Глава 16
Монтойя. Флеш-рояль

Не думайте, что решение устроить Хачкаю побег дается мне легко,

Совершать должностные преступления — тяжелая работа. Особенно когда подставляешь под удар не только себя, но и своих подчиненных.

Разумеется, парни выполняют приказ без лишних разговоров, но во взглядах, обращенных ко мне, читается: «Капитан, мы надеемся, ты понимаешь, что делаешь». Ну да, я понимаю. Еще я понимаю: хотя львиная доля начальственного гнева обрушится на меня, их тоже заденет. Босс бывает крут, и особенно крут он становится, когда кто-нибудь нечаянно (а тем паче нарочно) наступает ему на хвост. Я пару раз присутствовал при экзекуции таких неудачников и каждый раз благодарил господа за то, что сам ничего подобного пока не натворил.

Ну, вот и пришел мой час.

Я представляю себе лицо босса — не румяного дедушки, опасного только для своих партнеров по покеру, а грозного бригадного генерала Майкла О'Ши, обладателя квадратной челюсти и холодных, как оружейная стиль, глаз. Представляю — и твердо решаю не думать об этом по крайней мере до вечера.

Вечером станет ясно, ошибся я, отпустив Хачкая, или же, наоборот, совершил удачный тактический ход. Я изо всех сил надеюсь на второй вариант, но здравый смысл нашептывает мне, что из моей затеи ничего не выйдет.

Парнишка, похоже, не врал — за ним действительно охотились. Пока мы беседовали в стенах «Лубянки», Томаш пошарил в мутной водичке местной полицейской сети и неожиданно выловил несколько ориентировок на Хачкая. Неожиданно — потому, что в Албании фактически доинформационное общество, сети, даже принадлежащие спецслужбам, здесь весьма примитивны, и найти в них что-нибудь стоящее удается редко. Томашу, однако, это удалось. Обнаруженные им документы говорят о том, что Хачкая разыскивали не только за нападение на торговцев оружием; как минимум одна из ориентировок была распространена из комиссариата Тираны за несколько часов до инцидента на рруга Адриатика. Причина интереса к Хачкаю формулируется расплывчато: «за совершение противоправных действий», а электронная подпись офицера, написавшего ориентировку, отсутствует. Вывод: кто-то искал Хачкая еще до того, как он всерьез ударился в бега. И этим кем-то был не офицер, работавший на Тараса, и не коррумпированные полицейские, прикрывавшие криминальный бизнес Лари Хогана. Логично было бы предположить, что за автором ориентировки стояли люди Скандербега… потому что если это не так, то в игре появлялся еще один персонаж. Все возможно, конечно, но не многовато ли охотников за головой одного простого албанского паренька, пусть даже и суперкиллера? В общем, версию о том, что Хачкай был приманкой Скандербега, я после некоторых колебаний отправляю в корзину. Тем более что версия с самого начала выглядела не слишком жизнеспособной.

Итак, Хачкай говорил правду.

Это означает, что возвращение в логово Скандербега не сулит ему ничего хорошего. Вряд ли «явка с повинной» убедит эфенди Хризопулоса оставить своему лучшему киллеру жизнь. Ардиан слишком много знает, непозволительно много для своих лет. А значит, его закатают в цемент, Или, как он сам предположил, закопают в саду.

Короче говоря, я посылаю парня на верную смерть.

Ради призрачного шанса внедрить к Скандербегу своего агента. Действительно призрачного. Черт возьми, капитан Луис Монтойя, не слишком ли ты привык к крови и смерти в этой дикой стране?

С другой стороны, шанс хоть и призрачный, но единственный. Человек, владеющий «ящиком Пандоры», не по зубам ни Фаулеру с его спецкомандой, ни бригадному генералу Майклу О'Ши, ни всей албанской армии с ее авиацией и артиллерией. Ну конечно, скажете вы, лишь один бравый капитан Монтойя может спасти человечество… скажете и презрительно усмехнетесь. Что ж, ваше право. Я никакой не супергерой, я обыкновенный полицейский, может быть, чуть более образованный, чем большинство наших офицеров, но куда менее опытный, чем, допустим, комиссар Шеве. И все-таки шанс есть только у меня. Когда мне удается убедить себя в этом, я устраиваю Хачкаю побег.

Технически все обстоит очень просто. Парень просится в туалет, и его отводят. Решеток на окнах там нет — это туалет для персонала базы, посторонних туда не пускают. Нарушение инструкции, конечно, но сержанту Вольфу до смерти не хочется в пять утра тащиться в другое крыло здания. Тем более что парнишка в наручниках.

О том, что наручники тоже застегнуты не по инструкции, сержант Вольф, разумеется, не знает, У Ардиана тонкие запястья, и наручники следовало бы застегнуть до конца — до семнадцатой зарубки на замке. Вместо этого я останавливаюсь на десятой. Браслеты держатся у Хачкая на руках, но стоит приложить небольшое усилие, и он освободится. На крайний случай в туалете всегда есть мыло.

Однако выбраться из помещения еще не означает сбежать. От здания базы до охраняемого периметра — сто пятьдесят метров голого асфальта. Преодолеть их незамеченным не под силу даже японскому ниндзя, не говоря уже о тринадцатилетнем албанском мальчике.

Но я не случайно выбрал для побега Хачкая столь раннее утро.

В начале шестого наш уборщик Фиру (родной племянник повара Шарифа) всегда вывозит с территории базы мусор. Контейнеры с пищевыми отходами, четыре пятидесятигаллонные бочки из дюралюминия, загружаются в открытый кузов его старенькой «Тойоты Такома», крепятся сверху прочной нейлоновой сетью и на полтора часа покидают базу «Лепанто». Фиру опорожняет их у ближайшей загородной свалки (вокруг Дурреса этих свалок не меньше двух десятков), затем отгоняет пикап на мойку и ополаскивает контейнеры. Разумеется, никто и никогда не интересуется содержимым контейнеров: запах и мухи, кружащиеся над пикапом, говорят сами за себя. Я приказываю Ардиану пробраться в столовую и спрятаться в одной из бочек. Пищевые отходы — штука довольно тяжелая; если аккуратно вычерпать половину помоев из контейнера, а образовавшуюся пустоту заполнить пареньком, который весит едва ли сорок пять кило, Фиру подмены не заметит. Главная проблема заключается в том, куда девать лишние помои; в конце концов я прихожу к выводу, что, если Ардиан использует в этих целях один из котлов нашего Шарифа, большой беды не будет. Конечно, котел потом придется вымыть, но этим так и так нужно иногда заниматься.

Пока Фиру будет вываливать содержимое первого контейнера в компостную яму, у Хачкая хватит времени, чтобы вылезти из своего укрытия, счистить с себя мусор и удалиться незамеченным. Тут главное — не забраться по случайности в самый первый контейнер, но для этого достаточно иметь немного мозгов. Понятно, что первыми в кузов пикапа загружаются те бочки, что стоят ближе к выходу из столовой; соответственно, их же выливают последними. Я говорю об этом Ардиану, но он, кажется, даже немного обижается — видно, тоже считает задачку тривиальной.

Сержант Вольф докладывает мне об исчезновении Хачкая в пять пятнадцать. Согласно инструкции следует немедленно поднять тревогу, но я этого не делаю. В конце концов, сбежавший подросток, которому все равно не преодолеть защитный периметр, — не повод будить уставших миротворцев ни свет ни заря. Я просто приказываю сержанту и еще четырем своим парням прочесать территорию базы. И только после того, как прочесывание не дает результатов (примерно через час, то есть около шести пятнадцати), я решаюсь все-таки включить сирену. Но Ардиан к этому моменту уже далеко.

С формальной точки зрения меня можно обвинить лишь в нарушении инструкции, но поскольку босс наш кто угодно, но только не идиот, то отвечать мне придется за организацию побега. А это, как вы понимаете, принципиально иная мера ответственности.

Генерал оперативен — в шесть сорок пять он вызывает меня к себе и требует объяснений. Я не пытаюсь оттянуть неизбежное и честно во всем признаюсь (Хачкай, по моим расчетам, уже преодолел половину дороги до Тираны). Босс высказывает предположение, что таких, как я, следует лишать жизни еще во младенчестве — исключительно из человеколюбия. Однако то, что он не вызвал охрану и не велел посадить меня на гауптвахту, внушает некоторую надежду. Я коротко излагаю свой план. Пару раз босс прерывает мою речь замысловатыми ругательствами, но в целом, надо отдать ему должное, держит себя в руках. Под конец он оттаивает настолько, что предлагает мне сесть в знаменитое гостевое кресло.

— Все бы это звучало забавно, капитан, — криво ухмыляется он, глядя, как я пытаюсь обрести равновесие в коварных объятиях шедевра итальянских мебельщиков, — если бы не один фактор, о котором ты, должно быть, позабыл. Если бы не Лоэнгрин.

— Я не забыл о нем, сэр, — возражаю я. — Однако он сам сказал мне, что Хачкай его уже не интересует. Я записал наш разговор на диктофон.

— Можешь выкинуть его в сортир, — обрывает меня О'Ши. — Я имею в виду диктофон. Лоэнгрину ничего не стоит взять свои слова назад. В конце концов, он ведь мог сказать это нарочно. Никто не обязывает его отчитываться перед каким-то капитаном Монтойей.

— Почему же он тогда не попытался забрать у меня мальчишку? Нет, босс, похоже, он говорил правду.

— Естественно! — рявкает босс так, что кресло подо мной съеживается от страха. — Лоэнгрин допустил ошибку — решил, что Джеляльчи знает куда больше твоего киллера. Не забывай, что он последние дни плотно занимался сигурими, а девчонка была одним из лучших информаторов Шараби. Но даже если он один раз свалял дурака, то это не значит, что он будет лажаться и дальше. Понимаешь, о чем я?

— Так точно, сэр. Он постарается сделать меня крайним, сэр.

— Не постарается, капитан. Он окунет тебя в дерьмо по самые уши. И, насколько я знаю Лоэнгрина, сделает это с огромным удовольствием.

— Если мой план сработает, сэр, у него ничего не выйдет. Тогда в дерьме окажется кто-то другой, сэр!

«Не перебарщивай, — шепчет мне внутренний голос. — Ты не в сержантской школе, и у вас серьезный разговор».

— Если, капитан, — желчно передразнивает меня босс. — Ключевое слово — «если». Для того чтобы твой план сработал, тебе нужна абсолютная свобода рук, А Лоэнгрин постарается тебе их связать. Надеюсь, ты понимаешь, что в сложившихся обстоятельствах я не смогу прикрыть твою задницу?

Ну, разумеется! Сидеть и наблюдать, как капитан Монтойя рискует своей шкурой ради жизни на земле и двадцати минут славы для корпуса миротворцев, — это вполне в духе босса. А вот ссориться с могущественным Сёгуном из-за чересчур бойкого подчиненного бригадный генерал Майкл О'Ши не станет. «Выкручивайся сам, капитан» — вот что на самом деле хочет сказать босс.

Но меня и это вполне устраивает. Главное, чтобы мне не мешали. А уж без помощи начальства я как-нибудь обойдусь.

Я покидаю кабинет босса окрыленный. Возвращаюсь к себе и устраиваю конференс-колл. Стараюсь воодушевить парней — опасность попасть под горячую руку босса не то чтобы миновала, но отдалилась, стала почти призрачной. Теперь все зависит только от нас. Сработаем четко — все будет забыто, кроме того, каждый получит кучу бонусов. Про возможность наступить на хвост некоторым выскочкам из спецкомитета по борьбе с терроризмом я упоминаю вскользь, но парни все схватывают на лету, Фаулер, несмотря на все свое обаяние, не снискал особенных симпатий среди миротворцев; к тому же у нас в корпусе вообще подозрительно относятся к чужакам, а уж к тем, кто спускается с заоблачных высей, чтобы проверить, как мы тут выполняем свою грязную работу, — особенно. Я успеваю отдать несколько важных распоряжений — в том числе нашим разлюбезным яйцеголовым Шумахеру и Мицнику. По-моему, они слегка охреневают от поставленной задачи, но приказ есть приказ, и я не сомневаюсь, что они его исполнят. На всякий случай я придаю им в усиление Гильермо, строго-настрого наказывая выполнять все распоряжения яйцеголовых. Гильермо, не привыкший к такому волюнтаризму с моей стороны, пытается брыкаться, но я жестко его осаживаю. Может быть, слишком жестко. Времени у меня в обрез, а нервы, честно говоря, на пределе.

Не успеваю я закончить тяжелый разговор с Гильермо, как двери распахиваются и в кабинете появляется майор Фаулер. Вид у него довольно свирепый. За спиной Лоэнгрина маячит огромный негр, похожий на голливудского актера, всю жизнь снимавшегося в роли второстепенных злодеев в фильмах класса «Б». Кажется, его зовут Джонсон. Похоже, это такой тонкий намек — в случае чего, парень, мой телохранитель возьмет тебя за руки и за ноги и порвет на две половинки… как разбойник Синид, промышлявший в горах к югу от Албании три тысячи лет тому назад. Все-таки классическое образование имеет свои плюсы: даже к самой неприятной ситуации всегда можно подобрать красивую аналогию из античной истории.

Я ожидаю, что Фаулер начнет кричать и брызгать слюной, но этот нордический блондин и впрямь хорошо умеет владеть собой.

— Вы отпустили его, — ледяным тоном произносит он. — Капитан, я обвиняю вас в саботаже.

Я пожимаю плечами.

— Он убежал, майор. Никто не ожидал от него такой прыти.

— У вас здесь база миротворцев или бордель? — презрительно спрашивает Лоэнгрин. — Отсюда можно так просто удрать? Ладно, объясняться будете в другом месте. Где материалы допроса?

Я вынимаю диск из диктофона и аккуратно кладу перед собой на стол. Фаулер не двигается с места, лишь едва заметно поводит плечом. Джонсон (он же разбойник Синид) делает шаг к столу, невероятным для такой туши текучим движением проскальзывает между стеной кабинета и неподвижным майором, протягивает огромную лапищу и хватает диск. Я готов поспорить, что это невозможно физически — диск очень маленький, чуть больше моего ногтя, а пальцы у Джонсона-Синида толстые, как баварские колбаски, но все получается как нельзя лучше. Он поворачивается с изяществом балетного танцора и протягивает диск Лоэнгрину.

— Там два часа разговоров, — предупреждаю я. — Запаситесь терпением, майор.

Фаулер смотрит на меня как на идиота. Видимо, пытается понять, серьезно я говорю или издеваюсь.

— Я не стану прослушивать его сейчас, — произносит он наконец. — Сейчас все самое главное расскажете мне вы. А это, — он подкидывает диск на ладони, — в любом случае будет пропущено через ридинг-программу.

А я и забыл, что небожители почти ничего не делают самостоятельно. Ридинг-программы способны за долю секунды проанализировать синхронную запись любой степени сложности и извлечь из нее самое важное, получить драгоценный сухой остаток, отыскать жемчужное зерно в навозной куче. Кроме того, ридинг-программы безошибочно распознают следы вмешательства в аутентичную запись — все эти вымарывания, лакуны, затертые или наложенные сверху дорожки. К счастью, в записи допроса Хачкая нет ничего такого, за что мне пришлось бы краснеть перед майором Фаулером. То, что она обрывается на том самом месте, где Ардиан просит его отпустить, досадно, но ненаказуемо.

— Итак, — повторяет Лоэнгрин, — что вам удалось вытянуть из этого парня, капитан?

В голосе его нет угрозы, одно только любопытство. Возможно, он не ожидал, что я так легко отдам ему запись допроса — не случайно же прихватил с собой своего Синида. С другой стороны, на месте Лоэнгрина я не стал бы обострять ситуацию. Игра, призом в которой служит «ящик Пандоры», неотвратимо приближается к эндшпилю; и тратить силы и время на разборки с бестолковыми миротворцами, которые даже тринадцатилетнего подростка не в состоянии удержать за решеткой, по меньшей мере неразумно. Я делаю вид, что обрадован сменой тона (на самом деле меня больше устроило бы, если бы он топал ногами и грозился сгноить меня в тюрьме, однако такого подарка от Лоэнгрина, похоже, не дождешься). Излагаю краткое содержание нашей с Ардианом беседы, играя роль все той же ридинг-программы. Фаулер терпеливо выслушивает до конца, потом спрашивает:

— С чего вы взяли, капитан, что парень не водил вас за нос?

Это странный вопрос. Каждый допрашиваемый пытается хоть в чем-то обмануть дознавателя — это аксиома. Я удивленно гляжу на Лоэнгрина.

— Вы уверены, что вытрясли из мальчишки имя его настоящего нанимателя, — терпеливо объясняет тот. — Василис Хризопулос по кличке Скандербег, так? А что, если это неправда?

— Майор, — говорю я, — в таких делах, понятно, никаких гарантий быть не может. Однако версия со Скандербегом представляется мне вполне правдоподобной…

— А мне — нет, — перебивает меня Фаулер. — Хризопулос — грек, православный. Более того, по нашим данным, он один из теневых лидеров Фронта освобождения Северной Греции. А Джеронимо Патрини, убийц которого вы так бездарно упустили, получил заказ на «ящик Пандоры» от людей самого Хаддара, фанатичного мусульманина и врага православных.

— Уверены? — спрашиваю я, воспользовавшись крохотной паузой.

Фаулер снисходительно усмехается.

— Так считал покойный майор Шараби. А сигурими в подобных вопросах ошибается крайне редко.

Что верно, то верно. Сигурими, как мы полагаем, контролируют потоки контрабанды и наркотрафика с территории доброго десятка стран; неудивительно, что их информаторы знают почти все. Я глубокомысленно киваю. Объяснять Лоэнгрину, что я уже давно отработал этот след, излишне. Албания — это страна, где все обманывают всех. Хаддар действительно нанял синьора Патрини, что не помешало людям Скандербега перехватить заказ, кинуть Хаддара и расправиться с итальянским контрабандистом руками киллера-подростка. К сожалению (а может, к счастью), сотрудник спецкомитета по борьбе с терроризмом в такое вряд ли поверит — для него все зло мира сконцентрировано в мусульманских террористах-фанатиках. Представить себе, что великий и ужасный Хаддар, палач Приштины (кстати, он действительно угробил там три тысячи сербов, частично — собственными руками), оказался в ситуации вора, у которого другой вор украл дубинку, Фаулер просто не в состоянии.

— Возможно, кстати, люди Хаддара используют его втемную, — добавляет Лоэнгрин.

— Каким образом? Что интересного он может сообщить Хаддару?

— Его могли перевербовать. Он же наемный убийца, не так ли? Представьте, что его наняли, чтобы он убил своего босса. Если «ящик» и вправду у Скандербега, это дает людям Хаддара прекрасную возможность восстановить справедливость.

Лоэнгрин, безусловно, неприятный тип, но мозги у него варят здорово. Такая простая идея почему-то не приходила мне в голову. Я вспоминаю странное чувство, которое не давало мне покоя во время допроса: будто бы Хачкай скрывает от меня нечто очень и очень важное. Черт возьми, а что, если Фаулер прав?

И что, если сейчас он спешит в Тирану не ради того, чтобы выполнить нашу с ним договоренность, а чтобы убить Скандербега и выполнить заказ Хаддара?

С моим лицом, как видно, что-то происходит, потому что взгляд Лоэнгрина становится снисходительным.

— В общем-то это ровным счетом ничего не меняет, капитан. Джеляльчи рассказала достаточно. «Ящик Пандоры» в Тиране, и из Тираны он никуда не денется. Комиссар Поль предоставит нам всю необходимую поддержку. Кроме того, я распорядился перебросить к столице батальон легкой бронетехники под командованием полковника Шермана.

Последнюю фразу он произносит так восхитительно небрежно, что я не могу удержаться от ироничного: «О!»

— Мы замкнем вокруг Тираны кольцо, — поясняет Фаулер. — Хаддару, или кто там от его имени проводит эту операцию, не выскользнуть. Тирана превратится в мышеловку…

— С отравленным мясом, — перебиваю я. — Если «ящик» откроют, в этой мышеловке передохнут не только мыши, но и те, кто на них охотился. Мне кажется, вы делаете ошибку, майор…

Никогда не говорите людям типа Фаулера, что они ошибаются. Они звереют и принимаются доказывать, что вообще никогда не совершают ошибок, что все то, что мы по глупости или по наивности принимаем за ошибки, на самом деле не что иное, как часть хитроумного плана, разобраться в котором способен не каждый смертный.

— Хаддар никогда не станет так поступать! — холодно, презрительно отвечает Лоэнгрин. — Три четверти населения Тираны — мусульмане. Для него это город единоверцев, город братьев по духу. Он не станет открывать «ящик» в Тиране!

— А Скандербег? — спрашиваю я. По правде говоря, только для того, чтобы что-то спросить. — Он тоже не станет убивать мусульман? И зачем же, позвольте спросить, тогда нужен этот «ящик»?

— Мы предполагаем, что истинная цель Хаддара — дестабилизация ситуации в Западной Европе. Своего рода месть за ужесточение иммиграционных законов и массовые депортации. Албания — не более чем перевалочный пункт…

Я уже слыхал эту версию и нахожу ее неправдоподобной. Она основывается на весьма сомнительном допущении: будто бы Джеронимо Патрини привез «ящик Пандоры» в Албанию не в последний свой рейс, а несколько раньше. Насколько раньше, установить, разумеется, невозможно, Маршруты «Либертад», санитарного судна, на котором служил Патрини, весьма разнообразны. Только за последний месяц «Либертад» посетила порты Александрии, Танжера, Валетты и Барселоны — это не считая Генуи, откуда, собственно, она и пришла в Дуррес. Нет ничего невозможного в том, что Патрини привез «ящик» из Египта или Марокко, но мне это кажется маловероятным. Почему? Ну, хотя бы потому, что каждый раз при заходе в новый порт санитарное судно подвергается тщательному осмотру. Конечно, это профессиональный риск контрабандиста, но зачем добровольно увеличивать его в пять раз? Нет, я готов держать пари, что «ящик» попал в Албанию прямиком из Италии. А раз так, то целью террористов никак не может быть Западная Европа. Почти наверняка они собираются открыть «ящик» здесь, на Балканах.

Я не посвящаю Фаулера в свои соображения. Зачем? У каждого своя голова на плечах.

— Теперь вы понимаете, капитан, чем может обернуться побег вашего мальчишки? — Лоэнгрин недобро щурит пшеничную бровь. — Если, конечно, это был побег.

— Чем же? — недоумеваю я. Мне и вправду интересно.

— Он сообщит своим хозяевам о том, что мы ищем «ящик Пандоры», Мы лишимся преимущества внезапности. Возможно даже, они успеют вывезти его из Тираны, прежде чем мы замкнем кольцо.

— Не беспокойтесь на этот счет, майор. Ему вряд ли поверят. На кого бы он ни работал, сейчас он на плохом счету у своих хозяев.

— Это еще почему? — подозрительно спрашивает Фаулер.

— Когда вы его поймали, он был в бегах. За ним охотились все кому не лень, включая людей Скандербега, полицию и сигурими. Таким обычно не слишком доверяют, не правда ли?

Лоэнгрин хмурится. Вид у него недовольный. Похоже, мне не удалось его убедить.

— Джонсон, — командует он, — ждите в коридоре.

Разбойник Синид отвечает: «Есть, сэр!» и исчезает из кабинета так быстро, словно боги наделили его даром телепортации. С отчетливым чавканьем закрывается дверь. Еще несколько секунд Фаулер буравит меня взглядом, вызывающим ассоциации со словами «гестапо», «пытки» и «плазменный резак», затем расслабляет лицевые мышцы и улыбается — к моему удивлению, почти дружелюбно.

— Капитан, я чую странный запах, — говорит он и поводит своим большим породистым носом. — Запах оперативной комбинации. Признавайтесь, вы использовали Хачкая в своих целях, ведь так?

Интересно, с чего это он взял, что я должен обязательно отвечать честно?

— Разумеется, нет! Майор, пареньку всего лишь тринадцать. Мы никогда не используем в наших оперативных разработках детей]

Чистая правда. До сегодняшней ночи — никогда. Однако все когда-то приходится делать в первый раз.

Фаулер разочарован. Он обводит взглядом мой скромный кабинет, на мгновение задерживается на треснувшей стеклянной дверце одного из шкафов с файловыми папками, на старый плакат «МЫ ПОМОГАЕМ!», испещренный записями, сделанными маркером. На плакате белозубые и голубоглазые миротворцы подбрасывают к небу смеющихся албанских детей.

— Скажите, капитан, — задумчиво произносит он, закончив осмотр, — вам никогда не хотелось работать в каком-нибудь… м-м… более приличном месте?

Так, это уже наглость. Понятно, что у небожителей, сидящих по правую руку самого Сёгуна, свои представления о том, какие места считать приличными, но меня этот снобизм бесит. Я трачу одну-две секунды на то, чтобы придумать ответ пообиднее/поостроумнее, но не успеваю открыть рот.

— Вы способный офицер, — быстро продолжает Фаулер. — У вас прекрасное образование, хороший послужной список. Я смотрел ваше личное дело. Мне кажется, вы вполне подходите для работы у нас, в спецкомитете. Не обязательно в самом бюрократическом гнезде, а, скажем, в одном из оперативных подразделений. Работа нелегкая, но уж всяко интереснее местной рутины. А деньги вполне приличные. Луис, вы представляете себе, сколько получают люди, работающие на Совет Наций?

— Никогда специально не интересовался, — холодно говорю я. — Но, полагаю, немало.

— Больше чем вы можете себе представить. Больше. Но главное, конечно, не в деньгах. Мы все время на острие удара, на передовой. Я уверен, что вам такая работа придется по душе.

— Все возможно, — киваю я. — Вот только мне пока ничего подобного не предлагали.

— Считайте, что предложили, — ухмыляется Фаулер. — Я пользуюсь кое-каким влиянием в спецкомитете, так что вопрос о вашей работе будет решен в течение пяти минут. Если, конечно, мы с вами договоримся о сотрудничестве.

— Забавно, — говорю я, — майор, вы что, покупаете меня?

Его ухмылка становится еще шире.

— Естественно, Луис. Вы же всегда называете вещи своими именами, не так ли?

— Это облегчает коммуникацию, — объясняю я. — Значит, покупаете. Отлично. И что же вы хотите взамен?

— Участия, — немедленно отвечает Лоэнгрин. — Участия в вашей игре, капитан. Вы же наверняка устроили Хачкаю побег в обмен на информацию, которую он будет передавать вам с места событий. Репортаж в прямом эфире, я угадал?

Да, голова у этого парня варит что надо. А ведь он еще не успел ознакомиться с записью допроса…

— Вы меня переоцениваете, майор, — говорю я скорбным голосом. — У меня действительно были кое-какие виды на Хачкая, но он сбежал, не дав мне расставить силки как следует. Боюсь, что теперь мы о нем долго ничего не услышим…

Именно в этот момент соловьиная трель коммуникатора ставит жирную точку на моих наивных потугах ввести Лоэнгрина в заблуждение. Номер, соответствующий этой трели, известен только Хачкаю. А значит, он все-таки вышел на связь. Вовремя, ничего не скажешь. Я медлю, выразительно глядя на Фаулера, но он и не думает выходить из кабинета. В конце концов я протягиваю руку и снимаю трубку.

— Лавка Морфея, — произношу я по-албански. — Слушаю вас.

— Это Истребитель Гамбургеров, — раздается в трубке голос Ардиана, — мне нужен десяток гамбургеров, а если у вас их два десятка, я и с ними справлюсь.

Все верно, пароль именно тот, о котором мы договаривались. Жаль, конечно, что за моим плечом торчит Фаулер, но тут уж ничего не поделаешь. Телефон Хачкая снабжен мощным модулем криптозащиты, ни засечь, ни прослушать его невозможно. Единственный способ узнать, о чем мы говорим, — вырвать у меня трубку или включить функцию громкой связи. Именно так и поступает Лоэнгрин.

— Надеюсь, Луис, вы не станете возражать? — с очаровательной улыбкой произносит он, нажимая на кнопку. Меня охватывает мгновенный порыв гнева, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отшвырнуть майора к стене. Останавливает меня только воспоминание о том, как Фаулер обрабатывал своим стеком несчастного повара Шарифа. Не потому, что боюсь разделить судьбу поваpa — я уверен, что в честной рукопашной этому паркетному рыцарю против меня не выстоять. Дело в другом: я четко помню, что Лоэнгрин говорил с Шарифом по-английски. Хлестал по лицу стеком, сопровождая экзекуцию короткими, четкими фразами, словно взятыми со страниц учебника Эккерсли. И это дает мне слабую, очень слабую надежду.

— Рад тебя слышать, Истребитель, — говорю я, демонстративно не обращая внимания на Лоэнгрина. — Как у тебя дела?

— Все в порядке, — отвечает Хачкай. — Я знаю, где мой отец!

На холеном лице Фаулера проступает раздражение, и я понимаю, что моя догадка верна: албанского он не знает. Но определить Хачкая по голосу, конечно же, может, так что вся моя немудреная конспирация летит к чертям.

Ардиан довольно толково докладывает мне обо всем, что ему удалось разузнать. «Ящик Пандоры», скорее всего, на вилле у Скандербега, бывшего хозяина Хачкая. Возится с ним отец самого Ардиана, дипломированный физик, получивший образование во Франции. Вероятно, сегодня вечером Скандербег продемонстрирует «ящик Пандоры» каким-то загадочным покупателям, Какая именно демонстрация имеется в виду, неясно. В глубине души я надеюсь, что у Скандербега хватит ума не открывать «ящик» только для того, чтобы доказать — товар у него стоящий. С другой стороны, убедить покупателей в том, что «ящик» действительно способен убить кучу народа, не приводя его в действие, довольно сложно. Это ведь не атомная бомба, которую трудно спутать с чем-то другим. Я пытаюсь выжать из Ардиана как можно больше деталей, но он вдруг начинает запинаться, нервничать, как будто рядом с ним тоже кто-то стоит.

— У меня в телефоне аккумулятор разряжен, — торопливо бормочет он, — я с другого аппарата звоню сейчас… Я позвоню еще, если смогу…

И отключается. Комнату наполняют длинные вязкие гудки. Фаулер смотрит на меня, и впервые за наш разговор мне становится неуютно под его взглядом. Ардиан звонил не с защищенного телефона. Если у Лоэнгрина есть сканер, он наверняка засек его местонахождение. Больше того, поскольку разговор наш велся в режиме громкой связи, то Фаулер мог записать его на простой диктофон. И пусть майор не знает албанского, ему достаточно дать запись любому из своих спецов, чтобы убедиться: Ардиан исправно снабжает меня агентурными данными.

— Зря, — говорит он таким тоном, будто я только что отказался от партии в покер. — Очень зря, капитан. Такие предложения не делают дважды.

В переводе на человеческий язык это означает: он окончательно убедился, что я вожу его за нос. Теперь он имеет полное право стереть меня в порошок.

— Капитан Монтойя, — в его голосе, как в бокале с виски, отчетливо позвякивают кубики льда, — с этого момента операция с Хачкаем переходит под мой контроль. Это приказ. Вы сообщаете мне все детали вашего плана. Немедленно.

— Простите, майор, но вы не мое начальство. Я подчиняюсь командующему.

— Генерал О'Ши будет проинформирован, — отмахивается Фаулер. — Мои полномочия позволяют мне отдавать приказы любому офицеру корпуса, включая командующего. Желаете ознакомиться?

— Нет, сэр, — произношу я со всем доступным мне сарказмом. Но, видно, сарказм — не моя стихия, потому что Фаулер, не обращая на меня внимания, продолжает:

— Скоро к вам присоединится лейтенант Рэнкин, мой заместитель по оперативной работе. Оказывайте ему все возможное содействие — это тоже приказ. Когда Хачкай снова выйдет на связь — и не пытайтесь убедить меня в том, что этого не произойдет, — разговаривать с ним будет Рэнкин.

Мне хочется выругаться. Продуманный (пусть и на скорую руку) план в одно мгновение оказывается под угрозой срыва. Если Фаулер будет получать информацию из первых рук, то есть от Ардиана, он, конечно, может попытаться захватить «ящик Пандоры»… Вот только не обернется ли эта попытка вторым Раджабадом?

— А он знает албанский, этот ваш лейтенант? — спрашиваю я главным образом для того, чтобы скрыть свое разочарование и возмущение.

Фаулер серьезно кивает.

— Да, Рэнкин говорит по-албански так же бегло, как вы по-английски. А теперь я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы. Первое и главное: на каких условиях вы организовали Хачкаю побег?

Положение безвыходное, у противника на руках — флеш-рояль, а у меня всякая мелочь — двойки, тройки, один случайный валет… Ну и, разумеется, джокер.

— Вы не слышите меня, майор, — говорю я с небрежно замаскированной наглостью. — Никто ничего не организовывал, парень сбежал сам. То, что он звонит сюда, объясняется весьма просто — ночью я провел с ним воспитательную беседу на тему «помоги своей стране». Видимо, наша беседа произвела на него впечатление.

— Слушайте, Луис, — прерывает меня Лоэнгрин, — я знаю, что вы собственными руками помогли ему бежать, и могу это доказать. В таком месте, — он выразительно обводит взглядом мой кабинет, — невозможно по-настоящему что-то утаить. Стоит только потянуть за одну ниточку, и вас погребет под руинами. Придерживайтесь лучше правды, так будет правильнее.

К этому моменту я уже примерно представляю, как вести себя дальше.

— Ну, хорошо, — говорю я. — Давайте начистоту. Возможно, у нас появятся глаза в логове Скандербега. Глаза и уши. Парень направляется именно туда. Велика вероятность, что его убьют — считать это перспективной инфильтрацией я бы не стал. Но если Хачкай выживет, у нас есть шанс узнать много нового и интересного.

— Значит, все-таки организовали ему побег? — вкрадчиво интересуется Фаулер. Мне кажется, я понимаю причину его интереса. Если я сейчас признаюсь в том, что имел отношение к побегу, запись этого признания сыграет свою роль при последующем разбирательстве. А то, что Фаулер нас записывает, я ни минуты не сомневаюсь. Поэтому я поступаю хитро: я гляжу прямо на Лоэнгрина, улыбаюсь и пожимаю плечами. Попробуй запиши такую оптимистическую пантомиму!

— Ясно, — говорит Фаулер, поняв, что от меня ничего толкового не добьешься. — У него с собой есть автономный аппарат связи?

— Есть, — киваю я, вспоминая чудо-телефон Ардиана. — Но он, похоже, уже сдох. Я имею в виду аккумулятор.

— Ладно, — прерывает меня Фаулер. — С этим разберется Рэнкин.

Ему некогда. Он уже истратил на меня полчаса своего драгоценного времени, ему нужно быть где-то в другом месте, предположительно за сто километров отсюда. Перед тем как уйти, он бросает на меня взгляд, полный холодного торжества. Взгляд человека, сорвавшего банк в покере.

— Вы неплохо поработали, Луис, — покровительственным тоном произносит он, поворачиваясь к двери. — Я отмечу вас в своем докладе мистеру Сёгуну.

Эффектный завершающий штрих. О работе в спецкомитете речь, разумеется, уже не идет. Это, впрочем, понятно — я же не согласился на его предложение о сотрудничестве по доброй воле. Если бы не звонок Ардиана… впрочем, если я о чем-то и жалею, то вовсе не об утраченной возможности сделать карьеру профессионального борца с мировым злом. Мне и на моем маленьком участке работы хватает. Просто если бы не звонок Ардиана, у меня имелся бы неплохой шанс перехватить «ящик Пандоры». Теперь шанс этот стал совсем призрачным, исчезающе малым, стремящимся к нулю. Фаулер не даст мне действовать самостоятельно. Да нет, о чем я: он просто не позволит мне поднять голову, Всю работу выполнят его волкодавы, не зря же он тащил их сюда из Вашингтона, округ Колумбия, или где там заседает спецкомитет по борьбе с терроризмом. Возникает закономерный вопрос: должен ли я в создавшейся ситуации вообще предпринимать какие-либо действия? Да, я разработал неплохой план, почти внедрил своего агента в логово врага, придумал способ, позволяющий захватить «ящик Пандоры»… но стоит ли делиться всем этим с майором Фаулером?

А если не стоит, то следует немедленно выходить на связь с Ардианом. Пока еще не поздно. Пока он еще не сунулся на виллу к Скандербегу, выполняя свою часть соглашения. Впрочем, он ведь все равно туда сунется. Просто потому, что там его отец. И еще потому, что он собирается отомстить Скандербегу за своего брата…

Раздается звонок по внутренней линии. Я вздрагиваю, но это всего лишь Томаш. Бодро рапортует об успехах — все мои распоряжения выполнены, команда в сборе, два бронированных «Хамви» бьют копытами во дворе.

— Отставить, — говорю я. Представляю, как у Томаша удивленно округляются его и без того большие славянские глаза, и смягчаю формулировку: — Ждать, ничего не предпринимать. Когда появятся яйцеголовые с Гильермо, немедленно сообщить мне по защищенному каналу.

— Есть, — откликается Томаш без особого энтузиазма. Теперь он будет злиться на ни в чем не повинных Шумахера и Мицника — впрочем, без них мы и вправду никуда бы не поехали. Поэтому нельзя сказать, что я уж очень сильно их подставляю. Томаш отключается, и почти сразу же раздается новый сигнал вызова. Опять соловьиная трель — не иначе Хачкай рвется поделиться со мной свежедобытой информацией. Прекрасно, думаю я, протягивая руку к трубке, вот сейчас я и объясню ему, что наша договоренность потеряла свою силу. Не по моей вине, но потеряла…

— Лавка Морфея, — произношу я свою часть пароля. И слышу спокойный, уверенный голос, явно принадлежащий взрослому мужчине. Кто бы он ни был, этот мужчина, пароля он не знает.

— Простите, — говорит он, — я не знаю, с кем я разговариваю, но этот номер десять минут назад набирал Ардиан Хачкай.

Я молчу, лихорадочно соображая, может ли этот звонок оказаться подставой Фаулера. Голос спрашивает:

— Прошу прощения, вы говорите по-английски?

Я наконец сглатываю твердый комок и уверенно отвечаю:

— Да, разумеется, да. Я говорю по-английски. Кто вы и какова цель вашего звонка?

На том конце провода — крошечная пауза. Видимо, обладатель голоса никак не может определиться, что ему следует сделать сначала: представиться самому или спросить, с кем, черт подери, он все-таки имеет дело. В неравной борьбе побеждает первый вариант.

— Меня зовут Вардо Бразил, — произносит голос. — Доктор Бразил, если угодно. Я друг семьи Ардиана Хачкая. Пожалуйста, скажите мне, с кем я разговариваю? Не с генералом О'Ши?

Я хмыкаю. Бывало, меня принимали за другого, один раз даже пытались по ошибке набить мне морду, но вот с боссом не путали еще ни разу. Приятно, черт возьми.

— Нет, — скрепя сердце говорю я. Конспирация окончательно летит к чертям. — Это капитан Монтойя. Так случилось, что я тоже немного знаю Ардиана Хачкая.

— Великолепно! — с энтузиазмом откликается доктор Бразил. — Теперь у нас есть как минимум две темы для разговоров. Первая — это, разумеется, сам молодой

Хачкай…

— А вторая? — подозрительно спрашиваю я. На том конце провода раздаются сухие щелчки — скорее всего, доктор крутит колесико зажигалки. Потом произносит каким-то враз постаревшим и уставшим голосом:

— А вторая — это, конечно же, «ящик Пандоры», Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить…