Кривая логика

 

Если бы это было так, это бы ещё ничего.

Если бы, конечно, оно так и было.

Но так как это не так, так оно и не этак.

Такова логика вещей.

 

Льюис Кэрролл

Мозг нас обманывает. Конечно, он делает это не специально, не со зла, он просто так устроен. Природа не создала нас для мира «идеального», она создавала нас для жизни в материальном, физическом мире. Мы лишь пытаемся приладить инструмент, созданный для одних целей, для выполнения других.

Мы нарастили у себя области интерпретативной коры, научились игнорировать факты, освоили язык, создали все виды возможных абстракций – от «вилки», которая может быть хоть железной, хоть пластмассовой, хоть деревянной, до «справедливости», которая вообще не поддаётся никакому здравому определению.

Всё это превратилось в автоматизмы, в жизнь на автопилоте и наше вечное и абсолютно бессмысленное «блуждание» по различным зонам коры собственного мозга. Мир кажется нам понятным, собственные действия – разумными, а то, что результаты не ахти, – так это тоже можно как-нибудь объяснить.

Впрочем, проблема ещё и в том, как именно мы думаем. Нам кажется, что по крайней мере здесь-то мы точно свободны. Пусть мы пользуемся словами, за которыми не стоит ничего определённого, пусть мы полны стереотипов и ложных установок. Но ведь оперировать ими мы можем самостоятельно и разумно!

Нет, не можем. И тут тоже действуют жёсткие закономерности, продиктованные биологией нашего мозга. В нём есть эволюционно предустановленные способы связывать одни факты реальности с другими.

Но эта «связь» возникает не потому, что наш мозг видит «правильно», «истинно» и «достоверно», а потому, что для выживания животного так связывать явления друг с другом просто удобнее.

Итак, причинно-следственная связь…

В определённом смысле мы, конечно, рождаемся с «пустым мозгом». Всё, что мы узнаём потом – результат опыта. Но «пуст» он весьма специфическим образом – в нём есть определённая предзаданность.

Например, генетически обусловлено, что наш мозг будет воспринимать реальность во времени и пространстве, а материю – в определённом виде: как видимую, ощущаемую, слышимую и т. д.

Если же мы говорим о конкретном животном по имени «человек», то реальность дана нам ещё и в языковых структурах, что доказал Ноам Хомский. И кроме всего прочего, в нас также вписан алгоритм причинности.

Детям не нужно дожидаться четырёх лет и учиться языку, чтобы понять, что многие вещи в окружающем их мире связаны друг с другом. Эти связи мы устанавливаем рефлекторно – мозг так устроен, что он их фиксирует.

Как показали эксперименты психологов Марка Хаузера и Бэйли Спондинга, естественная способность мозга к пониманию «причинно-следственных связей» изначально сложна и многогранна.

Учёные протестировали макак-резусов, которые никогда не имели опыта взаимодействия с ножами и краской.

Исследователи прятали нож и целое яблоко за небольшой ширмой, а затем доставали оттуда две половины яблока. Казалось бы, фокус-покус, но обезьяны реагировали на это «превращение» как на нечто само собой разумеющееся.

В другом эксперименте исследователи убирали за ширму белое полотенце и стакан с синей краской. Никакого удивления, когда из-за ширмы появлялось синее полотенце, обезьяны также не выказывали.

То есть их мозг, даже не имеющий соответствующего опыта, полагал «нормальным», что при взаимодействии данных объектов друг с другом (ножа с яблоком, полотенца с краской) произойдёт что-то подобное – яблоко разрежется, полотенце изменит цвет.

Однако же, вот что забавно: обезьяны выражали крайнее недоумение, когда происходило то, что кажется невозможным с точки зрения причинно-следственных связей.

Например, они удивленно таращили глаза, когда за ширмой исчезали стакан с водой и яблоко, а оттуда появлялись две половины яблока. Или же когда за ширму отправлялся синий нож и белое полотенце, а обратно возвращалось полотенце синего цвета. Обезьяны понять этого никак не могли.

Вполне очевидно, что инстинктивная способность животных устанавливать важные для них причинно-следственные связи между явлениями – это существенное эволюционное достижение.

Так, например, наш мозг чётко отделяет «живое» от «неживого», пользуясь для этого весьма простым правилом – если объект движется вопреки силам гравитации, то, скорее всего, это живое существо. Удобно. Про гравитацию животные, конечно, не в курсе, но хорошая смекалка, как известно, – это иногда уже половина дела.

Однако подобная инстинктивная способность животных (включая человека) к установлению причинно-следственных связей между явлениями внешнего мира и то, что делает наше с вами сознание, когда связывает одни вещи с другими, – это два разных процесса.

Если нас поставят в экспериментальный станок, включат звонок и после дадут еду, то мы, скорее всего, сообразим, что благодарить за этот перекус надо местного служащего, а не электрический предмет. Животные же с этой задачей не справляются – и лампочка, и звонок становятся им весьма симпатичны.

То есть наше сознание, пользующееся словами и умозаключениями, где-то нам помогает, а где-то, как выясняется, напротив, нас путает.

Да, вполне логично, что именно из-за солнца днём светло, а ночью темно. Но столь же логичным человечеству казался и другой факт – что Солнце вращается вокруг Земли.

Хотя, как заметил в своё время Людвиг Витгенштейн: «Разве не менее логичным было предположить, что это Земля вращается вокруг своей оси?». По крайней мере, внешний эффект, понятно, был бы тем же самым.

Но нет: великие умы, так сказать, думали-думали, изучали что-то, строили догадки и торжественно пришли к абсолютно ошибочному выводу. И хотя альтернативные точки зрения высказывались ещё древними эллинами, но и Копернику, и Галилею эта истина дорого обошлась.

Подвох причины и следствия

Первым парадокс причинно-следственных отношений попытался разгадать выдающийся шотландский философ Дэвид Юм.

Именно его работы, как потом писал Иммануил Кант, пробудили кёнигсбергского гения от «догматического сна» (так что вся наука о познании, которой мы сейчас пользуемся, восходит, по сути, к Юму). Да и Эйнштейн считал, что философия Юма оказала на него самое большое влияние.

Так или иначе, но Юм первым провозгласил следующую мысль: между двумя событиями, связанными во времени, не существует причинно-следственной связи, которую мы в ней усматриваем.

То есть, если мы наблюдаем некую связь между двумя какими-то событиями, это, во-первых, не факт (мы можем грубо ошибаться), а, во-вторых, она не такова, как нам кажется (всё на самом деле куда сложнее).

Для нас естественно заключить, что раз одно событие следует за другим, то они связаны причинно. Вы открыли кран – потекла вода. Очевидная связь? Конечно!

Однако, говорит Юм, если мы как следует задумаемся, то поймём, что дело не в событиях – дело в наших восприятиях.

Когда события, как нам кажется, следуют одно за другим, на самом деле это одно наше восприятие (перцепция) следует за другим нашим восприятием (перцепцией). То есть это связь наших восприятий. И у нас нет никаких оснований утверждать, что мы устанавливаем таким образом между событиями их истинную взаимосвязь.

В какой-то момент вы можете открыть кран, а вода из него не потечёт. Вас это удивит? Да, конечно. Тогда, возможно, вы вспомните о других кранах – например, о вентилях в подвале, которые перекрыли работники ЖЭКа.

Но на самом деле вода течёт из крана благодаря водонапорным системам, о чём мы, конечно, подумаем в последнюю очередь. Впрочем, и это не причина, а лишь одно из условий. Причину можно усмотреть в самом устройстве этих водонапорных систем, а можно – в гидродинамике или гравитационном давлении…

Да, мы думаем, что поступаем вполне разумно, когда находим «ясные и понятные» причинно-следственные связи, опираясь на свой жизненный опыт. Но что есть этот наш опыт?

У нас есть определённый способ восприятия мира, обусловленный нашим мозгом. У нас есть набор предрассудков, которыми мы заручились, воспитываясь в той или иной культуре и на собственном жизненном опыте.

Таким образом, мы устанавливаем «логические» связи не между реальными событиями, как нам кажется, а между своими психобиологическими особенностями, установками, воспринятыми из культуры, и личным опытом.

Очевидно, что при таком подходе мы с лёгкостью найдём «подтверждение» чему угодно! Но насколько это будет правдой?..

Происходит, грубо говоря, вот что: наш мозг эволюционно запрограммирован искать причинно-следственные связи, и если он обнаруживает два факта, то он тут же пытается связать их друг с другом.

И если бы дело касалось только мозга и естественной среды обитания, то проблем бы, наверное, не возникло. Связи между явлениями, которые устанавливают наши собратья-животные, как правило, помогают им выжить.

Но у нас, помимо мозга, есть ещё и его производное – языковое сознание.

Вспомним эксперименты Майкла Газзанига: нам ничего не стоит причинно увязать лопату с курицей, а банан с левой рукой, хотя связь эта надумана. Точно так же мы связываем воду с краном и восходы-закаты с движением Солнца и т. д.

Проще говоря, мы уверовали в то, что сознание – это «скептический разум», который дан нам, чтобы прозревать «Истину». Мы привыкли думать, что оно учит нас здравости, взвешенности и сомнению. Мы рассчитываем, что оно поможет нам не принимать на веру умозаключения нашего «рептильного» мозга, а, напротив, подвергать его выводы экспертизе и критической оценке.

А вот правда в том, что в реальности мы используем его прямо противоположным образом – оно как раз гонит всякие наши сомнения прочь и порождает гору объяснений, пытаясь заболтать ими любую неопределённость.

Благодаря тому же самому сознанию все эти наши объяснения и кажутся нам столь «логичными». Тот, кто должен был исследовать, расследовать и разоблачать, напротив, стал прятать, игнорировать и покрывать.

В результате и макаки сомневаются, когда их дурачат экспериментаторы, и дети до четырёх лет требуют фактологической точности. А мы – нет, нам не надо. У нас и так всё хорошо складывается!

То есть прав был Юм, правы Кант и Эйнштейн – проблема в надуманной нами причинности. Действительную связь между явлениями мы игнорируем: мы верим тому, что «видим» – упрощённой схеме, то есть не реальности, а тому, как мы её мыслим, как мы её для себя понимаем.

Думаю, никто из нас не сомневается, что для того, чтобы зажечь спичку, нам нужно обо что-нибудь её чиркнуть. Тут же очевидная причинно-следственная связь! Конечно.

Но только вот мы, вероятно, кое о чём забыли… Мы забыли о кислороде – без него чиркать бессмысленно. Мы забыли о влажности – если спичка размокнет, толку тоже не будет. Или вот, например, ветер. Вы о ветре подумали? Скорее всего нет. Так от чего загорается спичка?

Спичка загорается от взаимодействия огромного количества факторов, из которых наше сознание произвольным образом выбирает только какой-то один, назначает его главным, а потом долго не может взять в толк: почему «такая ясная закономерность», «доказанная в опыте» не работает?

Итак, усматриваемые нами причинно-следственные отношения иллюзорны. И если мы хотим думать эффективно, нам нужно отказываться от этой стратегии (хотя это и противоречит эволюционным принципам) и учиться думать не причинно, а системно.

«Гениальные» решения

Несколько лет назад одна из аудиторских компаний большой четвёрки (KPMG) обнародовала результаты своего сенсационного исследования. После анализа результатов слияния и поглощения семисот крупных бизнес-компаний выяснилось, что лишь в 17 % случаев этот шаг привёл к росту стоимости их акций.

Ещё раз: речь идёт о больших компаниях, где работают люди, которые получают гигантские зарплаты и должны принимать «умные» решения.

Слияние и поглощение – это шаг, который, по идее, должен был бы приводить к росту стоимости компании (его для этого, как правило, и совершают). Но этого почему-то не происходит. В чём же дело?

Профессор экономики Университета штата Огайо Пол Натт тридцать лет изучал то, каким образом менеджмент принимает решения такого рода и пришёл к весьма забавному выводу…

Исследование Натта и правда было обстоятельным. Он проводил подробные интервью с руководством компаний, анализировал объективные данные о результатах принятых решений, а также использовал сведения от «информаторов» (их показания были нужны для устранения предвзятости руководства – кто же сам признается в своей ошибке?).

Всего Натт исследовал 168 решений в самых разных компаниях и организациях – от McDonald's до региональной программы медицинской помощи. Выборка репрезентативная.

Так вот: Натт убедительно показал, что только в 29 % случаев менеджмент компаний анализирует больше одного варианта решения. При этом половина решений, принятых в отсутствие альтернативных вариантов, оказываются провальными (если вариантов решения было хотя бы два, результативность возрастала на 20 %).

Иными словами, принимая решение, менеджеры могли просто подбрасывать монетку и получить тот же самый результат – или так, или так!

Но знаете, что самое забавное? Как выяснил Барух Фишхофф из Университета Карнеги-Меллон, даже подростки учитывают больше двух вариантов решения своих проблем в 30 % случаев, а менеджмент – лишь в 29 %.

Ну да, один процент – это статистическая погрешность. Но примечательно, что топ-менеджмент крупных компаний продолжает пользоваться стратегиями своей зелёной юности.

Впрочем, это дело не возраста, а принципов работы мозга. Когда человек мыслит в причинно-следственной парадигме: «если я сделаю то-то, то будет то-то», вероятность ошибки, как мы видим, слишком велика.

Когда же он замечает большее количество фактов, возможностей и вариантов развития событий, его эффективность резко возрастает.

Наш мозг думает постоянно – круглые сутки, от момента нашего рождения. Причём делает он это сам по себе, как бы за нас.

Мы сами – как некий интеллектуальный объект (то, что мы о себе думаем, и то, как мы себя понмаем) – являемся лишь результатом его работы.

Исходя из этого, весьма наивно полагать, что мы, будучи производным собственного мозга, можем как-то на него влиять.

И тут, как бы сам собой, напрашивается вывод, что попытки управлять собственным мышлением – это гиблый номер. «Безумству храбрых поём мы песню!» – как сказал бы Максим Горький.

Мозг думает то, что он думает. А мы – как одно из его производных – эту его работу свидетельствуем. Ну и получается вроде как, что тут уж как кому повезло: если твой мозг по каким-то причинам научился думать хорошо – то поздравляем, а нет – тогда прости, не в этот раз.

Но это наша привычная «кривая логика», работающая по формуле, опровергнутой ещё Дэвидом Юмом, «если – то». На самом деле наш мозг, конечно, обладает чрезвычайно богатым интеллектуальным инструментарием, который был сформирован в нём ещё в процессе нашей социализации – при врастании нас, так сказать, в культуру.

Хотели мы этого или нет, но в процессе своего воспитания и взросления мы были вынуждены строить достаточно сложные модели других людей в дефолт-системе своего мозга. Конечно, у кого-то они получились посложнее, у кого-то попроще, но нельзя забывать о главном принципе организации коры головного мозга – это же матрёшка!

То есть, даже если в вашей дефолт-системе нет слишком уж сложных программ для создания интеллектуальных объектов, это не значит, что вы вовсе не можете создавать сложные интеллектуальные объекты. Всегда продолжает существовать опция нарастить сложность своих интеллектуальных объектов, составляя их из большего количества элементов, как бы одевая их один в один.

Да, причинно-следственный подход говорит нам: видите некое явление, найдите его причину и успокойтесь. Но мы можем действовать и иначе, используя, наконец-таки, своё сознание по назначению (то есть вопреки примитивным командам нашего «рептильного мозга»).

Понимая, что всякая единичная «причина» – это иллюзия, мы можем сознательно поставить перед собой задачу найти другие факторы (обстоятельства), влияющие на положение дел в той или иной ситуации.

На примере с краном и спичками мы разобрали всего лишь несколько дополнительных аспектов ситуации. Но даже их оказывается достаточно, чтобы думать о воде и огне в куда большем объёме. А как мы это сделали? Мы искусственно, чрез-сознательно создали дополнительную сложность соответствующих интеллектуальных объектов.

Мы последовательно рассмотрели несколько вроде бы самостоятельных «матрёшек»: непосредственное физическое действие с объектами (повернуть, чиркнуть), природу соответствующих физических явлений (давление жидкости, условия возгорания), средовой и социальный аспекты (действия работников ЖЭКа, ветер и т. д.).

Теперь, как бы складывая эти отдельные кейсы друг в друга, мы можем увидеть ситуацию в целом, ну или, по крайней мере, в куда большем объёме.

То есть у нас всегда есть опция по наращиванию сложности нашей реконструкции. В результате мы детализируем «карту», которую создаём, анализируя новые и новые аспекты реальности («территорию»).

Но если это всё так просто и понятно, то почему мы все уже так не делаем? Вот именно в этом и важно сейчас разобраться…