Глава 29
Помешанный на финансовом контроле фрик вполне мог лично наблюдать, как это делается.
Я распечатал карту улиц Лос-Анджелеса, карандашом обозначил эпицентр между гаражом, который арендовала Фрэнки Ди Марджио в Мар-Виста, и магазином «Чет-нечет» и провел от него лучи.
Обозначая места расположения уже посещенных салонов, я испытал немалое разочарование: необследованным остался только узкий, похожий на клинок сектор.
Но этот участок включал в себя целый кластер чернильных заведений на Фэрфакс-авеню или возле нее.
Четвертый салон, в котором я побывал в тот день, назывался «Тиграи арт» и находился меж двух эфиопских ресторанчиков; я ощутил прилив надежды, увидев, что в этом же здании помещается антикварная лавка под названием «Ноктюрна».
Помещение делилось на две части перегородкой высотой по пояс; к ней степлером были прикреплены куски черного бархата. Справа лежали кучи хлама, включая облезшие чучела птиц в дешевых клетках. Слева стояло старое парикмахерское кресло; в глаза бросился набор цирюльника – принадлежности из фарфора со сколами и окислившейся стали. Сверху свисал шнур с иглой зловещего вида вместо зубного бура.
Стены покрывали образцы рисунков и трафареты. Монстры, демоны, африканские животные, пришельцы из космоса – ничего общего с татуировкой Фрэнки Ди Марджио с фотографии из департамента.
Никаких посетителей ни справа, ни слева не наблюдалось. Владельцем оказался огромный чернокожий мужчина в красной майке-джерси, зеленых кожаных шортах и сапогах для верховой езды высотою до колена. Роспись на его теле выполнили в бледно-голубых тонах, пронизанных радужными разводами; она образовала на темной коже сплошной парчовый покров от макушки до кончиков пальцев на ногах. Создавалось впечатление, что смотришь на него сквозь кружево.
Мочки его ушей вытянулись и стали в три раза длиннее нормальных из-за шпилек и цепочек, а в перегородке носа красовались два кольца – у Бекки в «Чет-нечет» кольцо выглядело лучше. Над обеими бровями по лбу проходили дуги из крошечных бриллиантов, вживленных в плоть. Хозяин гостеприимно оскалился, показав остро заточенные верхние клыки.
Махнув рукой в сторону кресла, он потянулся к игле, но замер, увидев фотографию Фрэнки Ди Марджио, которую я достал из кармана.
– Хочешь вот такой отстой? Не делаю, приятель.
– Не соответствует твоим стандартам? – спросил я.
– Это пошлятина, брат.
– Не знаешь, кто…
– Не трать мое время. – Он отвернулся.
– Эту женщину убили.
Мужчина остановился. Звякнул металл.
– Ты – коп?
Я выбирал между правдой и ложью всего мгновение. Потом помахал своим бейджиком консультанта – совершенно бесполезным. По большей части люди не присматриваются к деталям. Он даже не потрудился взглянуть.
– Ладно. Я не знаю ее, приятель.
Шагнув вперед, я поднес снимок к его глазам.
– А знаешь, кто сделал?
Цепочка бриллиантов над одной бровью выгнулась. По потолку рассыпались миниатюрные фейерверки отблесков.
– Может быть.
– Может быть или точно?
– Ну да, – сдался он. – Это мой брат.
– Коллега?
– Нет, брат. Как Каин Авелю.
– Твой настоящий брат?
– Мамочка та же, папочки разные. Я научил его всему, он ушел на вольные хлеба и вот таким занимается!
– Значит, стал твоим конкурентом?
– Конкурентом? Я так не думаю. Это все равно что рисование пальцем сравнивать с Микеланджело.
Я взглянул на лавку старьевщика за перегородкой.
– Он тоже занимается антиквариатом?
– Хренью занимается, вот чем. – Он взял у меня снимок Фрэнки, рассмотрел, хмыкнул. – Да, он много такого дерьма сделал. Как вот эта уродливая змея. Видел когда-нибудь такого аспида? Больше похожа на жабу, страдающую анорексией. И это тоже.
Он показал на ряд точек, по диагонали пересекавших подбородок Фрэнки.
– Посмотри на этого жука. Разве это египетский скарабей? Скорее смахивает на таракана. Вон там настоящий Хепри. – Он ткнул в эскиз на стене. – Мофо попробовал изобразить скарабея – получился больной диабетом таракан. У него нет визуального восприятия; нельзя рисовать скарабея, приставив пистолет к его голове.
– Где я могу найти твоего бездарного брата?
– В Долине, где ж еще?
– Пожалуйста, его имя и адрес.
– Она в самом деле умерла? Хм… Не думаю, что его рук дело. У моего братца для этого кишка тонка, его работы похожи… – Он рассмеялся и постучал пальцем по фото. – Смотри сюда, одна худоба. Кожа да кости. Слишком трусоват, чтобы копнуть внутрь и добраться до сути.
– Понимаю, о чем ты. Так его имя…
– Я назвал свое заведение «Тиграи» – знаешь, что это значит?
– Тигр?
– Нет, приятель, так называется мое племя. Тиграи – благородный народ из Эритреи. Всю свою жизнь я вижу яркие сны, в которых рассказывается, что я происхожу от союза царицы Савской и царя Соломона.
Я покивал.
– Не веришь, – сказал он. – Это твоя проблема. Настанет день, когда цари восстанут и правда ослепительно засверкает.
– Надеюсь, это поможет решить проблему с пробками.
Он уставился на меня. Потом сложился от смеха.
– Значит, ты комик… Люблю комиков, сам в свое время работал с некоторыми. – Он назвал несколько имен, как известных, так и нет. – Обычно они делают скрытые рисунки. Для личного пользования, так сказать.
– Типа маллета, – вставил я. – Деловая спереди, отвязная с тыла.
– Маллет – для лохов. – Он ткнул пальцем в фотографию Фрэнки Ди Марджио. Изображение смялось. – Жалко ее, на вид серьезная цыпочка. Хорошая костная структура; я мог бы сделать так, чтоб она собой гордилась. У Тигретто она только время потеряла.
– Так называется салон твоего брата?
– Нет, приятель, так он сам себя называет. Тигретто значит маленький тиграи. Как будто мы итальянцы или что-то вроде того. А заведение называется «Занзибар». Как будто он оттуда. – Мастер захохотал. – А сам-то из Пасадины.
* * *
Через тридцать пять минут я стоял перед рыхлым, мягкотелым темнокожим со светлой кожей и с детским лицом. Наголо обритый череп укреплял впечатление, что передо мной ребенок-переросток. И еще голос. Как у запыхавшегося Майкла Джексона.
Внутри все было как у брата, – тату-салон и разномастное барахло. Увидев фото Фрэнки Ди Марджио, он кивнул.
– А, конечно, узнаю – та, спокойная… Она вас послала? – Тигретто оглядел меня с ног до головы. – Хотите рисунок для личного пользования?
– К несчастью, она мертва. Убита. – Предупреждая его следующий вопрос, я быстро показал бейджик консультанта. Он вытаращился, не обратив внимания на малоубедительные доказательства моей квалификации.
– Убита? О нет… Кем?
– Это мы и пытаемся выяснить.
Глаза Тигретто увлажнились.
– Мне так ее жаль, она была замечательной клиенткой. – Он показал на фотографии: – Я сделал это, вот это и это.
– А кто делал остальное?
– Понятия не имею.
– Долго она к вам ходила?
– Несколько месяцев.
– Одна или с кем-то?
– Был парень, – ответил Тигретто. – Ее бойфренд. Вот он точно знал, какую татушку ей сделать. Я его и раньше видел, только он приходил с другой цыпочкой. Совершенно невинным созданием. Она все собиралась сделать решительный шаг, но потом струхнула.
– Когда это было?
– Так… Я бы сказал, наверное… с год назад? Нет, меньше, месяцев шесть, семь. А потом он пришел с Фрэнки, и она согласилась на все. Я тогда подумал, что он, может, нашел себе новую цыпочку, потому что первая не согласилась.
– Можете описать первую?
– Черт, конечно, у меня замечательное визуальное восприятие и память. Белая, стройная, хорошо выглядит. Спокойная. Никогда с ним не спорила и сначала действительно села в кресло, а потом, когда я уже собирался начать, просто встала и ушла.
– Не уходите, – велел я и, выйдя из салона, побежал к машине, нашел фото Кэтрин Хеннепин в бумагах, которые возил в багажнике, и вернулся.
– Да, это она, – сказал Тигретто. – И нечего было пугаться, я использую новейший обезболивающий крем. Кроме тех клиентов, которые приходят не только из любви к искусству, но и ради боли.
– Фрэнки была из таких?
– Знаете, да. Говорила, что боль помогает ей чувствовать себя настоящей.
– Расскажите мне про парня, который с ней приходил.
– Он знал, чего хочет.
– Это как?
– Татуировка наносилась ей, а он руководил. Что изобразить, где, какого цвета. А у самого кожа чистая, если только он не прятал тату под одеждой. Я у него спросил, не желает ли он чего-нибудь для себя, – мол, могу предложить пару вещей. Некоторые находят это романтичным, знаете? Он покачал головой, показал на Фрэнки и сказал, что холст – она.
– Он использовал это слово? Холст?
Кивок.
– Как будто не меня, а себя считал художником. Но платил он, поэтому я продолжал работать. Времени требовалось немало, нильская змея – вещь сложная. Клеопатра ею гордилась бы.
Он прямо сиял.
– Фрэнки спокойно все перенесла? – спросил я.
– Она просто сидела, и ни один мускул не дрогнул даже без всякого крема. Как собака на транквилизаторах. Я такое и раньше видел. Разного насмотрелся. Психология, понимаете?
– Опишите парня, который был с ней.
Тигретто описал.
И все изменилось.
