Не помню, как я заснула.

Когда я забралась к себе в окно, только начинало светать, голова у меня лопалась от вопросов, а теперь вдруг – утро в полном разгаре. Я переворачиваюсь на другой бок. Рядом с мной Рен, поджала под себя коленки, а голова свесилась вниз. Амулет Дрески крепко держится у нее на запястье. Рен зябко ежится во сне, еще туже сворачивается в клубок. Я иногда забываю, какая она еще малышка.

Миг, и она широко открывает глаза, синие, сияющие. Она явно еще не до конца проснулась, но зевает и садится в кровати. Ее взгляд сразу же устремляется к окну.

– Что там? – спрашиваю я хриплым спросонья голосом.

Сестренка начинает вытягивать из старого пледа нитку, по-прежнему не отрывая глаз от окна. Рен непоседа, и мне очень странно видеть ее такой задумчивой и неразговорчивой. Она начинает напевать без слов, я узнаю ту глупую песенку, но мотив звучит странно. Рен то обрывает его на середине, то снова принимается мычать, но все это урывками, маленькими кусочками.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, садясь рядом и пытаясь распутать волосы.

Она смотрит мне в глаза, но не перестает напевать.

– Ты беспокоишься об Эдгаре? – спрашиваю я. – Его обязательно найдут.

Ловкие пальчики продолжают тянуть нитку, но мелодия наконец смолкает, и Рен начинает говорить.

– Я просто очень хочу, чтобы они перестали играть.

– Играть? Ты думаешь, что это игра?

Рен очень серьезно кивает.

– Они и меня звали поиграть, но я сказала, что не хочу. Я не боюсь, – поспешно добавляет она, – но они приходили так поздно.

– Кто они, о ком ты, Рен?

– Эд и Сесси.

– Сесилия? – имя застревает у меня в горле. Сесилия Портер. Девчушка, которая потянула Рен в хоровод, горстка веснушек и копна рыжих кудряшек.

Рен подается вперед, округляет глаза, как делают маленькие дети, собираясь сообщить какой-то секрет.

– Я их слышала, оттуда, издалека. – Она тычет пальцем за окно, из которого льется яркий утренний свет.

– Когда ты их слышала? Прошлой ночью?

Она кивает спокойно, как ни в чем не бывало.

– А ты уверена, что все это тебе не приснилось?

Рен отрицательно мотает головой и тут же снова сосредотачивается на окне.

– Ты там кого-нибудь видела?

– Нет, было слишком темно.

Я вспоминаю ночной ветер и те почти-голоса, которые слышались в его песне.

– Ты точно слышала голос Сесилии, и ее тоже?

Рен убежденно кивает.

– Я точно знаю, что слышала.

Из-за двери нашей комнаты доносятся голоса. Хриплый дядин бас. Ленивый, врастяжку говорок Бо. Спокойные, размеренные слова мамы. Но все голоса звучат тревожно, каждый по-своему. Я сглатываю комок, заранее зная причину, хотя еще не слышала от них новостей и имени ребенка. К тому времени, как я, торопливо одевшись, выхожу на кухню, разговор уже почти иссяк.

– …снова…

– …говорили с Марией или Питером?

– …Алан ничего не видел.

– …сделать что-то подобное?

– Что случилось? – спрашиваю я, присаживаясь на деревянный стул. Хотя я и сама уже обо всем догадалась, все же сердце у меня падает, когда я слышу мамин ответ.

– Сесилия.

– Похищена, – гудит Отто.

– Или сбежала, – говорит Бо, опираясь на стол.

– Одним словом, исчезла, – шепчет моя мать.

– Никто ничего не знает.

У меня внутри все сжимается. Рен знает. На пороге слышатся шаги, громкие и решительные, а через минуту в кухню врывается Тайлер.

– Отто, люди собрались, – сообщает он. Я замечаю, что он старательно избегает упоминания о том, где они собрались и что собираются делать. Дядя коротко кивает ему и ставит на стол кружку.

Увидев меня, Тайлер вздергивает подбородок. Знаю, он горд тем, что входит в дозор. Он подходит ко мне, хватает за руку и целует ее, понимая, что в присутствии Отто я не отвечу грубостью. Я чувствую на себе тяжесть дядиного взгляда, а Тайлер наслаждается моментом. Застыв, я стою неподвижно, ожидая, когда он выпустит мою руку, но он и не думает этого делать.

– Обещаю, Лекси, – говорит он, с важным видом сдвигая брови, – мы поймаем негодяя раньше, чем он навредит еще кому-нибудь.

Да, мы поймаем, думаю я, изображая спокойствие. Но вслух ничего не произношу, боюсь, что голос меня выдаст, так что молча киваю и высвобождаю руку. Я жду, когда все уйдут, уже продумывая, как поскорее попасть к дому Сесилии.

Тайлер выжидающе смотрит на Отто, не будет ли приказа. Дядя переводит взгляд с него на меня.

– Тайлер, ты остаешься здесь, с Лекси.

– Но как же, Отто?.. – начинает Тайлер.

– Ты остаешься здесь, Тайлер, – Отто поворачивает голову ко мне, – И ты тоже. Оба.

– Если ты хочешь, чтобы мы были вместе, так позволь нам обоим идти на поиски, – настаиваю я.

– Ступай в деревню, – обращается дядя к Бо. – Я догоню.

Бо мигом хватает ружье и исчезает.

Скрестив на груди руки, Тайлер отходит к столу.

Отто молча берет свое ружье, стоящее в углу, поравнявшись с мамой, пожимает ей руку. Наверное, это означает «Не волнуйся» или «Я все улажу», но мама только ниже склоняет голову над противнем. Когда дядя проходит мимо меня, я трогаю его за рукав.

– Пожалуйста, – я стараюсь скрыть гнев и обиду, стараюсь, чтобы голос звучал мягко, – разреши мне участвовать в поисках. Ты обещал…

Отто на миг сбрасывает маску, лицо у него усталое, напряженное.

– Обещал подумать, а потом решил, что это плохая идея. Здесь ты в безопасности.

Я кошусь на Тайлера. У нас с дядей разные понятия о безопасности.

– Я хочу помогать. – Мне очень нужно проверить, есть ли и у дома Сесилии странный, проложенный ветром след. Куда он ведет? – Я могу помочь вам.

Отто кладет руку мне на плечо.

– Если хочешь помочь, присмотри за матерью и сестрой. Я не могу позволить себе беспокоиться еще и о Рен. Так что побудь здесь, пока мы разберемся что к чему, ладно?

Он снимает руку, и, не успеваю я моргнуть, на нем уже снова маска, такая жесткая, что морщины больше похожи на глубокие трещины.

– Прошу, Лекси, – бросает он, уже выходя, – побудь дома.

Я провожаю Отто до дверей и гляжу вслед, пока он не скрывается из виду где-то за холмом, отделяющим нас от деревни.

– Прости, дядя, – шепотом говорю я его тени, – но я не могу.

На мое плечо опускается рука. Тайлер целует меня в макушку.

Я разворачиваюсь и, к своему удивлению, вижу, что он расстроен не меньше моего.

– Хочу тебя спросить, – заговаривает он через мое плечо в ту сторону, куда ушел Отто. – Вот скажи мне, почему, по-твоему, он нас оставил?

– Откуда мне знать, Тайлер? Может, потому что я девушка, и он считает, что я слабая, не могу помогать или вообще что-то делать, если на то пошло.

– Он не считает, что ты слабая… и я так не считаю. – Тайлер так низко опускает голову, что мы чуть не сталкиваемся лбами. – Отто думает, что ты видишься с чужаком. Вот почему он держит тебя в стороне.

– С чего он…

– И мне сдается, – шепчет он, – что Отто прав.

– Зачем бы мне такое делать? – оттолкнув Тайлера, я выбегаю в коридор.

– Он очень опасен, Лекси.

– Ты не можешь этого знать, – слишком быстро отвечаю я и добавляю: – и я тоже.

Тайлер хватает меня за руку, прижимает к стене.

– Когда ты его видела?

Схватив меня за плечи, он держит и не выпускает.

– Дело сейчас не в чужом, – медленно говорю я, – а в Эдгаре и Сесилии.

– Откуда ты знаешь, что он тут ни при чем?

– Я не знаю, – возражаю я. – И как раз собиралась сегодня что-нибудь разузнать.

– Увидеться с ним?

– Нет! – Я молочу кулаками в его грудь, но он не ослабляет хватку. – Поискать следы, подсказки, что-нибудь, что может привести к детям!

Тайлер придвигается ближе, давит на меня своим весом.

– Не ври мне!

– Тайлер Уорд! – это голос мамы. Она стоит в дверях кухни, белая от муки, глаза спокойные и синие…

Мы с Тайлером застываем, появление мамы для нас обоих – как ушат воды.

Наконец он выпрямляется и, убрав от меня руки, приглаживает волосы.

– Да, миссис Харрис?

– Мне нужно еще несколько поленьев для очага, – она кивает в сторону двора. – Тебе не трудно?

Бросив на меня долгий взгляд, Тайлер хитро улыбается.

– Совсем не трудно.

Он выходит, плотно притворив за собой входную дверь.

Я остаюсь стоять у стены. Мама возвращается на кухню.

Некоторое время я смотрю на закрытую дверь, пока не начинаю соображать яснее и не понимаю, какой подарок сделала мне мать. Это шанс. Набрав в грудь воздуха, я иду к ней на кухню, собираясь убеждать и уговаривать, и обнаруживаю, что она подкладывает щепки в огонь, а у очага лежит целый штабель дров. Она смотрит на меня. И в ее глазах нет пустоты. Мама вытирает руки передником, указывает на открытое кухонное окно и бросает только одно слово.

Одно прекрасное, решительное слово.

– Иди.