Глава 13
Последний по времени крупный ресторанный кластер в Лос-Анджелесе рассыпался, словно споры, по Третьей улице, Беверли-бульвар и Мелроуз. «Беппо Биппо» возник на месте бывшей китайской прачечной на Беверли, к западу от Ла-Бреа. Историю этих мест я знал хорошо, потому что работал когда-то в Западном педиатрическом центре и, случалось, заходил в прачечную отнести или забрать белье.
– «Беппо», – сказал Майло. – Обезьянка из комикса.
– Не слышал.
– О, такой милашка… Мистер Феллингер мог бы получить у него парочку советов по части наведения красоты. – Пауза. – А еще поэма Байрона.
Я присвистнул.
– Серьезно…
– Да, толку от магистерской степени никакого, разве что кроссворды помогает разгадывать, а я их терпеть не могу.
– Это американская литература привела тебя к Байрону?
– Ладно, ты меня раскусил. Почитываю время от времени всякие книжки… Подтянись вон туда, на желтое, я положу карточку, тебе дадут билетик, и я скажу им, что мы с тобой оба со степенями.
* * *
Во времена прачечной мистер и миссис Чанг украсили унылое помещение постерами из бюро путешествий и фотографиями знаменитостей. Последующие владельцы так и не сделали ничего ни с рассыпающимися кирпичными стенами, ни с потрескавшимися цементными полами, ни с голыми деревянными потолками, под которыми тянулись проложенные кое-как трубы кондиционеров.
К чему хлопоты в век заниженных ожиданий?
В открытой кухне в задней части заведения в поте лица трудились трое поваров в черном. Столики и стулья выглядели так, словно их подобрали после списания у какой-то школы в бедном районе города. Даже в этот тихий час между ланчем и обедом едва ли не все места были заняты людьми, с разной степенью успешности балансировавшими на краю.
Посетители пили, ели и разговаривали, страстные вздохи кондиционеров чередовались с редкими поцелуями плоти. Стекло, металл, пластик – сталкиваясь с этими твердыми поверхностями, звуки создавали море шума. В плотно, как банка с сардинами, набитом людьми помещении мы с Майло протиснулись по узкому проходу. Тарелки здесь были маленькие, а размер порций, похоже, определял Скрудж. Еда представляла собой смесь итальянской и японской. Может быть, с добавкой французской.
Майло пробормотал что-то.
– Что? – спросил я.
Он наклонился к моему уху, согнул чашечкой ладонь и повысил голос.
– Крудо встречается с суши.
– С Годзиллой, – сказал я.
Лейтенант рассмеялся. Мы приблизились к кухне, и он посерьезнел.
Напротив каждого из трех поваров стояла женщина-разносчица в черном. Все официантки были невысокого роста, так что заглянуть через их головы не составляло труда.
Повара были мужчинами. Один – плотный, с заправленной в сеточку бородкой, как у раввина, и длинными волосами, убранными наверх, под грязную черную ковбойскую шляпу. Два других – худощавые парни с впалыми щеками, идущими в комплекте со стрижкой «ирокез». Синий «ирокез» в центре, черный справа.
На фотографии с водительских прав волосы у Дариуса Клеффера выглядели черными. Но могли быть и синими.
Заметив нас, повар поднял руку – подождите – и продолжал работать.
Хряп-хряп, чпок-чпок… Тарелка скользнула к одной из разносчиц, которая, пританцовывая, отправилась в зал. Кудряшки креветок с крошечным полумесяцем фуа-гра. Производство паштета в Калифорнии запрещено, но его все еще можно импортировать, на горе уткам и гусям.
Вытерев полотенцем руки, Клеффер отступил от прилавка и затянулся сигаретой без фильтра.
– Выйдем, ладно? – предложил он. – Свободных столиков у нас нет.
Мы вышли вслед за ним из ресторана. Несколько обедающих попытались привлечь его взглядом; со стороны они напоминали учащихся, жаждущих одобрения учителя. Клеффер не удостоил их вниманием и прошел мимо, выставив тараном голову. Поймав на ладонь упавший пепел, он ухитрился донести большую его часть до улицы. К тому времени, когда мы дошли до тротуара, две трети дыма уже осели в легких, и Клеффер тут же закурил вторую сигарету – и только после этого раздавил светящийся кончик первой голыми пальцами. Обожженная кожа коротко зашипела, что, похоже, нисколько его не побеспокоило.
Нырнув в узкий проход между рестораном и давно закрывшимся магазином итальянской мебели, он прислонился к грязной, шершавой стене.
– Я тут намусорю, о’кей? – Пепел и окурок полетели на землю. – О’кей, – повторил он смягченным ради извинения голосом. Его карие глаза покраснели, лицо пряталось под клочковатой двухдневной щетиной, акцент выдавал уроженца Северной Европы. Левую руку, от костяшек пальцев и вплоть до бицепсов, покрывали татуировки. Правая оставалась чистой. В обоих ушах виднелись дырки, но какие-либо украшения отсутствовали.
– Спасибо, что согласились встретиться. Мы почти без предупреждения.
– Ничего. Извините, что не ответил в первый раз.
Он опустил глаза.
– Вы же были в Нью-Йорке, – сказал Майло.
– Ответить все равно не мог. – Клеффер покачал головой. – Слишком тяжело было. Извините.
– Вы имеете в виду Кэтрин.
– Да. – Щеку дернул тик.
– Сейчас о ней поговорить можете?
– Наверное.
– Как я уже сказал, преступление мы не раскрыли. Так что будем благодарны за любую помощь.
– Хотел бы помочь. Извините, что не ответил в первый раз. Мне очень жаль. Правда.
– Вам не за что извиняться, мистер Клеффер.
– Знаю, знаю. Наверное, просто хочу доказать, что я не какой-нибудь паршивец. Даже если вы слышали обо мне всякое.
– От кого?
– От любого, кто видел меня пьяным. Как выпью, так дурак дураком. А когда не пью, по-моему, нормальный парень. – Он посмотрел на нас, как будто ожидая подтверждения.
– Пьете часто?
– Едва ли не всю жизнь. Когда был с Кэти, держался трезвым. Потом уехал в Нью-Йорк и снова запил по-черному. Это мой образ жизни, хотя оправданий ему нет. Столько раз превращал все в дерьмо, что и не сосчитать.
Майло посмотрел на меня.
– Что, по-вашему, мы должны знать о Кэтрин? – спросил я.
Клеффер потянулся за очередной сигаретой.
– Что знать? Она была замечательная девушка. Симпатичная. Скромная, но очень милая.
– Как вы познакомились?
Его лицо просветлело.
– Как она увлеклась таким уродом, как я… Не представляю. Я так и не понял, но нисколько не жалею. – Клеффер глубоко затянулся; глаза его повлажнели. – Чтобы вы знали – я ее любил.
– Нам нужно знать, потому что…
– Не знаю, зачем я это сказал. Наверное… Сам не знаю, что говорю. – Он отвернулся. – Стыдно. Сказал себе, что не раскисну перед копами, но… – Он постучал себя в грудь. – Чувства, понимаете? Я их гнал. А теперь трезв, и они жалят… больно.
Прежде чем спросить, я дал ему покурить.
– Так где вы познакомились?
Клеффер улыбнулся.
– А, да. В ресторане. Забавно, нет?
– Вы работали?
– Нет. Обедал. Дешевое заведеньице с тайской кухней, рядом с тем местом, где она работала. Был в Долине, ездил за продуктами, а потом увидел его и решил – почему бы и нет?
– Безденежье, – сказал Майло.
– Нет-нет, просто чудилы, которые готовят для других что-то изысканное, сами любят поесть попроще. Зайдите после закрытия в любой ресторан с мишленовской звездой, сами увидите – хлеб, суп, бургер.
– Долой изыски.
– Да, точно. Вот там мы с Кэтрин и встретились. Я ел лапшу, а она – что-то с зеленым карри и горой лимонного сорго. Запах даже до моего столика дошел. Наши столы стояли близко, и она была такая милая… не шикарная, не огонь, а… В ней было то, что я видел в деревенских девушках в Германии. Естественность, понимаете? Я тоже не выглядел таким уж фриком. Да, с бритой головой, но не такой, как сейчас. – Он взъерошил черные колючки. – Надо бы все это состричь… В общем, я с ней заговорил, попросил номер ее телефона, и тут она меня удивила – назвала номер. Но остальное уже не так интересно.
– Почему?
– Позвонил ей на следующий день, а она – спасибо, нет. Сказала, что не хочет показаться грубой, но подумала как следует и решила, что у нас нет ничего общего. Ошарашила. Но мне ее смелость понравилась.
– В каком смысле смелость?
– Ну она же могла просто не отвечать, правильно? Пару раз попробуешь и сдаешься. Я вообще-то тогда еще удивился, когда она с первого раза номер дала. О таком, вроде меня, ведь не каждая мамаша мечтает.
– И что же случилось? – спросил Майло.
– Я это дело так не оставил, – сказал Клеффер. – Не стал преследовать, подождал неделю, потом другую. Почему? Даже сказать толком не могу, но было в ней что-то особенное. Чем-то она отличалась от тех безголовых цыпочек, которые у нас на работе. Такая… как бы сказать… старомодная. Может, семью мою напоминала… Не знаю. Они там люди солидные, у моих предков ферма… Не знаю, да и кто знает, почему так бывает?
– Но потом вы позвонили, – сказал я.
– Да. Каждый раз Кэти отвечала, мы разговаривали, и меня это как-то ободряло, подталкивало быть нормальным парнем. – Клеффер рассмеялся. – Отрастил волосы. Решил, что в следующий раз, когда встретимся, надену что-нибудь с длинными рукавами… – Он потер татуированную руку. – Сам не понимаю, зачем такое с собой делал.
– Сколько раз вы ей позвонили, прежде чем она согласилась? – спросил я.
– Четыре. Повел ее на концерт камерной музыки, потом – в нормальный стейк-хаус. Ничего такого радикального. Знаете, мы разговаривали, смеялись, возникло какое-то понимание. Я ее проводил, даже в щечку поцеловал. Одно за другим, дальше – больше, втянулись…
– Пока…
– Пока Кэти все это не оборвала. Почему? Тоже не могу сказать. – Клеффер закурил, закашлялся, посмотрел на сигарету, покачал головой и пробормотал: – После того как она меня бросила, я себя просто убиваю… пью… в общем, вернулся к себе настоящему, полному придурку. Даже на работу к ней ходил, убеждал вернуться. Она на каких-то стариков работала, так я думал, их там паралич хватит, но, слава богу, выстояли. Повезло, что Кэти не стала жаловаться на домогательства. Проблем у меня уже хватало – срывался в баре… Да вы, наверное, в курсе.
– Сколько раз вы приходили к ней на работу?
– Всего два. Но и этого хватило. Звонить продолжал, все допытывался почему. – Глаза у него повлажнели.
– И почему? Она объяснила?
– Не сказала. Держалась. Но был другой. Должен быть.
– Почему?
– Кэти стала вести себя иначе. Отказывалась гулять, говорила, что ей некогда, что занята. Не злилась, ничего такого, но когда мы были вместе, она как будто о чем-то другом думала. Как будто видела меня по-другому. Я спрашивал, есть ли у нее кто-то еще, но она ни да ни нет не говорила. Просто тему меняла.
– Вы пытались узнать, кто он?
– Нам обязательно об этом говорить?
Я улыбнулся.
– О’кей, о’кей. Несколько раз проехал мимо ее дома. Не без этого. Пил. Знаете, была такая огромная дыра. В душе, в мозгах. А потом услышал по телевизору, что мистер Луонг набирает команду для шоу. Он же гений, черт… Ну, я и рванул в Нью-Йорк, подал заявку, прошел; пахал как проклятый и про женщин даже не думал. В том числе и про Кэти.
Клеффер посмотрел на Майло.
– Однажды вечером пришел поздно домой, прослушал сообщения, и там от вас было. Коп? Отдел убийств? Кэти? Я и сорвался. Когда начинал у мистера Луонга, с выпивкой завязал. А ваше сообщение услышал и… взялся за старое. – Он невесело усмехнулся. – За старину Джека, доброе американское бухло. Патриотично, да? Сам понимал, что все выходит из-под контроля. Попытался остановиться, а попал в «Скорую» в Бельвью. Реакция на резкую завязку. Сказали, что мог и умереть. Послал всех, получил под зад, проспался и вернулся. Теперь вот здесь.
– Всё в порядке?
– Вы про выпивку? – Клеффер скрестил пальцы. – Так вы не знаете, кто убил Кэти?
– Пока нет, – сказал Майло.
– Пока нет. Американский оптимизм. Вы, парни, верите в будущее, поэтому американцы и изобретают все хорошее.
– Знаете кого-нибудь, кто мог желать зла Кэти?
– Никого. Хорошая была девушка. – Клеффер согнул колено и потер стену ботинком. – Наверное, кто-то был с этим не согласен. Но кто? Не могу сказать.
– Вы с кем-то из своих друзей ее знакомили?
– Думаете, какой-то урод ее убил?
– Мы рассматриваем все возможности.
Клеффер состроил гримасу.
– Конечно, но… нет, ни с кем с моей работы мы не общались. Я старался держать ее подальше от приятелей, не хотел ни с кем делить. Она на меня так влияла… успокаивала. Мне нравилось с ней наедине.
– Вы полагали, что она с кем-то встречается. А есть мысли, кто бы это мог быть? – спросил я.
– Мысли? Да. Она была выше классом, не для такого, как я. – Клеффер рассмеялся коротким, лающим смехом. – Догадаться нетрудно, да? Деньги, престиж, красивая машина – женщины это любят.
– Она говорила что-нибудь на этот счет?
– Нет, так и не призналась, что встречается с кем-то, но я знал. Потому что был недостаточно хорош для нее, вот она меня и бросила.
– Как Кэтрин это сделала?
Клеффер состроил гримасу.
– Позвонила. Сказала, что я был хорошим другом, что мы хорошо провели время, но ей это нужно заканчивать.
– Так и сказала, что «ей нужно»?
Клеффер задумался.
– Да, именно так. Точно. Понимаю, к чему вы клоните. Мол, тот парень надавил. Она еще сказала, что хочет стабильности, и я ответил, что обеспечу ей эту стабильность. Кэти не спорила, просто молчала, и это было еще хуже.
– Не поверила.
– Знала, что это все чушь, но из вежливости не говорила. Типа показала разницу между нами.
– Стабильность, – сказал я.
– Девчонки этого хотят.
– Не только они, – добавил Майло.
– Да, конечно. Может, даже я хочу, кто знает? – Клеффер уперся взглядом в землю. – Позвольте спросить, что все-таки с ней случилось?
– Детали мы пока не разглашаем.
– Ну да, ясно… Надеюсь, она не очень страдала.
– По-вашему, Кэти впустила бы в квартиру незнакомца?
Клеффер выпрямил ногу.
– Она его впустила?
– Вас это удивляет?
– Я думал, какой-то подонок вломился, да по дурости и убил.
– Почему вы так подумали? – спросил Майло.
– Потому что так ведь обычно и бывает, разве нет?
Мы промолчали.
– Значит, было не так?
– Следов взлома не обнаружено, – ответил Майло.
Клеффер прижался спиной к стене и начал медленно сползать. Опустившись на несколько дюймов, он потерял равновесие, покачнулся и заставил себя выпрямиться.
– Она впустила какого-то мерзавца? Господи, я же столько раз говорил ей, что надо быть осторожней…
– Кэтрин была такой беспечной?
– Я не назвал бы ее безумно безрассудной, а вот пойти одна ночью в магазин она могла. Нужно что-то – скажи мне, и я принесу. Говорил, что надо поставить сигнализацию – ты же девчонка, живешь одна. Ответ был один: спасибо за заботу, мне не надо. И вот теперь вы говорите мне, что она кого-то впустила… Черт! Нового парня? Может, и стоило выяснить, что он за тип.
– Я бы не делал поспешных выводов.
– Впустила этого урода… – Клеффер ткнул кулаком в штукатурку. На костяшках пальцев заалели кровавые капли, темная роса. Он вытер руку о фартук. Свежая человеческая кровь смешалась с кровью других существ.
– Глупая девчонка…
