Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Стандартная схема «демократов» при объяснении двойной замены наркомов внутренних дел за три года такова…
1) Ягода создал «империю ГУЛАГа», провел «грязную работу» 1930–1936 годов по первым широким репрессиям.
2) Затем его убрали, чтобы скрыть первые массовые-де преступления, и на его место поставили Ежова, заранее обрекая на будущее заклание и его.
3) Ежов организовал и провел «Большой террор» в массах и провел также массовые чистки неугодных-де Сталину людей в партийно – государственном руководстве.
4) Когда это было сделано, «палача» Ежова, скрывая-де «тайну преступлений» Сталина, убрали и заменили «палачом» Берией.
По поводу последнего звена этой схемы замечу, что вряд ли Сталин мог предполагать, что в будущем его соотечественники падут так низко, что допустят до власти Горбачевых, ельциных, Яковлевых и до средств массовой информации – волкогоновых и радзинских, а те начнут гнусно на него клеветать. Так что «прятать концы преступлений в кровь» ему не было никакой нужды. Он ничего не прятал, потому что нечего было прятать – репрессии в высшем эшелоне власти сразу же становятся известны не только в стране, но и во всем мире.
Относительно третьего звена мы знаем уже достаточно, чтобы помнить о роли в «низовых» репрессиях не Ежова, а Эйхе,
Хрущева и всей партократической рати, а также – о необходимости репрессий среди самой этой «рати»…
Что же до первых двух звеньев…
Вот, скажем, «тайны» пресловутого ГУЛАГа – Главного управления лагерей НКВД. В его истории есть одна фамилия – Яков Давыдович Рапопорт. Родился в 1898 году в Риге в семье служащего, учился в Дерптском университете. В январе 1917 года вступил в РСДРП(б), а это было время, когда в партию большевиков вступали исключительно по идейным соображениям. С августа 1918 года следователь, а потом – заведующий отделом и заместитель председателя Воронежской ЧК. В 1922 году был секретарем наркома иностранных дел Чичерина, служил в Экономическим отделе ОГПУ, а с 9 июня 1932 года стал заместителем начальника ГУЛАГа и с тех пор занимался одним – строил: Беломорско-Балтийский канал, Рыбинский и Угличский гидроузлы… Во время войны командовал саперной армией.
С именем генерал-майора инженерной службы Рапопорта мы, хотя и вскользь, еще встретимся во времена решения Атомной проблемы в СССР, потому что он работал в МВД и в сороковые годы, и в начале пятидесятых. Уволили его в запас 6 июня 1953 года. Дожил же Рапопорт до 1962 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Он знал о «тайнах», а точнее, о деятельности ГУЛАГа – с самого начала его организации, все. И никто его не «убирал». Рапопорт был способным организатором, хорошо ориентировавшимся и в технических вопросах. В «политику» не лез, хотя ценил себя высоко. Вот почему он уцелел при всех чистках НКВД, хотя слово «уцелел» здесь некорректно, вернее сказать: остался на своем месте. Потому что он всегда был на своем месте.
Так же без каких-либо проблем и при Ягоде, и при Ежове, и при Берии – до 1947 года – работал на различных должностях (начальник работ на Беломорканале, начальник БАМлага, строившего вторые пути Транссибирской магистрали, заместитель начальника ГУЛАГа) Нафталий Френкель. В 1947 году он в 64 года ушел в запас по болезни и спокойно, получая генеральскую пенсию, жил в Москве. Умер в 1960 году, не дожив два года до восьмидесяти.
И Френкель, и Рапопорт работали. А вот многие их сослуживцы имели, да, и политические замыслы, почему и были впоследствии репрессированы. Однако и у них вряд ли были некие «тайны», связанные с репрессиями конца двадцатых и начала тридцатых годов. Тогда у нового строя внутри и вне страны было так много реальных врагов, что Объединенному Главному Политическому Управлению Менжинского – Ягоды не было никакой нужды «выдумывать» заговоры, акты саботажа и вредительства. Дай бог с реальными-το разобраться!
Как только началась социалистическая реконструкция – с конца двадцатых, так сразу же активизировалась и контрреволюция, и ничего иного быть не могло. Поэтому делать из Ягоды некого провокатора-фальсификатора могут лишь злостные клеветники.
Вот заговор он готовил. И признал это в последнем слове на суде, отвергнув лишь обвинения в шпионаже: «Если бы я был шпионом, то десятки стран мира могли бы закрыть свои разведки».
Причем Ягоду вначале сняли по причинам чисто деловым, а заподозрили его в заговоре несколько позднее. И все объяснение можно найти на двух страницах «Переписки Сталина и Кагановича»…
25 сентября 1936 года Сталин и Жданов (ручку держал конкретно последний) направили Молотову и Кагановичу из Сочи шифровку, где писали:
«Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистски-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года (если учесть, что саботаж «старых специалистов» после 1930 года пошел «на нет», зато пик дезорганизации экономики, саботажа и вредительства силами именно оппозиции пришелся на 1932–1933 годы, то временные рамки Сталин определил точно. – С.К.). Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова.
Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова по Наркомсвязи и назначить на пост Наркомсвязи Ягоду. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотивировке, так как оно и так ясно…
Четвертое. Что касается КПК ^Комиссии партийного контроля при ЦК. – С.К), то Ежова можно оставить по совместительству председателем КПК с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал Наркомвнуделу, а первым заместителем Ежова по КПК можно было бы выдвинуть Яковлева Якова Аркадьевича.
Пятое. Ежов согласен с нашими предложениями.
Сталин. Жданов.
№ 44 2 5/IX-36 г.
Шестое. Само собой понятно, что Ежов остается секретарем ЦК».
В тот же день вечером, в половине десятого, Сталин продиктовал в Москву по телефону записку для Ягоды: «Тов. Ягоде. Наркомсвязъ дело важное. Это наркомат оборонный. Я не сомневаюсь, что Вы сумеете этот наркомат поставить на ноги. Очень прошу Вас согласиться на работу Наркомсвязи. Без хорошего Наркомата связи мы чувствуем себя, как без рук. Нельзя оставлять Наркомсвязь в ее нынешнем положении. Ее надо срочно поставить на ноги. И. Сталин».
И шифровка, и записка – чисто внутренние, оперативные документы, не на публику. Тут не было смысла чего-то недоговаривать, наводить тень на ясный день… И поэтому все россказни об отстранении Ягоды и назначении Ежова как акте подготовки пресловутого якобы «Большого террора» можно отправить на свалку.
Ягоду тогда отстранили не с целью устранить вообще, а потому что он – как считал Сталин – провалился. Но поскольку Ягода не мог не провалиться, ибо его целью был заговор, то уже через четыре месяца после нового назначения его вывели в резерв – когда подозрения возникли. А 28 марта 1937 года арестовали. 27 апреля был арестован Петерсон, и что-то для Сталина и Ежова стало проясняться, ниточка потянулась…
Ежов, назначенный НКВД 26 сентября 1936 года, виделся хорошей кандидатурой. Он ведь действительно работал неплохо на всех постах, на которых оказывался. А об атмосфере в НКВД сразу после прихода туда Ежова можно судить по тому, что писал о ней Каганович Сталину 12 октября 1936 года:
«…5) У Ежова дела идут хорошо. Взялся он крепко и энергично за выкорчевывание контрреволюционных бандитов, допросы ведет замечательно и политически грамотно. Но, видимо, часть аппарата, несмотря на то, что сейчас притихла, будет ему нелояльна. Взять, например, такой вопрос, который, оказывается, имеет у них большое значение, это вопрос о звании. Ведутся разговоры, что генеральным комиссаром остается все же Ягода, что-де Ежову этого звания не дадут (27 января 1937 года Ежов его получил. – С.К.) и т. д. Странно, но эта «проблема» имеет в этом аппарате значение. Когда решали вопрос о наркоме, этот вопрос как-то не ставился. Не считаете ли, т. Сталин, необходимым этот вопрос поставить?»
И потом Каганович прибавляет:
«В остальном стараемся исправить недостатки и ошибки, на которые Вы указываете, и работаем на всю силу тяги. Очень рады, что Вы чувствуете себя хорошо. Сердечный Вам привет и наилучшие пожелания.
Ваш Л. Каганович…»
Это ведь тоже не на публику писалось и не в расчете на будущих историков. Это – текущая деловая переписка, и из нее видно – движущей силой тех дней были для Сталина и его верных соратников не интриги, а проблемы, которые надо было решать. И то, что Ежов сам был впоследствии репрессирован, объяснялось не принципом «Мавр сделал свое дело, мавра надо уходить», а личностными его качествами.
Знаменитый авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев вспоминал разговор со Сталиным, когда тот сказал: «Ежов – мерзавец! Был хорошим парнем, хорошим работником, но разложился… Звонишь к нему в наркомат – говорят, уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли…»
К слову, на момент ареста Ежов был вдовцом – жена покончила самоубийством, а жену он любил.
Нет, Ежов отнюдь не был «исчадием ада» и серым аппаратчиком. Я с интересом читал, например, стенограмму его выступления перед мобилизованными на работу в НКВД молодыми комсомольцами и коммунистами 11 марта 1937 года… Это было выступление не по бумажке, но это было обширное, конкретное, деловое и информативное с позиций именно профессиональной ориентации выступление.
В начале его (а разговор был «домашний», причем с людьми, которым предстояло работать не столько в центральном аппарате, сколько «по преимуществу в больших городах») Николай Иванович говорил: «Мы со своим аппаратом всеми щупальцами опираемся на большинство нашей страны. На весь наш народ…»
А позднее повторил: «Разведка наша народная, мы опираемся на широкие слои населения…»
В конце же им было сказано вот что:
«С введением Конституции (1936 года. – С.К.) многие наши вещи, которые мы сейчас делаем походя (пометка стенограммы «смех в зале». – С.К.), они не пройдут даром. Имеется законность, поэтому нам надо знать наши законы, следователь должен знать досконально наши законы, тогда исчезнут все взаимоотношения с прокуратурой. Главная наша драка с прокуратурой пока что идет просто по линии незнания законов, незнания процессуальных норм…»
Не удержусь и приведу и такое, между прочим, замечание Ежова:
«Двое приятелей, члены партии или не члены партии, собрались и начинают рассказывать… а у чекистов соблазн рассказать историю… вроде охотника, всякие сказки. Я знаю, например, от разных чекистов, по крайней мере 15 вариантов поимки Савинкова…»
Читаешь это и думаешь – а сколько же подобные любители «охотничьих историй» запустили «дез» о службе Берии у мусаватистов?
Уж наверное, побольше, чем пятнадцать!
ПРИ ЕЖОВЕ в НКВД начался и некий процесс, необходимость в котором назрела давно.
В 1934 году, при первом наркоме Ягоде, в руководстве НКВД (по данным историка Игоря Пыхалова) из 96 человек было 30 русских, 37 евреев, 4 поляка, 7 латышей, 2 немца… Как видим, ОГПУ – НКВД превратился тогда в некий междусобойчик «избранного народа». И роль многие из его представителей играли сомнительную… Причем – не только в НКВД.
Чтобы не быть голословным, я спрячусь за такой авторитет, как академик Вернадский, записавший в дневнике 10 августа 1928 года:
«Бросается в глаза и невольно раздражает всюду находящееся торжествующее (разрядка В.И. Вернадского. – С.К.) еврейство. Еще в санатории ЦЕКУБУ Щентральная комиссия по улучшению быта ученых, в санатории которой в Кисловодске отдыхал Вернадский. – С.К.) их число не так велико – но всюду в парке, на улице местами они преобладают. Редко встречаются тонкие, одухотворенные, благородные лица – преобладают уродливые, вырождающиеся… лица. Они сейчас чувствуют власть – именно еврейская толпа».
А с учетом тяготения представителей этого народа к таким лидерам, как Овсей-Герш Аронович Зиновьев-Радомысльский, Лев Борисович Каменев-Розенфельд и Лев Давыдович Троцкий-Бронштейн, репрессивные органы СССР при Ягоде имели и вполне определенную политическую окраску.
Потому эти органы и «опоздали» на четыре года… Троцкистов, конечно, арестовывали (есть на сей счет интересные мемуары убежденного троцкиста Александра Боярчикова), ссылали и даже расстреливали. Но их ведь тогда насчитывалась не одна сотня тысяч человек. Да плюс «раскаявшиеся». Так что массовая база троцкизма сохранялась и через восемь, и через десять лет после того, как Лев Давыдович был в 1929 году выдворен за пределы страны.
К осени 1936 года, когда Ягода из НКВД ушел, там из 110 руководителей было 33 русских, 43 еврея, 5 поляков, 9 латышей, 2 немца.
При Ежове же к 1 сентября 1938 года из 150 руководителей НКВД русских было уже 85, а евреев – 32. Но дело было не в политике Ежова как таковой. В мае 1938 года вышло указание Е(К об удалении из органов всех сотрудников, имеющих родственников за границей и происходивших из мелкобуржуазных семей. А таковых было много как раз среди евреев.
ДА, ТЕПЕРЬ на дворе стоял уже не 1928-й, а 1938 год. «Операция» НКВД заканчивалась, и вот тут все более стало выясняться, что вместе с гнилым лесом была вырублена и часть здорового.
Однако, как и кто его рубил?
19 января 1938 года в № 19 «Правды» было опубликовано информационное сообщение о закончившемся «на днях» Пленуме ЦК и постановление пленума «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из В КП (б) и о мерах по устранению этих недостатков».
«…ЦК ВКП(б) не раз требовал от партийных организаций и их руководителей внимательного, индивидуального подхода к членам партии при решении вопросов об исключении из партии или о восстановлении неправильно исключенных…» – говорилось в начале постановления.
А далее напоминалось о призывах Сталина к такому подходу на февральско-мартовском пленуме 1937 года, об еще более раннем письме ЦК от 24 июня 1936 года.
Потом же густо шли конкретные примеры по многим регионам Союза, из которых я приведу два: по Куйбышевской области РСФСР и Киевской области УССР:
«Больше-Черниговский райком ВКП(б) исключил из партии и объявил врагами народа 50 человек из общего количества 210 коммунистов, состоящих в районной парторганизации, в то время как в отношении 43 из этих исключенных органы НКВД не нашли никаких оснований для ареста…
Бывший секретарь Киевского обкома КП(б)У, враг народа Кудрявцев на партийных собраниях неизменно обращался к выступавшим коммунистам с провокационным вопросом: «А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?» В результате этой провокации в Киеве были поданы политически компрометирующие заявления почти на половину членов городской парторганизации, причем большинство заявлений оказалось явно неправильным или даже провокационным».
Вот так! Спрашивается – кто же необоснованно расширял масштабы репрессий – «палач» Ежов и его «подручные» на местах или партократы и скрытые оппозиционеры?
Конечно, в каждом конкретном случае ответы могли быть различными – до противоположных. Однако «информация к размышлению» здесь имеется.
Да ведь все и действительно было весьма неоднозначно, уважаемый читатель. Потом партийному функционеру Хрущеву было удобно все свалить на НКВД, на Ежова, на Берию… Но профессионалы из НКВД нередко были вынуждены разбираться в том, что наворотили непрофессионалы из «партии» шкурников.
Хотя профессионалам работы и так хватало. Вот уже другой документ – «Спецсообщение о контрреволюционных проявлениях со стороны лиц, исключенных из ВКП(б) при проверке партдокументов в Курской области и в Грузии». И вот его-то в «Правде» не публиковали – по причине наличия на нем грифа «Совершенно секретно».
Начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР комиссар ГБ 2-го ранга Молчанов 14 февраля 1936 года сообщал Сталину и Ежову о ситуации в Грузии:
«Отмечается рост контрреволюционной активности исключенных из партии… и в первую очередь троцкистов…
Анализ настроений исключенных из партии показывает, что часть из них… приступает к созданию контрреволюционных группировок, а наиболее озлобленные высказывают террористические настроения.
В связи с проверкой партдокументов по парторганизации ССР Грузии органами НКВД было арестовано 460 человек, в том числе:
1. троцкистов-двурушников – 136
2. членов антисоветских политпартий – 157
3. жуликов с партбилетами – 167».
Это – лишь явная опасность! Но в спецсообщении говорится о еще девяноста выявленных троцкистах, итого уже 550 человек. Простая логика подсказывает, что «болтает» далеко не каждый враг. Более того – опаснее всего та собака, которая не лает, она как раз и кусает решительней. Да и в поле зрения «органов» попадает ведь не каждый.
Если мы сопоставим запрошенный Берией в 1937 году «лимит» (1419 человек к ВМН и 1562 к высылке) и цифры из сообщения Молчанова, то все окончательно становится на свои места: Берия в Грузии не «палачествовал», необходимость таких минимальных репрессивных цифр была объективной. И данные СПО ГУГБ НКВД СССР это подтверждают.
Ниже я даю практически без комментариев ряд высказываний из сообщения по Грузии, полученных агентурным путем…
«Нужно выдержать несколько месяцев. Потом начнется война с Японией, народ пойдет за нами и власть перейдет к нам» (исключенный из партии троцкист).
«Выход в войне. Тогда нас, стариков, призовут, и руль руководства перейдет к нам» (исключенный из партии троцкист).
«На заводе военного кораблестроения у нас имеется большая организация. Весь Балтийский флот наш. Мы имеем связь с Москвой, но работаем не так, как раньше. Теперь соблюдаем больше строгости» (троцкист Каландадзе, подлежит аресту).
«Я хочу быть в партии только для того, чтобы не терять авторитета в народе. Победа за меньшевиками. Коммунисты в Грузии победить не могут» (исключенный из партии троцкист Гоготишвили).
Что забавно – не верящий в коммунистов Гоготишвили тем не менее был в партии, чтобы иметь авторитет именно в народе. Признание невольное, но ценное.
«В городе у нас ничего не получится, надо перенести работу в деревню…» (Бердзенишвили, арестован).
Да, крестьянина охмурить было легче… Тогда…
«Меня интересует не партбилет. Посредством партбилета я находился в курсе секретов партии» (исключенный из партии троцкист Вашекидзе).
«Конечно, я не хочу гибели России. Я сторонник только того, чтобы молодое поколение нашей партии, которое очутилось во главе… аппарата, было арестовано и руководство было передано старым большевикам» (Каландадзе, партпроверку прошел).
«Я скрыл от партии, что был троцкистом. Надо терпеть, быть осторожным, голосовать за их предложения. Хлопай в ладоши, если требуется» (Сепертеладзе, партпроверку прошел).
И это ведь была не просто «воркотня»… В стабильные, правда, времена на нее можно было махнуть рукой – мол, все ограничится кукишами в кармане. А в нестабильные? Такие ведь «голубки» могли натворить много кровавых бед.
Вот пример уже по Курской области: состав одной из организованных групп бывших «партийцев» в Грайворонском районе:
1. Тищенко, кулак, работал инструктором райкома.
2. Новомлинский, бывший кулак, работал заведующим гаражом в МТС.
3. Захаров, бывший кулак, бывший председатель горсовета.
4. Солошенко, бывший кулак, ранее работал заведующим райземотделом Грайворонского РИК.
5. Твердохлеб, бывший кулак, владелец кирпичного завода, бывший председатель горсовета.
6. Устинов, исключен за взяточничество, бывший районный прокурор…
Хорош подбор?
И все они, как один, были готовы, «не задумываясь», «вступить в банду, если бы она где-либо организовалась».
Эту группу, к счастью, обезвредили вовремя. И такая группа в Курской области была не единственной. Имелись подобные группы и в других областях.
Причем внедрение врагов Советской власти в органы Советской власти происходило чуть ли не с момента установления этой власти. Так, в 1924 году будущий Герой Советского Союза Дмитрий Медведев (тогда он работал в Одесском отделе ГПУ Украины) с группой чекистов и сотрудников уголовного розыска ликвидировал банду «Бим-Бом» из кулаков-украинцев и еврейских налетчиков (как видим, бандиты национальной рознью не страдали во все времена). Стояли во главе банды кулак Филька Телегин, профессиональный грабитель Абрам Лехер и… председатель одного из сельсоветов Григорий Рошковский.
Бандиты специально протаскивали «своих» на ответственные посты в местные Советы.
Кого-то разоблачили в 20-е…
Кого-то – в 30-е…
А кого-то не разоблачили никогда.
Это была потенциальная «пятая колонна» в «низах»… Но была же она и в «верхах». Так что объективно для НКВД работы хватало без фальсификации дел. Но субъективно Ежов как работник, похоже, уже не тянул.
Он, между прочим, мог действительно быть одной из невольных жертв репрессий 1937–1938 годов в том смысле, что на нем был в то время груз не просто огромной административной ответственности (для сильного управленца это не повод опускать руки), а ответственности психологической.
Он не мог не понимать, что при расширении масштабов репрессий, да еще в условиях, когда они носили превентивный чаще всего характер (то есть репрессировались не уже состоявшиеся, а потенциальные преступники), неизбежно осуждение и части невинных. Да не просто осуждение, а смерть их. И эти, что там говорить, страшные накладки были более вероятны в «низах». То есть счет тут был на тысячи, а то и десятки тысяч.
В «верхах» же, при расследовании дел о заговорах, саботаже и прочем, невинно осужденных тоже не могло не быть, потому что прямых-το вещественных улик не было ни на кого, даже на явно виновных. Все строилось на признательных показаниях. Значит, были возможны оговоры.
Наконец, Ежов не мог не понимать, что упрощенный порядок следствия не может не развращать часть аппарата. Пусть не «зверские пытки», но какие-то физические меры воздействия в условиях политического и исторического цейтнота применять приходилось – на войне как на войне.
И при этом Ежов, весьма вероятно, видел и еще один, психологически страшноватый, момент: невинные-то жертвы он и его люди невольно создают, а вот врагов при этом выявляют не всех – по объективным причинам. Тут действительно запьешь – если есть хоть какая-то слабина.
Так или иначе, Сталин все более приходил к выводу: Ежова надо заменять.
Но кем?
Естественным образом возникала кандидатура Берии. Он был хорошо известен Сталину, имел прочное и незапятнанное чекистское прошлое и прекрасно зарекомендовал себя в Закавказье и Грузии.
О ТОМ, как было принято окончательное решение, имеют хождение разные версии: решал лично Сталин; кто-то ему рекомендовал конкретно Берию; кто-то подготовил список, в котором был и Берия, и т. п.
Я не буду пересказывать здесь ни одной версии, оставляя это занятие создателям «исторических триллеров», и не буду гадать – от кого исходил исходный импульс в деле нового назначения Берии. Но не приходится сомневаться в том, что исходил он не от самого Лаврентия Павловича.
Оставаясь же на почве точных фактов, можно сказать одно: к августу 1938 года выбор Сталина был сделан.
И этот выбор был удачным.
В АВГУСТЕ 1938 года Берию вызвали в Москву.
Уезжая из родных мест, он мог быть доволен. Для той земли, на которой он родился, он потрудился с успехом. И теперь ему предстояло расширить поле своей деятельности до масштабов всей страны и даже всего мира – если учесть, что в состав НКВД входила и внешняя разведка.
Вначале, 22 августа, Берия был назначен 1-м заместителем Ежова, а 29 сентября – также и начальником Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Он сменил на посту как 1-го зама наркома, так и начальника ГУГБ, своего практически ровесника – Михаила Петровича Фриновского (не еврея, к слову, как утверждают нередко сами евреи, а вполне русского).
Фриновский, собственно, был начальником просто Управления государственной безопасности, потому что 28 марта 1938 года ГУГБ несколько понизили в статусе. Однако Берия сразу настоял на восстановлении за Управлением государственной безопасности прежнего положения Главного управления.
Он был, конечно, прав – дело было не в личных амбициях, а в престиже того подразделения, которое было ядром НКВД. И даже не в престиже, а в возможностях, в правах…
Фриновский начал подниматься еще при Ягоде, но при Ежове не только сохранил свое положение, но и упрочил его, став первым заместителем наркома.
В то время у каждого человека «на виду» была биография не из тихих. Однако у Фриновского она была особенно бурной. На год старше Берии, родом из пензенского Наровчата, сын учителя, он окончил духовное училище, в январе 1916 года поступил в кавалерию вольноопределяющимся, в августе уже дезертировал, примкнул к анархистам, участвовал в террористическом акте против генерал-майора Бема.
С марта 1917 года работал бухгалтером, в сентябре вступил в Красную гвардию Хамовнического района Москвы, в ноябре штурмовал Кремль, был тяжело ранен. В марте – июле 1918-го Фриновский – помощник смотрителя Ходынской больницы. Однако причиной такой мирной должности явно было восстановление от последствий ранения, потому что в июле он уже в Первой конной, дослужился там до командира эскадрона.
В 1919 году Михаила переводят в органы ВЧК, и вскоре он – помощник начальника активной части Особого отдела Московской ЧК. Затем: операции по разгрому анархистов и повстанческих отрядов на Украине, Особый отдел Южного фронта, снова Первая конная, оперативный отряд Всеукраинской ЧК…
До сентября 1930 года – командир и комиссар дивизии особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского, а потом до 1933 года – председатель ГПУ Азербайджана, откуда ушел на повышение начальником Главного управления пограничной охраны О ГПУ СССР.
Во время работы в Азербайджане Фриновский просто не мог не сталкиваться с Полпредом ОГПУ по Закавказью, а позднее – первым секретарем Заккрайкома Берией. А Берия был не просто опытным, но, безусловно, выдающимся психологом и, конечно, понял Фриновского, как говорят, «до донышка».
Фриновского в литературе обычно аттестуют неким чуть ли не зверем, причем еще и невежественным, но я уверен, что такого просто не может быть. Физически это действительно был богатырь, на лице – шрам. Невежественным же он, сын учителя, быть не мог уже потому, что духовные училища давали неплохое базовое образование. К тому же Михаил в 1927 году закончил еще и Курсы высшего начальствующего состава (КУВНАС) при Академии имени Фрунзе, а там тоже учили неплохо.
Да и тот факт, что начинал он свою чекистскую работу, находясь в поле зрения самого Дзержинского, тоже что-то да значит. Дзержинский невежд не жаловал.
Психологически же Фриновский… Вот психологически это наверняка был человек, сочетающий осмотрительность с «рисковостью». Безусловно – боевик. То есть как друг он был бесценен, как враг – очень опасен, а то, что в нем всегда могла проснуться авантюристическая жилка, делало его еще более опасным.
Опять-таки в литературе часты заявления насчет того, что Фриновский быстро-де «подмял» под себя невежественного в чекистских делах Ежова и напропалую фальсифицировал-де «липовые» дела в НКВД.
Думаю, и это не так. Нет, я не хочу сказать, что в ОГПУ и НКВД на протяжении какого-то периода не имелось творцов «липовых» дел (о своем утверждении противоположного я не забыл, но в любом правиле имеются грустные исключения). Тем не менее, объективно они могли преуспевать скорее на периферии, чем в центральном аппарате. Там, как я уже говорил, хватало «честной» загрузки. На периферии, впрочем, тоже… Чтобы убедиться в этом, вернемся в 1933 год.
Полпред ОГПУ по Белоруссии Леонид Заковский (собственно – латыш Генрих Штубис) в октябре 1933 года телеграфировал в Москву Якову Агранову:
«4 октября 1933 г.
№ 50665
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
I. В Могилеве вскрывается, ликвидируется филиал Польской Военной Организации (ПОВ). Сознанием членов организации: слесаря депо, исключенного из партии в 1931 г., РЕУТА, сестры известного к. – р. деятеля БЕЛОГОЛОВОГО – СКОПОВСКОЙ выявлены пока свыше 30 членов организации, завербованных ксендзом ЯРОШЕВИЧЕМ.
II. В Жлобине также скрывается филиал ПОВ, созданный ксендзом ЯРОШЕВИЧЕМ. Арестованные члены организации БАТУРО и КУЧИНСКАЯ сознались в передаче ЯРОШЕВИЧУ сведений о Жлобинском узле и воинских частях.
III. В Осиповичском районе вскрывается, ликвидируется филиал ПОВ, созданный ксендзом МУСТЕЙКИСОМ. Сознанием арестованных РОЖНОВСКОГО и БАРТАШКЕВИЧА устанавливается возникновение организации в 1924 году…
IV. Арестованный в Гомеле по делу ПОВ СЕСКЕВИЧ Антон подтвердил свою причастность к организации. Сознался в том, что в 1929–1932 г. по заданиям ксендза АНДРЕКУСА бывал в Польше, в 1932 г., будучи в Белостоке, окончил 3-х месячные разведывательно-диверсионные курсы.
V. 1-го октября 1933 г. в Минске задержан бежавший в Польшу в начале 1933 года по досрочной демобилизации из армии отделком (отделенный командир, сержант. – С.К.) 5-го артполка 2-й дивизии СУЧКОВ. Сознанием СУЧКОВА устанавливается его сотрудничество в Лунинецкой разведпляцувке и создание им в Минске резидентуры в лице отделкома 2-го артполка ТРОФИМОВА Георгия, инструктора военстройплощадки КУЛИНИЧА Ивана. Арестованный ТРОФИМОВ в шпионаже сознался…»
И т. д., всего десять пунктов.
Это – не «липа». Это – реальность тайной войны против СССР в те годы.
Заковский, к слову, был сам арестован в 1938 году по обвинению в связях с немцами и поляками и расстрелян. Но вышеприведенный документ не опровергает такого обвинения. Во-первых, членов ПОВ вскрывал не Заковский, а все белорусские чекисты. Во-вторых, разгром ПОВ был выгоден и немцам, уменьшая влияние Польши на события в России. Само же по себе сообщение белорусского полпреда ОГПУ вряд ли нуждается в комментариях.
Причем обвинение Заковского-Штубиса тоже к «липовым», скорее всего, не относилось, несмотря на безусловно славное революционное прошлое Заковского. Между прочим, в 1987 году было признано, что оснований для пересмотра его дела не имеется (здесь могла, конечно, сказаться просто мстительность «демократов», но все же…).
Увы, даже книга – не резиновая. И я не могу привести как показательный пример того, что перерождение ряда большевиков имело место, еще и обширное письмо некоего «Г.», переправленное неизвестным адресатом в Московский горком лично Хрущеву. Этот «доброжелатель», получив письмо «Г.», счел для себя разумным оторвать на первой странице адресацию и отослать остальное в МК с просьбой «разобрать, оставив меня в стороне, в покое».
Из МК письмо попало в НКВД, откуда замнаркома Агранов 5 сентября 1935 года направил его Сталину. Желающие могут ознакомиться с этим любопытным документом (стр. 683, док. № 539) в капитальном издании Фонда «Демократия» А. Яковлева – «Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936».
Так вот, очень много интересного есть в этом письме о, например, Авеле Енукидзе, мечтающем «стать русским Рузвельтом», и о недовольных старых большевиках-«и…нах», которых «надо организовывать», и о плане «убрать ту одиозную фигуру, которая теперь загородила даже солнце…».
Надо ли расшифровывать, чью «одиозную фигуру» имел в виду Енукидзе? Но кто конкретно подразумевался под «старыми большевиками-«п…нами», чекистам лишь предстояло устанавливать. И, оказываясь перед необходимостью «разматывать» клубок связей одного такого письма, самим валить себе на горб еще и «липу»? Это еще с чего?
А таких – вне сомнения, достоверных и свидетельствующих об остроте момента – документов в упомянутом выше сборнике не один десяток, прошу читателя поверить мне на слово.
Но я еще не закончил с Михаилом Фриновским, который якобы обошел «невежественного»-де в оперативном отношении Ежова… Я и тут сомневаюсь. Безусловно, в тонких, скажем, делах разведки Николай Иванович сразу ориентироваться не мог. Но в целом…
В целом и у Николая Ивановича Ежова биография ведь тоже была не так чтобы чисто канцелярская!
Квалифицированный рабочий-путиловец, с 1915 года – рядовой 172-го Лидского пехотного полка, воевал, был ранен, в 1916 году демобилизован, а в конце того же года вновь призван в запасной полк в Новом Петергофе. После революции – комиссар станции Витебск, а уж позднее – партработник. В Казахстане руководил подавлением басмачества.
Работа в учетно-распределительном отделе ЦК и в Комиссии партийного контроля тоже имела ряд черт, роднивших ее с чекистской. По словам его бывшего «патрона» Москвина, у Ежова плохо было развито чувство меры – не мог-де остановиться вовремя. Возможно, и так, хотя такие аккуратисты, как Ежов, скорее страдают обратным – не умеют идти далеко вглубь.
Стенограммы его выступлений обнаруживают, тем не менее, и ум, и компетентность (к слову, его выступление на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года очень убедительно дополняет документы типа упомянутого мной выше письма «Г.»).
И все же в решении проблемы конструктивного преобразования НКВД Ежов запутался, как запутался он и в собственной жизни.
ПОЭТОМУ многое в НКВД к началу 1939 года надо было менять. Как и – многих. Во-первых, в ходе «операции» 1937–1938 годов так или иначе выявились непригодные для работы в НКВД по многим причинам. Имелись и сомнительные…
Того же Фриновского удалили из НКВД вскоре после прихода туда Берии, но арестовали лишь 6 апреля 1939 года (а расстреляли после долгого следствия лишь 8 февраля 1940 года). И арестовали, судя по всему, как раз вследствие того, что его былая авантюристическая жилка полностью не заглохла. А он ведь был не «старый п…н»…
Или вот еще один замнаркома времен Ягоды – Ежова – Яков Агранов. Историк Геннадий Костырченко в весьма информативной своей книге «Тайная политика Сталина» странным образом злостно неточен в очевидной ситуации. Он относит и Агранова к жертвам-де нового наркома Берии. Но Агранов был арестован 20 июля 1937 года, осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР к ВМН 1 августа 1938 года и в тот же день расстрелян. А Берия появился на Лубянке ровно через три недели – 22 августа.
Думаю, неточен Костырченко не случайно – так вот, по фальшивым «фактикам», и лепится образ «кровожадного» Берии. Ведь монография Костырченко претендует на солидность – она издана мидовским издательством «Международные отношения» под эгидой Института российской истории РАН (и при финансовой поддержке Российского Еврейского Конгресса).
В документальных справках на Агранова далеко не всегда сообщается, что до того, как стать с 1915 года членом большевистской партии, он с 1912 года был членом партии эсеров, в 1919 году был секретарем Совнаркома, в 1921 году – секретарем Малого Совнаркома. Так что и эсеровское прошлое, и разветвленные связи среди «элиты» вполне могли продуцировать некие политические амбиции Агранова. Да и продуцировали.
Нет, «верхи» НКВД «прореживались» наркомом Берией чаще всего не «ежовские», а еще «ягодинские», да и еще более раннего происхождения – когда троцкисты сидели не в лагерях, а в высоких кабинетах…
Зато многие «новобранцы» «ежовского» призыва уже при Берии выросли в толковых работников. И уровень их образования был вполне «на уровне». В свое время мы познакомимся с Виталием Павловым – участником операции «Снег». Так вот он, как и тысячи его будущих коллег, пришел в НКВД при Ежове после окончания Сибирского автодорожного института. И никто его впоследствии не «убирал». Напротив – продвигали.
Елена Прудникова, автор интересной книги о Берии, пишет (о временах, правда, начала 30-х годов): «Что такое типичный чекист того времени?.. На всех должностях, снизу до самого верха, было полно малограмотных и полуграмотных выдвиженцев времен революции и Гражданской войны. Так, знаменитый Заковский закончил два класса, Агранов – четыре класса… Это были необразованные, жестокие, беспринципные авантюристы…»
Виталий Павлов и его товарищи – как представители чекистского «низа» – никак не укладываются в эту схему. Что же до «верхов»…
Думаю, Прудникову здесь подвело желание показать «рыцарство» Берии «на контрасте» с «жестокими» предшественниками, и она некритически отнеслась к позднейшим негативным характеристикам ряда видных чекистов эпохи ВЧК – ОГПУ и первого НКВД. А ведь и эти характеристики чаще всего злостно искажены.
Тот же Агранов был хорошо знаком с Авербахом, Мандельштамом, Пильняком, Бриками, Маяковским… Сейчас иногда утверждают, что Агранов и организовал «самоубийство» последнего, что лично я не исключаю, как не исключаю, что к этому были причастны и Авербах с Осипом Бриком. Но говорить о Якове Агранове как о человеке сером не приходится. «Второе дно» в его натуре было, но личностью он был, конечно, незаурядной. Желающим дополнительно убедиться в этом могу рекомендовать многостраничный «Обзор деятельности контрреволюционных организаций в период 1918–1919 годов», написанный Аграновым и помещенный в «Красной книге ВЧК». Дай бог любому строю таких «невежественных» государственных служащих, как 26-летний автор этого обзора.
И не забудем – Антон Макаренко, Дмитрий Медведев, Александр Лукин, Георгий Брянцев, герои писателя Юрия Германа Иван Лапшин и Альтус – это тоже чекисты двадцатых – тридцатых годов. Так что Берия и его «новобранцы» приходили на смену отнюдь не бездарям.
Более того! Я не уверен, что с самого начала Берия был призван Сталиным прежде всего для скорой замены Ежова. Почему-то не обращают внимания на то, что Берия был назначен не просто 1-м заместителем наркома, а к тому же – именно начальником Главного управления государственной безопасности, ведавшего и внешней разведкой. И как раз у разведчиков НКВД незадолго до вызова Берии в Москву за новым назначением произошло три серьезнейших ЧП.
Вначале изменил капитан ГБ Игнатий Станиславович Рейсс (Натан Маркович Порецкий). Ровесник Берии, он родился в Австро-Венгрии, в Галиции, некоторое время учился на юридическом факультете Венского университета, в 1917 году примкнул к большевикам. Был на нелегальной работе в Польше, работал в Разведывательном управлении РККА, а в 1931 году перешел в разведку ОГПУ – Иностранный отдел (ИНО). Базируясь на Голландию, он действовал и во Франции. В июле 1937 года Рейсса отозвали в Москву, но он не вернулся, а 17 июля опубликовал во французских газетах открытое письмо с обличениями Сталина и так же открыто примкнул к Троцкому.
Рейсса ликвидировала специальная группа НКВД неподалеку от Лозанны уже в сентябре 1937 года. Но доверие к Иностранному отделу НКВД у Сталина было подорвано.
А тут подоспела и вторая измена. Осенью 1937 года стал предателем и невозвращенцем капитан ГБ, нелегальный резидент в Голландии Вальтер Германович Кривицкий (Самуил Гершевич Гинзберг) – тоже ровесник Берии, между прочим.
Кривицкий имел схожую с Рейссом биографию: родился в австро-венгерском Подволочисске, служил в Разведупре РККА, с 1931 года – в ИНО ОГПУ. Награжден орденом Красного Знамени.
Кривицкий тоже пустился во все тяжкие, связался с сыном Троцкого Львом Седовым, но главное – «сдал» Интеллидженс Сервис более сотни наших разведчиков и агентов.
Даже относительно объективные авторы нередко сваливают все потери нашей внешней разведки в 1937–1938 годах на кровавые-де репрессии Ежова. Но ведь сотня «засвеченных» наших разведчиков на счету не Ежова, а Кривицкого. А это очень немало. ИНО НКВД – не полевая дивизия, там «и один в поле воин».
А в придачу к Кривицкому в июле 1938 года изменил Александр Орлов (Лейба Лазаревич Фельдбинг, известный в НКВД и как Лев Никольский).
Старший майор ГБ (почти генерал!) Орлов знал много. Был резидентом ИНО НКВД во Франции, Австрии, Италии, советником в Испании (из Испании он и бежал в США).
В Испанию Орлова-Фельдбинта направил его близкий друг Слуцкий. Фактически – спасая от скандала. В августе 1936 года прямо перед зданием Лубянки застрелилась молодая сотрудница НКВД Галина Войтова – любовница Фельдбинга. Она не могла вынести того, что тот покинул ее, отказавшись развестись с женой.
Впоследствии Берии припишут множество историй с женщинами, все из которых будут лживыми. Но вот тебе, уважаемый читатель, реальная неблаговидная история с одним из тех, кто входил в чекистскую среду, «зачищаемую» Ежовым. Причем протеже Слуцкого, порывая с Родиной, прихватил с собой «на память» о ней из сейфа резидентуры шестьдесят тысяч долларов, предназначавшихся для оперативных целей. По нынешнему курсу это где-то более миллиона.
Итак, с одной стороны, Фельдбинг был хотя и талантливым, но авантюристом, о котором сегодня сложно сказать, что он будет делать завтра. С другой стороны, Слуцкий был, повторяю, близким другом Фельдбинга. А мы все удивляемся – как могли не ценить такого несомненного умницу, как Слуцкий, и других, ему подобных, и тоже – умниц!
Что же до Фельдбинга-Орлова, то в 1924 году он был в подчинении и у Берии – работал сотрудником Экономического управления ОГПУ и начальником погранохраны Сухумского гарнизона.
Считается, что Орлов сохранил жизнь, в своем письме на имя Ежова предупредив, что агентуру «сдавать» не будет – пока жив. Но, вообще-то, в разведке полагаться на честность «невозвращенца» могут только наивные люди. Так что и изменой Орлова можно объяснить то недоверие к агентуре, которое вначале выказывал уже нарком Берия.
Не говоря уже об измене Кривицкого…
Короче, не исключено, что эта тройная измена тоже стала одной из причин вызова Берии в Москву. Он ведь был не только опытным разведчиком, но и более чем опытным контрразведчиком. А это, между прочим, очень нечасто сочетается в одном человеке.
ПОЖАЛУЙ, можно привести и еще одно соображение… Если мы сравним структуру НКВД на 1 января 1938 года (нарком Н.И. Ежов) и на 1 января 1939 года (нарком Л.П. Берия), то увидим, что с 1939 года появляется новое управление – Главное экономическое (ГЭУ) и что на 1 января должность его начальника вакантна.
С 4 сентября 1939 года ее занял тридцатипятилетний Богдан Кобулов, давний сотрудник Берии по Грузии и долгое время, как и Берия, профессиональный чекист.
Кобулов фактически ГЭУ и создал. И уже в 1940 году в него входили отделы:
– промышленности,
– оборонной промышленности,
– сельского хозяйства,
– Гознака и аффинажных заводов,
– авиационной промышленности,
– топливной промышленности.
Кроме того, к 1 января 1940 года в структуре НКВД создаются дополнительно:
– Инспекция по котлонадзору;
– сектор ширпотреба;
– Главное транспортное управление с отделами по железнодорожному транспорту, водному транспорту, связи, шоссейному строительству, гражданскому воздушному флоту;
– Главное военно-строительное управление;
– Главное управление военного снабжения;
– Дальстрой.
Все было объяснимо: экономические задачи НКВД после репрессий 1937–1938 годов объективно расширялись. Сказав так, я ни в коей мере не склонен следовать за стандартным «демократическим клише» – Сталин и НКВД загоняли-де народ в ГУЛАГ, чтобы рабским-де трудом возводить социализм. Однако новые задачи НКВД действительно были связаны со значительным увеличением количества заключенных, имевших ту или иную народнохозяйственную квалификацию (если мои оценки с опорой на «калининские» данные верны, то пополнение лагерей составило примерно полмиллиона человек).
Нет, не НКВД «загонял» людей в лагеря, а жесткая реальность противостояния нового и старого. Однако нельзя же было эту действительно рабочую силу просто кормить! Тем более – силу, нередко, повторяю, квалифицированную.
Короче говоря, НКВД резко расширял свою народнохозяйственную деятельность. И тут во главе НКВД был необходим человек широких способностей. А Берия как раз и показал себя на все руки мастером. Мастер разведки и контрразведки, он доказал и свою компетентность как политический деятель, и – что тоже было очень важно – он показал себя компетентным хозяйственным организатором.
Однако, уважаемый читатель, не эти все соображения – при всей их первостепенной значительности – повлияли, скорее всего, на выбор Сталина. Думаю, решающее значение имели другие соображения, о которых еще будет сказано.
ПЕРВЫМ замом Ежова Берия оставался недолго. 25 ноября 1938 года Ежов был освобожден от должности наркома внутренних дел, оставаясь пока наркомом водного транспорта, которым он стал по совместительству с 8 апреля 1938 года. «Демократы» нередко лгут насчет того, что Ежова-де «перевели» в НКВТ лишь после снятия с НКВД перед будущим-де «закланием», но, как видим, это было не так.
Лишь 10 апреля 1939 года Ежов был арестован и после, опять-таки, достаточно долгого следствия расстрелян за четыре дня до Фриновского – 4 февраля 1940 года.
О снятии Ежова ходит тоже немало версий – как и об обстоятельствах ареста Савинкова, над чем язвил сам Ежов.
Два наиболее расхожих варианта таковы…
Первый: Сталин хотел убрать руками Берии «мавров» Ежова и самого Ежова, слишком-де много знавшего. Нечто подобное писал «генерал» Волкогонов (должен признаться, что его имя, как и имя Эдварда Радзинского, я не могу не то что произносить, но даже писать без крайней брезгливости)…
Второй вариант: вечный-де интриган Берия провел интригу и против своего шефа, в результате чего того арестовали по обвинению в намерении убрать Сталина. Именно этот второй вариант прозвучал в мемуарах выдающегося деятеля НКВД – МГБ генерала Павла Судоплатова. Мы с ним еще встретимся…
Так вот, Судоплатов привел некий рассказ бывших секретарей Берии Мамулова и Людвигова, якобы услышанный им от них во Владимирской тюрьме в пятидесятые годы. Увы, Елена Прудникова ухватилась и за эту байку то ли Судоплатова, то ли – Мамулова – Людвигова, то ли – вообще политкорректировщиков мемуаров Судоплатова.
Байка эта такова: фальшивку, «открывшую дорогу кампании против Ежова и работавших с ним людей», запустили-де два начальника управлений НКВД из Ярославля и Казахстана, подстрекаемые-де Берией. Они обратились с письмом к Сталину, утверждая, что «в беседах с ними Ежов намекал на предстоящие аресты членов советского руководства в канун октябрьских торжеств (то есть накануне 7 Ноября 1938 года. – С.К.)».
Но это – не более чем байка с любой точки зрения. Вот, скажем, логическая сторона… В памяти Сталина еще было свежо прошлогоднее раскрытие заговора Тухачевского накануне его выступления. Арестов самых высоких руководителей после этого было проведено множество. И если бы такой «сигнал» Сталину действительно поступил, то Ежов, вне зависимости от реальности его вины, был бы если не формально арестован, то фактически изолирован уже в начале ноября 1938 года. И уж во всяком случае, был бы заменен Берией на посту наркома немедленно! И это особого удивления ни у кого, включая самого Ежова, не вызвало бы – его замена Берией была во многом предрешена самим ходом событий.
А Ежов был сменен лишь 25 ноября.
Причем и Берия знал, что его назначение наркомом – дело, надо полагать, считаных недель. Так зачем ему, безусловно знающему об этом, было затевать рискованную интригу, втягивая в нее плохо ему знакомых людей (он ведь тогда еще кадрами не распоряжался и своих людей расставлять в периферийной системе НКВД не мог)?
Так стоит ли ссылаться на тюремные «воспоминания» Судоплатова и Мамулова с Людвиговым? Последний, к слову, был родственником Микояна и наплести о Берии мог много чего – чтобы поскорее освободиться…
И вот тут мы переходим к уже хронологическому доказательству позднейшего происхождения «судоплатовской» версии. Ежов был заменен 25 ноября 1938 года, а заведующий сельхозот-делом ЦК КП(б) Грузии Степан Мамулов (Мамулян) был вызван Берией в Москву лишь в декабре 1938 года и стал первым заместителем начальника Секретариата НКВД СССР 3 января 1939 года. К тому времени Ежова в НКВД уже не было более месяца. И если даже допустить (чего лично я не допускаю), что упомянутая выше интрига имела место, то проведена она была без участия и, естественно, без осведомления Мамулова. Бывший же помощник Берии еще по Заккрайкому Людвигов – ему в 1938 году исполнился тридцать один год – тем более ничего знать не мог, его номер даже по сравнению с Мамуловым тогда был «третьим».
То есть окончательный вывод совпадает с первоначальным: то ли Мамулов с Людвиговым, то ли политкорректировщики мемуаров Судоплатова лгут.
Нет, я больше верю свидетельству авиаконструктора Яковлева, по которому Сталин снятие Ежова объяснял разложением последнего… Думаю, и слова Сталина о Ежове Яковлев передал точно, и Сталин был в своем признании искренен. Не Берия «подсидел» Ежова, просто Николай Иванович и Лаврентий Павлович были очень уж разновеликими величинами.
И КОЛЬ УЖ я вспомнил Яковлева, то приведу и еще одно его воспоминание, позволяющее, на мой взгляд, лучше понять и Берию, и общую атмосферу вокруг него…
Яковлев вспоминал:
«А.А. Жданов однажды рассказал мне анекдот про любимую трубку Сталина: «Сталин жалуется: пропала трубка». Ему говорят: «Возьмите другую, ведь у вас вон их сколько». – «Да ведь то любимая, я много бы дал, чтобы ее найти».
Берия постарался: через три дня нашлось 10 воров, и каждый из них «признался», что именно он украл трубку.
А еще через день Сталин нашел свою трубку. Оказывается, она просто завалилась за диван в его комнате».
Далее Яковлев резюмирует: «И Жданов весело смеялся этому страшному анекдоту».
Увы, Александр Сергеевич сути ситуации не понял, но попробуем разобраться в ней, уважаемый читатель, мы сами, учтя при этом, что мемуары Яковлев писал уже тогда, когда Берию пнуть только ленивый отказывался, и что на оценки мемуаристов нередко влияют общепринятые позднейшие оценки того периода, о котором они вспоминают. И эти оценки, в отличие от приводимых мемуаристами фактов, бывших лично с ними, могут быть прямо противоположными сути происходившего тогда на деле.
Итак, поразмышляем…
Что – Жданов, смеясь по поводу «этого страшного анекдота», был неким моральным уродом, лишенным элементарного чувства меры, сострадания и т. п.?
Нет, конечно! Он потому и смеялся, что подобная история для него, хорошо знакомого с положением вещей и хорошо знающего как Сталина, так и Берию, была по сути абсурдной, не имеющей под собой никакой реальной базы. То есть – в полном смысле слова анекдотичной, но…
Но – что уж тут отрицать – остроумной.
Переосмысляя яковлевский рассказ (зная его со студенческих времен, я увидел ситуацию в ее истинном свете лишь в ходе работы над этой книгой), я вспомнил другую схожую ситуацию. Ленин как-то со смехом рассказал услышанный от кого-то анекдот. Спрашивают: «Чем кончится большевистская революция?»
Ответ: «Прочтите слова «молот серп» наоборот». Проделав это, читатель прочтет: «Престолом».
Ленин, рассказывая это, смеялся. Так что – он был скрытым монархистом? Нет же – он был просто духовно здоровым человеком, способным посмеяться даже над злой шуткой врага – если она удачна.
Ленин, к слову, так же воспринял книгу сатирика-эмигранта, «озлобленного, – по его определению, – почти до умопомрачения белогвардейца» Аркадия Аверченко «Двенадцать ножей в спину революции» и 22 ноября 1921 года опубликовал в «Правде» заметку «Талантливая книжка». Так что – Ленин был скрытым контрреволюционером?
А анекдот о трубке Сталина?
Что ж, в этом анекдоте очень хорошо выявились злость и злобствование определенных столичных кругов по адресу и социализма, и Сталина, и тех, кто любил машины и колхозы, предпочитая их гусям с яблоками под водочку… Такой анекдот вполне мог придумать троцкист, и это могло тоже рассмешить Жданова. А мог придумать и прямой враг. Но враг неглупый. Ведь этот остроумный по своей фабуле анекдот еще надо было придумать! Придумать кому-то конкретно! Но в России хватало профессиональных анекдотчиков еще с царских времен, многие из которых успешно «хохмили» и при Советской власти. А их выученики позднее так же блестяще работали по заказам ЦРУ, только в 60—80-е годы анекдоты с реальностью не очень-то расходились…
НО ЧЕРТ уж с ними – с анекдотами и анекдотчиками! Давайте попробуем проследить логику Сталина. Например, не раз упоминавшийся мной ранее А.Топтыгин считает, что Сталин-де, избирая новые кадры, действовал логично. «Пусть логика этого человека для нас (это «для нас» вместо «для меня» я у А. Топтыгина понял плохо. – С.К.) и неприемлема, – пишет автор «Неизвестного Берии», – но логика была». И Топтыгин представляет себе логику Сталина, увы, так: «Отобрать молодых, готовых ради него (?? – С.К.) и ради сохранения собственной головы на все, умных и неразборчивых (н-да. – С.К.) в средствах».
К сожалению, логика здесь отказывает самому А. Топтыгину. В своей книге он приводит много документальных свидетельств того, что Берия вел себя на занимаемых им постах вполне в личностном отношении достойно, поднимаясь вверх не за счет интриг или подхалимажа, а за счет выдающегося делового потенциала. И вдруг…
Нет, Сталин-то был в своей кадровой политике логичен, но его логика и близко не соответствовала представлениям о ней Алексея Топтыгина.
Дело – кроме прочего – в том, что сегодня уже не приходится сомневаться в подлинности некоего знаменательного факта: еще до вызова Берии Сталин несколько раз предлагал пост НКВД Чкалову.
Почему?
Почему именно ему? Чкалов – это человек, во-первых, знаменитый во всем мире, а не только в Стране Советов. Причем в своей стране он был искренне любим народом и… И имел незапятнанную репутацию рыцаря.
Так что – это Чкалову Сталин первоначально намеревался поручить роль «уничтожения много знавших Ежова и его подручных»?
Какие глупости! И с учетом кандидатуры Чкалова можно сказать, что Сталину на посту НКВД нужен был человек:
а) честный и искренний;
б) не имеющий на руках невинной крови, но решительный;
в) работящий;
г) бескомпромиссный;
д) преданный народу и лично Сталину;
е) способный разбираться в хозяйственных проблемах.
Но если учесть, что Сталин видел на таком посту Чкалова, то станет ясно, что во главе НКВД Сталину нужен был человек, способный стать несомненно и прежде всего «знаковой» фигурой! Фигурой, способной изменить имидж чекистской «конторы» после всех мнимых и действительных прегрешений Ягоды и Ежова…
Герой, любимый герой советского народа, Герой Советского Союза по званию и по сути, свой человек в среде и технической, и творческой интеллигенции, явно рыцарственный, Чкалов мог такой фигурой стать… И фигурой не только парадной… Однако Чкалов отказывается…
И Сталин выбирает Берию. У него не было громкой известности Чкалова, зато как «рабочая лошадь» он был, конечно, неизмеримо сильнее и перспективнее.
Но если Сталин вначале упорно «сватал» на НКВД Чкалова, остановился ли бы он в итоге на Берии, если бы лидер Кавказа имел в стране и в «верхах» репутацию палача или интригана?
Не думаю.
У Берии было всем известное чекистское прошлое – хотя и достаточно давнее (он отошел от чекистской работы еще до образования НКВД, во времена ОГПУ Менжинского). Если бы в этом прошлом были интриги, они, конечно же, отяготили бы неофициальную репутацию Берии. Однако их и не было, как не было «садистских» методов ведения следствия в Грузии, якобы применявшихся или поощрявшихся Берией. И было существенным то, что о чистых руках Берии знали в НКВД.
Так что в свете уже одного несостоявшегося назначения наркомом внутренних дел Чкалова состоявшееся назначение Берии, на мой взгляд, выявляет положительный облик Берии в большей мере, чем многие архивные изыскания.
Уже в наше время возник ряд клеветнических версий относительно того, что Берия был причастен к гибели Чкалова, но это именно клевета, на анализе которой я останавливаться не буду. И лишь напомню читателю, что Чкалов погиб 15 декабря 1938 года, когда с любой точки зрения вопрос о его назначении в НКВД был снят с рассмотрения раз и навсегда – с 25 ноября во главе НКВД встал Лаврентий Берия.
БЕРИИ приписывают двоякую роль в репрессивной политике после его прихода к руководству НКВД. Мол, с одной стороны, при нем начались-де смягчения. Но с другой стороны, незаконные-де репрессии продолжались и при нем. Это, конечно, еще один подлый антибериевский миф.
Даже если мы возьмем уже упоминавшуюся и, на мой взгляд, сомнительную, справку и.о. начальника 1-го спецотдела МВД СССР полковника Павлова от 11 декабря 1953 года, где сообщается, что в 1937–1938 годах к высшей мере наказания было приговорено якобы 681 692 человека, то из этой же справки мы узнаем, что за 1939–1940 годы к ВМН было приговорено всего 4201 человек.
Уменьшать реальную «расстрельную» цифру, относящуюся к деятельности Берии, хрущевцам и «демократам» было ни к чему. Разве что и ее они могли завысить, хотя в данном случае – вряд ли.
Так вот, если учесть, что:
– антисоветская деятельность в эти два года внутри страны активизировалась в связи с общим обострением мировой военно-политической ситуации;
– в эти два года в состав СССР вошли Западная Украина, Западная Белоруссия, Бессарабия и Северная Буковина, три прибалтийские республики – а везде имелись, конечно, непримиримые враги Советской власти (одни бандеровцы чего стоили!);
– в конце 1939 – начале 1940 года прошла советско-финская война;
– активизировалась деятельность прозападных кругов в кавказских и южных национальных республиках (ведь англо-французы весной 1940 года имели планы бомбить Баку и Батуми);
– не был окончательно изжит политический бандитизм, включая басмачество (полностью оно было ликвидировано лишь в 1945 году), то цифра в четыре тысячи расстрелянных за государственные преступления выглядит до удивления умеренной.
Однако более того!
Ни о каких необоснованных репрессиях (исключая неизбежные в такой сфере невольные «накладки») в НКВД Берии не могло быть и речи по существеннейшей причине! Удивляюсь, как это утверждающие обратное «упускают» из виду, что за неделю до снятия Ежова и назначения Берии, 17 ноября 1938 года, было принято подписанное Сталиным и Молотовым постановление Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета В КП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Тон и суть постановления были жесткими, адресация – вполне конкретной:
«Наркомам внутренних дел союзных и автономных республик, начальникам УНКВД краев и областей, начальникам окружных, городских и районных (выделение здесь и ниже мое. – С.К.) отделений НКВД.
Прокурорам союзных и автономных республик, краев и областей, окружным, городским и районным прокурорам.
Секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, окружкомов и райкомов ВКП(б)».
В постановлении отмечалась большая работа органов НКВД в 1937–1938 годах по очистке СССР «от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников», а также «по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, пробравшихся в СССР в большом количестве из-за кордона под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, «харбинцев» и пр.».
Далее честно признавалось, что:
«Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию враждебных элементов, проведенные… в 1937–1938 годах при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры…
Главнейшими недостатками, выявленными за последнее время в работе органов НКВД и Прокуратуры, являются следующие:
Во-первых, работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования.
Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой… работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для проведения массовых арестов…
Во-вторых, крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными…»
Далее доставалось и НКВД, и Прокуратуре… А стиль выдавал однозначно руку Сталина.
Уважаемый читатель! Сама такая констатация в официальном документе, которым должны были руководствоваться десятки тысяч функционеров, была со стороны Сталина акцией беспрецедентной! Однако – вполне логичной: ведь и «операция» 37—38-х годов была беспрецедентной, и беспрецедентными же были допущенные при ее проведении извращения. Значит, и меры по их выправлению должны были быть такими же.
И они такими и были. В постановляющей части, кроме прочего, указывалось:
«1. Запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению….
2. Ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских управлениях РК (рабоче-крестьянской. – С.К.) милиции…
Впредь все дела в точном соответствии с действующими законами о подсудности передавать на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР.
3. При арестах органам НКВД и Прокуратуры руководствоваться следующим:
…б) при истребовании от прокуроров санкции на арест органы НКВД обязаны представлять мотивированное постановление и все обосновывающие необходимость ареста материалы…
г) органы Прокуратуры обязаны не допускать производства арестов без достаточных оснований.
Установить, что за каждый неправильный арест наряду с работниками НКВД несет ответственность и давший санкцию на арест прокурор…» и т. д.
Последняя же фраза постановления была таковой:
«СНК СССР и ЦК ВКП(б) предупреждают всех работников НКВД и Прокуратуры, что за малейшее нарушение советских законов и директив партии и правительства каждый работник НКВД и Прокуратуры, невзирая на лица, будет привлекаться к суровой судебной ответственности».
Не исключаю, что это не так чтобы широко известное сегодня постановление, может кое у кого вызвать шок: «Как, и это – Сталин?! И это – 1938 год?!»
Возражения «демократов» известны: тиран-де Сталин поступил-де как всегда! Вначале санкционировал массовый террор, а когда он был проведен, в очередной раз (как и при коллективизации) выставил себя поборником справедливости. Но пусть мне приведут пример из истории любого народа в любую эпоху, когда тиран публично признал бы ошибки власти! И не просто признал на словах, а инициировал широкий процесс освобождения невинно пострадавших, не убоявшись того, к слову, что эти освобожденные, хлебнув лиха, теперь-то и станут его врагами.
Сталин ведь и своим авторитетом рисковал – должностные – то лица знали, что репрессии не могли быть санкционированы без решения Сталина, а теперь он не только прямо распекал их, но и косвенно признавал свою неправоту.
Мог ли так поступать тиран?
Наконец, если бы постановление СНК и ЦК было актом «на публику», то можно было бы ограничиться словесами в сочетании с освобождением части осужденных, но сохранить сам репрессивный механизм. А он-то и упразднялся! «Тройки» ликвидировались на всех уровнях! А Особое Совещание при НКВД СССР – это лишь в Москве для особо важных дел государственного значения. И – без права вынесения «расстрельных» приговоров.
Так о каких незаконных и неправедных репрессиях могла идти речь после такого Постановления? Какой прокурор поддался бы теперь «давлению» НКВД, не рискуя быть осужденным «тройкой», но рискуя попасть под суд за невыполнение строгой партийно-государственной директивы?
Нет, вдумчивый анализ не оставляет камня на камне от попыток «демократов» сделать из большевика Сталина иезуита Лойолу, а из большевика Берии – Малюту Скуратова.
Постановление не публиковалось. Однако уже его широкая адресация – вплоть до «низового» аппарата – заранее программировала широкое осведомление общественности страны с сутью дела. То есть замолчать и «спустить на тормозах» эту директиву «на местах» не смогли бы. К тому же документ был строго директивным! И вряд ли находилось много желающих рискнуть и пренебречь такой директивой.
Войти с помощью соц. сетей: