39
Прошло два часа, и вот я в главном читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки. Это просторное, хорошо освещенное помещение. Сквозь полукруглые окна светят лучи солнца. Потолок расписан розовыми облачками. С него свисают люстры, освещающие длинные столы, расставленные аккуратными рядами.
Меня не покидает смутная тревога, пока я созерцаю стопку книг передо мной. Кажется, будто тьма накрывает меня с головой. Хотелось бы мне, чтобы в этом были виноваты сами книги. Старые, пыльные фолианты о символах и их значениях. Но на самом деле беспокойство не покидает меня с тех пор, как я увидела брошь Марджори Милтон.
Змей, кусающий собственный хвост.
Совсем как на картине в квартире Ника.
Я больше ничего не сказала Марджори. Брошь и ее возможный смысл лишили меня дара речи. Я просто ушла, оставив ее стоять на тротуаре со своей собакой. Я шагала все дальше и дальше, будто это могло помочь мне разобраться в происходящем.
Исчезновения, Ник, недолгое время, что миссис Милтон провела в Бартоломью… Все это как-то связано. Я уверена. Неразрывно связано, будто зловещий уроборос.
Поэтому я и пришла в библиотеку и, подойдя к стойке, попросила:
– Дайте мне все книги про символику, какие у вас есть.
Теперь передо мной лежит дюжина томов. Я надеюсь, что хотя бы один из них прольет свет на загадку уробороса. Если я пойму, что он означает, то, возможно, смогу разобраться, что происходит в Бартоломью.
Я беру верхнюю книгу и открываю алфавитный указатель, чтобы найти все, что относится к уроборосу. Потом проделываю то же самое с остальными, и вот на столе передо мной лежат двенадцать открытых книг. Целая галерея уробороса во всех его многочисленных воплощениях. Некоторые – простые наброски. Другие – затейливые гравюры с коронами, крыльями и символами, вписанными внутрь змеиного тела. Шестиконечные звезды. Греческие буквы. Слова на незнакомых мне языках. Такое многообразие меня ошеломляет.
Я беру наугад одну из книг – старый школьный справочник по символике – и начинаю читать.
Уроборос – древний символ, представляющий собой свернувшегося кольцом или цифрой восемь змея (или же дракона), кусающего собственный хвост. Символ возник в древнем Египте и позднее был позаимствован финикийцами и греками, которые и дали ему его современное имя – уроборос, что приблизительно переводится как «поедающий свой хвост».
Через этот акт саморазрушения змей управляет собственной судьбой. Он поедает себя, приближая собственную смерть, и при этом кормит себя, продлевая себе жизнь. И так длится целую вечность.
Уроборос проник во многие религии и верования, в первую очередь – в алхимию. Изображение змея, пожирающего самого себя, символизирует перерождение и циклическую сущность вселенной. Сотворение, рождающееся из разрушения. Жизнь, рождающаяся из смерти.
Я неотрывно смотрю в книгу. Важнейшие слова на странице притягивают мой взгляд.
Сотворение, рождающееся из разрушения.
Жизнь, рождающаяся из смерти.
Неразрывный круг. Вечный и неизменный.
Я хватаю другую книгу и листаю ее, пока не натыкаюсь на изображение карты из колоды таро.
Маг.
На карте нарисован мужчина в красно-белом одеянии, стоящий подле алтаря. Правой рукой он воздевает к небесам жезл, а левой указывает на землю. Над головой у него, словно двойной нимб, зависла восьмерка.
Уроборос.
Еще один уроборос обвивает его пояс. Змей удерживает себя на месте, вцепившись зубами в собственный хвост.
На алтаре лежат посох, меч, украшенный звездой щит и золотой кубок.
Я наклоняюсь, пристально рассматривая сначала щит, затем кубок.
Приглядевшись, я понимаю, что на щите изображена не просто звезда. У нее пять концов, и она заключена в круг.
Пентаграмма.
Ну а золотой кубок напоминает не столько кубок, сколько нечто церемониальное.
Чашу.
Чаша с пентаграммой пробуждают что-то в глубинах моей памяти. Я вскакиваю с места, оставив книги на столе. У стойки ждет тот же самый измотанный библиотекарь, который помог мне до этого. При виде меня его слегка передергивает.
– Сколько тут книг про сатанизм? – спрашиваю я.
Библиотекаря передергивает еще раз.
– Точно не знаю. Много.
– Мне нужны все.
К половине шестого у меня в руках оказываются, может, и не все эти книги, но весьма значительная их часть. Шестнадцать томов заняли место книг про символизм. Я пролистываю алфавитные указатели в надежде отыскать нужное имя.
И я нахожу его в научной работе под названием «Дьяволопоклонство наших дней: сатанизм в современном мире».
Мари Дамьянова.
Я уже видела это имя в статье о трагическом прошлом Бартоломью. Все эти мертвые слуги, привидения и убитая служанка Корнелии Суонсон. В качестве одного из доказательств вины Корнелии упоминалось ее близкое знакомство с Дамьяновой, предводительницей оккультного культа.
Le Calice D’Or.
Вот как назывался этот культ.
Золотая Чаша.
Я пролистываю книгу и нахожу нужный фрагмент.
В дни раздора, во времена, охваченные войной или чумой, многие находят утешение в вере, в то время как другие поддаются очарованию дьявольских мессий. Дамьянова верила, что, сотворив небо и землю, Бог оставил своих созданий, и в мире воцарился хаос. Чтобы выжить в этом хаосе, Дамьянова советовала своим последователям обратиться к более могущественной силе – к Люциферу, которого можно было призвать не молитвами, а кровью. Они начали проводить ритуалы, пуская кровь молодым девушкам, собирая ее в золотую чашу и выливая в огонь.
По прошествии многих лет некоторые разочаровавшиеся последователи Дамьяновой в письмах своим друзьям и близким намекали и на более ужасающие ритуалы. По словам одного из бывших последователей, Дамьянова утверждала, что, принеся в жертву девушку в ночь голубой луны, можно призвать самого Люцифера, который одарит собравшихся крепким здоровьем и удачей. Однако автор этого письма тут же признался, что не был свидетелем подобного акта, и, по всей вероятности, это была не более чем выдумка, призванная очернить Дамьянову.
В конце 1930 года Дамьянову арестовали за непристойное поведение, после чего Le Calice D’Or распалась. Сама Дамьянова утратила былую известность. Ее местонахождение после января 1931 года неизвестно.
Я перечитываю пассаж, и мое беспокойство усиливается. Я пытаюсь припомнить детали убийства служанки Корнелии Суонсон. Ее звали Руби. Это я помню точно. «Рубиновое убийство». Ее выпотрошили. Такое трудно забыть. Как и дату – убийство произошло в ночь Хэллоуина. Я даже запомнила год – 1944.
Я беру телефон и нахожу в интернете календарь фаз луны. Оказывается, ночью Хэллоуина 1944 года произошло второе за месяц полнолуние.
Голубая луна.
Мои руки начинают дрожать, но мне удается ввести новый поисковой запрос, на этот раз – имя.
Корнелия Суонсон.
Поисковик выдает длинный список статей, большая часть которых посвящена убийству. Я открываю одну из них и вижу фотографию печально известной миссис Суонсон.
Я гляжу на нее, и мир плывет у меня перед глазами, словно здание библиотеки внезапно покосилось. Я хватаюсь за край стола.
Эта фотография мне знакома. Красавица в атласном платье и шелковых перчатках. Безупречная кожа. Волосы цвета полуночной тьмы.
Я видела этот снимок в фотоальбоме в квартире Ника. Он сказал, кто она такая, но не упомянул ее имени.
Но теперь я его знаю.
Корнелия Суонсон.
А ее внучка – не кто иная, как Грета Манвилл.
