Глава 14
В пищеводе

Мы оставались в море уже вторую неделю. Без радио и без газет. Никакие новости до нас не доходили, и о том, что происходит на театре военных действий, никто не имел ни малейшего представления. Приметили только то, что береговые батареи перестали открывать огонь при входе наших кораблей в зону поражения их орудий. Видимо, не хотели разбрасывать снаряды, поскольку на предельных дистанциях вероятность поразить цель ничтожна.

С другой стороны, ни «Веста», ни «Великий князь Константин» тоже не приближались к берегу, потому что перспектива получить снаряд не казалась привлекательной. Я недоумевал по поводу того, что, прекрасно зная о том, где мы находимся и что поделываем, командование не посылает никакой весточки. Ведь начинались переговоры. И что? Ну да, прибежали мы чуть не к самой вражеской столице, попугали неприятеля. Что дальше?

Чем занимается армия? Перешла ли Дунай? Как действуют на этой реке минные катера? Идут ли бои?

На такие темы и шли разговоры в кают-компании. Меня туда частенько настойчиво зазывали и, казалось, ждали, не выскажу ли я чего-нибудь определенного. Я молчал. Знаете ведь, что ни в политике, ни в военном деле толку от меня нет. Зато касательно того, что нам необходимо делать, могу выразиться уверенно – идет война. И наше присутствие в этом месте – крайне неприятно противнику. Мы сейчас занимаемся именно тем, чем следует.

А вот у Макарова по этому поводу оказалось иное мнение. Он полагал, что, коли турки не идут к нам, то надобно их отыскать и что-нибудь им непременно утопить.

Если по порядку, то началось все с катания офицеров на подводной лодке-спарке. Более всего склонность к этому проявили Сергей Петрович Писаревский и Степан Осипович. Именно у них быстрее всего отмечался прогресс, причем у Макарова успехи были столь заметны, что я был готов выпустить его в самостоятельное плавание на первом толстостенном «Ныряльщике», который тоже пребывал в полной исправности.

– Как полагаете, Петр Семенович, выдержим мы часов семь-восемь в лодке, – таким вопросом он встретил меня в своей каюте, куда я прибыл по приглашению, переданному вестовым.

Карта, на которой Босфор был представлен в крупном масштабе, не оставляла сомнений в его намерениях поискать добычи в этом довольно сложном в навигационном отношении проливе – тридцать километров узкого прохода между возвышенными берегами. Наша подводная лодка, если не принимать в расчет попутного течения, за такое время сможет пройти этот путь только в одну сторону. Но из Черного моря в Мраморное через пролив идет постоянный отток воды, и скорость его довольно существенна – это нынче известный факт.

Или Макаров прощупывает меня в плане: готов ли я рискнуть отправиться в вылазку при минимальных шансах на возвращение, но высоких на боевой успех – ведь наверняка отыщется хоть какая-нибудь подходящая цель в окрестностях Стамбула, а то и раньше кого-нибудь встретим. Хотя пролив этот не слишком хорош для того, чтобы держать у его берегов корабли – узкий он.

– Полагаю, Степан Осипович, что сбегаем мы с Сашкой и туда, и обратно, и обязательно отправим кого-нибудь на дно.

– Полно, Петр Семенович, я полагаю, что отправляться следует вовсе не вам с Сашкой, а нам с Сашкой.

– Понимаю, что сильный молодой помощник предпочтительней слабого и старого, но, поверьте, мой опыт значительно ценнее задора и энергии. Собственно, мы с помощником отлично справимся и обязательно вернемся обратно.

Командир ничего мне на это не ответил. Мы с ним разбирали изменения проекта минного катера, которым он усиленно занимался. Последние события многое заставили пересмотреть в ранее сложившейся концепции. Рассуждали об устроении гироскопического держателя курса для торпед-ракет, размышляли о строительстве подводной лодки с электрическими моторами, о способах ориентации субмарин при прорывах во вражеские порты, о противоминной артиллерии и проблемах попадания торпедами в движущиеся корабли.

Техника интересна нам обоим, а еще я знаю, как решали интересующие моего собеседника задачи, на какие грабли при этом наступали и чем оно закончилось. Может быть, и не про все подряд, но про многое. Вот скажем – паровые машины тройного расширения. Их эпоха как раз сейчас и начинается, и будет она достаточно длительной. Или перевод корабельных котлов на жидкое топливо – это дело будущего, до которого некоторые мои нынешние современники доживут. Или – паровые турбины. Хм, довольно привлекательное направление. А электропривод. То же радио я вполне могу изобрести.

Но обо всем этом предпочитаю умалчивать. Потому что знаю – плоды этих трудов вряд ли послужат добрым целям. Не располагаю я властным ресурсом, достаточным для контроля за последствиями внедрения новинок. Зато с удовольствием удерживаю Степана Осиповича от выбора ошибочных путей. Не властным одергиванием, конечно, а ходом рассуждений или предлагая заведомо лучшую альтернативу.

Крепко потянуло с севера. Шторм, однако, хотя и не слишком сильный. Оценки местных экспертов колеблются между значениями от пяти до шести баллов. «Великий князь Константин» испытывает заметную качку, и даже изредка вершина какой-нибудь волны ухитряется бросить на палубу неслабую пригоршню брызг. Нет, нас не валяет, не заливает и даже не треплет – штормуем мы спокойно и даже без особых переживаний. Большинство членов команды – опытные моряки, служившие еще Ропиту, который, как оказалось, вовсе не человек, а Русское общество пароходства и торговли. Единственная кандидатура на страдания от морской болезни – ваш покорный слуга – оказался невосприимчив к этой столь проклинаемый всеми хвори. У остальных же давно выработался к ней иммунитет.

Вот в этот прекрасный день Степан Осипович и предложил мне совместный вояж в столицу далеко не дружественного государства, неподалеку от которого проходит в настоящий момент наша совместная служба. На двухместной лодочке с гостинцем, в который заряжена четверть тонны динамита.

Ни о какой буксировке катером речи, естественно, даже не шло – волнение нынче этому ни в малейшей степени не способствует. Корабль-матка в предутренний час вошел почти в самый Босфор, после чего нас в люльке спустили на воду. От раскачивания эту конструкцию страховало столько матросов с шестами, сколько могло поместиться у борта, и все прошло нормально. Береговые батареи видеть нас не могли из-за темноты, а положение огней за столько дней дежурства было давно «срисовано» и неоднократно проверено. Тут ведь не пустыня, а довольно плотно заселенный район.

Макаров в передней кабине однозначно мне подчинен – это даже не обсуждалось. Он рулит, а я командую, не прикасаясь к педалям.

Прием балласта до минимальной положительной плавучести.

Засечки по заранее выбранным огонькам, определение места, выбор курса – это каждый проделал независимо, а потом сравнили результаты. Совпало.

Пошли. Вернее, Степан Осипович, выполняя мое распоряжение, нырнул на три метра и дал ходу.

Через час подвсплыли, уравняли расстояния до берегов – рассвело, и их прекрасно видно. Повернули нос вдоль этого канала, и снова полчаса хода на той же глубине. Теперь работаю я.

Забыл доложить. После захода в Севастополь у нас появились эластичные трубки. Через них звук от наружных мембран и переговорного устройства передается прямо в уши – шлемы специально так устроены. А направления, которые прослушиваем, выбираются кранами. Аппаратура непрерывно совершенствуется – многие приборы стали точнее, и расположены они заметно удобней. И в этом не только мой труд. Ныряльщик – общий баловень. Кстати – недавно сообразил – ведь на «Весте» о нем никто не знает. Даже ее командир.

Тайна потаенного судна циркулирует в довольно узком кругу. Император, два его наследника, тот любезный жандарм да командующий флотом с парой офицеров штаба. Правда, еще свита государя… хотя, кто там что мог сообразить – бог весть.

Выглядываем, ориентируемся, ныряем. Этот час все еще не прошел – работаю я.

– А знаете, Петр Семенович! Попутное течение даже сильнее, чем я рассчитывал. Штормом-то сюда знатно воды подогнало.

– Пожалуй, Степан Осипович! Подвсплывем через десять минут и еще раз осмотримся.

– Как раз это я и хотел предложить.

Вот так и идем. Заметили ли нас с берега? Не уверен. Мало ли мусора плавает вокруг. Даже страшновато – не налетим ли на что. Хотя мы проходим ниже плавучего хлама, а поднимаемся к поверхности с почти нулевой скоростью относительно воды, так что последствия столкновения должны быть ничтожны.

Вот и вахта Макарова. За два часа мы прошли половину пути. Знатно нас тащит. Течение прижимается то к одному берегу, то к другому, что для крупного корабля может представлять серьезную опасность. Мы то и дело подправляем курс, стараясь держаться от берегов равноудаленно. Маленькая рубка с расстояния в три сотни метров вряд ли привлечет к себе случайный взгляд, хотя волнение здесь нынче выражено весьма слабо. Кстати, никакого движения – ни встречного, ни попутного – нет. Как нет и ни одного корабля у берегов. Эк их Макаров распугал первого-то мая.

Еще по разу сменились, а тут уж не зевай. Справа должен быть вход в бухту Золотой Рог. Уй-йа, ну и столпотворение. Кого тут только нет, кроме боевых кораблей, однако. Что творится внутри – просто не разглядеть, потому что все забито пароходами и парусниками. Их так много, что в оставшемся проходе более-менее крупному судну без помощи буксиров не пробраться. Это, выходит, пробка.

– Что делать, Петр Семенович?

– Была бы вода прозрачней, прошли бы под днищами да поискали в глубине бухты. Хотя турки не дураки, чтобы позволить перегородить дорогу на выход для своих боевых кораблей. Так что, скорее всего, нет здесь флота. Он может быть и в Мраморном море, и в Средиземном. Там мы его не сыщем. Давайте валить купца и сеять панику.

– Позвольте. Как можно топить мирное судно, не удалив с него экипаж?

– А как вы собираетесь это проделать, позвольте спросить?

– Так, как вы учили, Петр Семенович. Перекатами. Пусть дельфин-афалина Кеша порезвится у входа в самую главную гавань Турции. Кстати, жаль, что мы плавник не прихватили с собой. Надо было озаботиться, сделать его так, чтобы можно было поднимать эту снасть прямо из кабины.

Тут довольно много глаз вокруг. Еще не разгар дня, но многие уже проснулись, и кто-то, несомненно, приметил нечто торчащее из воды. Я дал ход и чуть погрузился. Развернулся под водой, набрал скорость и на десяток секунд выставил рубку наружу.

И так еще раз пять. А потом мы осмотрелись.

Красота! Беготня, сутолока, неразбериха. Вопли отлично доносятся до нас через мембраны, слышны и визгливые голоса, и грохот деревянных трапов, переброшенных с борта на борт. Наш «избранник» – тяжело осевший деревянный пароход – ничем не отличается от других. С его палубы на нас смотрят глаза десятка любопытствующих, не внявших гласу осторожности. Этот трудяга виноват только тем, что расположен с краю и к нему удобно подойти. Опять же государственная принадлежность его ни у кого не вызывает сомнений – флаг различается уверенно.

Мы подходим к нему носом, целясь в середину корпуса. Наконец, зрители не выдерживают и бросаются прочь. Может быть, у противоположного борта стоит шлюпка? Или трап перекинут к соседу? От нас не видно. Мы сближаемся почти до касания, плавно обнуляя скорость, а затем начинаем разгон назад. Вторая модель лодки пятится значительно охотней – над ней поработали настоящие моряки. А вот управляется все так же плохо. Ну да нам и не нужно петлять – прямо идем.

Для зрителей дельфин заложил мину и уходит. Вот расстояние приближается к нужным мне пятидесяти метрам.

– Степан Осипович! Извольте приготовиться к выстрелу!

– Уже готов, Петр Семенович.

– Пли!

Вода впереди знакомо вскипает, и торпеда уходит, оставляя мощный пузырящийся след. Отклоняется чуть вправо, но на такой дистанции мимо цели не пройдет. А мы тоже удаляемся от места взрыва, налегая на педали изо всех сил. Не так уж много успели спятиться – метров пятьдесят всего побежали, и тут перед нашими глазами возник могучий баобаб взрыва. В воздух столько всего взлетело, что я тут же нырнул кормой вперед. Не понял, в какой момент догнала нас взрывная волна – это все произошло одновременно. Но шлепки по воде от падающих предметов различались еще некоторое время. Мы тут же перестали налегать на педали и вскоре снова выглянули. Жертвы нашей на месте уже не было, а два соседних судна заметно кренились. Кажется, перепало и им.

Впервые мне удалось столь отчетливо наблюдать действие собственного детища. Страшноватенько, признаюсь.

– Так что, Петр Семенович, с победой.

– Взаимно, Степан Осипович, взаимно. Идемте, однако, искать встречное течение.

– Как прикажете.

Мы уже под водой. Выходим прямиком на середину пролива и последний раз, подвсплыв, оглядываемся по сторонам. В городе наблюдается какое-то оживление. Северный ветер отлично чувствуется – слышно его действие на мембраны передних звукоуловителей. Винты остановлены, и я осторожно настраиваю лодку на минимальную отрицательную плавучесть. Пассивно погружаемся, каковое действо чаще всего определяют словом «тонем».

Десять метров. Еще светло, хотя поверхность воды уже не выглядит как что-то определенное. Мутно.

Двадцать метров. Сумерки.

Тридцать метров. Густые сумерки.

Сорок метров. Глубина перестала возрастать. Вверху светлее, чем внизу, но ничего, кроме этого, различить мы не способны. Шторм все настолько перебаламутил, что говорить о какой-то прозрачности я бы не решился.

– Мы не движемся, Петр Семенович?

– Относительно воды – нет. Но сама вода несет нас на север в Черное море. Часа четыре никаких развлечений, кроме слежения за глубиномером, предложить вам не могу. Сам же я, с вашего позволения, вздремну.

– Как же вы будете проводить наполнение дыхательного мешка, если заснете?

– Я так много времени провел с ним, что управление клапаном стало у меня рефлексом. Готовился ведь и к многосуточным походам. Тренировался, сживался. Вот и пригодилось.

– А отчего мы перестали погружаться, позвольте спросить?

– Встречное течение имеет более высокую соленость, отчего вода в нем плотнее. Разница в абсолютном исчислении невелика, но наш корабль очень чувствителен к подобным изменениям, когда хорошо уравновешен.

Забавно, знаете ли, давать объяснения человеку, который сам изучал это явление. Немного позднее, как я понял. Потому что в данный момент о нем не знает. Я и сам уже не помню, когда узнал об этом свойстве Босфора, но изучил его именно Макаров, для чего погружал в воду бочку, привязанную к шлюпке. Даже картинка об этом была.

– А почему мы не помогаем движению, позвольте полюбопытствовать? – неугомонный он все-таки. Хотя только что ведь впервые в жизни провел успешную атаку с подводного корабля.

– Потому что не только ничего не видим, но и не имеем представления о том, куда двигаться. Всплывать для ориентации – значит, попадать во встречное течение и терять много времени. Кроме того, сам процесс всплытия должен быть плавным, потому что в крови у нас растворяется азот – мы ведь под давлением пять атмосфер. Так уж наша лодка устроена. И от этого азота кровь должна избавляться постепенно, чтобы не вскипела. Я не помню точных значений, но при подъеме на каждые двадцать метров станем по часику оставаться на достигнутой глубине. И будем уповать. И на то, что течение нас о скалу не ударит и что кровь не закипит.

Ну вот, вроде угомонился.

– Петр Семенович, четыре часа прошло, – протяжный зевок в загубник. Да уж, досталась Макарову вахта! Кажется, подобный вид пытки называется сурдокамерой. Это когда тишина и ничего не происходит.

Будь я один – спал бы, наплевав на возможные опасности. Все равно ничего с ними не поделаешь.

Смотрю на глубиномер – сорок пять метров. Вполне подходяще. Даю самый малый ход курсом на север и, поднявшись до тридцати метров, выхожу на горизонталь. А тут куда как веселей. Вода заметно прозрачней, и виден не только нос лодки, а даже открывается какая-то перспектива. Так и идем черепашьим шагом. Все-таки на душе спокойней, если уверен, что не влепишься ни во что с неизвестной скоростью. На всякий случай выдерживаем этот режим полтора часа. Это я после батумского похмелья осторожничаю, подозревая, что меня тогда прихватила кессонка. Еще полтора часа на двадцати метрах и столько же на десяти. Подумал немного – и еще на полчаса задержался на пятиметровой глубине. Ну и всплываем. А где берега? Куда нас вынесло-то?

Снова смотрю на часы – все верно, ровно девять часов прошло с тех пор, как мы погрузились в пучины Босфора аккурат напротив входа в слепую кишку Золотого Рога. А тут море вокруг без конца и без краю.

Описываю плавную окружность, покачиваясь на все еще неспокойной после шторма воде.

– Ост-норд-ост фок-мачта «Великого князя Константина», – звучит в переговорном устройстве голос Макарова. – С вами, Петр Семенович, куда угодно отправляться не страшно. Обязательно домой доставите. – А вот это уже признаки отходняка. Этакое веселье после боя. Да мы оба, конечно, нервничали.

Полностью продулись и пошли к родному кораблю. Вскоре заметили, как створились мачты – значит, нас обнаружили и двинулись навстречу. Через полчаса «Ныряльщика» подхватили за рымы и водрузили на палубу. Однако кушать хочется.

– Обед на двоих в капитанскую каюту! – Ух ты. Вот так сразу, чтобы предупредить приглашение в кают-компанию. – Петр Семенович, окажите честь, разделите со мной трапезу. – Что тут у нас за страсти египетские? Отчего это командир так торопится уединиться и меня пытается оградить от разговоров с командой?

Так и обедаем в подводницких шортах, что является грубейшим нарушением морских традиций.

В основном молча. Однако к концу, когда волчий голод обратился в обычный хороший аппетит, Макаров все-таки открыл свою тайну:

– Знаете, я ведь грешным-то делом вздремнул на вахте часика три.

Я только плечами пожал. Нет во мне военной косточки, и вздремнуть, когда решительно нечего делать, полагаю естественным и не безобразным.

– А что, Петр Семенович. Сбегаем завтра еще разок в Стамбул?

– Полагаю, нам с этим стоит погодить. Выждать немного и поглядеть, что и как. А насчет подъемного плавника я Клемина прямо сейчас озадачу. И попрошу Измаила Максимовича распорядиться, чтобы снарядили торпеду. Пусть не динамитом, но уж чем придумают, тем и ладно.

Знаете, вылазка к Стамбулу оказалась на редкость необременительной. Даже утомление после нее не было ни обвальным, ни сокрушительным. Я чувствовал себя, как после напряженного рабочего дня – то есть как всегда по вечерам. Впрочем, после адмиральского часа самочувствие мое пришло к обычному состоянию, характерному для послеобеденного времени, и я направился к ныряльщику.

Сашка прилаживал за рубкой плавник, пошитый на скорую руку из брезента в виде надувного мешка. Группа сочувствующих ему помогала – крепили внутренние связки, препятствующие поперечному расширению, герметизировали золотник и даже предохранительный клапан настраивали.

Да, наша примитивная с виду педальная лодка на самом деле плотно напичкана оборудованием управления, контрольными приборами, средствами слежения. Будь в моем распоряжении электроэнергия – я бы многое переделал и кое-чего добавил. Ну да не напрасно говорят, что бодливой корове бог рогов не дает. Действия разумно опирать на реальные возможности, а не на желаемые.

Качает заметно слабее, чем вчера. Мы с Санькой занимаем свои места в кабине и погружаемся в пучину вод. Пора опробовать новинку. Собственно, наблюдать за поведением бутафории нам не дано – она в не просматриваемой зоне точно за рубкой. Как раз за шарниром заднего люка. Поэтому сигнальщик с флажками стоит на палубе «Великого князя Константина» около надстройки. Крайне неудачное место, кстати. И сам он, и его флажки не слишком контрастно выделяются на грязно-белом фоне. Ну да мы недалеко – разберем.

Сначала выясняем, насколько возросло сопротивление. Делаем дорожки на малой глубине и сверяем ритм качания педалей с показаниями лага. Никаких отличий от обычных значений не наблюдается – значит, расчет на то, что тряпичный мешок окажется в «тени» рубки, себя оправдал.

Выныриваем, подходим так, чтобы нас было хорошо видно, и я жму на рычажок клапана. Неудобно все-таки действовать вслепую. Вот ведь не знаю, надул, как следует, или только чуть взбодрил? И никакой обратной связи. Даже кончиками пальцев не могу оценить последствий собственных действий. Чу – предохранительный клапан сработал. Ага, отлично. А то уже начал было придумывать манометр для контроля давления в плавнике.

Что там пишут с борта?

– Отойдите на предельное расстояние видимости сигналов. – Что за чудеса?

Но команда есть команда. Мы люди военные. Отбегаем.

Дым с юга. «Великий князь Константин» готовится к бою, а «Ныряльщик» вообще безоружен – единственное наше оружие – торпеда – пока не готово. Зато вокруг торпедных катеров идут подготовительные работы, и орудийная прислуга принялась подносить снаряды к пушкам. Верной подруги «Весты» нигде не видно, но я-то точно знаю – как только Макаров пустится наутек, она себя покажет.

Знаете, капитан-лейтенант Баранов старше лейтенанта Макарова не только по званию, но и годами, и жизненным опытом. Казалось бы, в силу действия на флоте принципов единоначалия, он должен командовать действиями нашей маленькой эскадры. Ан нет. И Макаров не командует действиями «Весты». Неведомым мне образом эти люди – оба сторонники активной крейсерской войны – нашли способ оперировать самостоятельно, но согласованно. Или тактика диктует такое поведение?

Волна ощутимо покачивает лодку. Изредка, когда находимся на вершине водяного вала, удается бросить взгляд вдаль. Хм. А ведь не военный корабль появился. На мой взгляд, это яхта. Хотя на них нынче тоже ставят пушки.

– Флаг наш, – Санька уже разглядел, а я вот, признаюсь, проворонил, когда его развернуло.

Терпение – важное качество для любого подводника, и в моем помощнике его как раз в добрую меру. И еще некоторые признаки образованности я в нем подмечал. Кажется, в эту эпоху работали церковно-приходские школы, где многих обучали счету и письму.

– Сань, ты грамоте где учился?

– Дома, дядь Петь. Меня, когда к гимназии готовили, мамка нарочно учила, чтобы я на испытаниях не опростоволосился.

Упс! То есть ой!

– А как на флот попал?

– Охотником. На правах нижних чинов.

Немыслимо, однако, разобраться во всех перипетиях сословного общества. Вот пусть мне хоть кто-нибудь объяснит, чем отличается охотник на правах нижнего чина от меня, вольноопределяющегося в чине юнкера флота! Тем не менее тут на корабле мы находимся на разных ступеньках иерархической лестницы. Хотя мне еще говорили, что если я буду себя хорошо вести и сдам все положенные экзамены, то через два года меня произведут в гардемарины. В курсанты военно-морские то есть.

И еще мне ужасно интересно, какие такие права бывают у нижних чинов? Кроме права на труд, я имею в виду.

Тем временем мы, как всегда, с минимальной положительной плавучестью, описываем плавные круги на самом малом ходу. Назад ведь не видно, а горизонт нужно осматривать.

– Флаг спускают, – это Сашкины слова, хотя я и сам это вижу.

– Спускают флаг, – повторяю механически. – Уж не каверза ли какая восточная?

– С них станется, – выразив таким образом единодушие, мой помощник и резче, чем раньше, надавил на педали. Нервничает.

Но ничего, опять работает в медленном ритме.

Яхта тем временем подошла совсем близко и поднимает сигналы.

– Пишут, послание у них к нам.

Торпедные катера уже на воде. Прячутся за корпусом «Великого князя Константина» и дымят трубами. Словно служебные собаки в преддверии команды: «Фас». Разъездной спускают, а «посетителю» предлагают лечь в дрейф.

Подошли к яхте, отошли, вернулись. Турок возвращается, а нам команда – подойти к борту.

Офицеры собраны в капитанской каюте, а вашего покорного слугу туда не пригласили. Это прекрасно – у нас плавник не сдувается. Брезент оказался слишком хорошо пропитан каучуком и совершенно не травит. Пришлось противоестественным способом воздействовать на предохранительный клапан и обсудить вопрос о том, каким образом проделывать это в дальнейшем не покидая кабины.

А вот и меня зовут. И беготня началась по всему кораблю, так что члены технического консилиума разошлись по своим местам.

– Телеграмму нам доставили, – Макаров деловито перебирает в поставце бутылки с респектабельными ярлыками. – Прямо из адмиралтейства. Велят незамедлительно следовать в Севастополь. И «Весте» тоже. На словах же Ивану Ивановичу дали понять, что в Стамбуле стоит невообразимый бардак, вплоть до резни и стрельбы на улицах. Иных же обуяла паника, и несколько судов столкнулись друг с другом, когда вся та невообразимая армада купцов, что мы с вами имели удовольствие наблюдать нынче утром в Золотом Роге, хлынула в Мраморное море. То есть попросили, рыбку нашу, что поодаль крутится, больше к ним не посылать. Очень им не понравился ваш новый плавник. Так что, Петр Семенович, рекомендую – прекрасный арманьяк. Как раз дело к ужину, потому забирайте бутылку и отдыхайте хоть до поросячьего визга.

На палубе пустынно. Все приготовительные работы завершены, и команда разошлась по каютам и кубрикам. Сигнальщики на местах, да рулевой. Голова вахтенного офицера еще видна из-за ограждения мостика. Солнечный диск за кормой выбирает местечко, где нырнуть за горизонт. Норовит попасть туда, куда визуально нацелен пенный след за кормой. Рокот машины почти неразличим, а дым из трубы не особенно черен. Набегающий поток встречного воздуха, соединив свою силу с ветром, относит его за корму и чуть размывает вид дневного светила. В руках полная бутылка напитка, которого я никогда не пробовал. Казалось бы – живи и радуйся. А у меня в голове зудит вопрос, как это так выходит, что Санька, окончивший полный курс гимназии, еще и мастер на все руки? Память извлекает из своих глубин только одно подходящее воспоминание. Вернее, намек на него. Однако насмерть не помню, в каком веке у нас в России водились разночинцы.