Глава 20
Тихоокеанские общественные склады представляли собой целый квартал выкрашенных в бежевый цвет бетонных зданий-коробок, обнесенных двадцатифутовым решетчатым ограждением. Надпись на рекламном щите, начертанная десятифутовыми ярко-оранжевыми буквами, обещала особо выгодные условия хранения. Логотипом компании был штабель чемоданов.
Мы проехали мимо и засекли, за какое время отсюда можно добраться до болота, потом повернули обратно. Шесть минут в одну сторону, при умеренной скорости езды.
На столбе над въездом на стоянку при складах торчала камера наблюдения. Роль офиса исполнял сборный домик из гофрированного железа. За рабочим столом сидел один-единственный молодой человек коренастого сложения, явно отчаянно скучавший. На его оранжевой рубашке-поло был изображен все тот же логотип, а нагрудный бейджик извещал, что служащего зовут Филип. На стойке обложкой вверх лежала раскрытая биография Томаса Джефферсона. Из радиоприемника неслись оживленные реплики спортивного комментатора.
Майло взглянул на книгу.
— Любитель истории?
— Студент. Чем могу помочь вам?
— Полиция.
При виде полицейского значка Филип моргнул.
— В одной из ваших ячеек обнаружено нечто незаконное, — сообщил Майло. — Номер четырнадцать пятьдесят пять.
— Незаконное? Типа наркотиков?
— Давайте просто остановимся на «незаконном». Что вы можете сказать об этой ячейке?
Филип полистал гроссбух.
— Она свободна.
— Мы знаем это, мистер…
— Фил Стиллуэй.
— Обсуждаемый предмет был обнаружен, когда содержимое было продано с аукциона две недели назад, мистер Стиллуэй.
— Я работаю здесь всего неделю.
Майло постучал пальцем по гроссбуху.
— Не могли бы вы проверить, кто брал в аренду эту ячейку?
— В этом формуляре ее нет, здесь только занятые ячейки.
— Занятые? Вы поселяете туда жильцов?
Филип икнул.
— Нет, сэр, я имею в виду — занятые материальными принадлежностями. Никто в них не живет, это противозаконно.
Майло подмигнул и ухмыльнулся.
— А, вы пошутили, — вздохнул с облегчением Филип.
— Кто арендовал ячейку четырнадцать пятьдесят пять и когда?
Филип сделал два шага, сел за компьютер и начал клацать по клавиатуре.
— Здесь сказано, что за нее не платили два месяца, и две недели назад… хм… действительно был аукцион, и все содержимое оттуда вывезли. — Клац, клац. — Сказано, что договор аренды был заключен четырнадцать месяцев назад. Один год был оплачен вперед, потом двухмесячная задолженность.
— Как оплачивалась аренда.
Клац-клац-клац.
— Написано, что наличными.
— Кто арендовал?
— Некий Сойер, запятая, инициал Т.
— Адрес?
— Абонентский ящик тридцать четыре восемьдесят девять, Малибу, Калифорния, девяносто сто пятьдесят шесть.
Почтовый индекс Малибу был 90265. Майло, нахмурившись, скопировал информацию.
— Какие еще сведения предоставил этот Сойер, Т.?
Филип зачел телефонный номер с кодом 818.
Код Малибу был 310, но с повсеместным распространением сотовых телефонов это теряло смысл.
— Хорошо, давайте глянем на записи ваших камер, — сказал Майло.
— То есть?
— Камера на въезде.
— А, эта, — сообразил Филип. — Она работает только с восьми вечера, когда ворота закрываются, а арендаторы хотят попасть к ячейкам.
— Вы запираете ворота в восемь вечера?
— Да, но те, кто внесли залоговую сумму, могут получить электронный ключ с круглосуточным доступом.
— Когда именно включаются камеры?
— Когда в офисе никого нет.
— В какое время?
— Вечером, после восьми, — ответил Филип.
— У Т. Сойера был электронный ключ?
Филип снова заклацал по клавиатуре.
— Проверяем ячейку… Да, похоже, он так и не вернул этот ключ, так что залог ему не возместили. Двести долларов.
— Ясно, — кивнул Майло. — Давайте посмотрим записи. Давностью более двух недель.
— Это было бы хорошо, но увы, невозможно, — ответил Филип. — Перезапись идет каждые сорок восемь часов.
— Два дня, а потом все стирается? Ничего себе, крутая у вас безопасность…
— Эта незаконная вещь — она опасна? Типа токсичных отходов или еще чего-нибудь такого? Мои родители не в восторге от того, что я тут работаю, — опасаются относительно вещей, который мы принимаем на хранение.
— Ничего ядовитого или радиоактивного, — заверил Майло. — Кто-нибудь из служащих компании может рассказать нам что-либо о мистере Сойере?
— Я могу спросить, но вряд ли. Все, что нам нужно, хранится здесь. — Он постучал по компьютеру.
— Давайте взглянем на записи за последние сорок восемь часов.
— Конечно. — Филип потянулся влево и включил видеомагнитофон, выведя запись на монитор. Экран стал серым — и остался таким.
— Хм-м, — произнес Филип и снова застучал по клаве. Ничего не изменилось. — Что-то не показывает. Я не знаю…
— А вы сделайте, чтобы показало, Фил.
После многочисленных обращений к меню «Помощь» и нескольких фальстартов монитор выдал зернистую черно-белую картинку въездных ворот. Статический снимок, но хотя бы время на нем было отмечено. Камера висела наклонно, давая вид на выезд к стоянке — пятнадцать футов асфальта довольно далеко от парковочных мест.
— Все, что вы хотели знать о подъездной дорожке, но боялись спросить, — съязвил я.
Фил улыбнулся было, но заметил выражение лица Майло и передумал.
Экран снова стал серым. Затем всплыло сообщение об ошибке.
— Похоже, техника неисправна, — сказал Филипп. — Надо сообщить об этом.
— Включите быструю перемотку; проверим, есть ли еще что дальше.
Филип подчинился. Больше ничего на записи не было.
— Дайте нам ключ от ячейки четырнадцать пятьдесят пять.
— Наверное, это можно…
— Подумайте вот о чем, — напомнил Майло. — Если там есть что-то опасное, то влипнем мы, а не вы.
— Мне все равно придется остаться здесь, — ответил Филип, залезая в ящик стола. — Вот этот должен подойти. Если нет, я не знаю.
* * *
По пути к ячейке я произнес?
— Т. Сойер.
— Приятель Гека… или Хака? Ха-ха, очень смешно.
Внутри здания, перекрещиваясь, тянулись узкие сумрачные коридоры со стенами, сложенными из бетонных блоков. Через равные промежутки в стенах были расположены фанерные двери с разнообразными навесными замками, порой весьма серьезного вида.
На ячейке 1455 висел стандартный замок — видимо, за счет компании. Майло надел перчатки, отпер дверь, и за ней открылись пятьдесят квадратных футов темной пустоты.
Пол чисто выметен, ни пылинки. В коридор просачивался запах хлорки.
Лейтенант потер глаза и пробежался лучом фонарика по всем поверхностям.
— Стоит ли тратить зря время и силы экспертов?
— Зависит от того, насколько сильно тебе нужно прикрыть свою задницу.
— Скажу им проверить все с люминолом; может, повезет.
Мы вернулись в офис. Филип играл на служебном компьютере в какую-то игру — по экрану бегали ярко одетые ниндзя, космические пришельцы и женщины с темными раскосыми глазами и бюстами, не поддававшимися воздействию гравитации.
— Уже? — спросил он, продолжая орудовать мышкой.
— В освободившихся ячейках всегда проводится уборка? — осведомился Майло.
— Угу.
— С хлоркой?
— Это специальное распоряжение, которое мы получили из головного офиса, — объяснил Филип. — Убивает все, так что следующему арендатору не нужно беспокоиться ни о чем.
— Какая заботливость! — хмыкнул Майло.
— Ага. — На экране из огромного фиолетового облака вылез размахивающий копьем демон. Филип моргнул, подался вперед и приготовился к схватке.
* * *
Майло рванул машину с места и всю дорогу до участка изображал гонки NASCAR по боковым улицам. Ему не терпелось проверить, не пришел ли ордер на обыск жилья Трэвиса Хака в доме Вандеров.
От помощника прокурора, с которым он разговаривал до сих пор, толку было мало, но у Майло была еще парочка в запасе.
— Джон Нгуен иногда идет нам навстречу в таких вопросах.
— Прокурор-сёрфинг, — усмехнулся я.
— К слову о токсичных отходах.
Я оставил его бодаться с исполнительной системой и поехал домой, думая о коренных зубах и резцах.
Деморе Монтут, основной кандидатке на неизвестную Номер Три, был пятьдесят один год — по стандартам уличных тружениц она уже была древней, как помет мамонта. На снимке десятилетней давности, который откопал Мо Рид, мы увидели морщинистое лицо с впалыми щеками и набрякшими веками, голову венчала спутанная шевелюра платинового цвета. Жизнь, которую она вела, не способствовала физическому и психическому здоровью — на вид ей было далеко за шестьдесят.
И все же она сохранила зубы.
Удачная генетика? Или полный набор зубов был последним, что осталось от ее гордости, результатом тщательнейшего ухода?
Я поискал заведения, предоставляющие бесплатные стоматологические услуги в округе Лос-Анджелес, нашел восемь и стал обзванивать их, пользуясь своей врачебной должностью.
Мне повезло на четвертом номере — районная поликлиника при стоматологическом колледже располагалась на Роуз-авеню, к югу от бульвара Линкольна. В пешей доступности от гаражной квартиры Селены Басс.
И в нескольких минутах езды от Птичьего болота.
Я спросил регистраторшу, когда мисс Монтут посещала их в последний раз.
— Она числится в наших записях; это все, что я могу вам сказать.
— Кто был ее стоматологом?
— Доктор Мартин. Она сейчас принимает пациента.
— Когда она освободится?
— У нее занят весь вечер — вы сможете подождать на линии?
— В этом нет необходимости.
* * *
Вспомогательный стоматологический центр Западного округа представлял собой переделанную розничную лавочку, вклиненную между кафе-мороженым и магазином винтажной одежды. Оба соседних заведения посещали вполне приличные люди, но перед широко открытой дверью клиники ошивались двое бездомных — они курили и громко смеялись. Имущество одного из них было свалено прямо на тротуаре. Другой держал в руках вставные челюсти и шамкал черным беззубым ртом:
— С ними так круто, мистер Лемон!
— Дай мне попробовать! — потребовал Мешочник.
— С тебя банка супа!
— По рукам!
Увидев меня, они приостановили обмен. Две обветренных руки преградили мне путь, когда оба бездомных начали одновременно клянчить у меня деньги:
— Монетку на завтрак, прохвессор!
— Уже вечер, мистер Лемон. Блинчиков для народа!
— Пудры для народа!
Они стукнулись ладонями и хрипло, булькающе рассмеялись.
Я дал каждому по пятерке, и бомжи, удивленно ухнув, отошли в сторонку. Когда они попытались провернуть тот же самый трюк с женщиной в цветных леггинсах, которая вышла из кафе-мороженого, сжимая два рожка пломбира, посыпанного колотой карамелью, она просто рявкнула:
— А ну, отцепитесь!
* * *
В приемной клиники, выкрашенной в голубой цвет, сидела полная женщина с испуганными глазами, держа на руках завывающего ребенка; она то и дело бросала взгляд на старикашку с испитым лицом, прикорнувшего на стуле. Одежда у него была грязная. Будь он не в приемной, а снаружи, вместе с теми двумя типами, сцена называлась бы «Три товарища». В углу, напряженно выпрямив спину, сидел тощий, но при этом дряблый парень лет двадцати, с «ирокезом» на голове, с наколками на руках, без переднего зуба и с мрачным взглядом.
Регистраторша была симпатичной, белокурой и крепкой. Черная майка-топик открывала гладкие загорелые руки и плечи. Когда я назвался, она вспомнила мое имя, и ее улыбка погасла.
— Доктор Мартин все еще занята, сэр.
— Я подожду.
— Это займет некоторое время.
— Когда у нее будет перерыв, сообщите ей, пожалуйста, что Демора Монтут, возможно, мертва.
— Мерт… — Она судорожно прижала ладонь к губам. — Что вы за врач такой?
Я показал ей свою карточку консультанта Лос-Анджелесской полиции.
Губы у нее дрогнули, вид сделался совершенно больной.
— О, Боже… Подождите.
Она скрылась за задней дверью.
Парень с «ирокезом» пробормотал:
— Все умирают.
* * *
Фэй М. Мартин, врач-стоматолог, была красивой женщиной лет тридцати с небольшим, с кожей цвета слоновой кости и лицом в форме сердечка, обрамленным блестящими каштаново-рыжими волосами; глаза у нее были темные и большие, а роскошную фигуру не мог скрыть даже белый халат. Потрясающее сходство с Робин — она могла бы быть младшей сестрой Робин, и черт меня побери, если у меня ничего не шевельнулось в штанах.
Стараясь сохранять профессиональное спокойствие, я пожал ей руку. Ее деловитость и мои размышления о Деморе Монтут помогли этому.
Проведя меня в пустой кабинет, она спросила, что психолог делает в полиции. Я выдал ей краткую сводку, которой она, похоже, и удовлетворилась.
В комнате пахло сырой вырезкой и мятой. На стенах висели плакаты, рассказывающие о правильном уходе за ротовой полостью, и устрашающие фотографии того, что происходит, если этим уходом пренебречь. Емкости с бесплатными зубными щетками и пастой соседствовали с хромированными щупами, щипцами и баночками с ватными шариками. На краю стола лежала ярко-красная амбулаторная карта.
Фэй Мартин устроилась на вращающейся табуретке, положив руку на карту. Она закинула ногу на ногу и расстегнула халат, явив моему взору черную блузку, черные брюки и неправильной формы кусок аметиста, висящий на золотой цепочке. Фигура у нее была чуть полнее, чем казалось с первого взгляда. Сама доктор Мартин, похоже, совершенно не сознавала, какое впечатление производит.
Помимо табурета, единственным сидением в кабинете оставалось стоматологическое кресло с полностью откинутой спинкой. Доктор произнесла: «Извините», — встала и привела спинку кресла в вертикальное положение. Я неловко уселся на это ложе пыток.
— Откройте рот и покажите зубки… извините, я просто в ужасе от известий про Демору, отсюда и дурацкие шутки.
— Да уж, тут не до шуток, — согласился я.
— Думаю, да… Полагаю, это была насильственная смерть?
— Если труп, который мы нашли, ее, — то да.
— Труп. — Фэй Мартин снова уселась на табурет. — Бедная Демора. Вам известно, кто это сделал?
— Пока нет. Точное опознание жертвы может нам помочь. — Я описал аномалии с зубами, которые перечислила нам доктор Харгроув.
— Это она, — кивнула Фэй Мартин. — Черт!
— Вам не нужно проверять по рентгеновским снимкам?
— Я проверю, прежде чем утверждать это под присягой, но я уже знаю, что это она. Такое сочетание аномалий — большая редкость. Мы с Деморой обычно шутили на этот счет. Молочные зубы… «Наверное, я никогда не повзрослею, доктор».
Она взяла со стола карту, несколько секунд читала ее, потом положила обратно.
— У нее был приятный смех. Все остальное в ней было… именно таким, как можно ожидать при ее образе жизни. Но зубы у нее были, как у здоровой женщины.
Доктор Мартин колупнула ненакрашенным ногтем пуговицу своего халата.
— Она была хорошим человеком, доктор Делавэр. Почти всегда веселой. Мне это кажется очень примечательным, учитывая ее ситуацию.
— Похоже, вы довольно хорошо ее знали.
— Настолько, насколько можно знать человека при таком раскладе. Не считая детей, мы обычно обслуживаем случайных клиентов. Но Демора регулярно приходила на осмотр и профилактику.
Фэй снова сверилась с картой.
— Она ходила к нам три года. В первые шесть месяцев наблюдалась у доктора Чена. Он ушел на пенсию, и она перешла ко мне.
— У ваших пациентов есть постоянные стоматологи?
— Когда рабочая нагрузка позволяет, мы стараемся набрать как можно больше частной практики. С Деморой работать было легко, ей нужна была только чистка… а, да, еще в самом начале она заменяла амальгаму.
— Зачем ей требовалась постоянная чистка ротовой полости?
— У нее довольно быстро образовывался зубной камень — но в этом нет ничего необычного. — Фэй снова повертела в руках карту. — К доктору Чену она ходила два раза в год, но я назначала ей прием каждые три месяца — чтобы следить не только за ее зубами, но и за общим состоянием здоровья. Я видела, что она будет регулярно ходить к врачам только в том случае, если я ее направлю.
— Демора доверяла вам?
— У меня всегда находилось время на то, чтобы выслушать ее. Честно говоря, мне нравилось болтать с ней. Иногда это было забавно. К сожалению, она перестала приходить… — Доктор Мартин перевернула страницу. — …пятнадцать месяцев назад. Когда она умерла?
— Вероятно, примерно тогда же.
— Мне следовало знать, что что-то случилось, — она всегда была пунктуальной. Но номер телефона, который она оставила, был неактивен, и я никак не могла связаться с ней.
— Меня удивляет, что она так следила за своими зубами.
— Корни зубов у нее были чрезвычайно длинные — трудная задача для врача. Это ей сказал другой стоматолог — много лет назад, — и для нее это стало предметом гордости. И к тому же ее фамилия… «Монтут — это карма, доктор. Я — Зубная Королева». В других отношениях гордиться здоровьем ей не приходилось.
— Какие проблемы со здоровьем у нее были?
— Какие угодно, — пожала плечами Фэй Мартин. — Артриты, бурситы, острые приступы панкреатита, больная печень, как минимум один раз перенесенный гепатит А, о котором мне известно, обычные венерические заболевания… По крайней мере, ВИЧ у нее не было. Не то чтобы это теперь имело какое-то значение.
— Куда вы направили ее с этими проблемами?
— В бесплатную клинику «Марина-Мерси». Я звонила туда, чтобы узнать, последовала ли она моему направлению. Однако Демора приходила только за предписаниями и рецептами, но не на регулярные процедуры.
— Там она не доверяла никому, — предположил я.
Карие глаза Фэй Мартин, обрамленные густыми ресницами, пристально взирали на меня. Щеки ее порозовели.
— Кажется, я вторглась в вашу область медицины, не имея на это лицензии…
— И это хорошо. Вы первая, кто хоть что-то о ней знает, — насколько нам удалось хоть что-нибудь отыскать. Мы не нашли ни ее родственников, ни друзей.
— Это потому, что у нее не было друзей. Или так она утверждала. Она говорила, что не любит людей, и больше всего ей нравится гулять в одиночестве. Она называла себя «одинокой плохой девчонкой». С семьей она порвала еще тогда, когда жила в Канаде.
— А где именно в Канаде?
— В Альберте.
Я рассмеялся.
— А нам говорили, что в Алабаме.
— Ну, и то, и другое на «А», — пожала плечами Фэй Мартин.
— Почему она порвала с родными?
— Они были фермерами, религиозными фундаменталистами. Демора почти ничего о них не говорила. Она приходила очистить зубы от камня, она что-то говорила, я слушала. Такое случается чаще, чем можно подумать. — Она откинула с лица прядь волос. — На стоматологическом факультете психологию не преподают, но мне это, несомненно, пригодилось бы.
— Есть в ее карте что-нибудь такое, что помогло бы нам узнать о ней побольше?
— Официальные записи касаются только состояния зубов и десен; все остальное, что рассказывала мне Демора, оставалось между нами. Но я сделаю для вас копию. Если у вашего патологоанатома будет время, он — или она — может провести официальное сравнение. Если нет, то пришлите мне ваши данные, и я сама это сделаю.
— Спасибо. А что именно оставалось между вами?
— То, чем она зарабатывала. Демора хотела, чтобы я с самого начала знала, что она «плохая девчонка». Занимается любовью за деньги — хотя такие термины она не использовала. Не подумайте, будто мы только об этом и говорили — обычно это была просто пустая болтовня. Демора приходила веселая, смеясь над какой-нибудь шуткой, которую услышала на улице, пыталась пересказать эту шутку, сбивалась, и мы обе хихикали. На некоторое время я забывала о том, кем она была, мы были словно две подружки, беседующие о пустяках. Но в ее последний визит, пятнадцать месяцев назад, все было иначе. Во-первых, она выглядела куда лучше, чем прежде. Хороший макияж — не та дикая раскраска, которую она наносила для работы. Приличная одежда, волосы вымыты и уложены… Конечно, годы маргинальной жизни ничто не сможет отменить, но в тот день я получила представление о том, как она могла бы выглядеть, обернись все по-другому.
— Мы видели только снимок, сделанный во время одного из ее приводов в полицию, — сказал я.
Фэй Мартин нахмурилась.
— В строении лица я разбираюсь хорошо, а у Деморы оно было пропорциональным и симметричным. У нее были все задатки для того, чтобы стать красавицей, доктор Делавэр. В тот день это наглядно проявилось. Я сказала ей, что она хорошо выглядит, и спросила, не готовится ли она к чему-нибудь важному. Демора ответила, что у нее свидание с бойфрендом. Это меня удивило — она никогда не говорила о каких-либо мужчинах, кроме клиентов.
— Вы сомневались в ее утверждении относительно бойфренда?
— Даже со здоровыми зубами и в приличном виде Демора выглядела сильно побитой жизнью. А мужчина, которого она описывала, был моложе ее, к тому же симпатичный.
— Насколько моложе?
— Она не уточняла, однако называла его «мальчиком». «Чудесный мальчик, я могла бы быть его мамашей, но он любит зрелых баб». Честно говоря, я считала, что она все придумывает, или, по крайней мере, преувеличивает. После того, как я закончила работать с ее зубами, и моя ассистентка вышла из кабинета, Демора начала рассказывать о сексуальной стороне своих отношений с «бойфрендом», и впервые я увидела намек на… думаю, это можно назвать возбуждением. Хотя я гадала, не стала ли Демора жертвой какой-нибудь жестокой шутки. Она могла принять деловые отношения с одним из клиентов за личные.
— Влюбиться в клиента? — уточнил я.
— Она сказала мне, что это какой-то не такой клиент, что ему нравится причинять ей боль. И что ей нравится, когда ей причиняют боль.
— Каким образом это происходило?
— Я не спрашивала. Подробности этого садо-мазо меня не интересовали — даже, наоборот, отталкивали, если говорить честно. Я предупредила ее, чтобы она была осторожна, но Демора сказала, что они просто играют в игры.
— Она использовала именно это слово?
— Да, игры. Потом она сжала руками свое горло, высунула язык и свесила голову набок. Как будто ее задушили. — Фэй прищурила темные глаза. — Именно так она и умерла?
— Патологоанатомы обнаружили следы, указывающие на удушение, однако от тела остались только кости.
— Боже мой, — выдохнула дантист. — Это не было ее фантазией, это действительно случилось!
— Что еще она сказала об этом «бойфренде»?
— Дайте я подумаю. — Доктор Мартин потерла гладкий лоб между тщательно оформленными бровями. — Она сказала… теперь я желаю, что не выжала из нее подробности… так вот, она сказала, что любит гладить его по голове, и что он — ее талисман на удачу. Это была одна из игр, в которые они играли, — она гладила его по голове, а он делал то, что хотел; именно так она сказала — «он делает то, что хочет, все, что хочет». Демора сказала, что ей нравится его голова, такая гладкая… «Как попка у младенца». Так что, полагаю, он был лысый. — Доктор нахмурилась. — Я выдала ей новую зубную щетку и тюбик «Колгейт Тотал». — Она снова поднялась с табурета. — Давайте, я сделаю для вас копию карты.
— Это может оказаться полезно, — согласился я. — И вам не следует сожалеть о том, что было.
Дантист обернулась и улыбнулась.
— По крайней мере, кто-то прошел курс психологии.
