6

Морк снимает защиту

Это была еще одна ночь в Improv на Манхеттене. Робин выбежал на сцену. Ему нравилось приезжать в этот город, нравилось оставаться здесь на выходные, чтобы поймать то нечто, что он мог найти только в Нью-Йоркских клубах. Зрители здесь были очень требовательны и не простили бы ошибку, в то время как в Лос-Анджелесе или Сан-Франциско к его выступлениям народ относился весьма лояльно.

Рич Шиднер, друг и коллега, вел шоу, когда неожиданно появился Робин, но это появление запомнилось навсегда. «Естественно, все были в шоке, – рассказывал Шиднер. – Он просто взорвал аудиторию за какие-то сорок минут. Что бы Робин ни делал, вызывало смех». После этого Робин с Шиднером наблюдали из-за кулис, как другой комик безуспешно старался повторить его успех. «Следующие два акта были просто никакими, это была пустая трата времени, но тут Робин сказал нечто неожиданное. Взволнованно глядя на сцену, он тихо, словно сам себе, произнес: ”Я больше не знаю, что смешно, а что нет“. Я был поражен. Многие бы сказали: ”Мы делаем так, чтобы все смеялись, так и будем продолжать, это же здорово“. Но Робин волновался, что теряет контроль над тем, что смешно, а что нет. И это проблема любого настоящего комика».

На протяжении целого года казалось, что Робин находится на гребне волны. Его ситком имел огромный успех, а первый альбом был в числе бестселлеров. Его излучающее счастье лицо украшало все виды товаров «Морк и Минди», включая футболки, коллекционные карточки, настольные игры и фигурки. Робин стал настолько узнаваемым, что больше не выходил на улицу в своих радужных подтяжках, которые ранее были неотделимой частью его образа, чтобы дети не подходили к нему с вопросом, возьмет ли он их с собой в космос. Крупное телосложение не делало его неуязвимым, напротив, он столкнулся с таким количеством проблем, что раньше и представить себе не мог.

В мартовском выпуске журнала «Los Angeles» от 1979 года в самом верху колонки со сплетнями под названием «The Insider» была опубликована новость о том, что Робин плагиировал часть своего материала у других комиков. В статье говорилось, что «группа молодых комедиантов из Лос-Анджелеса» – имена не упоминались – утверждала, что Робин приходил на шоу в Comedy Store, а позже их реплики появлялись в сериале «Морк и Минди». Некоторые из этих комиков, как говорилось в статье, отказывались выступать в клубе, если там будет Робин, а один исполнитель, имя которого не называлось, утверждал, что прижал Робина к стене и потребовал заплатить ему 300 долларов за те реплики, которые, по его мнению, были украдены, и Робин якобы с этим согласился. Статья заканчивалась тем, что эта группа комиков очень сильно боялась бросать вызов мощным менеджерам Робина в Rollins Joffe, но в то же время указывалось, что они «также понимают, что эта история может убить их лучшие шутки».

Спустя несколько дней эта история дошла и до Восточного побережья, когда ею заинтересовалась Лиз Смит из Нью-Йоркской «Daily News». Опять не назвалось никаких имен и деталей, а лишь повторялась история от анонимного источника, который «швырнул самого талантливого актера об стену и потребовал заплатить», и говорилось, что «завсегдатаи клуба подтверждают, что Уильямс заплатил».

Позже в апреле «Chicago Tribune» опубликовала длинную статью, которая во всех подробностях описала выдвигаемые претензии, и обрисованная в ней картина была далеко не лестной. Хотя в ней и говорилось о вызывающих зависть трудностях, с которыми пришлось столкнуться Робину в борьбе за огромную телевизионную аудиторию и армию фанатов, которые на него налетают, как «недоеденные драже», речь шла еще и о том, что у Уильямса есть и более глобальные проблемы: «В тесном комедийном сообществе Западного побережья его знают как человека, ”заимствующего“ фразы и концепции из других выступлений – грубо говоря, за воровство материала».

«Tribune» предупреждала, что исторически такие исполнители, как Милтон Берл, Ленни Брюс и Фредди Принц, тоже были «не чисты на руку», здесь же припоминались маловероятные рассказы о Уильяме Клоде Филдсе, которому, по рассказам, сломали ноги за воровство одной из ролей, и Шекки Грин, который отказывался выступать в Лас-Вегасе до тех пор, пока из зрителей не прогнали комика-вора.

В статье перечислялось несколько шуток из репертуара Робина, которые он использовал либо в своих живых выступлениях, либо в «Морк и Минди», и которые вполне возможно принадлежали другим комикам. Повторяющаяся шутка, когда Робин заявлял: «А сейчас я вам покажу что-то, чем я особенно горжусь», а после этого начинал расстегивать ширинку, по словам авторов статьи, принадлежала Чарльзу Флейшеру, а слова «Реальность – вот это концепция», ставшие названием знакового альбома Робина, возможно, принадлежали Биффу Мэнарду. В статье также говорилось, что одна из известных крылатых фраз Морка «Что происходит, плазма?» – слова, с которыми он часто обращался к своему юному другу Юджину (Джеффри Жаке) и их осознанно неверная комедийная интерпретация «Что происходит, кровь?» – были позаимствованы у Джона Уизерспуна, актера и комика, который вместе с Робином выступал в «Шоу Ричарда Прайора» и у которого долгое время была сценка о переехавшем в Беверли-Хиллс друге, который часто произносил эти фразы.

Уизерспун рассказывал «Tribune», что у них с Робином был на этой почве конфликт. «Он ответил: ”Я много импровизирую. И если я использовал твою фразу, то заплачу за это“, – вспоминал Уизерспун. – Я возразил: ”Ты не сможешь мне заплатить, потому что шоу просмотрели 40 миллионов человек. И если за каждого из них ты дашь мне по доллару, будет круто. О другом и толковать не стоит“. В статье также цитировали таких комиков-ветеранов, как Том Дрисен, который подтвердил авторство Уизерспуна, и Тим Томерсон, который рассказал, что ему угрожали менеджеры Робина за исполнение сатирической сценки о нем. «Я принял его позу, положив руку на бедро, и сказал: ”О, я буду вести себя так“, – объяснял Томерсон. – Это вызвало смех комиков в зрительном зале, которые были в курсе, о чем я говорю».

Робин, сильно задетый этими обвинениями, категорически все отрицал. «В этом нет ни капли правды, – говорил он. – Они все мои друзья, я не хочу ни с кем из них ссоры». Некоторые коллеги встали на защиту Уильямса. Ховард Сторм, режиссер «Морк и Минди», говорил, что менее успешные комики просто завидуют успеху Робина. «Когда ты успешен, к тебе будут одни и те же претензии», – говорил он.

Другие исполнители, знакомые с Робином в то время, никак не могли прокомментировать эти заявления. Мало кто из них верил, что он действовал умышленно и хотел преподнести чужие шутки как свою собственную работу. Однако некоторые признавали, что хотя это и не было открытым плагиатом, но Робин действительно повторял слова, реплики, копировал персонажей и сюжеты, которые изначально придумали другие исполнители. Порой он даже не осознавал, что делает.

Некоторые комики утверждали, что поведение Робина попадало в ту зону, которая считалась приемлемой в соответствии с этическими представлениями сообщества. «Робин видел что-то, что ему нравилось – как это смотрится и как звучит, – рассказывал Джим Стаал, выступавший с Робином в Comedy Store Players и снимавшийся с ним во втором сезоне «Морк и Минди». – А затем он делал это по-своему, что-то добавлял, что-то убирал. Мы это называли ”сладкой кражей“. Порой Робин преподносил свою интерпретацию чужого материала, а зрители об этом даже не догадывались».

Но не все допускали возможным даже небольшое заимствование. Ричард Льюис, друг и коллега, говорил, что вполне понимает тех комиков, которые считают такое поведение непростительным. «Робин мог взять сюжет или шутку, а затем сделать ее лучше, потому что он был гением, – говорил Льюис. – Но сама задумка тоже на вес золота. Если у молодого комика есть все четыре-пять минут в шоу ”Сегодня вечером“, и внезапно Робин выступает с тремя его шутками, естественно, он в заднице. Так что да, для некоторых существовала весомая причина быть так враждебно настроенными».

Но существовал и другой Робин, который повторял слова и идеи других людей неосознанно и бессознательно – результат быстрого ума, который впитывал абсолютно все, смешивая новую информацию с уже имеющейся, в результате чего артист был искренне уверен, что это его собственные изобретения.

Порой Робин осознавал, что он сделал, и очень об этом сожалел, желая искренне загладить свою вину. «Что-то словно щелкало у него в голове, – рассказывал Стаал. – После чего он говорил: ”Дерьмо, я вспомнил, откуда у меня эта сторочка. Клянусь Господом, я не хотел“».

Однажды, когда Робин выступал в «Copacabana» в Нью-Йорке, как-то в обед он отправился по магазинам с Моникой Ганас и Джошуа Рауль Броди из группы «Rick and Ruby», а затем на такси вернулся в театр. «Движение было напряженное, такси ехало медленно, – вспоминал Броди. – Когда садились в такси, Моника рассказала Робину историю, которая произошла с ее двоюродным братом. А когда мы выходили из такси, уже Робин рассказывал Монике ту же историю, как если бы она произошла с кем-то другим. То есть за время пути он уже и забыл, от кого слышал эту историю». Относительно любых обвинений в незаконном присвоении тот же Броди говорил: «Ваша честь, я хочу предложить объяснение. Это была болезнь, а не кража».

Гораздо позже Робин выработал определенную позицию по этому вопросу. «Если вы зависаете в клубах, как я, 24 на 7, то слышите многое, – говорил он, – затем, когда вы начинаете импровизировать, мозг выдает вам все то, что успел накопить. Во всяком случае, так работает мой мозг». В какое-то время Робин перестал ходить в клубы, боясь, что его снова обвинят в воровстве реплик и насмешках над материалом других актеров. А когда ходил, то предпочитал отмалчиваться и не афишировать себя. «Мой мозг был переполнен информацией, – говорил он. – А я не всегда мог ее использовать. "Ах, это ваша фраза? Простите, я не знал. Вот дерьмо…"»

Но до тех пор, пока он давал зрителям то, чего не мог дать ни один другой комик, Робин понимал, что ему не о чем беспокоиться: «По-настоящему уникальным парням не о чем волноваться», – говорил он.

Что бы Робин ни делал – намеренно или случайно, – Джейми Масада, владелец Laugh Factory, говорил, что им двигала благородная цель, которая в конечном итоге вышла из-под контроля. «Он зависимая личность, – сказал Масада. – Робин зависел от смеха. Иногда ему безумно хотелось всех рассмешить. Но не нужно было красть материал».

Но теперь, когда Робина называли вором, он обнаружил, что независимо от того, сопротивлялся ли он яростно этим обвинениям или вообще не отвечал на них, над его головой нависла туча, и он ничего не мог поделать, чтобы избавиться от нее.

Дом все еще оставался для него убежищем. В статье «TV Guide» того периода Робин тепло благодарил Валери за все, чего достиг или получил. «Валери – моя муза, – говорил он в интервью. – Она моя точка заземления».

Но давно знавшие их друзья говорили, что паре приходилось бороться с его быстро растущей славой. «Робин был молод, а переход от просто забавного парня из клубов до звезды был крайне стремительным, – рассказывал Беннетт Трамер. – И, конечно же, это испытание для брака. Ты только что вышла замуж, а потом буквально через два-три месяца твой муж становится самой известной звездой во всей стране. Вместе им было комфортно, но ей приходилось очень тяжело». «Были только я и мой муж, а теперь весь мир хотел получить хоть частичку от него. Брак – это великолепно, но его не хотелось бы демонстрировать на весь мир всего через месяц или два после свадьбы».

Иногда Робин очень прохладно и сдержанно отзывался о Валери на публике. На пресс-конференции, посвященной «Морк и Минди», когда ему задали вопрос, как жена справляется с его молниеносным успехом, Робин ответил: «Довольно не плохо, думаю. Сейчас она в Луизиане, но мы общаемся по почте. Она пишет, что наш мальчик растет».

Однажды вечером Валери вместе с Брайаном Сеффом, их другом из Rick and Ruby, смотрела выступление Робина в Comedy Store. Робин рассуждал о странностях известности и сказал зрителям: «Ко мне только что подошли девушки. Я никогда их раньше не видел, а они прощебетали: ”Извините, вы бы не хотели…?“» И Робин показал пальцем на пах.

«Он говорил об этом так, что было понятно, что для него это неприятно, – вспоминал Сефф. – А Валери выкрикнула: ”Да ладно, тебе же это нравится“. Безусловно, Робин услышал ее выкрик и тут же среагировал: ”О, это меня жена подкалывает“».

Если бы Робин был пособранней и умел сосредотачиваться, он был бы хорошим мужем, но он очень быстро и легко отвлекался, а сфера его деятельности предоставляла огромное количество этих отвлекающих факторов. «Робин был как огромный щенок: ”Давай поиграем. Давай подурачимся. Давай что-нибудь поделаем“, – рассказывал Джим Стаал. – К тому же его график предполагал много свободного времени, что позволяло одной форме плохого поведения органично перетекать в другую».

«Мы получили новый сценарий в понедельник, вычитали его, пообедали, а потом в обед, отказавшись от нескольких сцен, решили, что рабочий день окончен, – рассказывал Стаал. – Вечером в понедельник мы с Робином пошли в Comedy Store. Выступили, и кто-то сказал: ”А пойдем на пля“», имея в виду Хермоса Бич, где выступили в Comedy and Magic Club, а затем зависли у Молли Мэдден, модели и агента, подруги Доубер и девушки Кристофера Рива».

Стаал, который в то время переживал развод, сказал, что та толпа, что была в доме Мэдден, состояла из «отдыхавших на пляже людей, которые просто решили поразвлечься», а он туда отправился, чтобы познакомиться с моделями из агентства. «Я бы пошел домой пораньше, но Робин прекрасно проводил время. Какой бы ни была ночь, и кто бы ни был вокруг, казалось, ему было все равно, его аппетиты и выносливость поражали. Робин выступал в Comedy Store, а затем еще и в Improve, – говорил Стаал. – А мог и уехать от нас в Хермоса Бич или в другие пару клубов. И дальше, и дальше, и дальше».

Комик, актер, член Comedy Store Players Тейлор Негрон был частым спутником Робина во время его декадентских походов. Негрон рассказывал, что сцена после выступления Comedy Store Players выглядела крайне непристойно. В гримерке было полно «двойников Лу Рида по имени Геркулес или Ракель, которые потряхивали крошечными бутылочками с кокаином». Затем, с его слов, все приступали к поиску более сильного горючего: «Робин любил кокаин, а мы любили Робина, поэтому ходили с ним на вечеринки, где все вокруг затягивались. Мне кокаин не нравился. Мне хотелось пропылесосить от него все коридоры во всех квартирах во всем мире».

Каждый друг Робина или приближенный к его кругу общения был потенциальным жертвой National Enquirer или любого другого таблоида, рыщущего по всему Лос-Анджелесу в поисках грязных историй о нем. «Они всегда ноходились в поиске рассказов и сплетен, – рассказывал Стаал. – Странно, конечно. Ты куда-то ходишь, что-то делаешь, а через несколько дней в какой-нибудь газетенке Enquirer читаешь, что там происходило. Как у них это получалось? Я узнал, что Enquirer занимался подкупом. Можно было заработать пятьсот-тысячу баксов, если у тебя была проверенная информация. А можно было и просто сослаться на другой источник, сказав: ”Да, все именно так и было“».

Чтобы предотвратить подобное и не допустить доведения подобной информации до широкой публики, Валери порой приходилось попадать в неловкое положение и просить друзей Робина помочь ей. Однажды, рассказывал Стаал, Валери подошла к нему в Comedy Store и поинтересовалась: «А ты сегодня ни с кем не встречаешься?» Когда он ответил отрицательно, она попросила его прогуляться вечером с моделью и актрисой Кэнди Кларк, чтобы придержать ее подальше от Робина. Стаал рассказывал, что после этого подумал: «Вот это да, неужели у них все так плохо?»

Но у Валери очень мало что получалось держать в тайне. В июле в «New York Post» появилась статья, что Робин с Валери готовятся к разводу в связи с тем, что Робин «в открытую бегал по всему Голливуду с моделью Молли Мэдден». В статье приводилась цитата Валери: «Я достаточно натерпелась. Очень неприятно, когда твоего мужа повсюду видят с другой женщиной. Я не могу смириться с мыслью, что потеряю его навсегда, но что я могу еще сделать?» Через несколько дней Нью-Йоркская Daily News застали Робина и Валери в «Студии 54» во время празднования дня рождения Энди Уорхола, все выглядело так, будто они помирились. Робин рассказывал газетам, что их поездка в Нью-Йорке стала «четырехдневным медовым месяцем», и, как замечалось в статье, «даже ранний прилет Шерил Тигс не испортил его».

Когда в августе Робин появился на обложке «Rolling Stone», он был сфотографирован с голым торсом, где по всей груди и рукам торчали пучки волос. «Внешний вид Уильямса так и пышет сексуальностью, – отмечалось в профиле журнала. – По почте он получал надухаренные открыточки и нацарапанные детским почерком приглашения, но всегда выходил сухим из воды с помощью дерзких шуток и жестов… Как и Морк, Робин приглушал сексуальность до тех пор, пока похоть не возвели в ранг непреодолимой силы. Его шутки о сексе были не настолько безобидными и не очень далеки от похабщины». Дальше описывался воображаемый диалог Робина с его пенисом, который отвечал фальцетом сеньора Венса. В интервью Робин отрицал скандальное заявление о его личной жизни и называл это «бредом».

Но в конце октября Робин появился на обложке «People» и в статье под названием «Морк рассвирепел? Успех пошатнул жизнь и брак, но теперь все в порядке». Сопровождалось все информацией о связи Робина с Мэдден, а также слухами о том, что Валери уехала от Робина и проводила в одиночку время в Италии, но Валери опровергла все эти слухи, назвав их «абсолютно ложными».

Робин приписывал все трения в браке в качестве побочных эффектов их акклиматизации к необычайно строгому сообществу Лос-Анджелеса. «Людям не спокойно, – говорил он. – Валери не нравилось здешнее общество, она просила забрать ее отсюда. Но сейчас жена уже привыкла». Робин же научился замедляться: «Это словно медленно выключать двигатель, – объяснял он. – Когда едешь на полной скорости, то он будет работать на холостых, но это временное явление».

Как бы Валери ни старалась выглядеть дипломатично, у нее не было никаких иллюзий относительно похождений Робина: он пил, употреблял наркотики, изменял ей. Но так же, как она считала делом чести хранить тайны мужа, Валери считала, что должна разрешить ему эти шалости в надежде, что таким образом он реализуется как артист и исполнитель, и когда протрезвеет, и перебесится, то поймет, что поступил неправильно, и вернется к ней.

«Я просто безумно любила этого человека, – рассказывала Валери много лет спустя. – И искренне хотела, чтобы он был счастлив. Это делало его счастливым, а я сильно отдалялась от него, и чем больше я отдалялась, тем большая пропасть возникала между нами. А что дальше? Было очень много желающих заполнить эту пропасть».

Сначала было захватывающе – как Робин получает признание, которое он заслужил. «Это было настоящее приключение», – рассказывала Валери. Но по мере того, как Робин становился все более известным, а Валери нет, она стала чувствовать, что чужая в этом обществе, и между ними пошел разлад. «Меня не уважали, – говорила она, – людям нужен был только он, сам по себе. Грустно, но так в Лос-Анджелесе случается. Некоторые люди обманывали его, и это не шло ему на пользу. Как не шло на пользу и нам как паре, а также его здоровью и таланту. Его портили женщины и наркотики. Вот в чем была проблема».

Валери не могла следить за Робином, когда он был далеко от нее. «Лос-Анджелес – огромный город, а в то время не было мобильных, – рассказывала она. – У нас было две машины. Два дома. А Робин совсем обезумел. И балдел от этого».

Изменения, происходившие в его жизни, не могли пройти мимо принесшего столько успеха сериала «Морк и Минди». Весной 1979 года менеджеры Робина добились увеличения его гонорара вдвое, по 30 000 долларов за эпизод, что за весь период существования шоу составило бы три миллиона долларов. Но когда показ сериала возобновили в сентябре, он уже не был той полноценной комедией, как в первом сезоне. Несколько ключевых актеров покинули шоу, в том числе Конрад Дженис и Элизабет Керр, сыгравшие отца и бабушку Минди, а также Джеффри Жаке, который сыграл десятилетнего друга Морка и «главного жевуна» Юджина. Их заменили новыми персонажами, такими как любопытный сосед (Том Постон) и напыщенный двоюродный брат Минди (Джим Стаал), а также вечно ругающиеся брат и сестра (Джей Томас и Джина Хект), которые управляли гастрономом в Нью-Йоркском стиле.

По давней телевизионной традиции руководство АВС решило, что у них есть хит и самый лучший способ его сохранить в этом статусе – это немного изменить, опираясь на советы фокус-групп, а также на свои собственные не доступные пониманию капризы. «На канале считали, что пожилые люди как мертвый груз – они не приносили шоу никакой пользы, – говорил Дэйл МакРэйвен. – Я считал это ужасной идеей. Нельзя избавиться от отца и бабушки, а они это сделали. Нам пришлось было с этим смириться, но они пошли на попятную и вернули некоторых, но было уже поздно, ущерб был непоправимый».

Хуже того, АВС переместил «Морк и Минди» с четверга на воскресенье, с целью побороться за аудиторию против сериала «У Арчи Банкера», нового шоу CBS, основанного на комедии «Все в семье». Но в персонаже, сыгранном Кэрроллом О’Коннором, который позже одержал победу над Робином при вручении премии «Эмми» за лучшую мужскую роль в комедийном сериале, осталось еще много жизни. «У Арчи Банкера» стало новым чемпионом в вечернем рейтинге, в то время как зрительная аудитория «Морк и Минди» стала падать.

Хотя эти изменения сильно удручали персонал шоу, на Робина они оказывали особое влияние. Доброта и целостность, которые зрители ассоциировали с Морком, были основополагающими в этой роли, среди невинных и бесхитростных персонажей сериала у Робина была роль самого невинного и бесхитростного из всех. Но когда у него появились новые партнеры, Робину пришлось поменять и свое поведение относительно них. Морк стал менее целомудренным, более поглощенным самим собой, открыто страстным и осознающим свою двойственную натуру.

Эти изменения заметила и Пэм Доубер, хотя она и понимала, что это в первую очередь ошибка руководства АВС и их необдуманного вмешательства. «Второй сезон был испорчен, – говорила она. – У него стал абсолютно другой смысл, поэтому и Робин стал вести себя в нем иначе». В конце концов АВС заметили, что некогда добродушный Морк приобрел резкие черты. Но на этом этапе сеть была настолько подвластна Робину, что они боялись сказать ему, что что-то идет не так, поэтому попросили Доубер поспособствовать им в этом. «Они все твердили: ”Поговори с Робином, он больше не тот наивный персонаж“, – рассказывала она. – Они сами его уничтожили, а теперь сходили с ума, потому что Робин стал немного иначе играть».

Робин тоже был сильно озадачен, так как теперь сценарии «Морк и Минди» были повернуты в какую-то сексуальную сферу – например, серия, где Морк стал членом группы поддержки футбольной команды «Денвер Бронкос», или двухсерийная сюжетная линия, где Морк встречает расу похотливых, одетых в бикини инопланетян, лидера которых сыграла Ракель Уэлч. В результате сериал стал похож на так называемое «сисечно-пиписечное шоу». Но Робин все еще не был серьезно разозлен и смиренно наблюдал за происходящим. «Во втором сезоне шоу изменилось и изменило нас. И это никому не пошло на пользу, – говорил он позже. – Думаю, наши постоянные зрители посмотрели на все это и сказали: ”Мой бог, что это такое?“ Но это не столько меня разозлило, сколько заставило задуматься, почему так».

Параллельно менеджеры Робина пытались вывести его за рамки телевизионной карьеры и сделать из него кинозвезду. Они яростно сражались за своего клиента и зашли в этом настолько далеко, что затеяли судебное дело против продюсеров похабной низкобюджетной комедии «Могу ли я это сделать, пока очки не понадобились?», в которой промелькнул Робин, когда еще только пытался пробраться на сцены Лос-Анджелеса, и которая совсем недавно была перевыпущена ради того, чтобы заработать на имени и славе Робина. Команда Уильямса назвала это вторжением в его частную жизнь и вводящей в заблуждение рекламой, так как продюсеры заявляли Робина в качестве исполнителя главной роли, а позже суд постановил, что все рекламные щиты и плакаты с именем Робина должны включать по меньшей мере имена еще трех актеров, игравших в фильмах, и не упоминать «Морк и Минди».

В целях защиты менеджеры также отговаривали Робина от каких-либо будущих проектов, которые не состыковывались с их видением его будущего. С тех пор как они с Беннетом Трэймером работали над альбомом «Reality… What a Concept», эти двое стали обсуждать идею сценария фильма, который напишет Трэймер и где сыграет Робин. Уильямс рано отказался от возможности написать что-нибудь для себя. «Быть смешным в печати – для меня очень трудно, – говорил он. – Я могу это исполнить, потому что здесь все прямо, ка-бум. Но когда я сажусь за машинку, то чувствую себя аутистом».

Одна из этих историй, где Робин сразу играл несколько персонажей, как Питер Селлерс в «Доктор Стрейнджлав» или Алек Гиннесс в «Добрые сердца и короны», была о пятерняшках или даже шестерняшках, которых разделили в детстве, они выросли, не зная друг о друге, и встретились только будучи взрослыми. «Думаю, финал был хорош для ООН, – сказал Трэймер о сценарии. – Последняя строчка была что-то типа: ”Мы верим, что все мы братья – и в нашем случае это буквально“».

В другом возможном сценарии, который Трэймер хотел назвать «Апчхи», Робин должен был играть застенчивого растерянного химика, который изобрел лекарство от простуды. А по третьему сценарию должен был сыграть роль десятилетнего мальчика, который за одну ночь по непонятным причинам становится тридцатилетним мужчиной. В этом, как говорил Трэймер, должна была быть сцена перерождения как в фильме «Человек-волк», «когда отовсюду начинают расти волосы и гремит гром».

Но у каждого из этих сценариев была фатальная ошибка, которая не дала им получить право на жизнь: Трэймер получил некоторый бюджет от Paramount на съемку «Апчхи», но студия затянула процесс, когда узнала, что Пэдди Чаефски, страдающий диспепсией, удостоенный премии Академии сценарист «Телесеть», тоже приступил к работе над проектом о фармацевтической индустрии. Другие же сценарии отмели менеджеры Робина, которые посчитали их несостоятельными, несколько замудренными и слишком похожими на персонажа, которого он уже играл в «Морк и Минди». Робин так и не привык к отказам, таким частым в сфере развлечений, он казался ошеломленным, но смирился с этим.

«Это сильно удручало, – рассказывал Трэймер, – Робин был чрезвычайно чувствительным и не умел принимать отказы. Не то, чтобы он ломал или разбрасывал мебель, но это его очень сильно расстраивало. И это нормально, не все в этой жизни сбывается. Но Робин слишком привык, что все идет, как он задумал. Отказ не отбивал в нем желание этим заниматься, но принять это ему было довольно трудно».

Для Робина его менеджеры запланировали роль главного героя – нарисованного морячка в музыкальной версии фильма «Попай». За этой ролью они охотились больше года, как только основной претендент на нее – Дастин Хоффман – отпал. «Попай» был детищем продюсера Роберта Эванса, первоклассного создателя «Истории любви», «Крестного отца» и «Китайского квартала», который подобрал для написания музыки к фильму автора-исполнителя Гарри Нилссона, а также Джулса Файфера, карикатуриста и сценариста («Познание плоти») – для написания сценария. Вместо эксцентричного моряка из анимационных короткометражек и мультфильмов, Файфер хотел продемонстрировать его корни, и Попая изобразили как в изначальном мультфильме Элзи Крайслер Сегара 1930 года. Джон Шлезингер, получивший «Оскар» режиссер «Полуночного ковбоя», был первым, на кого пал выбор Эванса, но его это не заинтересовало. Поэтому проект передали в руки Роберта Олтмена, неординарного режиссера «Военно-полевого госпиталя» и «Нэшвилля», который никогда не имел дело с большими высокобюджетными франшизами.

У Робина были некоторые опасения по поводу роли мускулистого моряка, он боялся, что его уникальность затеряется за образом мультяшного героя. Он показал сценарий «Попая» Трэймеру, его тоже это не впечатлило. «Я сказал: ”Если достаточно просто того, чтобы ты говорил как Попай, для продажи фильма, тогда берись. Но здесь нет никакого сюжета”, – вспоминал Трэймер. С другой стороны, среди тех, кто подбадривал Робина принять этот вызов, был Кристофер Рив, который совсем недавно праздновал победу в аналогичных условиях в хитовой экранизации фильма «Супермен».

Робин согласился на роль и сразу же погрузился в нее с головой. Он тренировался в танцах и акробатике, учился петь песни, сделал короткую стрижку, покрасился в блондина и сам себя убедил, что это будет прорыв на телевидении. «Я мечтал, что однажды проснусь и поблагодарю Академию, – говорил он. – Я думал – вот он, мой ”Супермен! ”Наконец, я взлечу чертовски высоко! После первого дня работы над ”Попаем“ появилась мысль, что, может, еще не все потеряно, и я смогу выбраться. Бог мой, когда же это закончится?»

В январе 1980 года Робин отправился на средиземноморский остров Мальту для шестимесячных съемок в «Попае». Бюджет фильма составил 20 миллионов долларов, это было совместное производство Walt Disney и Paramount Pictures, Робину заплатили гонорар в размере 500 000 долларов плюс процент со сторонних потенциальных доходов. Шелли Дюваль, актриса, часто снимавшаяся в фильмах Олтмена и точная копия Олив Ойл, была выбрана на роль любимой девушки Попая, несмотря на то, что Эванс хотел пригласить Гилду Рэднер.

Когда Робин приехал на съемки в огромном пиджаке с большими под-плечиками, которые не давали ему поднять руки, и увидел разваливающиеся декорации городка Свитхевен, то это вызвало в нем достаточно грубую реакцию. «Представьте себе Сан-Квентин на валиуме», – скажет он позже. К тому же все это контролировалось режиссером, который никогда ранее не снимал фильмы такого масштаба, не говоря уже о мюзикле, и который совершенно не чувствовал себя обязанным помочь хоть чем-то своему главному актеру. «Олтмен любил организованный хаос, – говорил Файфер, – ему так было удобно. Это была самая настоящая неразбериха».

Практически сразу Робин и Олтмен схлестнулись из-за диалогов Попая, которые состояли из сложных фраз, полных перлов и неправильных произношений. В начальном монологе главный герой рассказывает о морском путешествии, где было «нечего есть, кроме морковки» (в оригинале nuttin’ on board t’eat but carroks – фраза с большим количеством ошибок):

«Через шесть недель поедания моркови (carroks – от англ. carrots), у меня стало такое хорошее зрение (sike – от англ. sight), что я мог видеть сквозь стены. Видеть рыбу на дне океана (oceang – от англ. ocean). После десяти недель поедания моркови (carroks – от англ. carrots), я уже видел сквозь плоть – я видел человека насквозь до костей. С качественными продуктами можно далеко зайти. Даже со зрением».

Робин произносил эти строки уголком рта, иногда с торчащей из зубов трубкой, ему нужна была свобода для импровизации, а Олтмен требовал, чтобы все было четко, как в сценарии. Файфер говорил, что у него не было четких предпочтений: «Так как мне нравились импровизации, то роман между Попаем и Олив Ойл (Шелли Дюваль) меня вполне устраивал, я представлял себе Кэтрин Хэпберн и Спенсера Трэйси в ”Ребре Адама“». Но со слов Файфера, Олтман думал, что Робин портил персонаж своими бесконечными шутками. И с этим покончили. Это был его первый фильм, и ему нужно было справиться со своей нервозностью.

«Боб сказал, я могу импровизировать шамканье – все в моих руках, – объяснял Робин. – Пару раз, когда я зашел слишком далеко, они просто убавили звук».

Когда на Мальту спускалась ночь, коллективный дух актерской и съемочной группы «Попая» подводил всех к совершению темных и примитивных поступков. Файфер, приехавший сюда в одиночку, жил в мотеле и предавался меланхолии разрушающихся отношений, которые он оставил дома.

«Я был в депрессии и выпивал, – рассказывал Файфер, – когда посреди ночи меня кто-то разбудил словами: ”Сейчас тебя придет бить Робин. Он услышал, что ты спишь с его женой Валери”».

Остолбенев от недоумения, Файфер попросил это повторить. «Он мне еще раз это сказал, а я ответил: ”Чушь!“, но мне посоветовали отсюда убраться, иначе Робин меня прибьет. Я встал и прямо в пижаме пошел по улице».

Когда Файфер вышел из комнаты, то увидел, что к нему по дороге приближается Робин – с таким видом, словно готовится вызвать его на дуэль. Файфер решил не сдавать позиции, вытянул руки и крикнул: «Робин!» Когда Робин дошаркал достаточно близко, то тоже вытянул руки и обнял его. «Мы признались друг другу в любви, так и закончился вечер, – вспоминал Файфер, смеясь. – Я знаю, под чем был я, но не знаю, что нашло на него. Он много, что мог». «Помимо того, – добавил Файфер, – я был на сто лет старше всех остальных. Поэтому говорить, что я сплю с его женой – абсолютный бред».

Под всем его самохвальстве и дурашливости «Попай» был очень нежным фильмом об истории любви к Олив Ойл, фильмом, полном эксцентричных музыкальных моментов на фоне ежедневных рутинных событий («Everything Is Food») и негабаритных парней («He’s Large»), и где главный герой – замкнутый в себе экзистенциалист, который повсюду ищет возможность создать семью.

Но потихоньку производство стало разваливаться. Отношения Файфера и Олтмена разладились после музыкального номера «I Yam What I Yam», который по сценарию должен был выглядеть как «Поющие под дождем». «Я хотел, чтобы Робин мог доминировать на экране, заявляя о себе», – рассказывал Файфер. Но когда он увидел ту унылую версию, которую отснял Олтмен, то воскликнул: «Это просто ужас! В таком виде Попай стал лишним в своей собственной песне». Файфер покинул съемочную площадку и больше не вернулся.

По окончании съемок в разгар грандиозного финала, когда Попай и Олив Ойл сражаются с огромным осьминогом, у производства закончились деньги. «Они всех подставили, – вспоминал Робин. – Как раз в этом месте крайне были нужны спецэффекты, а получилось то, что получилось!» Последние дни на Мальте все наблюдали, как Шелли Дюваль барахталась в бассейне с осьминогом без каких-либо механизмов и кричала: «Помогите!» Из-за того, что на спецэффекты не хватило денег, конец был как в «Эд Вуд».

Положение было настолько плачевное, что рассматривались абсолютно любые идеи по поводу того, как завершить съемки. Робин вспоминал: «Я подшучивал над Робертом Эвансом, который нюхал кокаин у себя же с груди, спрашивая: ”Может, мне пройтись по воде?“ Он серьезно ответил: "Да!"» В результате фильм «Попай» закончился танцем главного героя на поверхности моря под мелодию «I’m Popeye the Sailor Man».

Когда Робин летом вернулся в Штаты, то поехал домой забрать премию «Грэмми», которую он заочно получил за свой альбом «Reality… What a Concept», а также погрузиться в ожидания по поводу фильма, которые, по его ощущениям, не будут оправданы. Он все еще старался не унывать и рассказывал о «Попае» как о близком по духу. Например, в интервью Робин говорил: «Попай простой парень, хотя немного грустноват. Но он пережил много боли и вообще много пережил. Он изгой – вы бы никогда его не заметили, если бы ему не надо было проявить себя посредством своего таланта». Еще у Робина на штанах появилась пуговица, на которой было написано «Ожидай чуда».

Но уже даже на гала-премьере фильма, которая состоялась в китайском театре Манна в Голливуде и на которой присутствовал Робин в цилиндре и бутоньерке из шпината, стало ясно, что фильм не будет популярен. Зрители еле-еле разбирали исковерканные диалоги Робина, не говоря уже о непонятных диалогах других персонажей, а неуклюжий режиссерский стиль Олтмена вообще не подходил музыкальной комедии. «Люди не понимали, что с этим делать, – говорил Трэймер, пришедший на премьеру с Робином. – Это был необычный фильм, он был очень стилизованный, и люди говорили: "Я не совсем понимаю"».

Главные кинокритики после показа фильма 12 декабря 1980 года также не были уверены, что делать, восхвалять или же ругать его. Винсент Кэнби из New York Times сказал, что «Попай» был «чрезвычайно очаровательным, безмерно трогательным фильмом, преимущественно веселым и остроумным, но одновременно пафосным и безвкусным, порой безумно смешным и частенько непонятным. Короче говоря, какая-то сборная солянка». Джин Сискел из Chicago Tribune назвал фильм «высокобюджетной бомбой года, полной всякого дерьма», но Робина поздравил с тем, что «только большой артист мог вынести это», и сравнил его с «молодым Питером Селлерсом».

Фильм посмотрело большое количество зрителей, а за билеты было выручено примерно 50 миллионов долларов, что сделало его двенадцатым самым кассовым фильмом года. Но зрителей не увлекли ни «Попай», ни игра Робина, стало понятно, что этот фильм не сделает из него звезду кинематографа. Хотя со временем он и отзывался о фильме как о «красивой нежной сказке», Робин воспринял неудачу с «Попаем» как личное поражение, и то, что фильм не стал стопроцентным блокбастером, считал своей ошибкой. Ему было даже неприятно, когда название фильма выкрикивали на его стендап-шоу, хотя со временем Робин и придумал несколько реплик, чтобы отшучиваться:

«Да чтобы вы знали, в Голливуде за билет на этот фильм берут в два раза больше, чем на ”Врата рая“».

«Если посмотреть в обратной перемотке, то у фильма есть конец».

Но у Робина в то время были и более насущные проблемы, нежели размер кассовых сборов. За несколько дней до премьеры безумный фанат убил Джона Леннона, дождавшись его у дома в Нью-Йорке. Хотя они лично и не были знакомы, убийство потрясло Робина. «Когда это произошло, в Робине произошли очевидные перемены, – вспоминал Брайан Сефф. – У него началась паранойя». Однажды вечером в ту зиму, когда Робин сошел со сцены в Comedy Store, к нему подошел зритель. «Он сказал: ”Я знаю, где ты живешь, я видел, откуда ты выходил“, – вспоминал Сефф. – Я и не думал, что Робин такой мнительный. Он же подумал, что это преследователь, который собирался его убить».

Робин рассказал о своих ощущениях в необычной серии «Морка и Минди», которую показали в начале 1981 года в середине третьего сезона. Серия называлась «Морк знакомится с Робином Уильямсом», где Робин в том числе играл самого себя, первоклассного комика, отправившегося в Боулдер на благотворительный концерт, а Минди поручено взять у него интервью. В истории рассматривается, что за Робином повсюду гоняются поклонники, очень часто повторяется шутка, что Морка принимают за Робина, хотя они сходства не видят. Морк, будучи наивным инопланетянином, не понимает, почему земляне так превозносят знаменитостей или Робина Уильямса. «Разве вы не знаете, что звезда – это большой мяч или раскаленный газовый шар? – спросил он однажды Минди. – Уильямс же обычный человек, раскрученный в ходе крутой рекламной кампании».

Когда они с Минди наконец встретились с Робином в гримерной, Робин их спросил: «Вы же не из ”Enquirer»?“, при этом немного стыдясь своего статуса. Стесняясь и будучи правдивым, он объясняет, что попал в комедию из-за одинокого детства: «Знаете, у отца была такая работа, что нам приходилось постоянно переезжать, и иногда он оставлял адрес для пересылки писем». Поэтому свои первые образы и голоса Робин придумал, чтобы самого себя развлечь. «И однажды я понял, что мои персонажи могут говорить и делать то, что я не мог себе позволить сделать сам», – рассказывал Робин.

Здесь же Уильямс признается, как тяжело ему говорить людям нет, будь то друзья, которые зовут его отдохнуть, или незнакомцы, которые просят его выступить в их благотворительных шоу, – он очень боялся кого-нибудь обидеть.

«Знаете, – говорит ему Минди, – если бы вы научились отказывать, у вас было бы больше времени на себя».

«Вероятно, это самое последнее, чего я хочу», – тихо отвечает он.

Серия заканчивается на том, как Морк передает свой еженедельный доклад Орсону. Стоя в полной темноте, одетый в красный скафандр, Морк объясняет, что теперь понял, сколько стоит слава и потерянная в результате личная жизнь. «Когда ты знаменит, каждый хочет получить кусочек тебя, сэр. Если ты не умеешь отказывать, у тебя для себя не останется ни кусочка, – говорит он. – Чтобы заполучить славу, надо заплатить огромную цену. У вас есть обязанности, переживания, и, честно говоря, сэр, не все с этим справляются».

Невидимый Орсон отвечает: «Я на это не куплюсь, Морк. Звучит так, будто они в этом преуспели».

«Большинство да, сэр, – дрожащим голосом отвечает Морк, – но некоторые становятся заложниками своей же славы. Очень особенные, интеллигентные люди. Такие как Элвис Пресли. Мэрилин Монро. Дженис Джоплин. Джими Хендрикс. Ленни Брюс. Фредди Принц. И Джон Леннон».

Его глаза наполняются слезами. От зрителей не слышно ни смеха, ни комментариев, экран потухает.