Когда я просыпаюсь, то вижу за окном не Джорджа, а другую горгулью. Его близнеца. Того, который сидит на южном углу здания. Я смотрю на него с подозрением и уже собираюсь спросить, что он сделал с Джорджем.

Но тут я понимаю, что не одна.

Ник спит рядом со мной, уткнувшись в подушку; его широкая спина размеренно поднимается и опускается.

Вот почему за окном сидит другая горгулья.

Я не в своей спальне.

Воспоминания о прошлой ночи накатывают на меня волной. Побег из квартиры 11А. Поцелуи внизу. Поцелуи в спальне. И многое другое. То, чем я не занималась с тех пор, как переехала к Эндрю и секс стал обыденностью, а не чем-то увлекательным.

Но прошлая ночь выдалась очень увлекательной. И очень для меня нехарактерной.

Я приподнимаюсь, чтобы взглянуть на часы на прикроватном столике.

Десять минут восьмого.

Меня всю ночь не было в 12А. Еще одно нарушенное правило.

Я выбираюсь из постели, дрожа от утренней прохлады и охваченная неожиданным смущением. Обычная версия меня, которая ночью куда-то подевалась, возвращается с утроенной силой. Я тихо поднимаю с пола свои вещи, надеясь, что успею одеться прежде, чем проснется Ник.

Не вышло. Я едва успела натянуть трусики, когда раздался его голос.

– Уже уходишь?

– Да, извини. Мне пора.

Ник садится.

– Уверена? Я собирался пожарить блинчики.

Вместо того, чтобы на глазах у Ника застегивать лифчик, я кидаю его к туфлям и надеваю блузку на голое тело.

– Может, в другой раз.

– Эй, – говорит Ник, – почему ты так торопишься?

Я указываю на часы.

– Я переночевала за пределами квартиры. Нарушила одно из правил Лесли.

– Не стоит так волноваться.

– Тебе легко говорить.

– Серьезно, не переживай. Правила нужны для того, чтобы временные жильцы понимали, что это серьезная работа.

Ник встает с постели, ничуть не смущаясь. Он подходит к окну и потягивается – его тело столь прекрасно, что у меня подкашиваются ноги. На меня вновь накатывает ощущение нереальности происходящего – далеко не в первый раз с тех пор, как я оказалась в Бартоломью.

– Я это прекрасно понимаю, – говорю я, – потому и нервничаю.

Ник трогает пальцем ноги пару клетчатых боксеров на полу, решает, что они сойдут, и надевает.

– Я никому не скажу, если ты об этом волнуешься.

– Я волнуюсь, что потеряю двенадцать тысяч долларов.

Я надеваю джинсы и быстро чмокаю Ника, надеясь, что у меня не пахнет изо рта. Потом босиком спешу вниз, держа в руках туфли и лифчик.

– Я отлично провел время, – говорит Ник, идя следом за мной.

– Я тоже.

– Я бы не отказался повторить. Хотя бы кое-что. – Его ухмылке позавидовал бы сам дьявол. – Или даже все.

Я краснею.

– Да, я тоже. Но не сейчас.

Ник хватает меня за руку, не давая уйти.

– Эй, я забыл спросить. Ты нашла что-нибудь в 11А? Я хотел спросить вчера, но…

– Я тебе не дала, – говорю я.

– Я был рад отвлечься, – говорит Ник.

– Я нашла книгу «Сердце мечтательницы».

– Неудивительно. Она в этом здании повсюду. Ты уверена, что это был экземпляр Ингрид?

– Да, – говорю я. – Грета подписала его для Ингрид.

Я бы хотела рассказать Нику больше. О том, как я удивлена, что Грета об этом не упоминала. О том, что я волнуюсь, не страдает ли она от других проблем со здоровьем, кроме своих «внезапных снов». Но я также очень, очень хочу вернуться в свою квартиру на случай, если Лесли вздумается заявиться с утра. После вчерашнего вечера я боюсь встретить ее за каждым поворотом.

– Я поговорю с тобой позже, – говорю я. – Обещаю.

Я целую его в последний раз и босиком выбегаю наружу. Первый раз в жизни я возвращаюсь домой после ночи, проведенной с любовником. Хлоя сказала бы, что давно пора – хотя мне этот опыт не кажется чем-то выдающимся. По крайней мере, далеко идти не приходится – от одной двери до другой.

Зайдя в свою квартиру, я роняю туфли с лифчиком на пол и кидаю ключи в предназначенную для них тарелку. Но вновь промахиваюсь, и ключи падают – не просто на пол, а прямиком сквозь решетку, прикрывающую вентиляционное отверстие.

Черт.

Я устало иду на кухню, по пути спотыкаясь о туфлю. У меня нет магнитной указки, как у Чарли, так что я ищу в ящике отвертку. Нахожу сразу три и на всякий случай беру их все, а заодно и маленький фонарик.

Откручивая решетку, я думаю о Нике. В основном – гадаю, что он думает обо мне. Что я слишком развязная? Или отчаявшаяся? Мне нужны деньги, да, но я не страдаю от одиночества. Вчерашняя ночь стала исключением – из-за адреналина, страха и, признаю, вожделения.

Я не питаю иллюзий насчет того, что мы с Ником полюбим друг друга, поженимся и проведем остаток своих дней вместе, на верхнем этаже Бартоломью. Такое случается только в сказках и в романе Греты Манвилл. Я не Джинни и не Золушка. Через три месяца часы пробьют полночь, и я вернусь в реальный мир.

Хотя я и сейчас в реальном мире. Лежу на полу в нестиранной одежде, вся пропахшая сексом.

К счастью, Чарли был прав – решетка действительно легко снимается. Я без проблем откручиваю болты и сдвигаю ее с места. Сложнее всего оказывается разобраться с фонариком, который мигает, пока я не стучу им несколько раз по ладони.

Когда фонарик наконец загорается, я направляю луч света в вентиляционную шахту и немедленно нахожу ключи. Вокруг валяются другие потерянные вещи. Две пуговицы. Резинка. Длинная сережка – надо полагать, дешевая, раз предыдущая владелица не стала ее доставать.

Я выуживаю ключи, а остальные мелочи не трогаю. Прежде чем вернуть решетку на место, я вожу лучом фонарика влево и вправо, на случай если в шахту провалилось что-то более ценное. Например, деньги. Почему бы и не помечтать?

Ничего интересного, и я уже почти выключаю фонарик, как внезапно вижу что-то блестящее в самом углу шахты. Я свечу туда фонариком и наклоняюсь ниже. Это не деньги, но кое-что столь же неожиданное.

Мобильный телефон.

Хотя Чарли и говорил, что такое уже случалось, я удивлена, что кто-то оставил в вентиляционной шахте телефон. Ладно еще дешевая сережка. Но мне трудно представить, что кто-то – пусть даже очень состоятельный человек – мог просто махнуть рукой на мобильный телефон.

Я извлекаю его наружу и верчу в руках. На экране есть пара царапин, но в целом телефон в хорошем состоянии. Я пытаюсь его включить, но ничего не происходит – должно быть, он разряжен. Возможно, он пролежал в шахте не один месяц.

Этот телефон той же марки, что и мой. Хотя мой более старой модели, зарядное устройство от него должно подойти. Я поднимаюсь наверх и ставлю телефон на зарядку в надежде, что, включив его, я смогу связаться с владельцем и вернуть нежданную находку.

Пока телефон заряжается, я привинчиваю решетку на место и иду в душ. Помывшись и переодевшись, я снова беру телефон в руки и вижу, что он успел немного подзарядиться. Я включаю его, и экран загорается. На заставке стоит фотография девушки, вероятно, владелицы.

Бледное лицо. Миндалевидные глаза. Каштановые локоны.

Я провожу пальцем по экрану и вижу, что телефон защищен паролем – как и мой. Без пароля я не узнаю, кому принадлежит мобильный. Или, скорее, принадлежал, раз его оставили в вентиляционной шахте.

Я возвращаюсь на предыдущий экран и снова смотрю на фотографию девушки. Что-то всплывает из глубин моей памяти.

Я видела ее раньше.

Не вживую, а на другой фотографии. Всего пару дней назад.

Я пулей вылетаю из квартиры и захожу в лифт, который, как и всегда, едет невыносимо медленно. Я выхожу на улицу мимо незнакомого мне швейцара и поворачиваю направо.

Тротуар, как обычно, полон народу – люди бегут, выгуливают собак, тащатся на работу. Я миную их всех, почти лечу, пока не достигаю своей цели. В двух кварталах от Бартоломью на столбе висит объявление.

В центре листа – фотография девушки, чей телефон я нашла. Те же самые глаза. Те же самые волосы. Та же самая фарфоровая кожа.

Над фотографией – знакомые красные буквы, которые так расстроили меня, когда я впервые увидела объявление.

Ниже указано имя девушки.

Оно мне тоже знакомо.

Эрика Митчелл.

Та, кто присматривала за квартирой 12А до меня.