленкова или Берии? И кого другого мог предложить Маленков в «рабочие лошади» Совмина вместо Берии, который и при Сталине был в высшем руководстве основной таковой «лошадью»? Другое дело, что Маленков мог бы сразу вместо себя предложить Берию, но это было бы для него чересчур. Интриги не интриги, но амбиции теперь, после ухода Сталина, начали у Маленкова выпирать.

Да и не у него одного…

У Берии же амбиций не было – у него были идеи и инициативы. Но об этом – чуть позже. А сейчас я повторю, что во времена Сталина его ближайшее окружение не было приучено интриговать и бороться за власть, потому что власть тогда давала не столько «пироги да пышки», сколько «синяки да шишки». И даже поздний Сталин, вопреки утверждениям «политологов», никого из своих соратников лбами намеренно не сталкивал – якобы в целях сохранения своего положения. И не в натуре Сталина было подобное, и не в духе тогдашней власти. А кроме всего прочего, положение Сталина было тогда настолько прочно и незыблемо, что…

Короче, понятно что…

Читатель должен помнить московского историка Юрия Жукова, автора книги «Иной Сталин». В 2007 году вышла в свет другая его книга, продолжающая первую, – «Сталин: тайны власти». И так же как первая, она производит двойственное впечатление. Охватывая период с 1939 по 1954 год, Жуков сообщает массу интересных и новых сведений, опираясь чаще всего на закрытые ранее архивы. При этом он четко выдерживает старый свой тезис: все гнусное, разлагающее и разрушающее в СССР – результат деятельности загнивающей и зачастую своекорыстной партократии, с которой не смогли справиться ни Сталин, ни… Маленков после смерти Сталина.

В общем и целом спорить с этим тезисом у меня нет ни малейшей необходимости – я сам убежден в том уже давно. Но Ю.Жуков с не меньшей последовательностью все объясняет интригами и клановостью, а вот с этим согласиться нельзя никак, если иметь в виду большую часть ближайшего сталинского окружения, и прежде всего – Берию!

К тому же удивляют и многие частности… Увы, в книге Жукова сталкиваешься со странным смешением принципа подхода к источникам. То доктор наук Жуков опирается на «железные» архивные данные, то пользуется чуть ли не слухами. Особенно странно выглядит у Ю.Жукова подход к описанию последних предвоенных и первых военных дней 1941 года. Чуть ли не все исходные импульсы по мобилизации высшего руководства на организацию войны, включая идею Государственного Комитета Обороны, Жуков приписывает Молотову, который якобы привлек к действиям также Маленкова и Берию. Причем последний уже 30 июня 1941 года при живом наркоме ГБ Меркулове руководит у Жукова «госбезопасностью».

Союзники понадобились якобы Молотову постольку, поскольку, как утверждает Ю.Жуков, «предстояло отстранить от власти (так и написано! – С.К.) либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина». Причем Молотов якобы «как никто другой искушенный в кремлевских закулисных интригах, отлично понимал всю опасность подобного предприятия, знал, что в одиночку ничего сделать не может»… Потому-де и обратился к Берии и Маленкову.

Молотов, Маленков и Берия выглядят у Жукова неким триумвиратом, сыгравшим в первые дни войны по отношению к якобы растерявшемуся Сталину роль старшин казацкого «коша», которые говорят избранному кошевому атаману: «Бери же, сучий сын, власть, пока ее тебе дают!» Жуков утверждает, что то, что в узком-де руководстве «нашлись отчаянные люди», «наверняка приободрило Сталина, вывело его наконец из прострации (даже так! – С.К.)…».

Я надеюсь, что достаточно познакомил читателя с графиком первой военной недели Сталина и с некоторой общей хронологией тех дней, чтобы, мягко говоря, неправота Жукова была видна вполне отчетливо. Напомню, что в первые шесть дней войны только то рабочее время Сталина, о котором «выборочно» сообщил генерал Горьков, составило суммарно 55 часов, за которые было принято несколько десятков человек… Хороша «прострация»! Да, чуть позже момент примерно суточной депрессии у Сталина, скорее всего, имел место. Но это при той его нагрузке – чисто физической, не говоря уже о психологической, и неудивительно.

Я потому так подробно остановился на описании Ю. Жуковым начала войны, что хочу еще раз заметить следующее: подобный неправомерный подход приводит Ю. Жукова к объяснению и процессов в период незадолго перед смертью Сталина и вскоре после его смерти не чем иным, как исключительно «интригами» разных «группировок». Многоходовыми интригами и жаждой власти, а не принципиальными соображениями объясняет Ю. Жуков и поведение Лаврентия Павловича.

Однако, имея в виду не только Ю. Жукова, я возражу, что, хотя интриги в среду высшего руководства с уходом Сталина и пришли, их характер злостно искажается, а масштабы раздуваются. Конечно, в целом на переменах в персональном составе руководящей группы и перераспределении обязанностей, произошедших 6 марта 1953 года, сказались как объективные потребности ситуации, так и личные симпатии или антипатии. И, переплетаясь, объективные и субъективные факторы программировали, увы – да, появление в будущем в высшем руководстве неких деляческих «блоков».

Так, было вполне логичным, что МВД и МТБ были вновь объединены в одно Министерство внутренних дел под рукой Берии. Но вот Молотов вновь стал министром иностранных дел вместо Вышинского, заменившего Молотова в марте 1949 года. Такой «ренессанс» Молотова был более-менее оправдан, однако то, что Вышинский был теперь перемещен на пост первого заместителя министра с назначением к черту на кулички – постоянным представителем СССР в ООН – было уже проявлением личных антипатий. К слову, Молотов как раз, не имея натуры прожженного интригана, в интриги мог быть, по ряду причин, втянут одним из первых.

Булганин сменил на посту Военного министра маршала Василевского, перемещенного в первые замы, а вторым заместителем был назначен возвращенный с Урала маршал Жуков.

Министерства внешней торговли и торговли объединили, и министром вновь стал фактически отставленный к тому времени от дел Микоян. Для него смерть Сталина тоже оказалась политическим возрождением, которое я назвал бы, увы, возрождением теперь уже политиканским.

Знаток экономики Сабуров был переведен из председателей Госплана в министры образованного из нескольких министерств суперминистерства машиностроения, а его место занял Григорий Косяченко, ничем ни до, ни после себя особо не зарекомендовавший. Известный нам уполномоченный ЦК по Госплану Андреев в 1950 году в официальной докладной в ЦК писал о Косяченко так: «Тов. Косяченко… в политическом отношении… человек неострый, активности в устранении недостатков в работе Госплана не проявляет, как организатор совершенно никудышный… Авторитетом среди членов Госплана и работников аппарата т. Косяченко не пользуется, не проходит ни одного партийного собрания без серьезной критики (это во времена-то «махрового – по уверениям «демократов» – тоталитаризма»! – С.К.) в его адрес…»

Что же касается партийного руководства, то Бюро Президиума ЦК упразднялось, но… упразднялся фактически и сам Президиум. Он, как я уже говорил, «усох» до размеров ликвидированного Бюро ЦК и даже меньших! Теперь Президиум составляли его члены Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин и кандидаты в члены Шверник, Пономаренко, Мельников, Багиров.

Секретариат ЦК тоже резко «усох» и посерел: 1) Игнатьев (бывший МГБ, «мавр», уже 28 апреля 1953 года из состава ЦК выведенный); 2) «теоретик» Поспелов и 3) Шаталин (этот нам еще попадется).

О Хрущеве в совместном постановлении было сказано следующее:

«Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н.С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского Комитета КПСС».

То есть и Хрущев становился секретарем ЦК. Пока – «просто» секретарем. Как же сложился данный «расклад»?

Для оценки ситуации я воспользуюсь, пожалуй, цитатой из очерка Константина Симонова, помещенного в политиздатовском «антибериевском» сборнике 1991 года. При всей пасквильности этого очерка кое-что у Симонова, в то время члена ЦК КПСС, почерпнуть можно:

«Почему же Берия был заинтересован, чтобы Маленков стал наследником Сталина именно на посту Председателя Совета Министров, а пост Сталина в Секретариате ЦК занял бы человек, с точки зрения Берии, второстепенного масштаба – Хрущев, в личности и характере которого Берия так и не разобрался до самого дня своего падения? А очень просто. Идея Берии сводилась к тому, чтобы главную роль в руководстве страной играл Председатель Совета Министров и его заместители…»

Здесь ценны два свидетельства: 1) Берия действительно мыслил в духе идей Сталина об изменяющейся роли партии; 2) человеком с двойной душой был не Берия, а Хрущев…

И еще одного не понял Симонов: он, желая Берию очернить, привел здесь аргумент в его пользу! Ведь побудительными причинами активности Лаврентия Павловича Симонов назвал не шкурные, а государственные соображения!

Симонов, однако, верно определил, что «нерв» ситуации задали не линии «Маленков – Хрущев» или «Маленков – Берия», а линия «Хрущев – Берия». Вокруг отношений двух последних фигур наворочено так много лжи (отправные тезисы которой были заданы самим Хрущевым прямо на Пленуме ЦК после ареста Берии), что подробно разъяснять ее у меня сейчас возможности нет. Однако кое-что – для иллюстрации – сообщить читателю надо. Скажем, общим местом считается, что именно Берия стал инициатором пересмотра «дела Михоэлса» или «дела врачей». В сборнике Фонда «Демократия» «Лаврентий Берия. 1953» документы поданы так, что Берия действительно выглядит как освободитель врачей от несправедливых обвинений. 1 (первым) апреля 1953 года датирована им подписанная (но вряд ли им написанная) записка в Президиум ЦК «о реабилитации лиц, привлеченных по так называемому делу о врачах-вредителях». Но вот что пишет в своей книге «Москва. Кремль. Охрана» генерал Докучаев, человек осведомленный:

«После смерти Сталина, освободив из-под следствия врачей и объявив амнистию в основном уголовникам, Хрущев (выделение везде мое. – С.К.) предстал перед всеми героем, которого с благодарностью вспоминают, возносят и поднимают на щит как великого демократа…»

Докучаев отнюдь не сторонник Берии. Более того, он не брезгует очевидной ложью по его адресу, утверждая, например, что «в конце сороковых годов волна бериевщины вылилась в так называемое «Ленинградское дело»…», что «Берия ненавидел Сталина, желал быстрее избавиться от него…» и т. д. Но тем ценнее сведения этого высокого чина брежневско-горбачевского КГБ!

А вот сам Хрущев на «антибериевском» пленуме:

«Если взять поздние вопросы – врачей, это – позорное дело для нас, это же липа… Я считаю позорное дело с врачами… Мы, члены Президиума, между собой несколько раз говорили, я говорил (выделение и здесь мое. – С.К.) Лаврентию…»

Это была не «липа», хотя далеко не всем в высшем руководстве вредители в белых халатах вредили. Щербаков, Жданов, Берия, Сталин были «пятой колонне» поперек горла, а с Хрущева или там Микояна кремлевские врачи были готовы пылинки сдувать. Поэтому отношение Хрущева к ситуации просматривалось отчетливо – «реабилитацию» врачей Хрущев рассматривал как свою заслугу, иначе он просто умолчал бы об этой истории – «патронов» в «антибериевской» обойме обвинений у Хрущева и без нее хватало.

Итак, инициатива в деле врачей исходила, скорее всего, от хрущевцев. И относительно этого есть интересные детали… После ареста Берии в МВД пришел – как первый заместитель министра, оставаясь секретарем ЦК, некто Шаталин. Именно ему поручалось произвести изъятие бумаг Лаврентия Павловича, которые были сразу же по решению бывших соратников Сталина уничтожены.

Шаталин на «антибериевском» пленуме говорил о Берии много гнусностей (кое-что я в свое время приведу), но о деле врачей сказал так:

«…взять дело о врачах. Это я думаю, даже общее мнение, что произошло правильное в конечном итоге решение, но зачем понадобилось коммюнике Министерства внутренних дел, зачем понадобилось склонение этого дела в печати и т. д…Зачем это нужно было публиковать? Это сделано было для того, чтобы себя поднять – вот он какой претендент…»

То есть, по словам Шаталина, выходило, что не очень-то Берия к реабилитации врачей и причастен, больше, мол, примазался… Да еще и рекламу МВД и себе в печати создал….

Последнее было прямым поклепом! Шаталин, как и все участники пленума, не мог не знать, что «коммюнике Министерства внутренних дел» и «склонение этого дела в печати» понадобились потому, что 3 апреля 1953 года было принято постановление Президиума ЦК «О фальсификации так называемого дела о врачах-вредителях», пункты 2-й и 7-й которого гласили:

«2. Утвердить прилагаемый текст сообщения для опубликования в центральной печати

<…>

7. Настоящее постановление… разослать всем членам ЦК КПСС…»

Всем членам ЦК КПСС!

И теперь секретарь ЦК КПСС Шаталин с трибуны пленума нагло лгал в глаза всем членам ЦК КПСС, и ни один член ЦК КПСС не выразил по этому поводу ни малейшего удивления (о возмущении уж и не говорю).

Но, может, инициировал коммюнике Берия – для саморекламы. Да нет – текст коммюнике был вполне сухим, и в печати это дело, в-общем-то, не «склонялось». В любом ведь случае шумиха была ни к чему.

МНОГО неясного имеется и в истории с навязшей в зубах амнистией 1953 года. Генерал Докучаев относит ее к инициативе Хрущева, но как часто утверждается, что это якобы «благодаря Берии» хлынула на страну неуправляемая мутная волна бандитов и т. д.

А ведь Берия 26 марта 1953 года предложил амнистировать около 1 000 000 человек из числа вполне конкретных категорий заключенных. А именно: осужденных на срок до 5 лет; осужденных независимо от срока наказания, за должностные, хозяйственные и некоторые воинские преступления; женщин, имеющих детей до 10 лет и беременных женщин; несовершеннолетних в возрасте до 18 лет; пожилых мужчин и женщин и больных, страдающих тяжелыми неизлечимыми недугами.

При этом в «расклад» имеемого в виду Берией миллиона входили:

– осужденные за должностные и т. п. преступления (председатели колхозов, бригадиры, руководители предприятий и др.) – 30 000 человек;

– женщины – беременные и с детьми, до 400 000 человек;

– пожилые, неизлечимо больные и несовершеннолетние соответственно 238 000; 198 000 и 31 181 человек.

В сумме это дает почти 900 000 человек, вряд ли способных сразу по освобождении на некие разнузданности. Причем все они попали в систему ГУЛАГа не при наркоме Берии, а при министре Круглове. А «ЛП» предлагал как в принципе смягчить уголовное законодательство в части хозяйственных и других менее опасных преступлений, так и проявить милосердие по отношению к той части конкретных заключенных, которая не представляла опасности в силу самого характера преступлений, не связанных с насилием над людьми.

Мог ли такой контингент освобожденных породить некую мощную «волну насилия»? Лично я в этом сомневаюсь, хотя некие эксцессы могли быть, и вот почему… Берия представил записку МВД в Президиум ЦК КПСС как рабочий документ, где не требовалась юридическая шлифовка формулировок. А уже через день, 27 марта 1953 года, – без консультаций с Генеральной прокуратурой, с Министерством юстиции и прочего Председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов и секретарь Президиума Пегов подписали Указ об амнистии. Их поспешность (явно подтолкнутая Хрущевым) и привела к ряду издержек – не таких уж, как я догадываюсь, значительных. Так или иначе, Берия в них не виноват, и тема амнистии 1953 года еще ждет, как говорится, своего исследователя.

Как и тема некоторых реабилитаций 1953 года… Да, через Берию, как через министра внутренних дел, проходили все реабилитационные инициативы, и в той обстановке возразить против любой из них для Лаврентия Павловича было чревато крупными неприятностями.

Особенно это верно в отношении «дела врачей». Я не исключаю, между прочим, что те, кто готовил в течение февраля устранение Сталина, могли загодя приготовить и нужные якобы «документы» именно «по врачам». Причем документы, якобы «разоблачающие» «фальсификаторов» «дела врачей» «во главе со Сталиным». И Берия вынужден был ими оперировать.

Что ему еще в той ситуации оставалось? Надо было осмотреться, понять – что к чему…

«Уступи в малом», – учат мудрые. Так почему Берии было не уступить в деле о врачах? Их можно было освободить, а через какое-то время заменить в Лечсанупре другими. Тем более что лично Берия теперь вновь мог пользоваться услугами медиков МВД, а это было гарантией от любых «забот» Лечсанупра Кремля.

Поскорее отделаться от «дела врачей» было тем более соблазнительным, что у Берии имелось множество действительно его инициатив во всех сферах жизни. И теперь, казалось, высшему руководству страны никуда было не уйти от активности и идей самого деятельного члена этого руководства. Он ведь уже давно все ухватывал лучше других, причем даже лучше и глубже Сталина – если речь не шла о вопросах теории общественных процессов.

Берия имел свои, причем – оптимальные для общества, взгляды на хозяйственные приоритеты.

Он быстрее других коллег ориентировался в тех конкретных вопросах, к решению которых имел отношение, причем все решал без лишних словопрений, высмеянных и Лениным, и Маяковским. На «антибериевском» пленуме его бывший заместитель по Спецкомитету Завенягин в осуждение Берии сообщал: «И когда мы занимались каким-либо вопросом, он говорил: бросьте вы, к черту, заниматься этим делом, вы организаторы».

Завенягин далее вопрошал: «Как работу можно организовать, не разобравшись в сути дела?» – не понимая, что Берия-то в сути дела разбирался, но именно как организатор. Иначе Завенягин, докладывая Берии о ходе тех или иных работ, не заканчивал бы каждый раз: «Прошу Ваших указаний…»

Если Завенягин так перестраховывался, он был перестраховщиком, а это – позиция не самая достойная. Если же Завенягину действительно требовались указания, то имел ли он моральное право хулить организаторский стиль Берии?

Берия лучше любого другого руководителя государства из состава Президиума ЦК КПСС знал и народнохозяйственные проблемы. Тут с ним на равных могли выступать разве что Каганович, Сабуров и Первухин, но первый уже весьма немолод, а два последних имели более низкий государственный статус, чем Берия, и не имели его влияния.

Он хорошо знал и перспективные направления научно-технического прогресса.

Имел точный взгляд на рациональную внешнюю политику. А при этом верно понимал и насущные проблемы политики внутренней.

К тому же, с детства приученный к экономии, он от всех, с кем работал, всегда и во всем требовал экономии – не копеечной, а продуманной. И это тоже выделяло его из всех остальных членов Президиума ЦК.

Но, выполняя огромный объем работы, он, по сравнению с другими, был меньше на общественном виду. Такие уж у него были занятия. Кто, скажем, в стране знал, что атомное оружие – это Берия?

Каганович проводил до войны публичные слеты передовиков различных отраслей, а Берия всегда имел дело лишь с высшим руководством этих отраслей.

«Ворошиловскими стрелками» в довоенной юности были миллионы, а вот бериевскими снайперами на войне становились десятки тысяч. И Лаврентия Павловича в стране знали меньше, чем Кагановича, Молотова, Микояна, Ворошилова, Хрущева… Но зато он лучше «старой гвардии» знал саму страну, ее возможности.

Думаю, он давно хотел, – пожалуй, немного наивно, – чтобы товарищ Сталин оценил его, наконец, в полной мере и сделал его своим преемником. Берия ведь подходил для этого больше, чем кто-либо другой.

Конечно, с годами у него не могла не выработаться манера поведения, которая на первый взгляд выглядела излишне самоуверенной. Но как он успевал бы сделать так много в разных сферах, если бы, что называется, «разводил турусы на колесах»? Он мог сказать в сердцах, по телефону, то есть, фактически, с глазу на глаз, зампреду Совмина Грузии и одновременно министру пищевой промышленности ГССР Бакрадзе: «Консервщик ты, а не политик», или пасовавшему перед партбоссами генералу МВД: «Ты чиновник в погонах», но это как раз говорило о редком умении дать точную и сочную оценку, когда сказал – как припечатал.

Он всегда был скор и на слово, и на дело. Причем и слово было к месту, и дело было «по делу». И вот теперь он мог рассчитывать на быстрое продвижение своих идей, потому что лишь у него – из всего состава Президиума ЦК – они были.

Свои!!!

Но почти сразу он натолкнулся на то же противодействие партократии, преодолеть которое так хотел, однако не смог даже Сталин.

ВНУК Шепилова, журналист и востоковед Дмитрий Косырев, сообщает вещи, занятные и по стилю, и по смыслу. Оказывается, Шепилов считал, что «за трон (редкостно неверное выражение! – С.К.) Сталина схватились два самых кровавых сталинских палача – Берия и Хрущев. Победил тот, кто успел выстрелить первым». Что ж, одна эта фраза неплохо характеризует и внука, и деда.

Внук далее восклицает: «Хрущев – сталинский палач! Да возможно ли это?» Относительно Берии у внука сомнений нет: «палач». Аттестация же как палача Хрущева внука смущает. А зря! Как раз Никита Хрущев и был кровавым палачом если не в прямом смысле слова, то уж в политическом смысле – вполне! Это подтверждается его провокационной, палаческой политикой и в бытность первым секретарем Московского горкома, и первым секретарем ЦК КП(б) Украины.

А Берия?

К центральным репрессиям 1937–1938 годов он причастен не был – как фигура уровня Хрущева. Придя в конце 1938 года в НКВД, снизил объем репрессивной политики до исторически необходимого (не катынской же фальшивкой ему пенять или депортациями!). А с 10 января 1946 года Берия вообще не имел отношения к репрессивным спецслужбам как фигура, влияющая на их политику. Да, собственно, уже с 1943 года его возможности и функции в этом отношении минимизировались после выделения из Наркомата внутренних дел СССР в отдельные ведомства Наркомата государственной безопасности во главе с Меркуловым и контррарзведки «Смерш» во главе с Абакумовым.

Берии приписывают, правда, курирование спецслужб после войны, но напоминаю: с марта 1946 года по февраль 1949 года органы юстиции, МВД и МГБ курировал прежде всего секретарь ЦК, член Оргбюро ЦК и одновременно начальник Управления кадров Центрального Комитета тов, А, А, Кузнецов! Тот самый, «ленинградский», «жертва сталинизма»,,

17 сентября 1947 года полномочия Кузнецова были подтверждены и постановлением Политбюро «о наблюдении за работой Министерства Государственной Безопасности» (пункт 218 повестки дня). Причем решение принималось на основе записки Молотова.

И влияние Кузнецова было так велико, что он мог добиться смещения с поста министра Меркулова, давнего сподвижника Берии. А преступления Кузнецова (коль уж речь о преступлениях того периода) приписывают НКВД Берии, хотя Берия им в то время не был\ Не пора ли господам «демократам» если не честь знать (если ее нет, то и знать нечего), то хотя бы меру?

А теперь насчет того, кто – пользуясь терминологией Шепилова – «успел выстрелить первым»…

Рассмотрим ситуацию. Допустим, у «трона» действительно схватились за власть Хрущев и Берия…

Один склонен к лени, груб, как организатор слаб. Располагать людей к себе не умеет и не желает. К тому же охрана руководства страны находится как вне его компетенции, так и (после ухода Игнатьева с поста МВД после смерти Сталина) вне его влияния. Это, конечно, Хрущев.

Второй – сама энергия, прекрасный организатор, умеет подбирать и поощрять кадры и с марта 1953 года возглавляет ведомство, отвечающее за охрану руководства страны. Это, конечно, Берия.

Если оба рассчитывают «стрелять первым», то кто из них первым и выстрелит? Ответ, пожалуй, очевиден. Однако Берия не «выстрелил».

Не успел?

Чепуха! Если бы он рассчитывал «стрелять», то зачем ему было тянуть? Он ведь не всю «старую гвардию» должен был бы убрать, а только Хрущева. Он ведь с ним, по уверениям Шепилова, схватился…

И коль Берия так и не «выстрелил», то ясно, что он и не собирался захватывать высшую власть! Он в простоте душевной (да, да!!) предполагал, что реализуется один из двух вариантов.

Первый вариант…

Если Берия будет формально вторым или третьим, то в любом случае его признают лидером неформальным – в силу его очевидного интеллектуального и делового превосходства над остальными.

Второй вариант…

По той же вышеуказанной причине коллеги через какое-то время все равно передадут ему даже формальное лидерство. Он ведь сам считал, что этого достоин. И на сей счет есть показательное свидетельство. Уже после окончания «антибериевского» пленума поверженного Берию решил куснуть и Поскребышев, подав в ЦК текст своего несостоявшегося выступления (это Александру Николаевичу не помогло, и его вскоре отправили на пенсию).

Знакомство с этим документом убеждает, что Сталин держал Поскребышева не за ум, а за память. В результате, выливая на Берию и свой ушат грязи, Поскребышев сообщил немало такого, что при верном взгляде на сообщенное свидетельствовало в пользу Берии как государственного деятеля и человека! Вот один их таких пассажей бывшего секретаря Сталина:

«Берия добивался всяческими путями занять при жизни тов. Сталина место первого заместителя тов. Сталина по Совмину, считая, что только он один является действительным преемником тов. Сталина.

Когда же последовало решение утвердить тов. Булганина первым заместителем тов. Сталина по Совмину (в апреле 1950 года. – С.К.), то Берия был очень недоволен этим решением, характеризуя т. Булганина как слабо подготовленного и неспособного справиться с этой работой…»

Во-первых, коль уж о недовольстве Берии решением Сталина (!) в реальном масштабе времени знал Поскребышев, то о каком «лакействе» Лаврентия Павловича перед «вождем», о якобы страхе перед ним может идти речь? А сколько наврано и об этом! И разве Берия был не прав в оценке Булганина?

А во-вторых, разве Берия не имел права искренне обижаться на Сталина, так и не увидевшего очевидного решения? И не увидевшего, возможно, не потому, что Берия оговаривал кого-то, а потому, что кто-то оговаривал Берию перед Сталиным.

Берия явно не умел притворяться (прошу не путать с умением создавать в интересах дела представление о себе, отличное от истинного!). Зато Хрущев владел искусством притворства в совершенстве. А поскольку и Сталин притворяться не умел (прошу не путать с умением создавать в интересах дела представление о себе, отличное от истинного!), то обвести его вокруг пальца Хрущев мог.

Это с Черчиллем Сталин всегда держал ухо востро, а порох в пороховницах сухим. А «Мыкыта»-то был свой… Причем не только для Сталина, но и для Берии. Да, и Сталин, и Берия, как и всякие труженики, были в чем-то неистребимыми идеалистами и верили в товарищей по партии и руководству страной. Потому Берия и Хрущеву верил. Во всяком случае, несмотря на всю сомнительность обстоятельств смерти Сталина, вряд ли Берия мог заподозрить прямое предательство интересов дела со стороны кого-то из членов Президиума ЦК.

В 1998 году в № 5 журнала «Новая и новейшая история» профессор Наумов задался вопросом: «Был ли заговор Берии?». И даже «историк»-«демократ» не смог дать на этот вопрос утвердительный ответ в свете впервые «открытых» тогда документов. Зато он сообщает немало интересного об антибериевском заговоре Хрущева.

Прямо об этом же пишет такой «слуга всех господ», как Федор Бурлацкий – ближний референт Хрущева. Бурлацкий ссылается на воспоминания своего патрона, которому сразу после смерти Сталина «запало в сознание, что надо первым делом убрать Берию»… И тут я верю как самому Хрущеву, так и Бурлацкому.

А Берия…

Да если бы Берия, вернувшись в объединенное МВД, был циником и интриганом, то уже с первых дней действительно готовил бы переворот и, повторяю, провел бы его быстро и эффективно. И провел так, что внешне это не выглядело бы как переворот. Просто Хрущев в одночасье, скажем, занемог бы… И вскоре был бы с почестями похоронен на Красной площади.

А Предсовмина Маленков скоропостижно скончался бы от нервного потрясения после смерти такого выдающегося вождя советского народа. Очередность «великих утрат» могла бы быть, впрочем, и обратной.

Почему не предположить такое развитие событий – если уж Берия был «признанным людоедом и интриганом», стремящимся к единоличной власти? А далее исполняющий обязанности Предсовмина Берия при помощи, скажем, членов Президиума ЦК Первухина, Сабурова и Микояна быстро созвал бы Пленум ЦК, предварительно известив всех изгнанных из Президиума ЦК образца 1952 года, что намерен вновь расширить Президиум до прежних пределов. И тот же 47-летний экс-член Президиума ЦК, секретарь ЦК Михайлов, который на июльском пленуме распространялся о «подлой, провокаторской деятельности врага партии и народа Берии», расхваливал бы товарища Берию за внимание к молодым перспективным кадрам. И дело было бы в шляпе, которую из всего тогдашнего руководства носил только Берия.

Ничего этого Берия не сделал, однако партократ Шепилов и после того, как был отставлен Хрущевым, гнул свое: «Крупная заслуга Хрущева в том, что по его инициативе был обезврежен Берия – страшный человек, руки которого в грязи и крови».

И понятно почему – Шепилов был личностью обаятельной, но политически бесчестной. Берия же никого обаять не стремился, но честь имел. И поэтому они с Шепиловым были антиподами, а вот с Хрущевым Шепилов был «одной крови». Профессор Наумов писал, что после ареста Берии «чиновники больше не боялись ареста, который при Сталине был возможен для каждого из них в любую минуту. Партийно-советская номенклатура стала чувствовать себя свободнее и действовать более раскованно»…

Ответственность за истинность утверждения относительно угрозы ареста «в любую минуту» я возлагаю исключительно на В. Наумова, а вот насчет распустившей пояса номенклатуры я с ним полностью согласен, но с одним уточнением в отношении очень, увы, многих: «…более раскованно в удовлетворении своекорыстных интересов». Причем Наумов кое о чем проговорился, этого не заметив, а я внимание читателя на его промах обращу… Профессор Наумов сообщил, что стала чувствовать себя свободнее партийно-советская номенклатура, но ведь была же еще и номенклатура народнохозяйственная. И она-то после ареста Берии наоборот – была осмелевшими малокомпетентными «партократами» зажата.

Нужен пример?

Пожалуйста! Причем это свидетельство человека, к Берии не расположенного – известного ракетчика Б.Е. Чертока. В своем капитальном труде «Ракеты и люди» он сообщает, что министр Устинов, занявшись ракетными делами, к 1949 году понял-де всю «несуразность» структуры ведущего НИИ отрасли – НИИ-88, но на реорганизацию не отважился, поскольку над ним стоял «всесильный» аппарат Оборонного отдела ЦК В КП (б) во главе с Иваном Сербиным, имевшим прозвище «Иван Грозный».

Без санкции Сербина были невозможны никакие изменения, поощрения и т. п., причем Черток вспоминает, что не раз имел возможность лично убедиться: министры этого партократа «побаивались» и «никогда не рисковали» спорить с ним.

А вот в атомной и противовоздушной отраслях все было, по словам Чертока, принципиально иначе, и он даже с некой грустью сообщает, что там, где руководил Берия, все кадровые, например, решения, принимал Ванников, согласовывая их с Курчатовым и представляя на утверждение Берии. А «небольшой аппарат Спецкомитета № 1» готовил проекты постановлений о назначениях, которые Берия давал на подпись Сталину.

Черток, зная «атомную» жизнь извне, точен не во всем, и уже «кадровые» резолюции Берии, приводимые в моей книге, показывают, что эту важнейшую сторону дела Берия на полный откуп никому не отдавал. Но в целом Черток ситуацию обрисовал верно. И коль так, спрашивается: стали ли руководители не парткомов заводов, институтов, конструкторских бюро оборонных отраслей, а их директора, главные инженеры и главные конструкторы «чувствовать себя свободнее и действовать более раскованно» после того, как «палача» «ЛП» Берию сменил партократ Сербин?

Задавать такие вопросы «примкнувшему» сгоряча «к ним»

Шепилову было бы напрасным трудом. Шепилов умер в 1995 году, и если бы он был личностью, а не политическим ничтожеством, он бы зубами вырвал у жизни право публично проклясть и Горбачева, и Ельцина, и капитализацию! Зубами, угрожая публичным самосожжением на Красной площади! А он до конца «обличал» Берию, хотя все горбачевцы и ельциноиды не стоили (и не стоят!) одного стеклышка из его разбитого пенсне…

ЗАТО «ЛП» БЕРИЯ был не только крупнейшей государственной фигурой, но и доброкачественным человеком! И вот очередной тому пример. Умер Сталин. «Ближняя», кунцевская дача осталась без хозяина, а точнее – без главного жильца (дача-то была государственной!). И естественно, возник вопрос – как ею распорядиться? В сборнике «И примкнувший к ним Шепилов» кандидат исторических наук Александр Шефов сообщает:

«После смерти Сталина Берия, минуя секретарей ЦК КПСС, вынес решение, по которому охрана дачи была разогнана (? – С.К.), а их функции были переданы вахтерам из МВД (вообще-то, с марта 53-го года сотрудники всех спецслужб стали сотрудниками объединенного МВД. – С.К.). В мае дача была отдана Министерству здравоохранения СССР для размещения там детского санатория…»

Каков стиль у А. Шефова! «Минуя секретарей ЦК», «охрана разогнана…».

Да уж, в отличие от нынешних «свободных россиян» Лаврентий Берия за коллективную безответственность не прятался. И не стал тратить народные деньги и силы опытных оперативников на охрану воздуха. Это ведь когда на даче жил глава государства, она являлась объектом особой важности и там требовалась чекистская рота охраны. А теперь можно было обойтись и «вахтерами».

Причем Шефов умудрился как бы укорить Берию даже тем, что дачу хотели отдать детишкам, потому что дальше он сообщает:

«После ареста Берии вновь встал вопрос о даче «Ближняя», и ее решили передать в ведение Центрального музея В.И. Ленина на правах филиала, чтобы создать там музей И.В. Сталина».

Намек понятен – «обезвредивший» «изверга» Хрущев Сталина почтил, а вот «изверг» Берия памяти вождя не чтил. Значит, он его и укокошил. «Логика», достойная Элизы Дулитл, еще не образованной профессором Хиггинсом.

А ведь факт-то Шефова – в пользу Берии, уважаемый читатель! Не так ли? С одной стороны – что это за музей Сталина на дальней окраине столицы? С другой стороны, для детского санатория очень подходит. Да и память Сталина так была почтена бы наилучшим и самым человечным образом.

Сегодня кое-кто из либералов претендует на «объективный» подход к «феномену Берии». Скажем, Олег Хлевнюк, главный редактор журнала Горбачев-Фонда «Свободная мысль», в № 2 за 1995 год этого журнала опубликовал статью «Берия: пределы исторической «реабилитации». Я к ней еще вернусь, однако название говорит само за себя.

И такие вот хлевнюки и Наумовы склонны сейчас рассматривать Берию как «прагматика», якобы стремившегося к деполитизации и деидеологизации советского общества. Это, конечно, чепуха!

Берия был убежденным большевиком… Как часто, рассуждая о природе большевистской партии, сегодня видят в ней партию исключительно разрушителей старого мира. Даже Елена Прудникова убеждена: «В нее собирались оппозиционеры-экстрема-лы, борцы с режимом, то есть, по психологическому типу, разрушители, созидателей там было крайне мало…»

Увы, это – не более чем заблуждение, умело сформированное в последние пятнадцать лет… А ведь партийный гимн «Интернационал» сообщал: «Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем…»

Это «затем» из виду и упускают, а дальше-то идет: «…мы наш, мы новый мир построим»! Так что уж, пардон, партия большевиков была партией строителей, почему ее идеи и привлекли строителя по натуре Берию сразу после падения самодержавия.

Перед Февралем 1917 года в партии большевиков было до 60–80 тысяч членов, и большинство из них не было ни профессиональными революционерами, ни «экстремалами», зато в этой партии было много сознательных и развитых рабочих. Собственно, весь интеллектуальный, так сказать, цвет рабочего класса России был к 1917 году болыпевизирован.

А относительно целей большевиков я сошлюсь на мнение уже однажды мной цитированного Лорена Р. Грэхэма, профессора Массачусетского технологического института. Он в 1987 году писал, что первоначальное обещание русской революции для тех, кто ее поддерживал, заключалось в рациональном руководстве обществом и что большевики рассматривали революцию 1917 года как решающий прорыв в сторону социальных преобразований, являющихся ключом к прогрессу. Как видим, тут речь исключительно о созидании, да еще и небывало масштабном. Ни один капиталистический концерн не мог бы дать Берии возможностей созидания того масштаба, какой он обрел на службе Советской России! Недаром он в разговоре с управляющим делами Совмина Помазневым гордо заметил о высотном здании Московского университета, что «это здание равно капиталам Дюпона и других американских миллиардеров».

И это прямо перекликается со строчкой Владимира Маяковского: «У советских – собственная гордость! На буржуев смотрим свысока…» Угу! С высоты МГУ имени Михайлы Ломоносова!

Нет, Берия был убежденным большевиком. Но, будучи человеком умным и деловым, он понимал, что:

1) общество идейно сильно не тогда, когда носит на демонстрациях портреты «вождей», а когда эти вожди «живьем» живут во имя тех идей, которые провозглашают, то есть не раскатывают по горным курортам и не гоношат деньгу, а постоянно заняты проблемами развития общества;

2) крепость политической системы в режиме ее нормального, а не экстремального функционирования определяется уровнем оптимизации ее экономической основы и уровнем научно-технического и технологического развития производительной сферы как базы для роста благосостояния народа;

3) многонациональное государство едино тогда, когда политика центрального правительства реально выбивает у националистов почву для любых их пропагандистских усилий.

В этом смысле Берия действительно был прагматиком и в этом направлении начал действовать сразу после смерти Сталина. Его инициативы впечатляли как своим потенциалом, так и охватом всех, по сути, сторон жизни общества.

Он имел конкретные предложения в сфере: а) государственного управления; б) экономики; в) оборонной политики; г) внутренней общегосударственной и национальной политики; д) внешней политики.

В СФЕРЕ государственного управления он брал четкий курс на перенос центра управления экономической и хозяйственной деятельностью, включая масштабные оборонные проекты, из Π,Κ в Совет Министров. Собственно, вся наиболее перспективная оборонная работа и так велась в рамках деятельности Спецкомитета при Совмине СССР, но остальное…

Разные взгляды на приоритеты власти проявились уже на похоронах Сталина. Тогда на Мавзолее выступали трое: Маленков, Берия и Молотов. Все три речи были достаточно схожи весьма бесцветной официозностью – особых страстей и ярких мест в них не было.

Однако Маленков раз за разом употреблял формулу «Коммунистическая партия и Советское правительство», Молотов также подчеркнуто пользовался формулой «Советское государство», партию практически не помянув, а Берия еще более настойчиво говорил о «Советском правительстве», не отказывая, впрочем, партии в праве быть «ведущей силой советского общества».

Ведущая – не руководящая и направляющая. И упор Берии на Советское правительство был достаточно красноречив. Причем это было как раз то, к чему вел и Сталин. Он ведь еще при жизни Жданова в ответ на замечание последнего о том, что давно не проводился съезд партии, сказал примерно следующее: «Что партия… Партия превратилась в собрание аллилуйщиков». И тогда же Сталин признал, что война доказала: антисоветских элементов в советском обществе было меньше, чем «нам докладывали…». И тогда же Сталин предложил: «Надо покаяться» – перед народом, естественно.

Ответом ему было молчание, поддержали его только Жданов и Вознесенский (последнему это ничего не стоило, он репрессии не организовывал). Впрочем, если Сталина поддержал и Берия, то это в позднейшие воспоминания – даже изустные – попасть не могло.

Публично покаяться можно было лишь при живом Сталине – это прибавило бы уважения и авторитета в народе как ему, так и партии. Каяться же после его смерти означало бы косвенно подрывать этот авторитет. Хрущев так позднее и сделал, не покаявшись, конечно, а все свалив на «тирана» Сталина, но что с партократа можно взять, кроме двуличия и фальсификаций?

Берия предпочитал исправлять перекосы и ошибки делом. Однако политическая реформа организации жизни общества являлась непростой перспективной задачей. А вот в сфере экономики новые инициативы Берии проявились сразу же и вполне внятно. Он всегда мыслил масштабно, его управленческие решения то и дело «стоили» миллионы, десятки, сотни миллионов рублей. С другой же стороны, он всегда требовал расходовать не больше, чем нужно. И особенно ярко эта его черта проявилась уже через шесть дней после назначения первым заместителем Предсовмина.

21 марта 1953 года Берия направляет в Президиум Совмина СССР записку с предложениями о прекращении строительства или ликвидации 20 крупных объектов, строительство которых «в ближайшее время не вызывается неотложными нуждами народного хозяйства». Объяснялось все тем, что Сталин с начала 50-х годов поддался определенной гигантомании, и это сказалось в разработке ряда амбициозных проектов. Например, в сентябре 1950 года было принято постановление Совмина о строительстве Главного канала Аму-Дарья – Красноводск, об орошении и обводнении земель южных районов Прикаспийской равнины Западной Туркмении, низовьев Аму-Дарьи и западной части пустыни Кара-Кум.

Вначале стоимость Большого Туркменского канала оценивалась в несколько миллиардов рублей, но потом выяснилось, что реально необходимо будет затратить тридцать миллиардов. Имея в виду проекты типа Главного Туркменского канала, Берия писал:

«Прекращение или ликвидация некоторых объектов строительства целесообразна также вследствие того, что эти стройки требуют значительного количества металла, строительных и других технических материалов, оборудования, а также рабочей силы… Считаю необходимым прекратить или полностью ликвидировать строительство… общей сметной стоимостью 49,2 млрд, рублей…»

Это – и самотечный канал Волга – Урал, и железнодорожный тоннель под Татарским проливом с материка на Сахалин, и железная дорога Чун – Салехард – Игарка, и Кировский химический завод…

Причем экономические предложения Берия увязывает с внутриполитическими. И какими! 17 марта он в записке в Совмин предлагает:

«…передать из МВД в ведение других министерств главные производственно-хозяйственные управления, строительные управления, промышленные предприятия со всеми входящими в их состав промышленными и строительными подразделениями, служебными помещениями, подсобными хозяйствами, научно-исследовательскими и проектными учреждениями, с материальными ресурсами…»

«Другие министерства» – это министерства металлургической промышленности, угольной промышленности, электростанций и электропромышленности, промышленности строительных материалов, нефтяной промышленности, химической промышленности, путей сообщения, морского и речного флота, лесной и целлюлозно-бумажной промышленности, сельского хозяйства и заготовок.

А среди передаваемых в отраслевые министерства организаций и предприятий: Главное управление золото-платиновой промышленности, Норильский комбинат цветных и редких металлов, Сталинградгидростой, Куйбышевгидрострой, янтарный комбинат в Калининградской области… И прочая, и прочая, и прочая…

Похоже это на действия властолюбца и себялюбца, мечтающего (как в облыжном пасквиле Л. Млечина) загнать в ГУЛАГ всю страну?

Министры Тевосян, Засядько, Первухин, Юдин, Байбаков, Тихомиров, Бещев, Шашков, Орлов, Козлов получают в свои ведомства новые огромные ценности, кадры, ресурсы, но… Но и новую ответственность – тоже… В том числе и ответственность за выполнение тех плановых народнохозяйственных заданий 1953 года, за которые отвечало МВД.

И радовало это не всех.

Историк Юрий Жуков в книге «Сталин: тайны власти» в подобных реформах Берии видит, впрочем, некое хитрое двойное дно – мол, Берия просто избавлялся от «ненужных ему забот и ответственности». Что ж… Кто-то видит в луже звезды, а кто-то – лишь мутную воду.

А министр внутренних дел Берия отказывается и от ГУЛАГа — его в свое ведение получает министр юстиции Горшенин. 28 марта 1953 года по предложению МВД принимается постановление Совета Министров СССР «О передаче из Министерства внутренних дел СССР в Министерство юстиции СССР исправительно-трудовых лагерей и колоний». За МВД остаются лишь особые лагеря и тюрьмы, где содержались «особо опасные государственные преступники, осужденные к лишению свободы: шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, правые, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, белоэмигранты…».

Уважаемый читатель! Как много написано о «садисте» Берии, упивающемся всевластием в «рабской империи ГУЛАГа». В «материалах» «следствия» по «делу Берии» имеется якобы признание Сергея Гоглидзе о том, что Берия якобы «давал указания бить арестованных перед расстрелом»! И что остается и от этой лжи после такого шага Берии?

А ведь Лаврентий Павлович инициировал и добился также принятия постановления Совмина «Об упразднении паспортных ограничений и режимных местностей»! 13 мая он подает объемную записку в Президиум ЦК КПСС, где, кроме прочего, говорилось:

«т. Маленкову Г.М.

<…>

В настоящее время в Советском Союзе паспортные ограничения распространяются на 340 режимных городов, местностей, железнодорожных узлов, а также на пограничную зону вдоль всей границы страны шириной от 15 до 200 километров…

Таким образом, если взглянуть на карту СССР, то можно видеть, что вся страна пестрит режимными городами и различными запретными зонами, где запрещено проживать гражданам, имеющим судимость и отбывшим наказание.

При существующем положении граждане, отбывшие наказание в местах заключения или ссылки и искупившие тем самым свою вину перед обществом, продолжают испытывать лишения и обречены на мытарство…»

Если привести этот текст без сообщения авторства, то записной «демократ» скорее всего определит его как «самиздат» того времени, обличающий «опричника» Берию. А это – записка министра внутренних дел СССР т. Л.П.Берии в высший партийный «ареопаг».

И 20 мая 1953 года на заседании Президиума ЦК КПСС было принято постановление, которым утверждался проект постановления Совмина СССР, разработанный Берией и снимающий паспортные ограничения.

И это – «монстр», «садист», «выродок», «вурдалак», «дьявол»?

Причем после того, как «еще теснее сплотившиеся вокруг Центрального Комитета КПСС» бывшие соратники Берии расправились с ним, 21 января 1954 года постановлением Совмина СССР весь ГУЛАГ из Минюста СССР был передан обратно в МВД СССР. Однако «руки в крови по локоть» наше все более сходящее с ума, добравшееся до «отметки» в триста тысяч ежегодных насильственных смертей общество по сей день числит за Лаврентием Павловичем.

Но Берия не только знал цену человеческой крови и поэтому всегда стремился обойтись минимумом ее тогда, когда обойтись без нее не получалось. Берия был экономен и в расходовании материальных ценностей державы. Он органически не терпел расточительности, и после того, как наиболее необходимые расходы по Атомному проекту, включая разработку термоядерного оружия, были произведены, он стал требовать от руководителей ядерного оружейного комплекса заняться экономией.

В период «бури и натиска» атомщикам давали средства и материалы в тех размерах, в каких они их запрашивали. Одно время страна сидела без медицинских градусников – ртуть понадобилась Атомному проекту. Теперь Берия требовал укладываться в сметы. И это ему тоже (!!!) поставит в вину на «антибериевском» пленуме не кто иной, как Завенягин! А «демократы» и «россиянские» «исследователи механизмов политической власти в СССР» объясняют – вслед за участниками «антибериевского» пленума – такую активность Берии исключительно желанием создать себе дешевую популярность и облегчить захват власти.

И при этом те же «демократы» обличают непомерные аппетиты советского военно-промышленного комплекса. А ведь так и не внедренный в его деятельность принцип «денежка счет любит» хотел привить ВПК Лаврентий Павлович!

ПОСЛЕДНЕЙ крупной, вполне системно разработанной, но так и не реализованной идеей Берии стало намерение реорганизовать МВД.

После того как Лаврентий Павлович был арестован, «обиженный» и пониженный им до поста начальника областного управления МВД по Львовской области генерал Строкач обвинял «ЛП» в том, что он-де на одном из совещаний после своего возвращения в МВД сказал, обращаясь к Мешику: «Нам нужны хорошие работники, чекисты, а не такие люди, которые только с трибун умеют болтать: «Ленин – Сталин».

Типичный партократ Игнатьев подобными «работниками» наводнил и центральный, и периферийный аппараты МВД. И теперь Берия чистил «игнатьевские» «конюшни». Скажем, ему позднее ставили в вину массовый отзыв из-за границы легальных резидентов внешней разведки. Но очень многие из них не знали не то что языка страны пребывания, но вообще ни одного иностранного языка!

Да, менять надо было многое и многих.

Проект «Положения о Министерстве внутренних дел СССР» помогал разрабатывать министру генерал Борис Обручников. Это был многолетний заместитель глав спецслужб по кадрам (с 1941 по 1952 год и с 12.03.53 г. по 03.07.53 г. в МВД и с 05.07.52 г. по март 1953 г. в МГБ).

3 июля 1953 года – как кадровый (в обоих смыслах) сотрудник Берии – Обручников лишится своего поста, а 5 марта 1954 года, в день годовщины гибели Сталина, его уволят в 49 лет из МВД «по фактам дискредитации органов ГБ» (в 1955 году лишат и звания «генерал-лейтенант»). После ареста Берии Обручников отступился от него, но дело знал, и поэтому итоговый проект реорганизации МВД был проработан тщательно.

И – впечатлял.

Избавившись от производственной деятельности, МВД, по замыслу Берии, должно было стать эффективно функционирующим комплексным силовым ведомством по охране государственной и общественной безопасности, охране государственных границ СССР, охране общественного порядка, борьбе с уголовной преступностью, с сохранением обязанностей по противопожарной безопасности, регистрации актов гражданского состояния, государственному геодезическому контролю, и т. п, включая «выполнение специальных заданий правительства СССР».

Перечень всех задач МВД занял почти весь русский алфавит от буквы «а» до буквы «ф», причем не была забыта задача «подбора, подготовки и переподготовки оперативных кадров, воспитания всего личного состава Министерства в духе беззаветной преданности делу партии Ленина – Сталина, честности, правдивости и высокой дисциплинированности…»

Такое МВД могло бы при своем естественном развитии стать структурой, очень эффективно служащей интересам общества, – чем-то вроде так и не ставшего серьезной силой Рабкрина, о деятельной работе которого мечтал Ленин. Серго Берия редко можно рассматривать как источник достоверной информации, но я верю ему тогда, когда он утверждает, что его отец «как специалист… считал, что МВД должно… информировать министерства и ведомства, помогать им в решении тех или иных конкретных вопросов».

Серго Берия пишет:

«Располагая колоссальными возможностями, МВД республик могли стать аналитическими органами и работать в интересах народного хозяйства. Партийный аппарат, который всегда все знал, никогда не давал полной картины происходящего. А МВД такой объективный анализ был по силам.

– Не с пистолетом надо гоняться, а головой думать, – говорил отец».

Это очень похоже на правду, потому что – разумно. Однако самое первое лживое официальное обвинение, которое было высказано в адрес Берии, – это «попытка поставить МВД над партией».

Причем то, что партия ставила себя над народом, в глазах обвинителей Берии преступлением не являлось. А именно это происходило все чаще. Избрание специалиста освобожденным партийным секретарем все чаще воспринималось им и окружающими не как новый уровень обязанностей, а как новый уровень прав – в лучшем случае. А в худшем (и все более частом случае) – новый уровень привилегий.

Для подобного «партийного» секретаря и его аппарата честная информация «наверх» о недостатках и провалах была невозможной. А для кого такая информация не только была прямой обязанностью, но и не грозила неприятностями? Конечно, для местных «органов». При этом сам факт такой информации публичной огласки не получал – что тоже было важно.

Берия не ценил болтунов из ЦК, но это не значит, что он не понимал значения партии и роли ее Центрального Комитета. Лживость обвинения Берии в игнорировании ЦК видна уже из того, что информацию о положении в Литве, Белоруссии, на Западной Украине, которую по его поручению собрали и предоставили ему местные чекисты, Берия тут же доложил Президиуму ЦК! И по всем трем «национальным» запискам были приняты постановления партийного органа – мы это вскоре увидим.

Но после ареста Берии его записки были изъяты из протоколов Президиума ЦК! Победившей партии партократов не нужны были ни «аналитическое» МВД Берии, ни сам «ЛП» Берия.

Микоян на июльском пленуме обвинит Берию во всех грехах, начиная с двурушничества в мусаватистском Баку (хотя Микоян знал, что это не так). Однако Микоян же невольно сообщил интересную вещь (привожу по неправленой стенограмме его речи):

«Когда он (Берия. – С.К.) выступил на Красной площади над гробом товарища Сталина, то после его речи я сказал: в твоей речи есть место, чтобы гарантировать каждому гражданину права и свободы, предусмотренные Конституцией. Это в речи простого оратора не пустая фраза, а в речи министра внутренних дел – это программа действий, ты должен ее выполнять. Он мне ответил: я и выполню ее…»

«ЛП» действительно сделал такое заявление с самой высокой публичной трибуны державы. И действительно начал обещанное исполнять!

Хрущев в начале июля 1953 года обвинит Берию в разделении наркоматов внутренних дел и государственной безопасности перед войной – мол, ясно, что надо иметь одно министерство. А сам уже 10 февраля 1954 года выделит из МВД отдельный Комитет государственной безопасности при Совмине СССР. И случайно ли Указ Президиума Верховного Совета об организации КГБ был помечен 13 марта 1954 года?

Но почему же идеи Берии, его записки, предложения не отвергались? Что – Маленков, Молотов, Хрущев, Президиум ЦК и Совмин боялись его? Нет, конечно! Просто эти записки были настолько точны, что от них оказывалось невозможно отмахнуться. По крайней мере до тех пор, пока автор предложений был рядом, в высшем руководстве.

Причем Берия не игнорировал ЦК КПСС в тех случаях, когда официально, по существующему положению, требовалась санкция ЦК. Так было, например, в деле кадровых назначений в МВД – Хрущев на Пленуме ЦК в июле 1953 года оболгал его и в этом. Не говоря уже о том, что без согласия ЦК никакие назначения не могли бы состояться, Берия на следующий день (!) после своего последнего прихода в МВД направляет записку секретарю ЦК Хрущеву:

«В связи с объединением органов бывшего МТБ и МВД прошу утвердить министрами внутренних дел республик, начальниками краевых и областных управлений МВД (далее следует перечисление фамилий и должностей. – С.К.).

В дальнейшем может оказаться необходимым сделать некоторые изменения в этом составе, независимо от этого представляемых товарищей необходимо утвердить.

Л. Берия».

Список вновь назначаемых включает сотни фамилий, но приходится его утверждать – Игнатьев сильно засорил МГБ партийными функционерами, а теперь в руководство спецслужбы Берия возвращал кадровых чекистов, ранее отодвинутых на вторые и третьи роли. И соотвественно, изгонял некомпетентных работников. Так, Берия немедленно избавился от типичного «партократа» Епишева (он потом, возглавляя с 1962 по 1985 год Главное Политическое управление Советской Армии, окарикатурит всю политическую работу в Вооруженных Силах), взятого Игнатьевым в замы по кадрам.

Ну, и так далее…

«Соратникам» приходилось с Берией соглашаться – его предложения были деловыми, конкретными и хорошо аргументированными. Но подспудно Берия начинал их всех, как я понимаю, раздражать. Не успели они вдохнуть полной грудью воздух свободы от ответственности перед строгим «дядькой» товарищем Сталиным, а тут свой же, ровня, Лаврентий, лезет и лезет с неприятной правдой, с хлопотными предложениями, тормошит, подталкивает, заставляет думать и решать…

А это ведь только начало!

Ну как мог нравиться Лаврентий Берия и его давний «кадр» Павел Мешик, назначенный министром внутренних дел Украины вместо Тимофея Строкача, руководству Украины, если 8 мая 1953 года Берия направляет в Президиум ЦК КПСС очередную записку, подготовленную по данным Мешика. И 26 мая 1953 года Президиум ЦК принимает строго секретное постановление «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей Украинской ССР».

Позднее секретарь ЦК КПУ Кириченко на «антибериевском» пленуме будет обвинять «политического провокатора и авантюриста» Берию в том, что записка была составлена якобы «по данным сомнительной агентуры без глубокого знания положения дел на месте»…

Кириченко будет утверждать, что «украинские (? – С.К.)… народы – единая семья, и нет в ней западных украинцев и восточных украинцев…».

Во-первых, почему тогда в речи Кириченко появилось множественное число? Во-вторых же, правоту Берии доказала сама жизнь: вместо борьбы с национализмом хрущевцы всего лишь загнали эту болезнь внутрь… Вначале – в подполье бункеров-«схронов», а потом – в «подполье» душ. И сегодня мы пожинаем результаты лицемерия Хрущевых и кириченок…

ЧТО ЖЕ ДО записки Берии – Мешика, то на том заседании Президиума ЦК, в ходе которого она рассматривалась, были и Кириченко, и 1-й секретарь ЦК КПУ Мельников, и Маленков, Хрущев, Коротченко, Каганович, Микоян, украинские деятели Корнейчук и Корниец… И если бы Берия был не прав, там было кому это разъяснить. Однако записка-то, как всегда у Берии, била «в точку»! Вот некоторые извлечения из постановления Президиума ЦК по ней:

«ЦК КПСС отмечает, что политическое положение в западных областях Украины продолжает оставаться неудовлетворительным. <…>

Только за три месяца 1953 года военной цензурой конфисковано около 195 тысяч писем, адресованных за границу из западных областей Украины, в которых содержатся отрицательные высказывания о действиях местных органов власти (как видим, эти и другие данные – не агентурного, а вполне официального происхождения. – С. К.)…

Серьезное недовольство населения западных областей Украины вызывают имеющиеся там факты грубого искривления ленинско-сталинской национальной политики… почти все руководящие посты в партийных и советских органах заняты работниками, командированными из восточных областей УССР и других республик Советского Союза. Так, например, из 311 руководящих работников областных, городских и районных партийных органов западных областей Украины только 18 человек из западноукраинского населения.

Особенно болезненно воспринимается населением Западной Украины огульное недоверие к местным кадрам из числа интеллигенции. Например, из 1718 профессоров и преподавателей 12 высших учебных заведений города Львова к числу западноукраинской интеллигенции принадлежат только 320 человек…

Нужно признать ненормальным явлением преподавание подавляющего большинства дисциплин в высших учебных заведениях Западной Украины на русском языке. Например, в Львовском торгово-экономическом институте все 56 дисциплин преподаются на русском языке…» и т. д.

Националисты на Западной Украине были жесткой, жестокой и реальной силой, но через восемь лет после окончания войны борьба с ними могла быть эффективной лишь при главенстве политических методов. Хрущев, Мельников, Кириченко мнили себя политиками. Так и отправлялись бы во Львов и вели бы там беседы с интеллигенцией, убеждали бы ее словом, а «западенские» массы – делами. Но тот же Мельников в Львов и носа сунуть не желал. Не говоря уже о Хрущеве.

А при чем здесь Берия?

И мог ли «палач» и «садист» заявлять – как заявлял он, – что «бестолковое применение репрессий (на Западной Украине. – С.К.) лишь вызывает недовольство населения»?

Обращаю внимание читателя на формулировку «бестолковое применение репрессий»… Репрессии в регионе, где пионера-детдомовца могли повесить на его красном галстуке, были необходимы. Но – не бестолково тотальные, а прицельные, толковые!

Павел Судоплатов, знавший национализм как свои пять пальцев, после смерти Сталина привлекался Берией к подготовке аналитических записок с детальным анализом ошибок партийных организаций и органов госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем на Украине и в Литве. И Судоплатов потом писал, что Берия считал: на руководящие должности надо ставить местных, а в заместители им назначать приезжих. «…Его заботила проблема воспитания нового поколения национальной интеллигенции, для которой были бы по-настоящему близки социалистические идеалы», – сообщал Судоплатов в 1997 году!

Социалистические! Одно это доказывает не просто прагматизм Берии, а большевистский его прагматизм!

Положение в Литве тоже было сложным – «лесные братья» были там так же активны, как бандеровцы на Украине. И 16 мая 1953 года Берия представляет в ЦК записку по Литве, которую готовил генерал Сазыкин, приезжавший в Литву по его поручению чуть ли не инкогнито. Сазыкин собрал много конкретных данных, и они были для литовского руководства убийственными! В Вильнюсском обкоме из 16 заведующих отделами и секторами всего 3 литовца; из 22 лекторов ЦК и обкомов литовцев 6; из 87 начальников районных отделов МГБ – 9; из 85 начальников райотделов милиции – всего 10; из 92 директоров совхозов литовцев только 27; из 132 директоров МТС – 53…

Делопроизводство на литовском языке в республике отсутствует (!!!), и это «отдаляет власть от народных масс».

И Президиуму ЦК КПСС опять приходится рассматривать эту записку и на том же заседании Президиума ЦК 26 мая принимать постановление и по Литве – после обсуждения записки Берии – Сазыкина с участием 1-го секретаря ЦК КП Литвы Снечкуса, председателя Совмина Литвы Гедвиласа, Маленкова, Хрущева, Кагановича, Микояна.

А это ведь результаты бездарной «работы» не только Снечкуса, но и председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литве в 1944–1946 годах Михаила Суслова.

Снечкус и Гедвилас договариваются о личной встрече с Берией, и Снечкус просит его помочь забивать «все передачи вражеских станций на литовском языке». А Берия отвечает, что он готовит предложения ликвидировать и ту «забивку», которая уже существует.

«Какая же это помощь в ликвидации буржуазного националистического подполья?» – разводил руками Снечкус на июльском пленуме 1953 года. Но ответ Берии – это ответ человека идейного, большевика, понимающего, что с идеями надо бороться делом и идеями же. Враг ведет пропаганду – веди контрпропаганду. Враг тычет в глаза людям твоими ошибками и недостатками – исправляй их!

Хрущев же, Снечкус, Брежнев, Андропов своими «глушилками» достигали как раз того эффекта, который нужен был Западу. И прибегали к «глушилкам» потому, что не умели ни работать во имя масс, ни убеждать массы.

А Берия умел!

А «тов. Снечкус» через девять лет после восстановления Советской власти в Литве из 13 тысяч литовцев-коммунистов (на республику с населением в 2,7 миллиона человек немалая сила – если это коммунисты!) не сумел подобрать 75 человек на должности начальников районных отделов милиции – всего-то! Не сумел вырастить из национальных кадров 65 директоров совхозов…

Когда Петр Кондаков, министр внутренних дел Литвы, не смог внятно ответить на вопросы Берии о состоянии аппарата

ЦК и обкомов КП Литвы и затруднился дать характеристику их секретарям, Берия разозлился и заявил Кондакову, что он не министр, а чиновник в погонах, порученного участка работы не обеспечивает и будет освобожден.

Берия и тут был прав! И Кондакова он успел-таки 23 июня снять – с назначением начальником Управления МВД Брянской области. И что показательно – после «разоблачения» Берии 1-й секретарь ЦК КП Литвы не обеспокоился вернуть в республику такой «ценный», изгнанный из нее Берией «кадр».

Снечкус на июльском Пленуме лживо заявлял, что подпольный «президент» Литвы, нелегально избранный в 1949 году председателем президиума «Союза борьбы за освобождение Литвы», капитан Жемайтис был пойман «без помощи Берия».

На самом же деле Жемайтис (которого Абакумов и Игнатьев не могли поймать 9 лет) был захвачен 30 мая 1953 года живым в своем подземном бункере в лесу около Каунаса в результате агентурно-чекистской операции, проведенной объединенной оперативной группой МВД Литовской ССР и 4-го управления МВД СССР. И Берия тут же приказывает доставить Жемайтиса в Москву и ведет с ним долгую беседу, используя в качестве переводчика заместителя министра внутренних дел Литвы Мартавичюса. И предлагает Жемайтису возглавить уже подставную националистическую организацию.

Технологию подобных оперативных мероприятий советские чекисты давно отработали до совершенства: операции 20-х годов «Трест», «Синдикат»… Да и сам Берия в ОГПУ Закавказья умел это делать хорошо (вспомним его действия по разложению грузинского буржуазно-националистического подполья). Причем такой подход был не только эффективным, но и гуманным – зачем уничтожать, если можно использовать?

А Берия анализирует положение дел уже в Белоруссии – там ведь тоже есть «особые» – западные области. И даже в Белоруссии не все благополучно, и там во властных структурах непропорционально мало коренных западных белорусов. И 12 июня 1953 года Президиум ЦК с участием Маленкова, Молотова, Хрущева, Ворошилова, Берии принимает строго секретное постановление по Белорусской ССР, которым, кроме прочего, 1-й секретарь ЦК КПБ Николай Патоличев (еще один «записной» партократ) освобождается от своих обязанностей.

А на место Патоличева рекомендуется 39-летний партийный работник Михаил Зимянин, работавший в Белоруссии с 1940 по 1953 год и только что переведенный в МИД.

Но выполнение пункта постановления по Патоличеву затянулось до ареста Берии, и он остался в республике до 1956 года, потом «переключившись» на иностранные дела, ас 1958 года – на внешнюю торговлю, создав в МВТ СССР ко времени ухода на пенсию в 1985 году (в 77 лет) мощный аппарат будущих мародеров социализма… Понятно, что на июльском «антибериевском» пленуме Патоличев получает слово и сообщает, что «хитрый и опасный враг партии и государства» Берия готовил полную замену на белорусов всех кадров МВД Белоруссии «до участкового милиционера включительно».

Так и сказал, стервец, – «…до участкового»!

Что показательно! На «антибериевском» пленуме Хрущев заявлял:

«Ведь вот эти записки по Украине, по Латвии (Хрущев ошибся, надо «по Литве». – С.К.), по Белоруссии. Это же факт, что они собраны не через обкомы, не через центральные комитеты, они собраны через работников МВД, хотя эти материалы имеются все в Центральном Комитете…»

Хорошо, пусть так! Но почему же тогда те вопросы, которые Президиум ЦК рассмотрел по инициативе Берии, не были поставлены перед Президиумом секретарями ЦК, тем же Хрущевым? Ведь Берия говорил дело, по его запискам были приняты постановления того же Президиума!

Да ведь и оговорка Хрущева была не случайной, потому что 12 июня 1953 года Президиум ЦК принял постановление не только по Белоруссии, но и по Латвии, причем нелицеприятную записку по Латвии в Президиум ЦК представил не кто иной, как… Хрущев!

То есть на пленуме Хрущев сек сам себя, причем и как один из тех, кто дал ход запискам Берии, так и… автор записки по Латвии. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Поэтому Хрущев «тоже» сунулся в национальные проблемы. А потом все валил на Берию.

По «логике» партбюрократов Лаврентию Павловичу национальной политикой заниматься, впрочем, не следовало. Министерству внутренних дел этого ведь «не поручали», как любил приговаривать Михаил Суслов.

Но Берия, как государственный человек, как человек ответственный и гражданственный, как человек, а не чернильница, наконец, не мог быть бездеятельным тогда, когда видел, что может что-то сделать. А он-то мог! Он ведь даже формально был теперь вторым лицом в государстве, а уж по своим личным и деловым качествам – несомненно первым.

И в свои сто двенадцать дней после смерти Сталина он работал, как всегда, так много, что мне даже рассказать о его деятельности непросто – как ни ужимай рассказ, все равно он оказывается объемным. И все не находится удобного повода коснуться темы о якобы «любовных похождениях» Берии, поэтому я ее пока затрагивать не буду. Лишь замечу: если уж мне все не удается вклинить эту тему в свое повествование, то вряд ли у «ЛП» было время на те «гламуры», которые ему так охотно и гнусно приписал вначале на июльском пленуме 1953 года секретарь ЦК Шаталин, а уж потом – все, кому только не лень было клеветать на Берию, «навешивая» на него десятки только несостоявшихся любовниц, якобы отправленных им за неуступчивость по этапу. Но коснуться этих инсинуаций я все же не премину.

Зато я не буду останавливаться на позиции Берии в «югославском», «корейском», «венгерском» и прочих вопросах. Просто скажу, что по всем из них, по сути, Берия был прав. А что касается вопроса «югославского», то ирония истории выразилась также в том, что в 1957 году Хрущев обвинял Молотова в блокировании улучшения отношений с тем самым Тито, попытку налаживания отношений с которым в 1953 году Хрущев и Молотов подавали как преступление Берии.

Я ограничусь одной «венгерской» цитатой из «бункерного» письма Берии Маленкову, где он писал:

«Предложения о Надь Имре должен был не я или кто иной вносить, а тебе надо было сделать, а тут я выскочил идиотски, кроме того, наряду с правильными замечаниями я допустил вольность и развязность, за что конечно меня следует крепко взгреть».

Берия имел в виду встречу делегаций СССР и ВНР, проходившую 12 июня 1953 года в Москве. Живой тон этой цитаты говорит сам за себя. Причем это написал человек, неожиданно низвергнутый с вершины власти в бетонный подвал. И в таком положении он думал о деле, о державе, а не о собственной шкуре!

Разве это не говорит об очень высоких духовных и человеческих качествах нашего героя? Как говорит о них и то, что 15 июня Берия обратился в Президиум ЦК с запиской о резком ограничении прав Особого совещания при МВД СССР. А ведь если бы Лаврентий Павлович был тем садистом, маньяком, которым его изображают ненавистники, то внесудебное право распоряжаться человеческими судьбами и жизнями было бы для него особо привлекательно и приятно.

БЕРИЯ как всегда был занят сразу многими делами, но вдали от России произошло нечто вынудившее его срочно собираться в неблизкий путь – 16 июня в Восточном Берлине началась массовая забастовка строительных рабочих. Она быстро переросла в мощную демонстрацию, а назавтра забастовки и демонстрации начались еще в 14 городах ГДР… Бурлили Росток, Лейпциг, Магдебург… В Берлине был захвачен Дом правительства. В течение 16–20 июня в забастовках участвовало 430 тысяч человек, в демонстрациях – более 330 тысяч.

Такие события не возникают на голом месте и не начинаются сами по себе. Безусловно, начались волнения по прямому приказу Запада, но первопричина их крылась в неумном поведении руководства ГДР и СССР. После образования ГДР там был необдуманно взят курс на построение социализма, а 8 июля 1952 года Москва и Берлин (Восточный) решили его даже форсировать.

Насильственное кооперирование в сельском хозяйстве, голодный ресурсный режим для среднего и мелкого частного капитала (крупный был национализирован), нерациональная налоговая политика, лишение частных предпринимателей и лиц свободных профессий продовольственных карточек, чрезмерная репрессивная политика – вот что питало широкое недовольство немцев. С января 1951 по апрель 1953 года в Западную Германию бежало 447 тысяч человек, в том числе только за четыре месяца 1953 года – свыше 120 тысяч человек. Данные взяты из приложения к распоряжению Совмина СССР от 2 июня 1953 года № 7576-рс, так что верить им можно.

Факты – упрямая вещь, а советские руководители хотя и были нередко упрямы, но – не упрямей фактов. Как-никак, все они тогда прошли школу Сталина. Поэтому было ясно – политику надо менять. На «антибериевском» июльском пленуме Маленков признавал:

«Мы обязаны были трезво смотреть в глаза истине и признать, что без наличия советских войск существующий режим в ГДР непрочен. Политическое и экономическое положение в ГДП в настоящее время крайне неблагополучно».

И поэтому незадолго до июньских событий в Германии дискуссия разгорелась в Кремле серьезная. Большинство склонялось к временному отказу от строительства социализма, Молотов соглашался лишь на отказ от форсированных темпов.

Позиция Берии была, как всегда, обдуманной – его секретариат недаром получил от него распоряжение отыскать знатока экономики стран народной демократии. Поэтому «германский» документ Совмина СССР от 2 июня 1953 года был содержательным и конкретным – вполне в стиле Берии. Стиль этот заключался и в том, что при разработке сложных специфических проблем «ЛП» определял общее направление, а разработку мер и рекомендаций оставлял экспертам. Соответственно, анализ ситуации, данный в приложении к распоряжению Совмина, обнаруживал хорошее знание германских реальностей (например, там имеются даже рекомендации относительно линии поведения по отношению к рядовым участникам молодежной религиозной организации «Юнге Гемайнде» и т. д.).

Поэтому и рекомендующая часть была разумной:

– свернуть коллективизацию, ограничившись обществами по совместной обработке земли;

– рычагом воздействия на деревню сделать машинопрокатные станции;

– отказаться от политики вытеснения средних и мелких частных предприятий и, напротив, предоставлять им кредиты, сырье, энергоносители;

– пересмотреть пятилетний план ГДР в пользу более широкого развития промышленности группы «Б» для производства товаров широкого потребления;

– принять меры к укреплению законности и искоренять голое администрирование во всех сферах жизни Германии, в том числе – в отношении церкви и духовенства;

– поставить задачу политической борьбы за восстановление национального единства Германии и заключение мирного договора.

В идеологии такого подхода чувствуется тот точный прагматизм, который был характерен именно для умницы «ЛП». А реальный «внешнеполитический» Берия был так же далек от образа «монстра» и «палача», как далек был от него реальный «внутриполитический» Берия.

Причем в части идеи объединенной Германии у него был некий авторитетный единомышленник, хотя поддержать Берию он уже не мог. Я имею в виду, конечно, Сталина. 7 апреля 1952 года он подписал исправленный им проект ноты Правительства СССР правительству США по вопросу о мирном договоре с Германией. Ранее, в направленной 10 марта 1952 года ноте в адрес США, Великобритании и Франции СССР предлагал выработать мирный договор «при непосредственном участии Германии в лице общегерманского правительства» после свободных общегерманских выборов при гарантии последующего нейтралитета Германии (то есть невхождения объединенной Германии в НАТО).

Заканчивалась советская нота так:

«Именно в настоящее время решается вопрос. Будет ли восстановлена Германия как единое независимое миролюбивое государство, входящее в семью миролюбивых народов Европы, или останется в силе раскол Германии и связанная с этим угроза войны в Европе».

Нейтральная Германия Западу не требовалась и раскол, напротив, усиливался. При этом руководители Компартии Германии были настроены куда более решительно, чем даже Молотов, и предпринятое правительством ГДР повышение норм выработки стало непосредственной причиной для волнений.

Приходится сталкиваться с утверждениями в литературе, что как забастовщики, так и их западные «кураторы» были склонны считать, что русские не поддерживают правительство Ульбрихта и оружием забастовщиков не подавят.

Уж не знаю, как можно было предполагать подобное. Любое правительство, если бы оно было образовано с влиятельным участием руководителей волнений 1953 года, было бы не просто антисоциалистическим (это бы еще полбеды), но – антисоветским. Поэтому ни о какой отстраненной советской позиции в условиях присутствия в Германии советских оккупационных войск не могло быть и мысли! И коль уж волнения начались, их надо было ликвидировать быстро, пока у англо-американцев и французов не появился шанс на вмешательство.

Что ж, и это Берия делать умел – если к тому его объективно вынуждали. Как я уже не раз подчеркивал, не был от природы жестоким, но жизнь научила его быть – при необходимости – жестким настолько, насколько этого требовала обстановка. Он с детства приучил себя экономить во всем. И так же бережно он относился к пролитию крови: если надо, то надо быть готовым ее пролить, однако надо делать все, чтобы пролить ее как можно меньше в случае, если нельзя этого избежать.

В ряде источников утверждается, что 18 июня Берия направился в Германию лично. Но документально это не зафиксировано – как ни странно. Хотя факт отбытия первого зампреда Совмина СССР за пределы государства, казалось бы, должен легко устанавливаться. Впрочем, биохроника Берии – вещь особая, тут мы всегда можем столкнуться с подтасовкой. Что можно считать достоверным, так это то, что в Германию тогда были направлены его люди, в том числе – Зоя Рыбкина-Воскресенская, а также начальник 3-го (контрразведывательного) управления МВД генерал Гоглидзе.

Однако я склонен считать, что Берия какое-то время в Германии был, что косвенно подтверждается как решительностью действий в ситуации, когда действовать надо было уже решительно, так и ее относительной бескровностью.

Еще 17 июня комендант советского сектора генерал-майор Диброва своим приказом ввел в Берлине военное положение. В Берлин, Лейпциг, Галле, Дрезден, Франкфурт-на-Одере, Гере и Потсдам были введены войска. Огонь на поражение открывался в исключительных случаях, однако в итоге было убито около тридцати и ранено около четырехсот человек. Генерал Судоплатов в своих мемуарах написал, впрочем, что погибли «тысячи людей». Хотя тысячи и не погибли.

Принципиальная же позиция Берии по Германии была такова: Советскому Союзу вряд ли нужна нестабильная социалистическая ГДР, полностью зависящая от нашей поддержки, и лучше пойти на объединенную демократическую буржуазную Германию, но – на выгодных для нас условиях. Это был перспективный подход! И рассматривать его как некое предательство наших друзей в ГДР было неправомерно. Реально процесс даже переговоров об объединении, да еще при нашей инициативе, был бы многошаговым, но мы могли выиграть на каждом этапе и обеспечить ряд гарантий как Восточной Германии, так и себе.

Уйти из единой Германии мы могли лишь после заключения мирного договора. Но по его заключении из Германии должны были уйти и союзники. Причем, став инициаторами объединения, Россия обеспечивала бы себе и лояльность всех здравомыслящих немцев. А вместо обременительного для нас финансирования социализма в ГДР мы получили бы, напротив, немалые выгоды от развития экономических связей с Германией, для России традиционно полезных и важных.

Был и еще один момент… Вот-вот должна была начаться термоядерная эра, и мало кто из политиков мира знал это так же хорошо, как Берия. А это давало державе, ориентированной на внутреннее развитие за счет собственных ресурсов, невозможные ранее возможности по исключению внешнего посягательства на нее. При верном взгляде на термоядерный фактор угроза внешней агрессии против России быстро сводилась фактически к нулю, и военное присутствие СССР в Германии, в центре Европы, с перспективной точки зрения уже не влияло решающим образом на нашу военную безопасность. К тому же мы имели теперь «буфер» по линии «Польша – Чехословакия – Венгрия – Румыния». Так что в позиции Берии имелся и хороший геополитический потенциал.

Однако «германской», как и всем остальным «послесталинским» идеям Берии, реализоваться не удалось.

«А как же быть с тем, что сегодня мы имеем единую ФРГ?» – возможно спросит кто-то. И действительно, приходится порой читать, что Берия-де в «германском вопросе» (и в остальных – тоже) был чуть ли не предтечей Горбачева. О, нет! Не реализовавшаяся единая Германия образца Берии и реальная единая Германия образца Горбачева – явления абсолютно разного характера во всех отношениях, кроме, разве что, одинакового в обоих вариантах контура государственных границ ФРГ.

Итак, Берия если и выезжал в Германию, то быстро вернулся в Россию. И ему осталось быть на свободе всего ничего – несколько дней. Сам он об этом, конечно, не знал. Зато знали другие. И пока он еще государственный деятель, а не узник бетонного бункера, я скажу о его ста двенадцати днях еще кое-что, более чем существенное.

1 МАЯ 1953 года в Москве, как и всегда, по Красной площади прошли колонны демонстрантов. И стоящие на трибуне Мавзолея Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян и другие могли любоваться на сотни собственных портретов, которые колыхались над морем голов. Смотрел на собственное тиражированное плавание над Красной площадью в очередной раз и Лаврентий Павлович, но мысли у него возникали при этом, надо полагать, разноречивые. Во всяком случае, уже на следующей неделе после праздников он на первом же заседании Президиума ЦК внес некое предложение, и члены Президиума – как ни странно – его приняли! Да и сложно было его не принять, ибо установившееся в стране портретопочитание в чем-то смахивало на иконопочитание. И 9 мая 1953 года появилось постановление Президиума ЦК КПСС «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных торжественных праздников». Постановление предписывало Секретариату ЦК КПСС в двухнедельный срок представить проект постановления ЦК и Совмина, исходя при этом из следующего:

«…отказаться от оформления портретами колонн демонстрантов, а также зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников… отменить практику провозглашения с правительственной трибуны призывов, обращенных к демонстрантам».

И этот шаг Берии никак не расценишь как попытку завоевать дополнительную популярность лично себе! Отказ от славословий в адрес руководства, отказ от руководящих приветствий, на которые массам полагалось радостно кричать «Ура!», популярности и авторитета власти прибавили бы, да.

Но – власти в целом! Кто из миллионов советских людей узнал бы о том, что это предложил Берия? Так что Лаврентий Павлович и здесь мыслил по-государственному. Однако ему и это предложение скоро поставят в вину. Это сделает на Пленуме ЦК самый бесцветный из всех тогдашних руководителей страны – Андреев, причем обвинения его будут высказаны в стиле дурного анекдота – мы это еще увидим!

Поставят в вину Лаврентию Павловичу и другую блестящую его идею! Я, забегая вперед, расскажу о ней, используя неправленую стенограмму выступления давнего коллеги Берии – Мир Джафара Багирова – на том же «антибериевском» Пленуме ЦК в июле 1953 года. Тогда 1-й секретарь ЦК КП Азербайджана Багиров тоже предал Берию, назвав его хамелеоном, злейшим врагом партии и народа, двурушником и подлецом (это Багирову не помогло, и он пережил Берию лишь на три года: арестован в марте 1954 года, расстрелян в мае 1956-го). А 3 июля 1953 года Багиров говорил:

«Багиров. …Звонит мне Берия и говорит: ты знаешь, что я готовлю вопрос об орденах. Говорю ему: как это готовишь? Он поправился и говорит: мы хотим установить новые ордена. Я думаю, вопрос об орденах непростой вопрос… Это входит в функции Центрального Комитета партии, правительства (как будто Берия не был первым зампредом Совмина и членом Президиума ЦК. – С.К.), это вопрос политики, как же он может готовить этот вопрос.

Пегов. Тем более это не дело МВД…»

Тут я цитирование прерву, чтобы заметить: как ярко в замечании Николая Пегова, прожившего долгую и серую жизнь аппаратчика, проявилось то бездарное, писарское отношение к делу, которое свое классическое завершение получило в знаменитой фразе другой всесоюзной серятины – Суслова, говорившего: «Нам не поручали…»

Из слов же самого Багирова следовало, как мы уже видели и еще увидим, что в стране постепенно начинала торжествовать личная безответственность «вождей» – о ЦК говорили как о живом существе, долженствующем всегда изрекать «Мы»… Невольно вспоминаешь вопрос Берии Калмыкову и Расплетину: «Кто ручку держал?» по поводу их ответа: «Мы писали»… Вспоминается и то, как на вопрос обескураженного героя скетча Аркадия Райкина: «Кто шил костюм?» – ему ответили тоже «мы». Увы, это всеобщее «МЫ-чание» тогда уже стало повсеместным.

А Багиров вел дальше:

«Багиров. И тем более не бывает так, чтобы даже по самым маленьким вопросам… не позвонили из аппарата ЦК… или аппарата Совета Министров. Как правило, всегда говорят: я звоню по поручению ЦК… У него же только одно я.

Маленков. Какие ордена?

Багиров. Ордена культуры, союзные и республиканские ордена культуры.

Маленков Для какой категории людей?

Багиров. Для работников искусства, работников театров.

Маленков. Например, какие ордена?

Багиров. Вы его спросите…

Маленков. Ордена могут быть чьего-то имени.

Юсупов (Председатель Совмина Узбекской ССР. – С.К.). Мне звонил по его поручению его помощник Ордынцев, что Берия вносит предложение о том, чтобы установить две группы орденов: первая… – союзная, вторая – республиканские; затем установить ордена великих людей национальных республик… У него (у Багирова. – С.К.) Низами, у узбеков – Алишер Навои…»

Но это же здорово! Это и есть умная национальная политика! Вот такой пример… Присланный из Москвы украинец Павел Мешик вызвал на заседании ЦК КПУ шок, когда обратился к присутствующим на украинском языке и посоветовал учить его русским, работающим на Украине, включая 1-го секретаря Мельникова. Его поддержал лишь драматург Александр Корнейчук, но Мешик-то был прав! А поступал он так потому, что прошел школу Берии, то есть был человеком, выбирающим линию поведения, оптимальную для обеспечения интересов порученного тебе участка работы.

Когда Мешик гордо рассказал об этом Судоплатову, последний заметил Мешику, что тот, мол, дурак, если «вступает в конфликты с местной властью» (как будто сам Мешик был не власть!).

В таком ответе Судоплатова сразу видна вся глубина различия между ним и Мешиком, как фигурами социальными. Мешик был «кадровым» кадром Берии, его и арестовали сразу после Берии, и расстреляли по одному «делу». А расстреляли потому, что оба они вступали в конфликты с «местной» властью – Мешик в Киеве, Берия – в Москве. Конечно, проще было превратить таких людей в кремационный пепел, чем реагировать на их предложения, считаться с их критикой, и работать, работать, работать…

Первый секретарь Львовского обкома Сердюк (этот тоже отметится среди выступавших на июльском пленуме) облюбовал под жилье особняк, в котором размещался детский сад МВД, а Мешик воспрепятствовал и выставил там охрану. Секретарь Киевского обкома Шелест (будущий «хозяин» Украины) взял для охоты катер пожарного надзора и не вернул, а Мешик доложил в МВД СССР и в Совмин Украины.

У людей это называется честностью и принципиальностью. У партократов – глупостью и склонностью к склокам. Но Берия-то и Мешик были людьми, а не партократами. К слову, ветераны МВД, с которыми беседовал автор книги «Кто вы, Лаврентий Берия?» А.Сухомлинов, в один голос говорят о Мешике как о человеке, преданном делу, которое ему поручено.

Да ведь и «ЛП» Берия был таким же. И не ждал за это от жизни особых «коврижек». И поэтому не понимал, как могут быть охочими до них другие… Так что неудивительно, что в день открытия «антибериевского» пленума, 2 июля 1953 года, управляющий делами Совмина Помазнев подал Маленкову и Хрущеву докладную-донос на Берию (очень уж хотелось Помазневу попасть в число выступающих).

Кадровый аппаратчик Помазнев обвинял Берию в саботаже «важнейшего» дела – сохранения за партийными, профсоюзными и комсомольскими работниками преимуществ и льгот, установленных для важнейших отраслей народного хозяйства, если они были выдвинуты на партийную или комсомольскую работу из промышленности. «Этот вопрос рассматривался много раз и в конце концов был снят ввиду нежелания решать его и протестов со стороны Берия», – писал Помазнев.

Берия рассуждал просто и здраво: льготы были связаны с определенной работой… Начальник участка на шахте получал «подземные» потому, что работал во вредных условиях, под землей. Но, став, например, инструктором горкома, он уже под землей не работал. Так за что же ему теперь выплачивать деньги? Нет работы – нет и льгот. К тому же – что это за идейный профессиональный борец за идеи партии, если он рубли считает? Тем более что, переходя на партийную работу, он без куска хлеба, да еще и с маслом, не оставался…

Однако «элита» все более вожделела льгот, привилегий, «изячной» жизни… На сто десять квартир в сдаваемой в эксплуатацию секции высотного здания на Котельнической набережной было подано полторы тысячи заявлений!

Берия тогда приказал Помазневу сделать на каждую просьбу справку, после чего доложить ему. Ну, понятно – крохобор!

ШЛИ первые месяцы жизни без Сталина.

Апрель…

Май…

Раздражение «коллег» Берии накапливалось.

Хрущев был недоволен тем, что Берия не ставил аппарат ЦК выше того, что этот аппарат заслуживал.

Молотов был задет активностью Берии во внешнеполитической сфере, которую считал своей епархией, хотя самостоятельной фигурой здесь никогда не был.

Маленков был, несомненно, уязвлен тем, что он, «премьер-министр», проигрывал по сравнению с Берией даже в собственных глазах.

У Булганина, Ворошилова, Кагановича, Микояна были свои претензии – не деловые, но какая разница, если они были…

26 июня 1953 года Лаврентий Павлович Берия как заместитель Председателя Совета Министров Союза ССР подписал свой последний правительственный документ – распоряжение СМ СССР № 8532-рс о проектном задании на строительство завода «СУ-3» комбината № 813.

СУ-3 – это завод по производству «2 %-го олова-115», то есть, без кодовых «хитростей», – завод по первичному обогащению урана. И пожалуй, символично, что последнюю свою государственную подпись Берия поставил под документом о строительстве нового предприятия. Он ведь всю жизнь и хотел строить! И строил – вплоть до 26 июня 1953 года.

В этот же день он был арестован. И сразу же вслед за ним или чуть позднее были арестованы близкие к нему генералы МВД Богдан Кобулов, Сергей Гоглидзе, Павел Мешик, Владимир Деканозов, Лев Влодзимирский и Всеволод Меркулов.

В судьбе Берии начался последний, уже бесславный этап, а в судьбе страны – очередной.

Но, как оказалось, – тоже, в итоге, бесславный.